Главная и неразрешимая проблема капитализма, псевдосоциализма, и соответственно — практики их конвергенции

 

Однако мы не будем вдаваться в рассмотрение разных существующих версий теории конвергенции, поскольку их роднит одно — общее им всем — свойство: все они обошли молчанием главную и не разрешимую проблему толпо-“элитаризма”, известную по опыту капитализма Запада, так и по опыту разных стран [167] социализма. В силу этого обстоятельства все известные теории конвергенции капитализма и социализма, так или иначе вредны в деле разрешения общесистемного кризиса глобальной цивилизации, которая строится на основе библейского проекта, поскольку не освещая главную проблему, не дают ключей к её разрешению.

Суть этой проблемы кратко выразил В.О.Ключевский:

«Есть люди, которые становятся скотами, как только начинают обращаться с ними, как с людьми». [168]

И такие “люди” — не единичные исключения из основной статистической массы, а статистически и управленчески значимая социальная группа в составе населения всех стран, где толпо-“элитаризм” — норма жизни, хотя в каждой из стран эта группа обладает некоторым субкультурным своеобразием, отличающим её от аналогичных групп в других странах, которое затеняет её нравственно-психологическую суть. Соответственно этому факту:

· Наличие социальной группы человекообразных скотов является объективной основой несостоятельности концепции прав человека, культивируемой на Западе:

Ø во-первых, сами скоты, по организации своей психики не будучи человеками, не могут реализовать права человека,

Ø во-вторых, скоты опасны и вредоносны в своём скотстве для окружающих более или менее нормальных в некотором смысле людей, и потому своим поведением постоянно нарушают права других индивидов в пределах Божиего попущения[169].

· А для понимания главной и неразрешимой проблемы толпо-“элитаризма” и проекта конвергенции — нам снова необходимо вернуться к выделению социальных групп на основе организационно-психологического подхода (как это было сделано ранее в разделе 3.3.4 при рассмотрении проблематики Руси) и вникнуть в проблематику нравов, мировоззрения, организации психики (личностной и коллективных), выражающихся в этике людей — в их поведении.

Обратимся к общедоступным фактам.

Вспомните погром на Тверской в Москве в 2002 г.

Тогда во время чемпионата мира по футболу, проходившему в Японии, сборная “Россионии” кому-то проиграла (кто сейчас в состоянии вспомнить без подсказки повод для той «бузы»?)[170]. Но в предвкушении ещё только ожидавшейся победы сборной Россионии (для которой вообще-то не было никаких предпосылок) московские власти установили мониторы на главной улице столицы и призывали людей смотреть прямую трансляцию матча на этих мониторах. Проигрыш россионской сборной вызвал в собравшейся толпе как бы цивилизованных “людей”, одуревших от жары, пива и созерцания «фут­бо­лизма», озлобление на весь мир, которое они и выплеснули в окружающую среду. Незначительные по численности наряды милиции, своевременно подкрепления не вызвали, и были изгнаны с улицы. В результате к тому моменту, как ОМОН восстановил спокойствие, был убит один школьник, множество людей были избиты, сожжено несколько машин, разбиты витрины и поломано ещё много чего по мелочи…

И каждая “высокоцивилизованная” страна может вспомнить не один случай, когда футболь­ные страсти вне зависимости от победы или поражения чьей-то любимой команды выливались в массовые драки болельщиков и погромы, в ходе которых толпа крушила всё, что попадалось ей на пути, а её представители по своему поведению имели мало чего общего с людьми. Однако причина не в футболе.

Для того, чтобы погром начался, требуется всего два фактора:

· толпа человекообразных скотов, которым нечем заняться (т.е. у которых нет смысла в жизни, кроме получения удовольствий физиологического или психоэмоционального характера по нравам каждого из них), но у которых есть переизбыток энергии;

· и какой-нибудь повод, который может «завести» толпу.

Но единичный разовый погром — это не предел буйства толпы человекообразных скотов. Один из исторически недавних примеров продолжительного буйства человекообразных скотов — массовые беспорядки, в конце октября 2005 г. начавшиеся в пригородах Парижа и перекинувшиеся на другие города Франции, а потом и на другие государства Европы.[171]

27 октября 2005 г. в пригородах Парижа начались волнения. Поджоги автомобилей на улицах, включая и маршрутные автобусы, поджоги магазинов, кафе, ресторанов, школ, нападения на полицейские патрули и участки — в течение нескольких дней обрели массовый характер.

