Упоминание об этом божестве встречаем в памятнике, известном как «апокриф иоанна»; русский перевод М. К. Трофимовой См. В книге: апокрифы древних христиан. — М. , «мысль», 1989.

ва, несмотря на его ассоциацию с большим городом. Этим художник только подтверждает стремление современного искусства сделать объект неузнаваемым и, таким образом, подавить и исключить возможность понимания и соуча­стия со стороны зрителя: последний, отвергнутый и сму­щенный, чувствует свою полную заброшенность и сосредо­точивается на самом себе.

Психологическое воздействие на зрителя очень похоже на то, которое оказывает на него тест Роршаха, когда ир­рациональный и совершенно случайный образ апеллирует к иррациональной силе воображения тестируемого лица, вызывая таким образом к жизни его неосознанные склон­ности. Когда внешний интерес зрителя наталкивается на столь трудное препятствие, он отступает и находит прибе­жище в том, что я называю «субъективным фактором»; в результате возрастает энергетический заряд этого факто­ра. Данный феномен нашел свое явственное проявление в осуществленных еще в начале нашего столетия первых опытах вызывания ассоциаций: сказанное эксперимента­тором «индуцирующее слово» сбивает тестируемое лицо с толку, ошеломляет его: изолированное от какого бы то ни было контекста, это слово приобретает многозначность и в связи с этим служит причиной замешательства. Тестируе­мый утрачивает ориентацию; отсюда исключительное раз­нообразие ответов и — что особенно важно — многочис­ленность беспорядочных, нарушенных реакций (таких, как эффекты торможения, отсутствие реакции, неспособ­ность вспомнить данный ранее ответ, оговорки и т. д.), обусловленных вторжением содержимого бессознательной сферы.

Зритель подходит к картине, движимый чувством инте­реса. Если ответом на это чувство служит отталкивание, стремление шокировать чем-то совершенно непонятным и невразумительным, оно (то есть чувство интереса) как бы обращается внутрь субъекта и, таким образом, вызывает новую активизацию сферы бессознательного, высвечивает ее содержимое. Именно здесь кроется секрет воздействия современного искусства. Можно сказать, что последнему свойственна тенденция (сознательная или бессознатель­ная) отвратить взгляд зрителя от доступного пониманию и способного быть источником наслаждения мира чувств и в качестве компенсации, своего рода «эрзаца» потерянной, естественной для человека среды навязать ему проявление бессознательного. Стремление того же рода лежит в основе опытов по вызыванию ассоциаций и теста Роршаха: их цель состоит в выявлении состояния глубинных слоев пси­хики, что они и делают с большим успехом. «Установка на эксперимент», свойственная современному искусству, не­сомненно, та же; она ставит перед зрителем вопрос: «Какова твоя реакция? Что ты думаешь? Что пробуждает это в твоем воображении?». Иначе говоря, современному искусству интересны не образы, создаваемые им самим, а субъект, зритель, и его невольные реакции.

Когда человек, разглядывая нечто, заключенное в раму, видит разнообразные цвета, в нем возникает интерес; этот интерес, однако, не находит никакой опоры, поскольку на­талкивается на конфигурацию, бросающую вызов способ­ности человека к пониманию. Появляется чувство разоча­рования, пробуждающее мгновенную субъективную реак­цию, которая, выражаясь в разного рода восклицаниях, служит для человека средством обезопасить себя от силь­ных эмоций. Каждый, кто способен интерпретировать по­добные восклицания, может многое узнать о внутренних склонностях зрителя, хотя о самой картине они не сообщат ничего: картина служит всего лишь материалом для пси­хологического теста. Наши утверждения могут показаться негативными только тому, кто к самой идее «субъективно­го фактора» относится только как к источнику дискомфор­та. Напротив, человек, ощущающий по отношению к соб­ственной душе действительный интерес, обратит внимание на «субъективный фактор» и постарается тщательно про­анализировать те неуловимые движения и комплексы, ко­торые вызываются в нем подобными экспериментами.

Даже самое смелое воображение художника-творца — независимо от того, в какой степени и каким образом оно преодолевает рамки обычного человеческого понимания, — не в силах преодолеть границы, обусловленные психи­ческими возможностями; из-под кисти или резца худож­ника могут появиться формы, ему самому неизвестные, но в любом случае они будут нести на себе отпечаток опреде­ленных ограничений. Что касается картины Танги, то та­кими формами являются: пять фигур в шахматном порядке (quincunx), тетрада (со структурой 3+1) и, в верхней части, «небесные знамения» в форме округлости и сигары, то есть, иначе говоря — архетипы.

