Надежда, не оправдавшая надежд

Супружеская пара возле дверей моего кабинета. Мужчина одет модно, даже щеголевато. Холеное, слегка одутловатое лицо, тяжелый серебряный перстень на пальце. Глаза — в контраст всему — близорукие, мягкие, виноватые, как-то разом опровергают напрашивающую гипотезу о бизнес-происхождении хозяина. Женщина тоже явно старается держать себя в форме, но усталые Морщинки возле глаз выдают не возраст даже, а разочарованность во всей куртуазно-лицемерно-омолаживающей стороне жизни.

— Вы ко мне?

— Да, если позволите. — Мужчина привстает, вежли-SO склоняет голову. — Мы без ребенка, если можно. Она обещала потом подойти, но... но это вряд ли... — Последние слова он произносит, словно ныряя в холодную воду.

— Ладно, хорошо, проходите, здравствуйте, садитесь...

— Нашей дочери Надежде пятнадцать лет, — вопреки моим ожиданиям к рассказу приступила женщина. — Мы абсолютно не понимаем ее. Она абсолютно не воспринимает нас. Большую часть времени мы просто не общаемся. Любая попытка объясниться приводит к сердечному приступу у мужа или к моей истерике. Надежда при |Том остается абсолютно спокойной. Уходит из дома или опирается у себя в комнате. Уйдя, может не прийти ночевать. При этом даже не подумает позвонить, предупредить, сообщить, что с ней. Никаких наших интересов она не разделяет, ее интересы нам абсолютно не понятны. Мы вовсе не консервативны, сами в некотором роде Имеем отношение к искусству, пытались вникнуть, прорасти какие-то параллели — она с порога отвергает все наши попытки, сама ведет себя как... как фельдфебель i юбке. Впрочем, как раз юбки она абсолютно отвергает.

Постоянно носит одну и ту же одежду (только брюки, футболки, джемпера и жилеты), пренебрегает элементарной личной гигиеной, может спать на кровати поверх одеяла, не снимая, простите, штанов. Не ест с нами за общим столом, утаскивает в свою комнату миску как, простите, собака...

— Штаны и собака — нормальные, принятые в обществе слова. Не извиняйтесь, прошу вас, — не удержалась я.

Что-то в этом монологе было явно не так. Что-то за всем этим крылось. Слишком подчеркнуты противоречия — сложная, литературная речь и пять «абсолютно» в одном абзаце. Совершенно отстраненный рассказ о дочери и истерики, и сердечные приступы в контексте. Женщина явно что-то от меня скрывает. Но что?

— Когда началось это... непонимание?

— Очень давно. Практически сразу, как только появились признаки подростковости. Десять-одиннадцать лет... Так, Володя? — Женщина поймала взгляд мужа, тот согласно кивнул. — Дальше все нарастало лавинообразно...

— А до десяти-одиннадцати лет? Все было нормально? Чем болела Надежда в раннем детстве?

— Она всегда была очень возбудимой, непоседливой, плохо спала. И сейчас плохо спит. Может до трех часов возиться у себя в комнате или, наоборот, заснуть в восемь, потом проснуться в четыре утра и лежать в наушниках. Вы понимаете, мы не разрешаем ей слушать эту музыку, когда все еще спят...

— Да, я понимаю, в четыре утра неуместно слушание любой музыки.

— Разумеется. Но в детстве мы как-то не обращали на это внимание. Один ребенок, к тому же поздний, нам не с чем было сравнивать, казалось, что ребенок и должен быть таким — шумным, подвижным, много бегать, играть, везде лазить. Да, вот еще. Она всегда терялась.

— Стоило мне или Володе отвернуться на минуту, кик она тут же куда-то исчезала. Буквально с двух лет. Все это было не нарочно. Она просто шла что-то посмотреть, потом что-то потрогать, потом еще что-то... а потом уже не помнила обратной дороги. Мы бегали, сходили с ума, объявляли по радио. Пару раз ее возвращали из отделения милиции. Отчитывали нас: надо, папаша с мамашей, получше смотреть за ребенком, небось, не молоденькие уже. Не ровен час что случится. Было очень неприятно. Но мы почти не ругали ее за эти исчезновения... Впрочем, она, кажется, и не чувствовала себя виноватой. Может быть, зря... Однажды, Наде было уже лет семь, Володя взял ее с собой на гастроли. Она убежала из каюты через окно, села на какой-то пароходик местных линий и уплыла в противоположном направлении, путешествовать, как она потом объясняла. Впоследствии выяснилось, что Надежда сочинила трогательную историю про то, как она случайно отстала от парохода, потеряла папу и маму, и какой-то разжалобившийся мужик даже купил ей билет до «деревни, в которой живет бабушка». Представляете, что пережил Володя?! Семилетний ребенок, не умеющий плавать, исчезнувший с парохода на большой реке... Именно тогда ему впервые стало плохо с сердцем...

