Дж. Харгривзом и Г. Уинтерботтомом 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Дж. Харгривзом и Г. Уинтерботтомом



 

Замок был не «сриднивековым» и даже не средневековым. Это была элегантная георгианская вещица, украшенная орнаментом из переплетающихся крестов, – замок с решетки, окружавшей алтарь, под которым находился склеп.

Меня охватило ужасное предчувствие.

– Что там у вас за неприятное вещественное доказательство? – спросил я.

Сержант с неловким видом переступил с ноги на ногу.

– Помните, как я соскреб немного черной краски с первой оскверненной могилы? Я отправил ее в отдел судебной экспертизы, но они ничего не могли о ней сказать, поэтому послали ее в министерство внутренних дел. Хорошо, что я взял много.

– Ну и?.. – резко спросил я.

– Ну, и старый сэр Бернард Спилсбери выяснил, что это такое. Это была вовсе не краска – это остатки разложившихся тканей. Животных или людей, они не могут точно сказать… Они очень старые.

– Насколько старые?

Он сглотнул:

– Они считают, им несколько веков…

– О боже, замок, склеп… Кто-то, кто лично знал похороненных в этих могилах… Это безумие, сержант. Если мы о таком заикнемся, нас посадят в дурдом.

Он принял непроницаемый официальный вид – даже лучшие из них умеют это делать.

– У меня имеются доказательства, сэр, что неизвестное лицо или группа лиц проникли в склеп, вскрыли могилы и с помощью останков нанесли граффити на памятники. Все это является преступлением.

Словно из другого мира – из уютного мира хорошеньких девушек, разносивших напитки, из мира искусствоведов и советников, поглощающих виски, до нас донесся чей-то голос:

– Леди и джентльмены, в память об этом уникальном событии председатель совета графства, советник Нил Фогерти, вручит почетные грамоты детям, принимавшим участие в проекте.

Все шло гладко, пока не прозвучало имя «Харгривз Дж.» Но Харгривз Дж. не вышел вперед.

– Я уверена, он был в автобусе, – раздраженно произнесла директриса.

– Может, он пошел в…

– Продолжайте, – велела директриса.

Вручение грамот продолжилось до тех пор, пока не дошли до имени «Уинтерботтом Г.». Его тоже не оказалось в зале; после тщательного обыска гардероба и коридоров ни его, ни Харгривза Дж. так и не нашли.

– Где они? – шипела Доринда; она сразу сообразила отвести в угол старосту класса и трясла ее так, словно хотела вышибить душу.

В конце концов девчонка разревелась. К своему ужасу, мы узнали, что мальчишки сбежали из автобуса, попросив остановиться в Тэттершеме, чтобы сходить в туалет. В туалет отправились все дети; но Джек и Генри не вернулись в автобус. Другие отвечали за них во время переклички. Джек и Генри взяли с собой сэндвичи и фонари. Они собирались устроить в церкви засаду на лысого старика, который писал грязные слова.

В следующий момент Доринда уже бежала к своей машине; мы с сержантом гремели по коридорам администрации вслед за ней.

 

Мы почти догнали ее на стоянке; она уехала прямо у нас из-под носа.

– Возьмем мою машину! – крикнул я.

Так мы и сделали и, воспользовавшись объездной дорогой, чуть не обогнали ее у Селмерби. Но затем она скрылась в лабиринте извилистых дорожек для верховой езды, с которыми была знакома с детства. И среди этих дорожек ее «мини» оставил мой автомобиль далеко позади.

– Мы потеряли ее, сэр, – сказал сержант Уоткинс. – Высадите меня у следующей телефонной будки, и я позову подмогу прямо к церкви.

Но я не в силах был остановиться. В голове не переставая звучали слова Генри Уинтерботтома о том, что, кем бы ни было существо, оно не интересовалось мальчиками. Оно смотрело на девочек.

В конце концов сержант Уоткинс взял дело в свои руки (на что он имел полное право) и выпрыгнул на каком-то перекрестке, когда я притормозил. По крайней мере, он был настолько любезен, что захлопнул за собой дверь, так что мне не пришлось останавливаться. Но минуты шли; я свернул не на ту дорогу и заблудился. Время уходило.