Пытаясь отвлечься от мира наглядных и постижимых ве­щей и обратиться к беспредельности хаоса, современное искусство в значительно большей степени, нежели психо­логические тесты, способно возбуждать свободные от обыч­ного личностного аспекта «комплексы», которые, таким об­разом, предстают в своем исконном виде, то есть как пер­вичные формы инстинктов. Будучи сверхличностными, они обладают коллективно-бессознательной природой и являются едиными для всех людей. Личностные комплексы всегда возникают там, где имеет место конфликт с инс­тинктивной предрасположенностью. Они суть точки не­удачной адаптации, и их чувствительность высвобождает аффекты, срывающие с лица цивилизованного человека маску приспособленности к жизни. Быть может, здесь-то и кроется цель, которой косвенным образом стремится до­стичь современное искусство. Хотя ныне в нем царит край­ний произвол, беспредельный хаос, утрата красоты и смыс­ла возмещается актуализацией и укреплением бессозна­тельного. Последнему менее всего свойственна хаотич­ность; оно является составной частью природного порядка, и поэтому следует ожидать возникновения форм, свиде­тельствующих об этом порядке. Сказанное, как мне кажет­ся, относится и к картине Танги: словно по чистой случай­ности в хаотическом множестве возможностей дают о себе знать неожиданные упорядочивающие принципы; послед­ние обнаруживают самое тесное родство с вечными психи­ческими доминантами. Возбуждая коллективную игру во­ображения, они, как бы по мановению волшебной палочки, переносят на небеса «видения», типичные для нашего тех­нического века.

Образы наподобие представленного в нашей картине редки, но все-таки иногда встречаются; точно так же НЛО видели лишь немногие люди, что, однако, не дает основа­ния сомневаться в существовании соответствующих слу­хов. Слухи эти даже обратили на себя внимание твердоло­бых военных, хотя по своей невероятности они превосходят все, что я говорил здесь о смысле обсуждавшихся картин. Читателю, желающему составить независимое представление о степени распространенности легенды о НЛО, я реко­мендую книгу Эдгара Зиверса «Летающие тарелки над Южной Африкой». Многое в ней кажется спорным, но в целом она дает хорошее представление об усилиях, кото­рые в наше время приходится тратить интеллигентному человеку доброй воли, желающему заниматься проблемой НЛО. Видно, задача должна была показаться автору слиш­ком уж провоцирующей и задевающей за живое, раз он взял на себя труд сдвинуть с места небо и землю. К сожа­лению, Эдгару Зиверсу недостает познаний в области пси­хологии бессознательного, абсолютно необходимых в связи с данной проблемой; но то же можно сказать и о подавля­ющем большинстве наших современников. В его книге приведено огромное количество разнообразных объясне­ний, к которым люди прибегали вплоть до последнего вре­мени; объяснения эти основываются на научных и фило­софских соображениях, а также, к сожалению, на не под­дающихся проверке утверждениях теософского порядка. Некритический подход и легковерность, в иных обстоя­тельствах крайне нежелательные, в данном случае принес­ли большую пользу, ибо благодаря им скопившиеся вокруг проблемы НЛО разнородные спекуляции оказались собра­ны в данной книге. Читатель, интересующийся психоло­гией молвы, сможет почерпнуть много полезного из этой работы; в ней он найдет исчерпывающий обзор психиче­ской феноменологии НЛО.

К истории феномена НЛО

«Рекламный» шум вокруг НЛО начался лишь в последние месяцы второй мировой войны. Но само явление известно с давних времен; оно наблюдалось и описывалось задолго до начала XX века, возможно, даже в античную эпоху. В литературе о НЛО приводятся сообщения самых разнооб­разных типов; все они нуждаются в критическом рассмот­рении. Впрочем, мы не намерены здесь заниматься этим и ограничимся лишь несколькими примерами.

«Базельский листок», 1566 (рис. 5)

Этот «листок» составлен в августе 1566 года Самуэлем Кокциусом, «изучающим Священное Писание и свободные искусства на своей родине, в Базеле». В нем сообщается, что 7 августа, на утренней заре, «в воздухе появилось мно­жество больших черных шаров, с огромной скоростью дви­гавшихся к Солнцу. Потом они описали полукруг и стол­кнулись друг с другом, как бы вступив в битву; многие из них превратились в красные огненные тела, которые затем сгорели и потухли».