— Марина, перестань! Не обо мне речь...

— Владимир, видимо, артист...

— Да, оригинального жанра.

— А вы?

— Я искусствовед.

— Понятно. Вероятно, вы пытались как-то приобщить Надежду к своей системе ценностей...

— Да, с самого детства мы водили ее по театрам, му-аеям, выставкам, старались показать ей интересных людей, интересное общество. Летом — обязательно к морю. Пытались учить ее музыке, живописи.

— А она?

— Она два года посещала цирковой кружок. Руководитель очень хвалил ее за успехи в акробатике. К сожалению, это вся ее жизнь в искусстве.

— А в школе?

— У нее была задержка развития речи, мы занимались с логопедом, и он предупредил нас, что в школе могут быть проблемы с русским языком. Так и получилось. У нее всегда был очень плохой почерк, много ошибок. Но при этом она рано начала читать. Первая учительница жаловалась на то, что Надя часто отвлекается и мешает другим детям. Но ей самой это не мешало усваивать программу. У нас богатая библиотека, мы с детства приучили ее пользоваться справочниками, энциклопедиями, она много читала, у нее хорошо развито логическое мышление, так что в школе, не считая русского языка, она была на хорошем счету. Но в прошлом году начались прогулы, а в этом году... мы как-то уже и позабыли о проблеме успеваемости...

— Что беспокоит вас сейчас в первую очередь?

— Доктор, мы упустили ее! — трагически заломив бровь, сказал Володя. — Мы не справились!

— Я не доктор, я психолог. Что значит — упустили? С чем вы не справились? Насколько я поняла, вы делали все, что могли...

— Доктор, вы должны знать. — Володя вопросительно обернулся к жене. Марина, помедлив, кивнула. — Надежда — наша приемная дочь. Мы усыновили ее в возрасте трех месяцев.

Вот оно! Из семи приемных детей, которых приводили ко мне на прием, пятеро были девочки. Из них четырех звали Надями, Надеждами. Эта душераздирающая подробность маячила в мозгу, мешая изобразить хоть какую-нибудь реакцию.

— Вы что-нибудь знаете о ее биологических родителях?

— Да. Ее мать была сержантом. Наемница, двадцати лет отроду, вроде бы здоровая, без вредных привычек.

-- Наемница? — В голову полезли какие-то дурацкие мысли о женщинах-снайперах, «белых колготках». Чушь! Какие «белые колготки» пятнадцать лет назад в «едином и нерушимом»?!

— Женщина, служившая по контракту в военной части. Ребенок был ей ни к чему. Отец неизвестен, наверное, тоже кто-нибудь из солдат или офицеров. Мы подумали: вроде бы не самая плохая наследственность...

— Чем занимается Надя сейчас? Каковы ее собственные увлечения?

— Часами валяется на диване, слушает совершенно невозможную эстраду. Я пробовал ее включать, когда Надежды нет дома. Мне кажется, что от регулярного прослушивания этого даже нормальный человек быстро становится агрессивным дебилом. Причем еще неизвестно, что тут хуже — музыка или текст. На свою беду я неплохо знаю английский и понимаю французский. Впрочем, богатые знания языка тут не нужны. Скорее, сто — сто пятьдесят жаргонизмов... Потом то, что они называют «тусовкой». Абсолютно бесцельное времяпрепровождение, курят, пьют пиво, лениво обмениваются ничего не значащими репликами. Творческое и даже социальное начало практически отсутствуют. Я спрашивал ее... дочь: это твои друзья? Цедит презрительно, сквозь зубы: вот еще! Я спрашиваю: тогда почему же ты с ними? Она молчит или огрызается.

— Надежда знает?..

— Нет! Нет! — оба, в один голос. — Мы так решили. Давно. Сразу.

— Что-то еще об увлечениях?

— Однажды она просила мотоцикл. Мы, естественно, отказали. И по финансовым соображениям, да и вообще... что это за образ жизни?!

— Личная жизнь?

— По-видимому, да. Во всяком случае, противозачаточные средства, которые я для нее покупаю, она забирает регулярно. Я понимаю, это ужасно, но как я еще могу поступить? Ведь проконтролировать ее у меня нет никакой возможности...