Прошло полчаса, прежде чем я подъехал к Тэттершемской церкви. Белый «мини» был припаркован у крыльца. В церкви было темно, в большом доме тоже; но в свете луны я заметил, что церковная дверь распахнута. Искусство Генри управляться с замками не изменило ему.

Я вбежал внутрь и оказался в полной темноте.

– Доринда?

В ответ раздался какой-то бессмысленный, животный всхлип.

– Доринда, ради бога! – крикнул я.

Затем я услышал звук – как будто кто-то полз среди скамей; к этому моменту я начинал различать очертания окон, но больше ничего.

Затем раздался дрожащий голос Генри:

– Осторожно, сэр. Мы здесь, в углу. Осторожно, он рыщет вокруг.

– Пусть только посмеет рыскать вокруг меня, – крикнул я, – и я разорву его на кусочки.

– Осторожно, сэр. Он весь скользкий, вонючий… Он как бы разваливается, когда до него дотрагиваешься.

О боже, свет. Где же выключатель? Я понял, что не знаю этого.

– Где выключатель, Генри? – Я направился к нему, медленно, крадучись, прислушиваясь к шороху в пространстве, разделявшем нас.

Доринда снова начала всхлипывать, тихо, бессмысленно.

– Они не работают, сэр, – пискнул Генри. – Наверное, свет вырубили.

Моя рука наткнулась на нечто вертикальное, твердое и цилиндрическое. Я понял, что это: один из посохов церковных старост, которые были установлены в торцах задних скамей. Я вытащил его, ощупал медную верхушку; она изображала епископскую митру; из нее получится неплохая дубина. Я почувствовал себя немного увереннее и двинулся дальше. Плач Доринды и тяжелое дыхание мальчишек приблизились. Шорох, издаваемый ползущим существом, тоже. Теперь до меня донесся запах; тот же запах, который стоял в этой церкви, только в тысячу раз более сильный. Запах смерти; я уже чувствовал его однажды, когда забрался в разбившийся бомбардировщик во время войны.

Я чуял его запах, я слышал его; но я нанес удар потому, что ощутил его присутствие, – правая сторона моего лица внезапно похолодела, когда он бросился на меня, как будто он изгонял тепло из окружавшего его воздуха…

Я никогда прежде не наносил такого мощного удара и надеюсь, мне больше не придется этого делать. Его было достаточно, чтобы убить человека, но я никогда не смог бы заставить себя ударить живое существо с такой силой. Я вложил в него весь свой страх, ярость, ненависть. И я понял, что посох угодил в основание шеи. Я словно ударил гнилой кабачок, внутри которого затрещало. На лицо мое брызнули холодные капли. Но я не услышал дрожи, стона боли или резкого вздоха; я ударил мертвое существо, и инстинктивно я оставил надежду убить его.

В следующую секунду посох выхватили у меня из рук с такой силой, что онемели пальцы. А еще мгновение спустя меня отшвырнули прочь, как куклу; я ударился о спинку скамьи так, что перехватило дыхание, и я даже решил, что спина у меня сломана. Даже сквозь пальто я почувствовал прикосновение огромных рук – они были холодны как лед. Я лежал на полу и слушал, как оно поползло мимо меня в тот угол, откуда раздавался плач Доринды.

Не знаю, как мне удалось подняться на ноги, но, когда я встал, снаружи, из нормального мира, до меня донесся вой полицейской сирены. Сквозь церковные окна проник холодный голубой свет автомобильных фар. И я увидел его. Это.

Почувствовав свет фар, оно обернулось, и я разглядел его поверх церковных скамей. Лысая голова с пустыми черными глазницами, которые блестели в свете автомобильных огней. Широкая грудь, покрытая черными волосами. Плечи скрывала какая-то тряпка, но не рубаха, как подумал Генри. Это были позеленевшие остатки савана…

Завыла вторая полицейская сирена. Должно быть, старина Уоткинс по рации созвал людей со всей округи.

На несколько долгих секунд существо замерло, словно барсук, которого окружили в собственной норе. Затем оно, казалось, поняло, что свет и шум никуда не денутся и сейчас появятся мужчины, с которыми ему не справиться. Мужчины, которые могут загнать его в могилу и замуровать там навсегда, уничтожить его, стереть с лица земли. И хотя непроницаемое выражение лица не изменилось, я понял, что оно пришло в отчаяние.

В следующий момент оно, прихрамывая, быстро направилось через неф к алтарю. Я услышал скрежет ворот, ведущих в склеп, и оно исчезло.