Как показано на приводимой нами иллюстрации, явле­ние это наблюдалось в Базеле. На рисунке изображена площадь, на которой находится кафедральный собор. Тем­ный цвет «тарелок» связан, по-видимому, с тем, что на­блюдение за ними велось против восходящего солнца. Впрочем, другие тарелки — светлые или даже огненно-красные. Высокая скорость и беспорядочность движения характерны именно для летающих тарелок.

Рис. 5: «Базельский листок» 1566 года (из кол­лекции «Викиана», Центральная библиотека Цюриха)

«Нюрнбергский листок», 1561 (рис. 6)

В «листке» сообщается о «страшном видении», имевшем место на рассвете 14 апреля 1561 г. Очевидцами явления были «многочисленные мужчины и женщины», видевшие «шары» кроваво-красного, синеватого или черного цвета, а также «круглые диски», в большом количестве скопивши­еся близ Солнца; они объединялись в группы «примерно по три в длину, а иногда и по четыре в форме квадрата; впро­чем, многие были сами по себе. Между шарами можно бы­ло увидеть кресты кроваво-красного цвета». Кроме того, «были видны две» (на рисунке — три) «большие трубы, внутри которых находились шары в количестве трех, че­тырех или даже сверх того. Эти тела принялись воевать друг с другом», что продолжалось примерно час. Потом «все это, как бы пылая, начало падать на землю с Солнца, с неба; и все сгорело в большом облаке пара». Тогда же среди шаров было замечено продолговатое тело, «похожее на большое черное копье». Естественно, данное «видение» было истолковано как Божье предупреждение.

Читатель, конечно, заметил, что многие детали сообще­ния напоминают кое-что из уже известного нам. Прежде всего это относится к «трубам», аналогичным цилиндриче­ским формам из сообщений о НЛО. Пользуясь языком этих сообщений, можно говорить о «трубах» как о кораблях-«матках», переносящих на большие расстояния чечевице­образные корабли меньшего размера. На рисунке «трубы» показаны в действии: они то ли принимают в свое чрево, то ли извергают из него летающие тарелки. Особенно важ­ны комбинации из четырех объектов — тем более, что в современных сообщениях о НЛО подобные случаи не встречаются; такие комбинации представлены либо в виде простых крестов, либо в виде дисков, объединенных в кре­стообразные конфигурации, подобные настоящей мандале. Словно по чистой случайности на рисунке изображены как раз 4 креста и 4 мандалы. В описании, в форме дилеммы «три или четыре», косвенно упоминается и тема 3+1. Если для нашего времени характерна интерпретация в техниче­ском, то для XVI века — в военном духе. «Шары» и «тру­бы» — это ядра и пушки; движение «ядер» воспринималось как артиллерийское сражение. Большое черное острие

Рис. 6: «Нюрнбергский листок» 1561 года (из коллекции «Викиана», Центральная библиоте­ка Цюриха)

копья и та часть, которая выглядит как его древко (?), под­черкивают мужской фактор, и в особенности идею пене­трации, проникновения внутрь. Аналогичные мотивы встречаются и в современной литературе о НЛО.

Обнаружившийся здесь мотив креста сразу же вызывает чувство удивления. Едва ли в данном случае есть смысл говорить о христианском значении креста, поскольку речь идет о явлении, так сказать, естественном: о множестве округлых тел, находящихся в беспорядочном, вихревом движении, которое напоминает автору картину битвы. Ес­ли бы летающие тарелки были живыми существами, мож­но было бы вообразить рой насекомых, взлетевших одно­временно с восходом Солнца не для битвы, а для брачных игр. В подобных случаях крест указывает на синтез про­тивоположностей (вертикали и горизонтали), и, в качестве знака «плюс», — на соединение и сложение. Осуществлен­ное соединение противоположностей в форме креста есть «брачная четверица», описанная в моей книге о психоло­гии перенесения¹. Эта «четверица» образует схему перво­бытного кросс-кузенного брака² и одновременно представ­ляет собой символ индивидуации, указывающий на соеди­нение «четырех». Две кроваво-красные полосы в форме по­лумесяца, пересекающие Солнце по горизонтали, не поддаются простому объяснению. Внизу, в местах падения шаров (ядер), видны два столба дыма; так же, как и тема «четверицы», они напоминают о проанализированной вы­ше картине Танги. Момент восхода Солнца (Aurora con­surgens, по Св. Фоме Аквинскому и Якобу Бёме) вырази­тельно свидетельствует об «откровении света».