— В сложившихся обстоятельствах вы поступаете единственно разумным образом. А постоянного кавалера у нее нет?

— Нет... кажется, нет. Впрочем, у них это вроде и не принято. Как-то она обронила: Верка (подружка) давно встречается с этим козлом. Я бы на ее месте сто раз уже его бросила... Я воспользовалась и спросила: давно — это как? Она говорит: да уже больше месяца... Сами понимаете, при такой продолжительности отношений и глубина соответствующая...

— Ну бывает же и любовь с первого взгляда...

— К сожалению, это явно не тот случай...

— Действительно жаль. Какой же ваш запрос ко мне?

— Мы хотели привести ее... Надежду, чтобы вы с ней поговорили. Потом, может быть, вы что-нибудь смогли бы подсказать нам. И ей... Но сейчас уже ясно, что она не придет. Так что, наверное, время принести вам наши извинения... Это наш крест, и мы...

— Володя, помолчи, пожалуйста! — Марина вдруг заломила тонкие, сухие пальцы. — Мы живем как в осаде, понимаете! Рядом с нами чужой, абсолютно чужой человек, который нас не любит и ни в грош не ставит! И никто в этом не виноват, и мы заложники собственного поступка, и ничего не исправить! И никуда нам от нее не деться, и ей от нас тоже, хотя, я знаю, будь куда — она бы уже сто раз от нас сбежала, потому что бы она ни изображала, ей тоже тяжело и плохо. И этот человек — девочка, ребенок! А я уже сто раз прокляла тот день, когда мы взяли ее из Дома малютки и радовались, поверьте, я никогда больше так не радовалась, как в тот день, когда я взяла ее на руки и поняла: она моя и никто у меня ее не отнимет! И когда я вот все это говорю вам...

— Или особенно когда думаешь об этом, — легко подхватил мысль жены Володя, — то чувствуешь себя даже не подлецом, а просто выродком каким-то... - И нам не у кого спросить: что же теперь делать? Потому что дальше так жить просто невозможно. Я уже и«пределе, а у Володи больное сердце, я знаю, он не любит об этом, но когда она выкидывает очередной фортель, а он хватается за нитроглицерин, я... я не буду говорить, о чем я думаю, вы, наверное, сами догадываетесь, Но с этим я просто не смогу жить... мне страшно...

— Марина, успокойся, пожалуйста! Доктор, простите Нас! Мы сейчас пойдем...

— Никуда вы не пойдете. Теперь, когда недоговоренностей больше не осталось, наш разговор как раз и может состояться...

— Спасибо, доктор... Так неловко... Столько лет... — Володя закрыл лицо руками. Перстень тускло блеснул 1 луче заходящего за окном солнца. — Господи! Да что же это такое?!

 

ЧАСТЬ I ДА ЧТО ЖЕ ЭТО ТАКОЕ?!

 

Глава I

Слова в медицинских картах

..........................................................................

Уважаемые читатели этой книги! Четыре жизненные Истории прошли перед вами. Маленькие кусочки чужих Жизней, вырванные из контекста. Что-то искажено, что-то недоговорено, о чем-то позабыто. Именно такими они Предстали передо мной на первичном приеме в обычной детской поликлинике.

Четыре истории. На первый взгляд все абсолютно разные. Разные семьи, разные дети, разные судьбы. Но Что-то все-таки их объединяет. В одной главе, под одной Обложкой. Что же это такое?

Разговаривая с родителями, я просматривала карточки детей. В первую очередь меня, естественно, интересо-1АЛИ вердикты невропатолога. В трех случаях из четырех (кроме Нади) мне встретилось красивое слово энцефалопатия. Также в трех (кроме Марата) загадочная аббревиатура ММ Д. И опять же в трех (кроме Филиппа) — гипердинамический синдром. В карточке у Филиппа на том же Самом месте красовался диагноз — гиподинамический синдром. Даже совершенно не искушенный в медицине Читатель догадается, что эти синдромы — родственники. Просто по названию.

Я сразу же поинтересовалась у всех родителей, что ОКИ знают об этих словах в карточках своих детей. От-1©ты могли бы поразить меня, если бы до этого (и после |того) я сотни раз не встречалась с похожими:

— Да невропатолог сказал, ничего страшного...

— Сейчас, говорят, это всем детям ставят, на всяким случай...

— Я даже и не спрашивала, врач пишет, ему видное Лекарства назначил, мы пили. Еще массаж делали...

— Я даже этого и не видела. А чего же нам доктор-т<. ничего не сказал?