Через несколько секунд со стороны крыльца темноту прорезал луч фонаря. Раздался какой-то шорох, и все лампы включились; должно быть, сержант Уоткинс знал, где находится главный рубильник. А потом помещение наводнили люди в плоских кепи и синей форме.

– Где? – спросил Майк Уоткинс.

Я кивнул в сторону решетки, окружавшей вход в склеп. Он подошел туда, вытащил что-то из кармана и защелкнул это на воротах. Он взглянул на меня многозначительно, и я кивнул. Есть вещи, которым лучше не появляться в записных книжках полицейских, хотя бы ради начальника полицейского управления и членов суда.

– Откуда у вас замок? – спросил я.

– Я конфисковал его как вещественное доказательство, – уныло ответил он. – Но лучше вернуть его туда, где его место. Не думаю, что у нас здесь есть еще проблемы, а вы?

Я покачал головой, но на всякий случай негромко позвенел старым замком.

В дальнем углу собрались люди в синей форме; они расступились – кого-то выводили наружу.

Доринда была белой, как простыня, она молчала и глядела в пространство – все признаки сильнейшего шока. Но она по крайней мере могла переставлять ноги.

– Я вызвал «скорую», – сказал сержант Уоткинс.

Мальчики вышли вслед за Дориндой, с такими же белыми, бессмысленными лицами. Только Генри смог собраться с силами, выдавить некое подобие улыбки и прошептать:

– Боже, сэр, вы его едва надвое не разнесли…

Я поехал на «скорой» с Дориндой; мальчики отправились в полицейской машине. На полпути она открыла глаза и узнала меня.

– Джефф… спасибо.

Но это была не та Доринда Молино, которую я знал. Непоколебимая уверенность в себе исчезла; исчезла убежденность в том, что всему можно найти разумное объяснение.

– Я никогда не понимала… – Она закрыла глаза и смолкла, затем продолжала: – Я думала, что, если ведешь себя достойно… выполняешь все правила… Бог не допустит, чтобы такое… с тобой произошло.

Я не стал спрашивать, что именно произошло с ней. Я просто сказал:

– Бог же позволяет, чтобы каждый день происходили автокатастрофы. А почему в этом случае все должно быть иначе?

– Да, – сказала она с печалью, которую ожидаешь услышать в голосе очень старой женщины. – Да. – Она взяла меня за руку и начала перебирать пальцы. – Вы нравитесь мне – вы теплый.

Она не выпускала мою руку, пока мы не добрались до больницы.

Майк Уоткинс присоединился ко мне в коридоре со своей записной книжкой.

– Предполагаю, вам нужно имя и адрес подозреваемого? – спросил я в жалкой попытке пошутить.

– Только из личного интереса.

– Должно быть, это старик Энсти, аудитор. Это же был склеп Энсти.

– Ну, спускаться и проверять я не собираюсь – даже за жалованье суперинтенданта. Но я не думаю, что это Энсти. Его памятник тоже размалевали. И я видел его портрет в старости – элегантный худощавый джентльмен с густыми седыми волосами.

– У того, что я видел, не было седых волос. – При этом воспоминании меня передернуло. – Тогда как вы думаете, кто это был?

– Единственный оставшийся неприкосновенным памятник принадлежит Томасу Дору.

– Почтенному и усердному школьному учителю и благотворителю этого прихода…

–…который продолжает публично обличать грехи…

– Подавленные сексуальные желания – жуткая вещь, – сказал сержант Уоткинс, – В Брэмшилл-колледже нам рассказывали, к чему это приводит. Я сейчас не против пинты пива и партии в дартс. Не волнуйтесь, Джефф. Он больше не выползет оттуда. Я поговорю с викарием. Он нам поверит… в отличие от всех остальных.

С тех пор я не оставлял Доринду. В конце концов она даже смогла заходить в ту церковь – если я крепко держал ее за руку. Она сделала это как раз перед тем, как нас обвенчали. И это был последний день мисс Доринды Молино.

 

Пер. О. Ратниковой

 

БРАЙАН ЛАМЛИ
В Греции акул нет

 

 

Брайан Ламли родился на северо-восточном побережье Англии, в настоящее время живет в Девоне с женой Дороти. Еще во время службы в британской армии Ламли начал писать рассказы в жанре хоррор. Его первые книги были опубликованы в середине 1970-х годов издательством «Arkham House». Оставив военную службу в 1980 году, Ламли полностью посвятил себя литературе.