Таким образом, эти два сообщения, пришедшие к нам из XVI века, выказывают очевидное сходство не только друг с другом, но и с современными свидетельствами о НЛО, а

 

1) С. G. Jung. Die Psychologie der Übertragung. - Zürich, 1946, S. 95ff (прим. автора). «Перенесение» («перенос», «трансферт») — описанный еще Фрейдом феномен, когда пациент «переносит» на врача-психоанали­тика положительные или (реже) отрицательные эмоции, пребывав­шие до начала процесса психоанализа в вытесненном состоянии в сфе­ре его бессознательного, и возвращенные его сознанию в течение этого процесса.

2) Имеется в виду архаическая система осуществляемого из поколения в поколение регулярного взаимного обмена брачными партнерами меж­ду одними и теми же «линиями» (родами).

Рис. 7: Пилигрим, «странствующий душой», преодолевает границу иного мира. Гравюра XVII (?) века

также с формами, прорастающими в сфере бессознатель­ного современного человека.

Гравюра XVII (?) века (рис. 7)

Эта гравюра, изображающая, вероятно, озарение одного из адептов братства розенкрейцеров¹, происходит из неиз­вестного мне источника². В ее правой части представлен тот мир, который мы знаем. Пилигрим, «странствующий душой», преодолевает ночную границу своего мира и по­гружает взгляд в другую, надприродную Вселенную, где различаются располагающиеся друг над другом слои обла­ков, горы (?) и т. п. Кроме того, видны колеса Иезекииля³, округлости в форме дисков и образования, напоминающие радугу и, судя по всему, репрезентирующие «небесные сферы». В этих символах мы находим прообраз видений НЛО, которых удостаиваются «озаренные». Здесь не может быть речи о небесных телах, составляющих часть эмпири­ческого мира; следует говорить скорее об округлостях (ro­tunda), проецируемых из нашего внутреннего, четырех­мерного мира. Нечто аналогичное в еще более явственной форме мы встречаем в следующем рисунке.

Рисунок из рукописи «Познай пути» (Scivias) Хильдегарды из Бингена (рис. 8)

Этот рисунок взят из Рупертсбергского кодекса Scivias Хильдегарды из Бингена (XII в.)⁴. На нем изображено «вдувание» жизни, души в ребенка, развивающегося в ут­робе матери. Дыхание высшего мира проникает в зародыш.

1) Розенкрейцеры — тайное общество «озаренных», существовавшее с XV по XVIII в. Символом общества была алая роза, прикрепленная к центру креста; этот символ, по-видимому, указывал на обладание эзо­терическим знанием.

2) Она была любезно предоставлена мне г-ном Д. Ван Хоутеном (Берген, Нидерланды) (прим. автора). Позднейшие данные говорят о том, что это имитация, относящаяся к XIX веку (примечание редакторов анг­лийского издания, Princeton University Press, 1978).

Иезекииль, 1,15.

4) Святая Хильдегарда из Бингена (1098-1179) — монахиня бенедиктин­ского ордена, основательница монастырей в Рупертсберге и Айбингене (окрестности Бингена, западная часть Германии). Книга мистических озарений «Познай пути» датируется 1141-1151 годами.

 

Рис. 8: Обретение души младенцем в материн­ской утробе. Рисунок из рукописи «Познай пути» (Scivias) Хильдегарды из Бингена, XII в.

Этот высший мир имеет примечательную четырехуголь­ную форму; он разделен на три части, соответствующие ипостасям Троицы, но средняя полоса, вместо того, чтобы быть равной двум другим, отличается от них. Она содер­жит тела округлой формы, тогда как для двух других полос характерен мотив глаз. Таким образом, как и в случае ко­лес Иезекииля, округлые формы ассоциируются с глазами.

Как отмечено в тексте св. Хильдегарды, сверкание «бес­численных глаз» (в действительности в каждой из зон их насчитывается по 24) обозначает «Божье знание» или зре­ние — по аналогии с семью «очами Господа», которые «объемлют взором всю землю» (Захария, 4, 10).