В этих районах иммигранты и дети иммигрантов во втором и третьем поколении, составляют значимую долю среди населения. Многие из них — выходцы из бывших французских колоний, в том числе и традиционно-мусульманских по их культуре.

Поводом к выражению недовольства таким способом, согласно заявлениям бунтующей стороны, послужила гибель двух подростков арабского происхождения, которые в попытке спрятаться от преследовавшей их полиции, проникли в трансформаторную будку и погибли в ней в результате поражения током[172]. Официальные власти Франции, сообщая о начале волнений, опровергли факт преследования полицией погибших подростков. Тем не менее это опровержение не привело ни к чему, и спустя несколько дней волнения перекинулись на районы других городов Франции, где иммигранты и их потомки, подобно пригородам Парижа, составляют значительную часть населения и принадлежат к бедноте (по меркам Франции; по мерках этнической родины большинства из них они — богатеи).

В течение почти двух недель власти Франции практически бездействовали (что не могло не вызвать удивления у многих здравомыслящих людей, хотя аналитики СМИ к этому факту не привлекали внимания[173]), не предпринимая никаких решительных силовых мер к пресечению разгула насилия на улицах и преступлений против собственности далеко не самых богатых граждан Франции, живущих в районах, охваченных беспорядками. Чувствуя безнаказанность, как бы стихийное [174] выражение недовольства в уличном насилии и погромах имущества набирало массовость. В итоге к моменту объявления чрезвычайного положения на 11‑й день беспорядков (9 ноября) — погромщики сжигали в течение суток до 1 500 машин по всей Франции. Кроме того, начались обстрелы нарядов полиции из огнестрельного оружия уличной шпаной, в результате чего среди полицейских появились раненые; о жертвах среди погромщиков не сообщалось. В результате введения чрезвычайного положения на основании закона 1955 г. полиция получила право действовать более жёстко, а власть на местах получила право вводить комендантский час по своему усмотрению. Вследствие этих подозрительно поздно введённых мер интенсивность преступности стала спадать, и к 11 ноября количество сжигаемых автомашин сократилось примерно до 400 за ночь и полиция стала задерживать от 150 до 200 уличных хулиганов ежедневно. В последующую неделю эти показатели сохранялись. 13 ноября Франция приступила к высылке погромщиков, арестованных в ходе беспорядков, что вызвало недовольство «правоза­щит­ни­ков».[175]И в этот же день правительство Франции приняло решение о продлении режима чрезвычайного положения на три месяца, которое было подтверждено парламентом и сенатом спустя несколько дней, что вызвало новые протесты «правозащитников», как и высылка из страны иностранцев, задержанных в ходе пресечения погромов[176].

Дурной пример заразителен (телевидение постаралось), и первоначально единичные случаи поджогов автомашин и актов вандализма в отношении иного имущества, предпринятых иммигрантами в подражание разгулу бесчинств во Франции, в первую неделю ноября имели место в Бельгии, Германии, Греции.

Причём в самой французской прессе те события были — совершенно правильно — оценены как выражение концептуального краха политики французского государства, проводившейся на протяжении нескольких десятилетий и якобы направленной на создание в стране «открытого общества», в котором всем гражданам должно быть хорошо вне зависимости от их происхождения. Одна из такого рода оценок событий французской прессой приводится в статье Алена Дюамеля (Alain DUHAMEL) “Костёр французской интеграции” (“Liberation”, 9 ноября 2005 г.), перевод которой помещён на сайте ИноСМИ.Ru (сноски по тексту наши).

«Франция не находится на краю гражданской войны, как утверждают американские информационные каналы и Национальный фронт. Она скорее переживает смутные времена, кризис оригинальной и заслуживающей уважения типично французской модели интеграции.

Тысячи сожжённых машин, сотни ночных стычек, десятки разбитых остановок всего за десять дней говорят об агонии французской вековой истории той идеалистической и амбициозной, гордой и щедрой авантюры, целью которой было сделать из иммигрантов, приехавших из самых разных стран, принадлежащих к самым разным национальностям, культурам и религиям, настоящих французов.

Французская республика хотела доказать всему миру, что отделение церкви от государства, образование, язык, историческое прошлое, универсальные ценности и сильное государство помогут ей превратить любого иностранца — неважно, с какого континента он приехал, какой у него цвет кожи и вероисповедание — в усатого галла, патриота и ворчуна, как сами французы. Эта методичная ассимиляция была одной из главных частей той самой, не признающей сомнений французской исключительности.