Среди его многочисленных произведений романы «Беспощадная война» («The Burrowers Beneath»), «Воин древнего мира» («Khai of Ancient Khem»), «Психомех» («Psychomech»), «Психосфера» («Psychosphere»), «Психамок» («Psychamok»), «Дом дверей» («The House of Doors»), тетралогия «Сны» («Dreams») и серия «Некроскоп» («Necroscope»). В 1989 году за рассказ «Плодоносные тела» («Fruiting Bodies») автор был удостоен Британской премии фэнтези.

Частый гость на греческих островах, Брайан Ламли использовал личный опыт при создании представленной ниже леденящей кровь истории, которая вполне могла произойти на самом деле.

 

Таможня в зоне прилета существовала формально: товары беспошлинной торговли люди покупали, уже выезжая из Греции. Что касается паспортного контроля, его осуществляла парочка скучающих волосатых типов – смуглых, в обтягивающей запятнанной форме и островерхих шлемах. В обязанности первого входило взять паспорт, найти нужную страницу, сличить внешний вид предъявителя с фотографией в документе – что он делал долгим безразличным взглядом, в котором не читалось абсолютно ничего, если вы случайно не оказывались особой женского пола с пышными формами (в этом случае во взгляде читалось все и даже больше), и затем передать паспорт дальше. «Наверное, поэтому его и называют „пасс-порт“ – буквально „пропускное отверстие“», – подумал Джеф Хаммонд. Второй взял у первого черную книжицу, пришлепнул ее печатью, продавив сразу несколько страниц, потом вернул документ владельцу – но как-то неохотно, будто сомневаясь, что тот заслуживает доверия.

У этого второго, с печатью, имелся брат. Скорее всего, они были близнецы. Одинакового роста – чуть меньше шести футов, – годами где-то к тридцати, оба широкоплечие и узкобедрые; их черные как вороново крыло, лоснящиеся волосы вились такими тугими кольцами, будто были закручены специально, а карие глаза казались совершенно безжизненными. Различить их можно было только по одежде: тот из братьев, что находился вне зоны паспортного контроля, был без формы. Вальяжно опершись об ограждение, он вертел в руках дешевые, в желтой оправе, очки с темными стеклами и с любопытством разглядывал вновь прибывших. На нем были очень узкие шорты, изрядно затертые во всех выпирающих местах и едва достигавшие той длины, которая могла еще считаться приличной. «Вот наглый самец, выставил свои причиндалы!» – подумал Джеф. Даже смотреть на него было неловко. Очевидно, старался таким образом привлечь внимание приехавших порезвиться свободных девушек. Надеялся, что те запомнят его и будут иметь в виду на будущее. Да, шансов у него могло быть больше, будь он на пару дюймов повыше и имей хоть слегка осмысленное выражение лица. Однако лицо казалось таким же безжизненным, как и его глаза.

Джеф разглядел, что именно было не так с глазами: типчик во вспученных шортах по ту сторону ограждения был с бельмом. Так же, как и его брат-близнец, штамповавший паспорта. Зрачки правых глаз у обоих были белые, как у дохлой рыбы. Тот, который штамповал паспорта в будке, был в очках с затемненными стеклами, поэтому бельма не было заметно, пока он не поднимал взгляд и не смотрел прямо на вас. В случае с Джефом ему, разумеется, рассматривать в упор было нечего, но он не преминул внимательно изучить Гвен. Затем кинул взгляд на Джефа, терпеливо ожидавшего своей очереди, и спросил:

– Вместе? Вы, оба? – Вопрос прозвучал чуть резче, чем следовало, с почти обличающей интонацией.

А, обратил внимание на разные фамилии в паспортах! Но Джеф не собирался стоять здесь и объяснять, что они только что поженились, и у Гвен не было времени произвести необходимые исправления в документах. Это на самом деле могло сбить с толку! По сути (и если вдуматься), это могло быть даже незаконно! Наверное, ей следовало сменить фамилию сразу, но их свадебное путешествие было одним из горящих туров, которые приобретаешь в последнюю минуту за полцены, а дареному коню, как известно… В общем, время поджимало. Но какого черта – на календаре 1987 год или нет?