В противоположность «глазам» округлые формы обозна­чают деяния Божьи, такие, например, как нисхождение на Землю Сына в качестве Спасителя (с. 127). Хильдегарда добавляет: «Все доброе, равно как и все дурное известно Богу, ибо Его знание никогда не затмевается». Поскольку душа и дух человека представляют собой «огненный шар» (с. 120, 126, 130, 133), можно думать, что и душа Христа также имеет форму шара; Хильдегарда толкует свое виде­ние как относящееся не столько к становлению отпрыска рода человеческого вообще, сколько именно к Христу и Богородице (с. 127). Разделенный на три части квадрат репрезентирует дух, воспринимаемый ребенком (с. 129). Творящее начало Святого Духа объединяет Божество с ма­терией — это со всей очевидностью следует из Священного Предания. Округлости явно представляют собой связую­щие формы между духом и материей, подготовительную стадию развития тел, одушевленных жизнью. В большом количестве (30) они заполняют срединную полосу. Каким бы случайным ни казалось число тридцать, в действитель­ности оно указывает на Луну, властительницу веществен­ного мира, тогда как число двадцать четыре — число часов в сутках — соотносится с Солнцем, первым из светил. Воз­никает намек на мотив соединения (conjunctio) Солнца и Луны. Здесь мы сталкиваемся с одним из многочисленных случаев бессознательной предрасположенности, которая

впоследствии найдет свое проявление в дефиниции Бога, выдвинутой Николаем Кузанским¹: Бог — это соединение противоположностей (complexio oppositorum), последнее же в своем истинном смысле не может существовать иначе, как в Боге.

В рассматриваемой миниатюре шары окрашены в огнен­ный цвет и представляют собой нечто вроде «духовных мо­лок», огненного семени, из которого рождаются человече­ские существа. Подобное сравнение кажется оправданным в свете того, что алхимики сравнивают «округлости» (rotunda) с рыбьими глазами (oculi piscium). Рыбьи глаза, подобно очам Бога, всегда открыты. Они синонимичны «ис­крам» (scintillae), в свою очередь представляющим собой «сверкание души». Не исключено, что эти алхимические представления повлияли на Хильдегарду через посредство атомистической теории Демокрита («Дух заключен в ато­мах» — Spiritus insertus atomis²). Аналогичным воздейст­вием, возможно, обусловлена и квадратная форма, в кото­рую облечен Святой Дух.

В алхимии квадрат, имеющий четыре угла, символизи­рует целостность и Землю, тогда как дух выражается фор­мой круга. Земля — женское начало, а дух — мужское. Квадрат как символ духовного мира необычен, но его по­явление в этой функции становится понятным с учетом принадлежности Хильдегарды к женскому полу. Эта же примечательная символика отражается в знаменитой про­блеме квадратуры круга; последняя также представляет собой conjunctio oppositorum. В алхимии «квадратность» приписывается единой субстанции — философской ртути (Mercurius Philosophorum sive quadratus); последняя ха­рактеризует хтоническую, земную природу ртути как ме­талла, но также ее духовную сущность (spirit us mercurialis), поскольку философская ртуть в равной мере является как металлом, так и «духом». В христианской догматике мы находим параллель этой двойной и парадок­сальной природе ртути в виде Святого Духа, который, будучи третьей ипостасью Божества, не является исклю-

1) Николай Кузанский (Н. Кребс, 1401-1464) — знаменитый немецкий богослов и философ, кардинал, автор трактата «Ученое незнание».

2) Macrobius. In somnium Scipioni (прим. автора).

чительной принадлежностью вочеловечившегося Бога, но распространяется и на обычного человека, затронутого первородным грехом. Правда, во времена Хильдегарды эти представления еще не были по-настоящему осознаны; тем не менее они должны были в скрытом виде присутствовать в коллективном бессознательном и актуализироваться бла­годаря аналогии Христос — ртуть. Осознание этой анало­гии пришло в следующем веке, но его признаки ощутимы уже в писаниях Зосима Панополитанского (III в.). Что ка­сается исторических связей, то в данном случае о них го­ворить не приходится; здесь мы имеем дело прежде всего с обнаружением актуализованного архетипа исконного че­ловека, или Антропоса.

Наконец, заметим, что в алхимии можно встретить ту же арифметическую структуру Святого Духа, что и на на­шем рисунке. Речь в обоих случаях идет о единстве, состо­ящем из двух начал: глаз и огненных шаров; это целое, будучи квадратом, поделено на три части. Данный мотив известен как «аксиома Марии» (имеется в виду александ­рийская женщина-философ, сыгравшая большую роль в развитии классической алхимии).