Другие страны — США, Великобритания, Германия, Голландия, Канада — выбрали другой путь: там поощрялось разнообразие культур и существование различных, иногда закрытых сообществ. Они принимали и поощряли сохранение иммигрантами своей культуры, языка, исторической памяти, нравов и обычаев. Они давали им простор для самостоятельности, самоорганизации. Они признавали, провозглашали, облегчали существование отличий. Во Франции республиканский плавильный котёл, этот таинственный и единственный в своём роде чугунок, преследовал совершенно противоположные цели. У нас долгое время с насмешливым превосходством наблюдали за беспорядками на расовой почве, межэтническими столкновениями в тех странах, которые не чинили препятствий возникновению закрытых сообществ[177]. Сегодня пришла наша очередь оплакивать свою сгоревшую модель интеграции.

Страшные дни, которые переживает Франция, беспорядки, начавшиеся в предместьях Парижа и перекинувшиеся потом на провинцию, открыли нам жестокую истину: в этих символических поневоле языках пламени воплотился костёр французской интеграции. Эта старая страна вечной иммиграции — в отличие от всех своих соседей Франция не перестала быть полюсом притяжения иммигрантов, тогда как другие народы зачастую сами сложились из приезжих, — похоже, достигла пределов своей модели. Молодёжи, поджигающей машины и закидывающей полицию камнями, от 10 до 25 лет. Подавляющее большинство из них родились на территории Франции, имеют французское гражданство. Их атаки направлены против самых явных проявлений общественной жизни: полиции, школ, детских садов, коллежей, центров коллективного творчества, машин соседей, магазинов на ближайшей улице. Они яростно нападают на общество, в котором живут, считая его несправедливым и дискриминирующим. Они чувствуют себя отверженными и, в свою очередь, отвергают общество. Если бы речь шла о рациональном споре, мы могли бы возразить им, признать свои ошибки (возникновение гетто, длинные, бесчеловечные многоэтажки, сокращение кредитов на интеграцию, отказ от институтов посредничества, дышащие на ладан ассоциации, поредевшие ряды муниципальной полиции), вспомнить и о том, что делается: облагораживание кварталов, помощь в устройстве на работу, привлечение молодёжи в школы (недостаточно), оборудование остановок и мест общественного пользования (выделено нами жирным при цитировании[178]). Можно отбросить цифры и аббревиатуры — они здесь ни к чему.

Но мы уже вышли далеко за пределы этой дискуссии: с одной стороны, существует обездоленная, не видевшая ничего, кроме нищеты, время от времени посещающая школу, не имеющая никакой профессиональной квалификации молодёжь, которую в перспективе ожидает лишь безработица. Она находит своё самовыражение в самой опасной и провокационной, но в то же время самой бесполезной жестокости, которой не в силах противостоять ни мэры, ни учителя, ни религиозные деятели, ни ассоциации. А с другой — многоликое и беспорядочное государство, которое за последнее время то и дело меняет курс в том, что касается кредитов, контрактов, планов и законов. Как будто вновь и вновь строит замок из песка, который потом всё равно сносит волной.

Этот гнев, для которого нет ни политического, ни социального решения (выделено нами при цитировании[179]), это дорогостоящее и расслабленное бессилие приводят к истощению интеграционной модели. Впервые целое поколение людей, родившихся во Франции считает себя гораздо хуже вписавшимся в её жизнь, чем их родители, приехавшие из других стран. Оно и ведёт себя так потому, что его считают более чуждым французской нации. В нашем обществе начинается процесс распада, который противоречит его принципам и тому, что было сделано за предыдущее столетие. Дискриминация (жилищная, школьная, при найме на работу) лишь усиливается социальным кризисом, который начался ещё 30 лет назад. Жестокая и агрессивная реакция подростков и молодёжи, которые не признают никаких общественных правил и живут в состоянии полного беззакония, ещё более драматизирует этот раскол. Когда погаснут пожары и кончатся запасы бутылок с зажигательной смесью, обострённое недоверие жителей неблагополучных кварталов ко всем остальным никуда не денется.

Страх, провокации и ярость разделили французское общество на замкнутые группы. Пожалуй, призывы восстановить социальное разнообразие в неблагополучных кварталах способны сегодня вдохновить аббата Пьера (возглавляет известное благотворительное общество — прим. перев.) да Оливье Безансно (Olivier Besancenot, один из лидеров французских коммунистов-радикалов — прим. перев.). Боюсь, что без проявления решительности, пропорционального катастрофе со стороны государства, восстановление французской модели интеграции теперь окажется сизифовым трудом» (http://www.inosmi.ru/print/223564.html).