— Ну, это вот вроде того, что он такой подвижный

— Это же они не для нас в карточке пишут, для себя Раньше-то вот и вообще карточки на руки не давали

Совет родителям

Вы, именно вы должны знать, что обозначают все слова в карточке (а особенно в диагнозах!) вашего ребенка. Все это пишется не только для врачей, но и для вас. Карточка может потеряться, а врачи поменяться или уволиться. Именно вы, родители, должны отчетливо представлять себе во всех подробностях состояние здоровья вашего ребенка.

Спрашивайте врачей обо всех диагнозах, которые они ставят вашему ребенку! Не ждите, что врачи что-то сами вам расскажут. Медики — это каста. 150 лет назад они вообще говорили на особом языке — на латыни. Именно для того, чтобы непосвященные не могли догадаться о содержании их разговоров между собой. Латынь осталась только в диагнозах и лекарственных назначениях, но сам принцип никуда не делся. Изменилось лишь одно — в средневековье один врач (или представители одной медицинской династии) действительно зачастую наблюдали человека от дня его рождения до дня смерти. Такой врач, разумеется, знал и помнил все диагнозы пациента, собственные назначения и реакцию на них. Сейчас за год ребенка может осмотреть и выдать свое заключение до десятка врачей. Это не хорошо и не плохо (здесь не место и не время обсуждать современное состояние медицины и врачебную этику) — это так! И вы, родители,

должны знать об этом. И расспрашивать врачей до тех пор, пока вам все не станет ясно.

Помните! Даже очень сложные вещи можно объяснить понятным языком. И большинство врачей умеет это делать. Ваша задача состоит в том, чтобы выяснить следующее:

Что именно означает данный диагноз?

Каково полное название заболевания, которым страдает ребенок? Есть ли синонимы?

Какая система (орган, системы органов) им затронута?

Как проявляется обычно данное заболевание? Есть ли симптомы, которые сейчас отсутствуют у ребенка, но могут проявиться позже? При каких условиях они могут проявиться?

Что можно предпринять, чтобы они не проявились или проявились в слабой форме?

Какие на сегодняшний день существуют методы лечения? В чем сходство и разница между ними?

Как и на что действуют назначаемые лекарства? Какие возможны побочные эффекты от их приема?

Возможна ли не медикаментозная терапия?

Каков прогноз данного заболевания?

Если заболевание хроническое, то как оно протекает?

Как будет изменяться схема лечения по мере взросления ребенка?

Как заболевание сочетается с подростковым возрастом, с половым созреванием?

Проявляется ли и как проявляется заболевание во взрослом состоянии?

Можно ли что-то почитать на эту тему?

Есть заболевания (например, сахарный диабет или бронхиальная астма), при которых вся эта информация родителями активно запрашивается, а медиками охотно выдается. К сожалению, к неврологическим заболеваниям

это обычно не относится. И это неправильно, потому что течение их, как правило, многолетнее, следовательно, реабилитационные мероприятия тоже должны занимать не один год. А сколько врачей может поменяться за это время вокруг ребенка? Сколько различных, зачастую противоречивых рекомендаций они могут выдать? И что же делать родителям, если у них нет собственного взгляда на болезнь (или отсутствие болезни) у ребенка, нет никаких сведений о медицинской истории его болезни. Лечить всем подряд? Вовсе не лечить?

Учитывать надо и то, что врачи часто прописывают несколько аналогичных лекарств и процедур, рассуждая приблизительно так: «Это лекарство слишком дорогое... Это трудно достать... это слишком сильное, скорее всего, они его давать не будут... На массаж большая очередь... ну, что-нибудь из всего этого они все-таки сделают — глядишь, и получится как надо».

Как-то раз автору довелось наблюдать четырехлетнего ребенка с букетом действительно серьезных неврологических диагнозов. Но поведение и состояние его букетом диагнозов явно не исчерпывалось — ребенок неуверенно ходил, не мог координировать движения рук, говорил всего несколько слов и время от времени застывал с бессмысленной улыбкой на лице. Причем все это происходило волнообразно, то улучшаясь почти до нормы, то снова ухудшаясь. Подозревая самое худшее, мы с коллегами направили мальчика на томографию головного мозга. Ничего нового с помощью томографии обнаружить не удалось. Впоследствии выяснилось, что мама ребенка показывала его огромному количеству врачей (кроме невропатолога в поликлинике, были еще частный невролог и доктора из двух диагностических центров) и давала мальчику все лекарства, которые прописывал этот невольный консилиум. В результате у ребенка было хроническое отравление сильнодействующими препаратами, что и обусловливало большую часть наблюдаемых симптомов. Если бы мать хоть чуть-чуть представляла

себе природу действительного заболевания ребенка, она наверняка не только перестала бы множить количество советчиков (когда сам ничего не знаешь, хочется еще с кем-то посоветоваться — это ведь естественно, не правки?), но и задумалась над простым вопросом: а нужно лиребенку одновременно принимать такое количество сильнодействующих препаратов?