– Да, – наконец ответил Джеф. – Вместе.

– Ага. – Его собеседник удовлетворенно кивнул, ухмыльнулся, снова оценивающе оглядел Гвен и только потом поставил штамп в ее паспорт.

«Бельмоглазый ублюдок!» – подумал Джеф.

Когда они прошли через шлюз в ограждении, второй бельмоглазый ублюдок уже испарился…

 

Открывание автоматических стеклянных дверей, отделяющих прохладное помещение аэропорта от раскаленной стоянки туристских автобусов, было равносильно открыванию горнила печи, уже второму за день: в первый раз пассажиров обдало жаром, когда они из салона самолета высыпали на летное поле. Выходишь свежим и бодрым, а пока докатишь свой багаж до обочины и снимешь с тележки, подмышки уже взмокли. Час дня, и температура, должно быть, держалась около восьмидесяти пяти[46] уже в течение долгого времени. Сверху – палящее солнце, снизу – раскаленный бетон. Убийственная жара.

Тут же подлетела суетливая взмыленная барышня – представитель встречающей стороны. Бело-голубая изысканная шляпка могла бы претендовать на английскую элегантность, если бы не дополнялась откровенной мини-юбкой и промокшей от пота блузкой. В руках барышня тискала картонку, к которой была прищепкой прижата тонкая пачка сменных табличек.

– Мистер Хаммонд и мисс… – она сверилась со своими записями, – Пинтер?

– Мистер и миссис Хаммонд, – поправил ее Джеф. Он понизил голос и доверительно продолжил: – Мы добродетельные граждане и состоим в законном браке. Только наши фамилии в списке изменены, чтобы соответствовать тем, что в паспортах.

– Хм…

«Слишком сложно для нее», – подумал Джеф со вздохом.

– Да, – сладко защебетала Гвен, – мы Хаммонды.

– О! – Барышня выглядела слегка смущенной. – А это…

– Я не успела сменить паспорт, – сказала Гвен с улыбкой.

– А-а… – Наконец забрезжило понимание. Сопровождающая нервно улыбнулась Джефу и снова повернулась к Гвен. – Поздравлять уже поздно?

– Четыре дня, – ответила Гвен.

– Ну в любом случае мои поздравления.

Джефу не терпелось поскорее убраться с солнцепека.

– Который тут наш автобус? – поинтересовался он. – И очень надеюсь, он с кондиционером?

Неподалеку у обочины виднелось беспорядочное скопление автобусов.

Барышня снова смутилась, и тень замешательства промелькнула в ее ярких голубых глазах.

– Вы ведь едете в Ахлади?

Джеф снова вздохнул, на этот раз громко. Вообще-то, это ее работа – знать, куда они едут. Начало было жизнеутверждающее.

– Да-да, в Ахлади, – затарахтела она прежде, чем Джеф или Гвен успели прокомментировать вопрос. – В Ахлади – но не на автобусе! Видите ли, ваш самолет прилетел на час позже, и автобус до Ахлади не мог так долго ждать двух пассажиров. Но это ничего – вы сможете доехать на такси, и разумеется, компания «СкайМед» возьмет расходы на себя.

Она ушла вызывать такси, Джеф и Гвен переглянулись, пожав плечами, и присели на свои чемоданы. Но сопровождающая вернулась через минуту, следом за ней подкатило такси и остановилось у обочины. Выскочил таксист – молодой грек, – засуетился, открывая двери и багажник, и стал торопливо закидывать в багажник чемоданы, пока Джеф и Гвен устраивались на заднем сиденье машины. Потом он влез на водительское место, захлопнул дверцу, бросил рядом с собой соломенную шляпу, оглянулся на своих пассажиров и улыбнулся. В белом ряду сверкнул единственный золотой зуб. Но улыбка вышла совершенно жуткая, как оскал акулы перед нападением…

– Ахлади, да? – И голос прозвучал так безжизненно, будто булыжники в грязи глухо стукнулись друг о друга.

– Д… – начал Джеф и запнулся, потом закончил: – Да! Э-э… Ахлади, верно! – Их водителем был бельмоглазый брат бельмоглазого штамповщика паспортов.

– Я – Сперос, – объявил тот, выруливая с территории аэропорта. – А вас как звать?

Что-то подсказывало Джефу – с этим типом не стоит фамильярничать.