Но то, что марксисты назвали бы «обострением классовой борьбы», «реакцией угнетённых на угнетение», «преддверием революционной ситуации», — в действительности является только формой выражения процессов, к классовой борьбе не имеющих никакого отношения, но лежащих в области пороков нравственности и организации психики индивидов, которые в условиях толпо-“элитаризма” не смогли состояться как человеки.

Ниже — впечатления Дарьи Асламовой[180]от посещения «горячих» пригородов, опубликованные на сайте “Интернет против Телеэкрана” 12.11.2005. Хоть от них несёт некоторой фальшью и показухой, но всё же из этой публикации можно понять и точку зрения и психологию буйствующих жителей Франции (сноски по тексту наши):

«Здесь (в одном из пригородов Страсбурга, время после 23.00: наше пояснение при цитировании) тихо, глухо и темно, как в танке. На улицах — ни одной живой души. Наконец мы находим припаркованную машину, где сидят трое чёрных парней. «Клиентов ждут, — шепчет мне Аля. — Наркота, сама понимаешь». «Месье, — воркующим голоском обращается она к парням. — Мы журналисты из России. Не соблаговолите ли вы поговорить с нами». «Ой-ля-ля! Журналистки! Чудненько. Ждите, девчонки, сейчас выйдем».

Уж не знаю, как так получилось, но уже через 5 минут вокруг нас собралась целая толпа человек в 20. Из всех щелей и дырок полезли парни всех цветов кожи с пивными бутылками в руках. «А, русские! Да вы тоже всё врете о нас в своих газетах». На вечный вопрос: «Кто во всём виноват?» — поднялся такой крик, что сначала мы ничего не могли разобрать, кроме криков: «Сар­ко­зи!» (Николя Саркози — министр внутренних дел Франции.)

Нам сочно объяснили, что и как нужно сделать с самим министром, его мамой, папой и всеми родственниками. «Нас по десять раз в день останавливают, ставят к стенке, заставляют снимать ботинки и обыскивают! — кричит здоровенный негр. — Где мои права человека? А мы французы, запомни, французы! У меня паспорт есть. Мы здесь родились, это наша земля!» Негр пританцовывает в боевом танце и тычет мне под нос свои документы. Толпа становится всё более наступательной. Парни брызгают слюной, бешено орут во весь голос, беспрерывно трогают нас. Со стороны всё это выглядит как очень крутой рэпперский клип. Я в испуге прячусь за Алю, спокойную, как удав. «Да не бойся ты, — говорит она. — Ничего они не сделают, просто темперамент».

«Коктейль Молотова» сочувствующие везут из Боснии

«Вот ты расистка, ты расистка! — кричит огромный араб Алине. — Если нет, то докажи это, поцелуй меня. Тебе, наверное, противно!» Аля поднимается на цыпочки и преспокойно целует его в грязную, небритую щеку. Все довольны. «Хотите, я вам «коктейль Молотова» покажу? — спрашивает пацан из Боснии. — Смотрите!» Он начинает расстегивать ширинку. Все хохочут. «Я лично две машины сжёг!» — хвастается он и в самом деле достаёт из-за пазухи бутылку с чем-то мутным. «Ну и дурак! — орут ему остальные. — Заткнись! Они же провокаторы!»

«Мы этим французам весь туристский бизнес попортим, — говорит большой негр Зайед. — Так было два года назад, когда наш парень спасался от полиции зимой и прыгнул в канал, а через несколько дней умер в больнице от переохлаждения. Мы тогда вышли на улицы и перекрыли весь центр Страсбурга. Они нам тоже весь бизнес попортили. Цена на гашиш в последние дни взлетела до небес, потому что везде полиция шарится. У нас вся работа стоит. А вам, девчонки, кстати, не надо? Вам со скидкой». Он достаёт пакетики с белым порошком. В этот момент подходит клиент — невысокий паренёк с низко надвинутым капюшоном. Один из наших новых знакомых, ничуть нас не стесняясь, отходит с ним в сторону.