Хочется привести и обратный пример. В 1999 году мне

предложили рассказать о гипердинамическом синдроме

«Радио России» в программе «Школа для родителей».

в последствии на радио приходили письма-отклики, которые, естественно, передавали мне. Вот строчки из одного письма, пришедшего из Нижнего Новгорода:

«...Слушала передачу и чуть не плакала. Если бы раньше знала, что мой Сережа болен, знала бы, в чем причина его состояния, сколько всего можно было бы изменить. Если не вылечить (я его показывала всем врачам, но никто ничего не нашел), то хотя бы отношения Сыном я могла сохранить. Потому что всегда думала, что нарочно над нами издевается. А когда он плакал и говорил, что старается быть хорошим, я отвечала: „Молчи, врун!" Вот, теперь за все за это расплачиваюсь...»

Существует очень устойчивое мнение, поддерживаемое рядом периодических изданий, что буквально с каждым годом в нашем городе (стране, мире) рождается все больше детей с различными патологиями. Особенно «везет с рекламой» патологиям неврологическим. Они якобы ширятся и множатся прямо-таки с неукротимой быстротой, и некоторые особенно бульварные газетки и Журнальчики очень полюбили кидать на обложку броские заголовки типа «Здоровых детей в Санкт-Петербурге больше нет!» или «Грядет поколение уродов!». В чем-то их, газетки и журнальчики, конечно, можно понять: конкуренция в издательском мире, беспроигрышная, затрагивающая каждого человека тема — трудно удержаться. Да И объективные поводы для тревоги, разумеется, имеются.

Но внимательный читатель должен подходить ко всем этим «откровениям» с большой осторожностью. И не стоит раньше времени паниковать. Вот почему.

1. В последние два десятилетия ушедшего века кардинальным образом изменилась и усовершенствовалась диагностика неврологических заболеваний у детей раннего возраста. В дополнение к традиционному неврологическому молоточку появились и вошли в широкую практику новые методы исследования, такие как ультразвуковая диагностика, томография, сонография. Исходя из этого можно предположить, что многие неврологические дефекты новорожденных и детей раннего возраста раньше просто не диагностировались, а следовательно, не попадали в статистику. То есть было меньше не больных, а диагнозов. Более или менее понятно? Яркий пример из смежной области. Во Франции французские психиатры не признают диагноза «шизофрения» и соответствующий комплекс симптомов описывают с помощью других диагнозов. Следовательно, во всей французской медицинской отчетности нет ни одного случая этого страшного заболевания. Значит ли это, что французы шизофренией не болеют?

2. Появились новые группы лекарственных препаратов, которые улучшают кровоснабжение мозга, стимулируют обучение и память, мягко влияют на другие высшие интегративные функции головного мозга. При этом они обладают минимумом побочных эффектов. Естественно, практикующие специалисты применяют их в более широком диапазоне случаев. Ребенок с минимальными нарушениями, который двадцать и даже десять лет назад остался бы вообще без лечения (или назначения ограничились бы массажем и приемом витаминов), сейчас получает лекарственную терапию (например, какой-нибудь препарат из группы ноотропов, оказывающий позитивное нейрометаболическое действие).

3. Расхожий газетно-журнальный тезис о том, что вот, мол, раньше была прекрасная экология, все ели натуральные продукты, жили на природе и потому были здоровы, как космонавты, не выдерживает элементарной критики. Не следует забывать о том, что еще 150 лет назад средняя продолжительность жизни в России была около 40 лет (в основном за счет колоссальной смертности детей раннего возраста). Возвращаясь к психоневрологии, стоит также вспомнить, что в каждой небольшой русской деревне был свой «дурачок», «расслабленный» и Несколько просто «слабых умом», причем это были уже Наросшие персонажи. А сколько их отобралось «естественным отбором» в период младенчества и раннего детства! Так что все рассказы о древних благословенных 1ременах, когда все были умны и здоровы, это всего Лишь один из вариантов легенды об Эдеме, Беловодье, Молочных реках с кисельными берегами и т. д. и т. п.