Две группы людей на рисунке изображают судьбу, с ко­торой придется столкнуться пробуждающейся душе. Ведь, согласно самой же Хильдегарде, есть люди, делающие «хо­роший, средний и плохой сыр»¹; в последнем случае не об­ходится без вмешательства дьявола.

Данная картина, подобно предыдущей (рис. 7), недвус­мысленно свидетельствует о том, что глаза и огненные ша­ры отнюдь не идентичны небесным телам; они принципи­ально отличаются от звезд. Приведенные картины под­тверждают, что шары — это души.

1) «Вы смотрите дальше и видите на земле людей, несущих молоко в глиняных сосудах. Из него они изготавливают сыр. Это люди, мужчи­ны и женщины, несущие в своих телах человеческое семя. Из него рождаются разного рода люди. Часть молока — жирная; из нее получается жирный сыр. Это семя... порождает энергичных людей... Благодаря уму и благоразумию они овладевают жизнью, и труды их процветают на глазах Бога и людей. Дьяволу не находится места в них. Другая часть молока — жидкая; она дает посредственный сыр. Такое семя... рождает слабых людей... Последняя часть молока — с гнилью, и сыр, получаемый из нее, горек. Такое семя... порождает уродов» и т. д., Scivias, p. 128ff (прим. автора).

₅

_Резюме

Осуществленный в предшествующих главах анализ снови­дений и картин показал, что для выражения своего содер­жимого бессознательное использует отдельные обрывки видений и образов, сопоставимые с НЛО. В случае первого, второго, шестого и седьмого снов, а также картины «Сея­тель огня» (рис. 2) связь с НЛО была осознанной, тогда как для остальных снов и картин такой связи обнаружить не удалось. В снах рассказчик (наблюдатель) и НЛО вступа­ют в почти личные отношения; в картинах же ничего по­добного нет. В средневековом изобразительном искусстве личное участие в эпифании или в каком-либо ином визи­онерском опыте, выражается, как известно, через присут­ствие самого визионера на картине. Подобное чуждо совре­менной концепции живописи, которая, напротив, пытается отдалиться от зрителя и представить изображаемый объект как нечто вроде таблички теста Роршаха; этот преднаме­ренный «ташизм»¹ имеет целью нейтрализовать любые ас­социации и возбудить чисто субъективную игру воображе­ния.

При внимательном анализе обнаруживается, что содер­жимое и смысл как снов, так и картин позволяют одно­значно квалифицировать их как эпифании. В картине «Се­ятель огня» этот смысл находит особенно явное выражение.

1) «Ташизмом» (от франц. tache — «пятно») иногда называют некоторые направления современной абстрактной живописи; ташистские карти­ны представляют собой главным образом изображения автономных цветных пятен.

 

В других случаях более или менее углубленное исследова­ние методом сравнительной психологии приводит к анало­гичному выводу. Для читателя, еще не знакомого с миром психологии бессознательного, следует особо подчеркнуть, что в основе моих выводов лежит не разгул необузданного воображения — в чем меня время от времени упрекают те, кто тщательному анализу предпочитает простые объясне­ния, — а результаты исследований в области сравнитель­ной истории символов. Лишь нежелание перегружать текст побудило меня отказаться от подробных ссылок на источ­ники. Читатель, испытывающий необходимость проверить обоснованность моих выводов, волей-неволей будет вы­нужден обратиться к другим моим работам, снабженным соответствующим библиографическим аппаратом. Исполь­зованный мною амплификативный (усиливающий) метод интерпретации (см. выше) показал свою плодотворность по отношению как к историческому материалу, так и к психологическим данным последнего времени. На мой взгляд, он дает полное основание сделать вывод, что в цен­тре исследованных образцов находится манифестация цен­трального архетипа, который я называю Самостью; эта ма­нифестация осуществляется традиционным способом, в форме эпифании (Богоявления), то есть явления небесного происхождения, сущность которого в ряде случаев харак­теризуется противоречивыми свойствами.