«Вы не думайте, что мы плохие! — с пафосом восклицает араб по имени Стадир. — Нам приходится торговать наркотиками, потому что нам платят нищенское пособие, а работы нет». «А сколько у вас пособие?» У Стадира немедленно портится настроение: «Что вас всех, журналистов, волнуют наши социальные проблемы? Вы у себя в России разберитесь, у вас вообще нищета. А кстати, тебе Путин нравится?» Я мычу что-то неопределённое: скажешь «да» — набьют морду, скажешь «нет» — тоже набьют, на всякий случай. «Мы за вашей Чечнёй следим! — угрожающе говорит он. — И Израиль нам за Палестину ответит!» «И всё-таки, сколько пособие?» «Ну чего ты привязалась! Эти уроды платят мне 325 евро в месяц и думают, что от меня так просто отделались[181]».

И тут все разом стали кричать, как их не любят французы. Странные ребята: торгуют наркотой, пьют, шарахаются по улицам, не работают и не учатся и почему-то хотят, чтобы их любили (выделено нами при цитировании).

«Ты пойми, — говорит негр Зайед. — Нам нужно, чтобы нас уважали как личностей. Мы даже с девчонками не можем встречаться, потому что нам нечего им предложить. Хотя, говорят, у вас в России полно красивых девчонок? А? Ты там передай: мы к ним приедем».

Стадир неожиданно круто обрывает беседу. «Вот что, девчонки. Поговорили и будет. Вы работе мешаете, внимание привлекаете. Пока вы тут стоите, полицейская машина трижды мимо проезжала. Мы вас не обижали, не били, так что уе...те по-хорошему». Мы пожимаем множество чёрных и коричневых рук и уе...ем по-хорошему. Буквально через 100 метров встречаем миленькую, седенькую старушку, выгуливающую в полночь собачку на газоне. «А, вы из России? — радуется она. — Мой папа родился в Санкт-Петербурге!» «Мадам, неужели вам тут не страшно?» «Мне? Бояться? — Она гордо выпрямляет худенькую спинку. — Это унизительно и некрасиво. Я тоже немножко русская. И я у себя дома!» (http://www.contr-tv.ru/print/1424/).

Ещё одна подборка впечатлений — А.Гладилина — о жизни Франции приведена на сайте “Интернет против телеэкрана” 07.11.2005 г. под заголовком “Страна победившего идиотизма. «Горячие» пригороды Парижа”. Приведём некоторые выдержки из неё:

«В газетах не прекращаются дискуссии по поводу того, как наладить быт «горячих» пригородов. Заседают министерские комиссии. Устраиваются специальные конференции, с участием политиков, учёных-исследователей, муниципальных чиновников. О бедных ребятах из «горячих» пригородов пишутся книги, снимаются фильмы, модные певцы посвящают им песни… Каюсь, я тут неудачно выразился, написав «так они благодарят Францию за гостеприимство». Помилуйте, о какой благодарности может быть речь? Общий тон дискуссии таков: это несчастные дети, жертвы расизма, безработицы, классового неравенства, недостатков школьного образования, отсутствия развлечений, слабой интеграции французских[182]семей во французскую жизнь. И т.д., и т.п.

Между прочим, здесь у каждой семьи — отдельная квартира, с цветным телевизором, холодильником, стиральной машиной, ванной./.../ Во Франции обязательное восьмиклассное образование, и пока ребёнок учится (до 20 лет), семья получает на него денежное пособие. Молодёжь «горячих» пригородов вся, как в униформе, щеголяет в фирменных кожаных куртках. Что же касается развлечений: до Парижа двадцать минут езды на общественном транспорте. Мне возразят: проезд стоит денег — однако платить в общественном транспорте нынешние «униженные и оскорблённые» считают буржуазным предрассудком. Если шофёр в автобусе об этом заикнётся — получит по роже. А контролёра в электричке изобьют. В знак протеста водители автобусов и железнодорожники устроят забастовку. В ответ молодёжь «горячих» пригородов забросает автобусы и электрички камнями. Полиция арестует хулиганов? Как бы не так! Полиции давалось негласное указание: без особой нужды не входить в «горячие» пригороды, не провоцировать несчастных и обездоленных детей.

Лишь когда социалистов прогнали из власти, новый министр внутренних дел Саркози попытался изменить ситуацию. Что из этого вышло, я уже рассказывал. Вдохновлённые победой на выборах, правые провели через парламент закон, запрещающий в подъездах домов «сборища молодёжи, мешающие свободной циркуляции движения». Переводится эта юридическая абракадабра так: если в вашем подъезде беснуются подростки, курят гашиш, распивают спиртное, задирают жильцов, которые возвращаются с работы домой или просто отважились высунуться на лестницу, — так вот, отныне жильцы имеют право вызывать полицию. С момента принятия закона прошло два года. За это время по этой статье во Франции осудили одного человека, на один месяц тюрьмы, причём его адвокат, показанный по всем каналам телевидения, пообещал подать на апелляцию. Какая была реакция прессы? Вы ещё не догадались? Единодушный вопль: полицейский произвол!