Итак, как же обстоят дела в действительности? Что же такое все эти «красивые слова» в детских медицинских карточках? Придуманная просвещенными врачами абстракция? Перестраховка и желание «всех полечить» новейшими препаратами? Или что-то еще? Попробуем разобраться.

Энцефалопатия (синонимы — ПЭП, преиатаальпая энцефалопатия) — «сборный» диагноз. В буквальном смысле означает «повреждение мозга». Ставится невропатологом. Встречается и у взрослых людей, например если человек перенес черепно-мозговую травму, но нашей теме «взрослые» энцефалопатии отношения не имеют. Когда этот диагноз появляется у ребенка до года, значит, невропатолог полагает, что у ребенка имеются те иные нарушения в работе центральной нервной си-t, скорее всего обусловленные полученной им трав-Травма эта могла быть получена в пренатальном >ИОде (до родов), в перинатальном периоде (в родах) • постнатальном периоде (период раннего младенче- \), Хочется сразу сказать, что со стопроцентной уве-Щиостью «картировать» травму (то есть сказать: вот,

она получена тогда-то, там-то и из-за того-то) удается крайне редко. Понятно, что тяжесть поражения может быть самой разной. Тяжелые случаи очевидны (максимально тяжелый случай, это ДЦП — детский церебральный паралич) и лечатся невропатологом по стандартной схеме. Нас же интересуют более легкие случаи. Большая часть энцефалопатии самостоятельно компенсируется без всякого медицинского вмешательства. Часть требует медикаментозного и физиотерапевтического лечения и к окончанию первого года жизни ребенка тоже компенсируется. У некоторой части детей легкие нарушения сохраняются, и тогда к пяти-шести годам в карточке ребенка, как правило, появляется следующее загадочное слово — ММД.

ММД — полное наименование минимальная мозговая дисфункция. Термин был предложен Э. Деноффом в 1959 году для обозначения нескольких важнейших симптомов, возникающих в результате поражения головного мозга: трудности обучения в школе, трудности с контролированием собственной активности и поведения в целом. Официально же термин был рекомендован к использованию в 1962 году Оксфордской международной группой изучения проблем детской неврологии. В эту категорию рекомендовано относить детей с проблемами в обучении или поведении, расстройствами внимания, но с нормальным интеллектом и легкими неврологическими нарушениями, которые не выявляются при стандартном неврологическом обследовании, или с признаками незрелости и замедленного созревания тех или иных психических функций.

В американской научной литературе в подобных случаях часто используют термин «ребенок с проблемами». Это объясняется тем, что в Штатах традиционно очень высока правовая ответственность врачей даже в вопросах постановки диагнозов. Поэтому, боясь приписать ребенку какую-нибудь «ненормальность», врачи используют этот нейтральный, в сущности, очень малоинформативный термин.

Отечественные авторы определяют ММД следующим образом:

Сборная группа различных по этиологии (происхождению), патогенезу и клиническим проявлениям патологических состояний. Характерными признаками ее является повышенная возбудимость, эмоциональная лабильность, диффузные (рассеянные) легкие неврологические симптомы, умеренно выраженные сенсомотор-ные и речевые нарушения, расстройство восприятия, повышенная отвлекаемость, трудности поведения, недостаточная сформированность навыков интеллектуальной деятельности, специфические трудности Обучения.

Это определение, разумеется, далеко от совершенства, но на основании всего вышесказанного мы уже можем выделить некоторые понятные для родителей, узло-1ые моменты:

1. ММД (как и нетяжелая энцефалопатия) — это исход легкого органического поражения головного мозга.

2. На фоне этого поражения могут наблюдаться различные неврологические симптомы и невротические реакции (дальше мы будем говорить о них подробнее).

3. В школьном возрасте могут иметь место специфические сложности с учебой и поведением.

И наконец, то, что нас, собственно, и интересует. Гипердинамический синдром (синонимы — гиперки-i цетический синдром, гиперкинетическое расстрой- [ Ctneo, синдром дефицита внимания) — одно из наиболее [ Часто встречающихся проявлений ММД. У детей в основ- [ Ном выражается в нарушении концентрации внимания и I Повышенной неструктурированной активности. Точные I Причины и происхождение этого синдрома ученым и кли-| иицистам, увы, до сих пор неизвестны. В настоящее вре- \ МЛ существует ряд более или менее обоснованных пред-Положений (гипотез) по этому вопросу. Ряд исследователи полагает, что в случае гипердинамического синдрома

мы имеем дело только с последствиями родовой травмы. Другие считают, что наряду с возможной травмой имеются и нарушения биохимического баланса в центральной нервной системе. Группа петербургских врачей выдвигает предположение, что ключ к этому распространенному заболеванию лежит в нарушении кровообращения головного мозга.