Напомним универсальные пары противоположностей, о которых было сказано выше. Во-первых, это вода и огонь; тот же смысл имеет так называемый «щит Давида» Y, составленный из двух треугольников: ▲ (огонь), и ▼ (во­да). «Шесть» является символом целостности: «четыре» характеризует естественное деление круга, а «два» обозна­чает вертикальную ось с зенитом и надиром; всё вместе формирует пространственный образ целостности. Таким образом, намек на четвертое измерение в картинах, вос­произведенных на рис. 2 и 3, может считаться современ­ным вариантом того же символа целостности.

Противопоставление мужского женскому представлено в виде продолговатого и округлого предметов, «сигары» и круга; см. рис. 4. Есть основания полагать, что в данном случае речь идет о сексуальной символике. Китайский символ единого, Дао, состоит из Ян (обозначающего огонь, жар, сушь, южный склон горы, мужское начало и т. п.) и Инь (обозначающего тьму, влажность, прохладу, северный склон горы, женское начало и т. п.). Данный символ, таким образом, вполне соответствует еврейскому символу Дави­дова щита. В христианском мире аналогичный мотив пред­ставлен церковной доктриной, утверждающей единство Матери и Сына, и представлением об андрогинности Хри­ста. Напомним также, что «первосущество» (Urwesen) многих экзотических и первобытных верований гермафро­дитично, что гностикам было свойственно представление о едином существе — «отце-матери», и что алхимики пред­ставляли Меркурия в виде гермафродита.

Третья пара противопоставлений — верх и низ; см. рис. 3, где она как бы перенесена в четвертое измерение. В других приведенных нами примерах оппозиция верха и низа обозначает разницу между происходящим в небе и на земле.

Четвертая пара противоположностей — единица и чет­верица — синтезирована, как нам представляется, в виде пяти фигур, расположенных в шахматном порядке (рис. 3 и 4): четыре элемента служат своего рода обрамлением для пятого, выделенного благодаря своему центральному поло­жению. В истории символов «четыре» появляется как ре­зультат развертывания «одного». «Развертывание» пони­мается следующим образом: «единое существо» (Allwesen) не может быть познано как таковое, ибо, по определению, его нельзя ни отличить от чего бы то ни было, ни сравнить с чем бы то ни было. Развертываясь и воплощаясь в виде четверицы, единое обретает тот минимум различимых ка­честв, благодаря которому его отныне можно распознать. Подобный ход рассуждений не содержит в себе ничего ме­тафизического; он просто указывает на психологическую формулу, описывающую процесс осознания содержимого сферы бессознательного. Действительно, пока нечто пре­бывает в сфере бессознательного, оно не обладает никаки­ми различимыми свойствами; соответственно, его удел — быть частью всеобщего незнания, быть везде и одновремен­но везде отсутствовать, или, по выражению гностиков, все­присутствовать, не существуя. Но перейдя в сферу созна­ния, это содержимое сразу же дезинтегрируется, распада­ется, дробится... — на четыре; лишь благодаря четырем кардинальным функциям сознания оно становится достоя­нием опыта. Итак, это содержимое воспринимается как нечто существующее, распознается и дифференцируется, обнаруживает свою приемлемость, привлекательность, или, наоборот, непривлекательность; наконец, предуга­дываются его истоки и направленность¹. Содержимое бес­сознательного не может быть ни воспринято ощущениями, ни распознано мыслью, ни оценено чувством; поэтому все, касающееся его пребывания во времени, относится к обла­сти интуиции.

Расщепление единого и превращение его в «тетраду» можно сравнить с делением горизонта на четыре стороны или с делением годового цикла на 4 времени года. Таким образом, в акте осознания находят свое проявление четыре фундаментальных аспекта целостности или, по меньшей мере, приближения к целостности и отношения к ней. Все это, впрочем, никому не мешает умозрительно предста­вить себе существование еще трехсот шестидесяти других аспектов. Названные мною четыре аспекта указывают все­го лишь на то обстоятельство, что человеческому разуму свойственно естественным образом делить «круг» или «це­лостность» по меньшей мере именно на столько частей.

В историях болезни моих пациентов я очень часто стал­кивался с символом тетрады (IV), значительно реже — с символом триады (III) и совсем редко — с символом пен­тады (V). Надо сказать, что моя клиентура всегда отлича­лась интернациональным составом; благодаря этому у ме­ня было много возможностей для сравнительных наблюде­ний над этническими особенностями. Я обнаружил, что все без исключения «триадические» мандалы исходили от па­циентов-немцев. Мне кажется, что это каким-то образом связано с второстепенной ролью, которую типическая фи­гура «анимы» играет в немецкой художественной литера­туре — в отличие от романов французских или англо-сак­сонских авторов. В противоположность основной, обычной структуре 3+1 триадическая мандала — если рассматри­вать ее с точки зрения целостности — имеет структуру 4-1. Четвертая функция, диаметрально противоположная пер-

1) «Функции сознания», о которых говорит здесь Юнг, сводятся, таким образом, к ощущению, мысли, чувству и интуиции.