Пропустим банальную фразу, что, дескать, не все в «горячих» пригородах такие: отсюда вышли известные футболисты, актёры, музыканты и даже Бернар Тапи, бывший министр и миллионер. Постараемся лучше понять психологию подростка.

«Итак, меня зовут Мухамед Али. Я трижды оставался на второй год. Я плохо читаю и не люблю этого, и вообще всю науку в гробу видал. В квартире у нас тесно — видимо, маму под дулом пистолета заставили родить 12 детей (или принять своих родственников из Африки, которые приехали во Францию нелегально и поэтому живут у нас). Отец меня лупит и говорит, что если я не буду ходить в опротивевший мне колледж, то нам уменьшат денежное пособие… В ответ я луплю своих хилых одноклассников-французов, которые слишком высоко о себе думают, мол, они хорошо учатся, но драться не умеют. И белые девки нам дают, ибо каждая знает: если она с крутым парнем, чёрным или арабом, её никто не тронет. И пусть французы не скулят, они сами виноваты, что не могли мне обеспечить нормальную жизнь. Что такое нормальная жизнь? Я её видел в кино. Нет, не в кино, честно говоря, мне кино смотреть скучно, а в телевизионной рекламе: вилла на берегу моря, загорелая блондинка, спортивный “Мерседес”, часы “Ролекс”, путешествие в каюте первого класса на океанском лайнере. Конечно, я могу пойти работать, всюду требуются грузчики и строительные рабочие. Но что мне будут платить? СМИГ? (СМИГ— официальный минимальный заработок. — А.Г.). За СМИГ пусть французы уродуются. На СМИГе на ту жизнь, о которой я мечтаю, денег не накопишь. Я и сейчас в школе на продаже наркотиков зарабатываю в два раза больше (выделено нами при цитировании). У крутых ребят, как я, другая дорога, и правильно поют ребята из HТМ: “Настоящий парень должен убить полицейского!”[183](Для справки: HТМ — название популярнейшей музыкальной группы. Аббревиатура. Полное название переводится “Ё... твою мать”). Однако я не дурак и понимаю, что тюрьмы надо избежать, просто всё надо делать по-умному. Район, где мы живём, мне не нравится, и я из него выберусь. У меня будет и вилла, и яхта, и “Мерседес”, и загорелая блондинка! Один раз грамотно взять банк — и этого надолго хватит. А ещё мне предлагают поехать на Ближний Восток, пройти боевую школу исламистов. Большие деньги предлагают. Но это надо обмозговать, это я ещё не решил…»

Вполне допускаю, что в рассказе о трудных подростках в «горячих» пригородах я несколько утрирую, схематизирую и упрощаю. Себе в оправдание приведу такой факт: три или четыре года назад мэрия одного из пригородов постановила: «Всех родителей тех подростков, которые хулиганят на улицах, лишить денежных пособий». (Специально разъясняю: лишить не заработка, а денег, которые выдаются родителям на воспитание детей). В результате в этом пригороде воцарилась тишина, спокойствие и порядок, как в Монте-Карло. Увы, ненадолго. По всей стране прокатилась волна возмущения: «Это не гуманно, антидемократично, это расизм!» Постановление отменили.

Вполне допускаю, что я не очень объективен к французской прессе. Да, конечно, телевидение как коллективный агитатор и организатор [184] диктует правила политкорректности. Однако вот я прочёл в “Либерасьон” серьёзную статью, где утверждается, что все бесчинства молодёжи в «горячих» пригородах происходят по приказу наркодилеров. Это они, наркодилеры, управляют пригородами, и, естественно, они не хотят, чтоб к ним совалась полиция. И, дескать, раньше, до Саркози, в некоторых районах существовало негласное соглашение между полицией и наркодилерами: вы нас не трогайте, а мы сами следим за порядком. Не знаю, отважилась бы правая “Фигаро” забыть про социальную несправедливость и валить всё на наркодилеров, но у “Либерасьон” прочная репутация газеты левой и бунтарской. “Либерасьон” может себе позволить выпасть из общего хора» (http://www.contr-tv.ru/common/1410/).