Истина, как это обычно и бывает, скорее всего, лежит где-нибудь посередине, то есть бывает и так, и эдак, и вот так тоже случается.

Для родителей гораздо важнее не высоконаучные дискуссии специалистов и не физиологическо-биохими-ческие сложности. Им важно понять, что именно происходит с ребенком, которому поставили диагноз гипердинамический синдром. Попробуем объяснить.

1. По тем или иным причинам мозг ребенка (как правило, новорожденного) получил слабые повреждения, то есть часть клеток мозга попросту не функционирует.

2. Нервные клетки, как известно, не восстанавливаются, но сразу же после травмы другие, здоровые нервные клетки начинают постепенно брать на себя функции потерпевших, то есть сразу же начинается процесс восстановления.

3. Одновременно идет процесс нормального возрастного развития ребенка. Он учится сидеть, ходить, говорить и т. д. И на процесс восстановления (Е1), и на процесс нормального возрастного развития (Е2) нужна энергия. Следовательно, с самого начала нервная система нашего ребенка с гипердинамическим синдромом работает с двойной нагрузкой (Е1 + Е2).

4. При возникновении стрессовых ситуаций, длительного напряжения (например, подготовка к годовой контрольной или тестированию в престижную гимназию) или после соматических заболеваний (ЕЗ) у гипердинамического ребенка может наступать ухудшение неврологического состояния, усиливаться нарушения поведения и проблемы с обучением. На все вышеперечисленное

тоже нужна энергия, и нервная система не справляется v:>той еще возросшей нагрузкой (Е1 + Е2 + ЕЗ).

5. В нервной системе есть два основных процесса — Возбуждение и торможение. При гипердинамическом синдроме поражаются структуры, обеспечивающие процесс торможения. Именно поэтому у нашего ребенка трудности с концентрацией, произвольным вниманием и регулированием своей активности.

6. При благополучном развитии событий рано или поздно функции всех пораженных клеток будут «разобраны» другими, здоровыми клетками, нужные свя-9U восстановлены (обычно это происходит тс 14—15 годам). Процесс «восстановления хозяйства» завершен, К ребенок (подросток) ничем более не отличается от своих здоровых сверстников. На научном языке этот процесс называется реконвалесценция (обратное развитие) виндрома.

Гиподинамический синдром (синонимы — ггтепсиш-Шический синдром, гипокинетическое расстр®йстш_г § Мндром дефицита внимания) — один из вариантов проявления ММД. Встречается гораздо реже, чем гаперди-i иамический вариант. Труднее и позже идентифицирует-1М и диагностируется. Для гиподинамического синдрома i 1§рно все, что сказано выше о гипердинамическсм синд-[роме, кроме пункта 5. В отличие от гипердЕшалшческих [Детей, дети с гиподинамическим синдромом малоз&мет-|ЙЫ, стараются не привлекать к себе излишнего внимания [И всегда стремятся спрятаться в тень. У них тоже есть Трудности с концентрацией внимания. Но вместо чрезмерной двигательной активности — вялость, затормо-Ьишнность. Из двух основных процессов в нервной систе- ШФ — возбуждения и торможения — у гиподинамических 1Д§тей нарушен процесс возбуждения, а точнее, пораже-|ИЫ структуры, его обеспечивающие. До начала школьно-|Ц) обучения гиподинамический синдром, как правило, не [диагностируется, а ребенок, носитель синдрома, воспринимается как «удобный», «спокойный».

ГЛАВА 2

Как часто это встречается?

С каждым годом все большему количеству детей ставится диагноз минимальной мозговой дисфункции (помним, что гипо- и гипердинамический синдром — одно из проявлений ММД). Как уже говорилось, скорее всего, это обусловлено усовершенствованием диагностических и лечебных методов. А пятьдесят лет назад и самого диагноза не было и в помине. Что же, дети с ММД на свет не рождались?

Однако цифры. По данным отечественных специалистов, те или иные признаки ММД обнаруживаются у каждого пятого-шестого ребенка. Очень много, не правда ли? Американский врач Гарольд Б. Леви, много лет посвятивший лечению и реабилитации детей с ММД, называет другие цифры: каждый десятый. Тоже немало.

Надо помнить, что гипер- и гиподинамический синдром определяется вовсе не у всех детей с ММД. Но у многих.