Чувство было такое, будто его взмокший от жары затылок обдало холодом.

– Я – мистер Хаммонд, – ответил он сдержанно. – А это – моя жена.

Гвен слегка повернула голову и хмуро посмотрела на него.

– Я… – начала она.

– Моя жена! – повторил Джеф.

Она удивленно взглянула на него, но промолчала.

Сперос следовал всем поворотам и сужениям дороги. Выехав за пределы аэропорта, он обогнул по краю главный город острова и помчался к предгорьям, откуда дорога постепенно уходила вверх, к наполовину одетому лесом хребту. Ахлади был, может быть, в получасе езды, по другую сторону центральной гряды. Дорога вскоре стала неровной, изобилующий выбоинами и грубыми заплатами асфальт был покрыт толстым слоем пыли; короче говоря, типичная для Греции дорога. В деревне, где по обе стороны от дороги выстроились белые домики с видневшимися в глубине дворов лимонными деревьями, они немного сбросили скорость. И когда Сперос снова прибавил газу, ощущение от ярких вспышек бугенвиллей, оплетавших балконы проносившихся мимо жилищ, все еще оставалось на сетчатке глаз.

За автомобилем поднималось густое облако пыли, взбитой колесами. Джеф мельком взглянул в засиженное мухами заднее стекло. В том, как быстро это несущееся за ними бурое облако заслонило собой только что увиденные пейзажи, он увидел что-то зловещее. Снова повернувшись вперед, Джеф заметил, что Сперос своим странным глазом в основном смотрел на дорогу впереди, взгляд же нормального глаза был прикован к зеркалу заднего вида. Что он там высматривал? Пыль?

Нет, он смотрел на…

На Гвен! Зеркало заднего вида было направлено так, что в нем отражалась ложбинка между ее грудей.

Они были женаты еще очень недолго. День, когда Джеф станет испытывать удовольствие, сознавая, что другие самцы похотливо поглядывают на его жену, был еще в далеком будущем. Однако и тогда он никому не позволит прикоснуться к ней и пальцем. Но сейчас жену нагло разглядывали в его присутствии, и на девяносто девять и девять десятых процента в этом не было ничего противозаконного. Что же касается оставшейся одной десятой процента – он никак не мог повлиять на то, о чем там фантазировал какой-нибудь развратный ублюдок!

Джеф взял Гвен за локоть, притянул ее ближе и прошептал:

– Ты заметила, как резко он входит в повороты? Тормозит так, что мы вот-вот стукнемся. И при этом пялится, как у тебя подпрыгивают сиськи!

Она любовалась пейзажем, не замечая ни Спероса, ни его глаз, ни еще чего-нибудь. Для красивой девчонки двадцати трех лет она была замечательно наивна, и, самое главное, она ничуть не притворялась. Это была одна из черт, которые Джеф любил в ней больше всего. Будучи всего лишь на восемнадцать месяцев ее старше, он едва ли мог считать себя умудренным опытом, но доверял своей интуиции, когда чуял недоброе. В случае со Сперосом он чуял недоброе очень сильно.

– Он… что? – громко переспросила Гвен, посмотрев вниз. Блузка была расстегнута слишком глубоко, открывая верхний край лифчика. Ее зеленые глаза расширились, она подняла взгляд и наткнулась на глаза Спероса в зеркале заднего вида. Тот осклабился, глядя на нее, и непреднамеренно облизнул губы. Он тоже был наивен, но по-своему. Совсем иначе.

– Пересядь, – громко сказал Джеф, когда она застегнула соблазняющую пуговку и еще одну над ней. – С этой стороны вид намного лучше.

Он привстал, пропуская ее позади себя. Теперь Сперос смотрел на дорогу обоими глазами.

 

Через десять минут они въехали на дорогу, пролегавшую между поросшими сосной склонами, такими крутыми, что они казались почти отвесными. Местами сквозь растительность проглядывали щебнистые осыпи или вышедшая на поверхность скальная порода.

– Горы, – пробубнил Сперос, не оборачиваясь.

– У тебя зоркий глаз, – похвалил его Джеф.

Гвен слегка ущипнула его за руку, и он знал, что она хотела сказать: «Сарказм – низшая форма остроумия и тебе не идет!» Как и жестокость, по всей видимости. Джеф не подразумевал ничего особенного своим замечанием про глаз, однако Сперос оказался впечатлительным. Он нащупал в «бардачке» свои темные очки в желтой оправе и надел их. Дальше он вел машину в гробовой тишине и, похоже, намеревался молчать до конца поездки.