Это — специфическое мурло скотства во Франции.

Но примерно те же проблемы и у всех остальных развитых стран, включая США, ФРГ, вне зависимости от того, есть в них наплыв иммигрантов либо же они жёстко контролируют иммиграцию; проводят они политику ассимиляции иммигрантов либо допускают и поддерживают культурное своеобразие и обособленность пришлых диаспор. В России проблема скотства тоже есть, причём сами коренные россияне подчас скотствуют похлеще, нежели мигранты, которые вкалывают за гроши на тех работах, которыми коренные россияне в принципе брезгуют.

Предположим, что покупательная способность пресловутого французского «СМИГа» достаточно высока, чтобы, человек, работая на одной работе и без сверхурочных, получая «СМИГ», мог бы строить семью, воспитывать детей, дать им образование и т.п.; а если он иммигрант, то и мог бы приобщиться к богатствам культуре своей новой родины, а не только освоить языковой и правовой минимум, необходимый для работы, быта и взаимодействия с обществом. Предположим, что политика государства направлена на обеспечение высокого качества жизни всех, а не только “элитариев”, и потому в обществе много чего надо сделать и соответственно интернет забит объявлениями и спамом на тему «требуются сотрудники, профессиональное обучение гарантируется».

Спрашивается: Что в этом случае «парни» и «барышни» из трущоб, бросят свой криминальный и полукриминальный образ жизни и устремятся на курсы по освоению профессий? а получив профессии, будут добросовестно работать? — В большинстве своём не будут…

Причина в том, что освоение общественно признанного образовательного минимума, профессий и работа требуют какой ни на есть дисциплины: и чем выше технологии и сложнее организация деятельности как основа качества деятельности и безопасности её осуществления — тем строже должна быть дисциплина (как дисциплина видимых извне проявлений, так и дисциплина психической деятельности, не видимой извне).

При этом дисциплина:

· может быть самодисциплиной, когда человек в силу своей внутренней мотивации и личностной культуры психической деятельности делает дело, за которое взялся, и за ним не надо проверять; а если он что-то не умеет сделать, как надо, то он сам будет искать способы научиться этому виду деятельности;

· но может быть и принудительной, когда человек делает в общем-то то же самое, что другой делает на основе самодисциплины, но только под воздействием внешних стимулов:

Ø «кнута» — страха перед гарантированным наказанием за бракодельство или из боязни потерять «приличную работу» и обусловленный ею социальный статус либо работает в страхе потерять и тот рабский прожиточный минимум, который всё таки работодатель обеспечивает, в то время как множество людей не имеют работы вообще и готовы с радостью заменить его на рабочем месте.

Ø «пряника» — приемлемого для обеспечения жизни и развития семьи уровня зарплаты, премий, удовлетворительных условий труда, «соцпакета», гарантированного ежедневного и ежегодного наличия свободного времени, необходимого для отдыха, общения с другими людьми в семье и вне семьи [185], личностного развития и т.п.

Обеспечение дисциплины мерами внешнего стимулирования в варианте доминирования «кнута», воспринимается тружениками как угнетение вне зависимости от того, является угнетателем конкретный частный предприниматель и его надсмотрщики (менеджеры) и стоящее на страже его интересов буржуазное государство (как это имеет место в либерально-буржуазной экономике), либо угнетателем является бюрократические государственный аппарат и администрация на производствах (как это имело место в бюрократическом “социализме” СССР).

А «пряник» воспринимается всяким честным тружеником как норма отношения работодателя к персоналу при их партнёрско-товарищеских взаимоотношениях в их общем деле, что предполагает нравственно-этическую однородность общества, а не толпо-“элитаризм”, в котором «пряник» пытаются представить как некое благодеяние со стороны правящей “элиты” (собственно из этого “элитарного” отношения к труженику и труду проистекает поговорка о «кнуте и прянике»).

Т.е. классовый конфликт «угнетаемые — угнетатели» может возникнут и не только по поводу «злоупотреблений кнутом» со стороны угнетателей, но и по поводу попыток “элиты” представить норму трудовой этики в качестве «пряника», который она милостиво дарует недостойному его “быдлу”. Это тоже представляет собой угнетение, но в другой форме.

Реально в обществе вне зависимости от вывески с каким-нибудь «-измом» в устойчивых режимах его жизни действуют оба вида дисциплины (как внутренне мотивированная смыслом жизни личности, так и стимулируемая извне работодателями и общественными институтами), взаимно дополняя друг друга.