Если вам, родителям, удастся вспомнить собственное детство, обучение в начальной школе, то вы легко вспомните и трех-четырех одноклассников, у которых явно присутствовало пресловутое «шило в заднице». Они постоянно вертелись на уроках, отвлекались, все роняли, теряли и забывали, чем вызывали бесчисленные нарекания учительницы. На переменах именно они составляли фундамент любой кучи-малы и эпицентр любой потасовки. А может быть, вы и сами были в их числе?

Труднее будет вспомнить одного-двух незаметных •Тюфяков» на задней парте, которые постоянно как будто бы спали, не отзывались на подначки и тихо ненавидели уроки физкультуры (там над ними все смеялись) и отве-ifbt у доски (даже зная материал, они мямлили, терялись, Цызывая опять же жестокое веселье одноклассников). i Вспомнили? Отлично. Вот это и есть они — гипер- ]Щ гиподинамичные дети. Давайте считать. Тридцать — Тридцать пять человек в обычном городском классе сотских времен. Среди них — от четырех до шести детей интересующими нас особенностями. Вот вам и каждый Ятый-шестой (сегодняшние данные, взятые из книги 999 года издания). За двадцать — тридцать лет (время ены одного поколения) — никакого воспетого газетами свинообразного нарастания». Но все равно очень мно-!, Даже страшно подумать, сколько у этой книги потен-альных читателей!

У девочек данные синдромы встречаются значитель-реже, чем у мальчиков. На пять-шесть мальчиков с ПО- или гипердинамическим синдромом — всего одна вочка. Почему? Никто толком не знает. Самое вразуми-льное объяснение — девочки вообще устойчивее ко яким воздействиям окружающей среды, в том числе и травмам центральной нервной системы. Стабилизируй,ий пол — ничего не поделаешь! Но что-то же все-таки изменилось! Если автор прав Количественные показатели остались прежними, то куда все возрастающие жалобы учителей и родителе! Да и журналисты не из пальца ведь проблему выбывают! Отвечают ка какой-то общественный запрос. ft какой?

Все достаточно просто. Двадцать — тридцать лет на-д все начальные школы учили всех и всех одинаково. Икто никого никуда не отбирал, около половины детей Иходили в школу, абсолютно не умея ни читать, ни пить, букварь проходили в течение всего первого класса перь в иных школах на него отводится всего полтора (!)

месяца). Даже подумать нельзя было о том, чтобы перевести «непоседу» или «тормоза» на домашнее обучение или отправить в другую школу. Учитель обязан был научить всех\ Он и учил, равняясь на самых «тупых» и отвлекающихся, только в учительской газете читая об учителях-новаторах и их авторских программах. Сколько их было всего на весь огромный Советский Союз? Шаталов, Амонашвили, Ильин... Кто еще?

Вот это как раз и изменилось. Школы и даже классы в них стали иметь свое, необщее лицо, и даже выражение этого лица меняется год от года. Где-то с первого класса изучают два языка, где-то ораторское искусство, где-то программирование и экологию. Школы гордятся друг перед другом количеством авторских и прочих программ, стремятся их расширить и углубить. Большинство детей со свойственной им пластичностью более или менее легко приспособилось к этим новомодным педагогическим увеселениям. Только вот во дворах стало гулять как-то поменьше детей, весной почти не видно классиков на асфальте, и уже много лет я не видела детей, играющих в прятки, в десяты или в «белку на дереве»... Но может быть, это связано с ухудшением криминальной обстановки? Или с появлением компьютеров?

А что же те дети, которым нужен был год на качественное усвоение букваря? Они никуда не делись, но их проблемы в условиях конкурса педагогических новаций умножились многократно. Есть совершенно нормальные и даже очень умные дети, которые не могут изучать математику по программе Петерсон. Что же им делать? «Идите в другую школу», — отвечает администрация.

В церковноприходских школах каждый седьмой ребенок в принципе не мог научиться читать. И не потому, что дети были тупые. Все дело было в методике обучения чтению. «Буки», «аз», «лебедь»... Ну, и кто из читателей сразу понял, что это слово «бал»? Когда от «буквенной» методики обучения чтению перешли к «звуковой», количество «способных обучиться читать» резко возросло.

Аргумент современных педагогов-новаторов: «К сча-|Тыо, теперь у нас есть много школ, хороших и разных. Пусть родители выбирают школу в соответствии с возможностями ребенка. Никто их насильно в нашу школу Щщ тянет». Сильный аргумент, ничего не скажешь.