вой и главной, — это недифференцированная, низшая функция, характеризующая слабую сторону, «тень» лич­ности. Если она не представлена в символе целостности, это означает существенный перевес сознания.

Пятое противопоставление касается различия между за­гадочным высшим миром и миром человеческой повседнев­ности. В этой оппозиции заключен самый главный конт­раст; в той или иной форме она находит свое выражение во всех исследованных нами примерах. Она всегда, словно преднамеренно, производит глубокое впечатление, как ес­ли бы она была своего рода вестью, посланием. Горизон­тальному измерению нашего сознания — сознания, заме­чающего только движение материальных тел, — противо­поставляется другой порядок «сущего»: измерение «душев­ной субстанции». Все, что мы могли бы более или менее уверенно сказать об этом измерении, касается психической сферы: математических абстракций с одной и сказочного, легендарного и мифологического содержимого — с другой стороны. Если рассматривать число не просто как изобре­тенный нами инструмент для счета, но как нечто откры­тое нами, то в силу своей мифологической природы оно принадлежит к миру «богоподобных» человеческих и жи­вотных образов и столь же архетипично, как и они. Число обнаруживает свою принадлежность к классу «божествен­ных» фигур людей и животных, и, подобно последним, ар­хетипично. Но в противоположность им число к тому же еще и «реально», ибо, будучи объектом, связанным со сче­том, оно принадлежит одновременно и к сфере опыта — как количество. Таким образом, число, относящееся как к физически познаваемому, реальному миру, так и к миру воображаемому, перебрасывает «мост» между этими двумя мирами. Хотя воображаемое и нереально, оно тем не менее действенно. В его действенности сомневаться не приходит­ся — особенно в наше время. Человека непосредственно затрагивают не столько поведение, недостаток или чрез­мерное изобилие тех или иных физических объектов, сколько овладевшие им воображаемые представления об этих объектах, способ их постижения.

Роль числа в мифологии и в сфере бессознательного на­водит на размышления. Числу присущи как реальный, фи­зический, так и воображаемый, психический аспекты.

Число служит не только для счета и измерения; помимо чисто количественной, в нем есть и качественная сторона. Вот почему в нем — хотя бы в плане предварительных со­ображений — можно видеть нечто таинственное, некое связующее звено между мифом и реальностью, отчасти от­крытое, отчасти же — изобретенное. Например, уравне­ния, возникшие в результате чистой игры математического воображения, обнаруживают свою пригодность в качестве формул, описывающих количественные аспекты поведе­ния физических тел; и наоборот, благодаря своим индиви­дуальным качествам числа являются носителями и посред­никами психических процессов в сфере бессознательного (так, структура мандалы в своей основе арифметична). Можно согласиться с математиком Якоби¹, которому при­надлежит изречение: «Вечное число царствует над сонмом олимпийцев».

Изложенные здесь соображения призваны показать чи­тателю, что оппозиция мира человеческого и высшего мира не носит абсолютного характера; несоизмеримость этих двух миров лишь относительна, ибо путь «отсюда» «туда» преодолим: ведь между ними есть такой великий «посред­ник», как число — реальное, действительное для обоих ми­ров, архетипическое по самой своей сути. Теософские спе­куляции совершенно ничего не дают для понимания той расщепленности картины мира, которая нашла свое выра­жение в наших примерах, поскольку эти спекуляции ка­саются только имен и слов и не способны указать путь к «единому миру» (Unus Mundus). Напротив, число принад­лежит обоим мирам, реальному и воображаемому. Оно од­новременно наглядно и абстрактно, наделено качествен­ным и количественным аспектами.

Итак, особое значение имеет тот факт, что число харак­теризует «персонифицированную» суть фигуры-посредни­ка. Находясь на платформе психологии и учитывая огра­ниченность любого научного знания, я называю «Само­стью» тот «объединяющий» или опосредующий символ, ко­торый неизбежно возникает в ситуации, когда в силу существенных психологических причин между противопо­ложностями создается достаточно сильная напряженность.