В идеале было бы жить и работать в обществе, где доминирует первый вариант дисциплины — самодисциплина подавляющего большинства людей, выражающая смысл жизни, сплачивающий общество. Однако мы живём в тот период истории, когда в каждом культурно своеобразном национальном или многонациональном обществе — в силу толпо-“элитарного” характера организации его жизни — наличествует статистически и управленчески значимая социальная группа человекообразных скотов. При этом скоты:

· как и все нравственно нормальные люди, совершенно справедливо выражают недовольство «машиной угнетения» и порождаемыми ею условиями жизни большинства, которые действительно нельзя признать достойными человека;

· но при этом в умолчаниях остаётся то, что собственно и характеризует скотов как нравственно-психологический тип и отличает их от остальных более или менее нормальных в некотором смысле людей в обществе:

Ø к самодисциплине в какой бы то ни было трудовой деятельности и в жизни общества скоты не способны (навыки самообладания у них не выработаны с детства, и потому, даже если у них и есть мечта, более или менее адекватная смыслу жизни общества в русле Промысла Божиего, — работать на её воплощение в жизнь по своей инициативе на основе самодисциплины они не способны);

Ø в трудовую деятельность они могут быть включены только в принудительном порядке, и гарантированные репрессии за саботаж — это единственное, что может отчасти обеспечивать их дисциплину (но и это не всегда) при их неспособности к самодисциплине;

Ø соблюдение норм правопорядка в общественной жизни для скота обязательно только при очевидном силовом превосходстве тех, кто требует соблюдения норм человеческого общежития, будь то представители правоохранительных органов либо же инициативные граждане (если такого рода силовое превосходство не очевидно, то — см. приведённый в начале раздела 4.3 афоризм В.О.Ключевского).

· Потребительские запросы у скотов могут быть умеренными, но большей частью они завышены по отношению к их трудовым навыкам. Однако не мало и тех, у кого они просто безпредельны[186], конечно, если их запросы не сведены к минимуму последствиями личностной деградации (так на завершающих стадиях деградации кроме наркотиков, включая табак и алкоголь, в жизни индивиду больше ничего не надо, и скоты «спускают» всё, что стало в прошлом достоянием их самих или их предков).

«Скоты с запросами» не могут быть удовлетворены ни в какой трудовой деятельности, ни в каких условиях труда и ни при каких трудовых доходах, и потому они — изрядная доля в составе криминального сообщества. Однако шансов стать паханами и «генералами мафий» у них нет — для этого тоже нужна самодисциплина; они — преступники-одиночки и нижний уровень криминальных группировок, который организаторы преступности безжалостно сжигают на самой грязной “работе”.

Именно организация психики каждого из таких человекообразных скотов, её устойчивость и инерционность не позволяет таким индивидам изменить свой образ жизни, если даже кто-то оказывает им ту или иную поддержку, не затрагивая при этом их нравы и организацию психики [187].

Широко известные по литературе персонажи, принадлежащие к этому типу человекообразных скотов, вследствие чего оказываемая им помощь не идёт в прок: Кадрус[188]из “Графа Монте-Кристо”, Шура Балаганов[189]из “Золотого телёнка”, Илья Ильич Обломов[190]из романа И.А.Гончарова, названного по имени главного персонажа. Казалось бы такие разные Ноздрёв и Манилов из “Мёртвых душ” Н.В.Гоголя — тоже скоты. И это явление охватывает не только мужчин, но и женщин: психология скотства в основе проституции в подавляющем большинстве случаев — проще стать «подстилкой», нежели освоить профессию и работать; и особенно, если за то, чтобы несколько часов побыть «подстилкой», платят больше, чем за неделю, а то и месяцы тяжёлой работы. Это же касается и гомосексуальной проституции.

Упоминание выше среди скотов персонажей, принадлежащих к “элите”, — закономерно, поскольку скотство проникает во все социальные группы и оно не обусловлено однозначно и непосредственно полученным образованием. Хотя в качестве скотства общество воспринимает большей частью скотство, творимое «отбросами общества», но это — его крайние проявления: в действительности оно проникает во все классовые и профессиональные социальные группы, в том числе и в “элиту”, примером чему «золотая молодёжь» и взрастившие её родители-“элитарии”[191]. Скотство “элиты” «политкорректно» в русском языке именуется «барством»[192].