Они перебрались через горы, и вот впереди, как гигантский туристический буклет, открылось западное побережье острова. Горы, казалось, спускались к самому морю, где скалы сливались с немыслимой, невыносимой синевой. И по обе стороны хребта, будто ослепительный мираж, плавно сбегала к морю деревня Ахлади.

– Какая красота! – выдохнула Гвен.

– Да, – кивнул Сперос. – Красота, эта деревня. – Как многие греки, он говорил по-английски с характерным присюсюкиванием. – Рыбалка, плавать, – красота.

Дальше начался склон – извилистый, временами крутой, но вид отовсюду открывался просто изумительный. В памяти Джефа всколыхнулись воспоминания о Кипре. В большинстве своем это были хорошие воспоминания; только одно было тяжелым, от него у Джефа всегда перехватывало дыхание и сжимались кулаки. В нем была главная причина, по которой он не особенно стремился к Средиземноморью. Он закрыл глаза, пытаясь изгнать воспоминание из памяти, но от этого стало только хуже, возникшая перед глазами картинка стала еще отчетливее.

Он снова был ребенком – ему исполнилось пять в конце лета шестьдесят седьмого. Отец был штаб-сержантом медицинской службы, а мать работала в QARANC;[47] обе организации располагались в Декелии[48] – на территории британской базы, прямо на побережье недалеко от Ларнаки, где их семье выделили жилье. Родители встретились и поженились в Берлине, где прожили три года, потом их вместе отправили на Кипр. После двух лет на Кипре отцу Джефа оставалось служить еще год до окончания двадцатидвухлетнего срока.[49] По окончании этого последнего года под солнцем его ожидало место в службе «скорой помощи» одного их крупных госпиталей Лондона. Мать Джефа рассчитывала получить место медсестры в штате того же госпиталя. Но перед тем, как всему этому случиться…

В Декелии Джеф ходил в школу, а в те редкие выходные, когда оба родителя были не на дежурстве, они все вместе выбирались на пляж. И это было его самое любимое место на свете: пляж с золотистым песком и кристально чистой, безопасной водой. Но иногда в поисках уединения они могли собрать корзину для пикника и отправиться вдоль побережья, и ехать до тех пор, пока дорога не превратится в колею, потом отыскать тропинку вниз по крутым отвесным утесам и купаться среди скал возле мыса Греко.[50] Вот там все и случилось…

– Джеф! – Гвен подергала его за руку, прервав наваждение. Он был рад вернуться к действительности. – Ты что, заснул?

– Сладкие грезы, – улыбнулся он.

– Ой, и у меня! – подхватила она. – Я все думаю, что мне это, наверное, снится. В смысле, так наяву не бывает!

Дорога лентой извивалась по крутому склону, прямо под ними раскинулась деревня. Навстречу поднимался битком набитый туристический автобус. В окнах виднелись загорелые, пресытившиеся физиономии: туристы ехали в аэропорт. Их отпуска закончились, но у Джефа с Гвен отпуск только начинался, и деревня, в которую они приехали, была по-настоящему прелестна. Особую прелесть ей придавало то, что она была едва тронута цивилизацией. Это был только второй туристический сезон в Ахлади; до того, как построили аэропорт, сюда можно было добраться лишь по воде. И очень немногие брали на себя такой труд.

Кипрское наваждение быстро отпустило Джефа. Хотя он и не считал себя романтичной натурой, подобно Гвен, тем не менее и он признал очарование Ахлади. И теперь, он полагал, ему придется признать, что они сделали правильный выбор.

Сады за белыми стенами; красная черепица, окошки с зелеными рамами, одни крыши совсем плоские, другие с отлогими скатами; бугенвиллея, льющаяся каскадом по белым полукруглым балконам; белая церквушка на уступе горы, с которого скалы крутым обрывом выходили к морю; огромные древние оливы на огороженных кусочках земли при каждом пересечении улиц и виноградные лозы на шпалерах, дающих легкую тень, которой пестрел каждый садик и патио. Вот так на первый взгляд выглядела деревушка Ахлади. Вход в бухту преграждал высокий волнорез. Море не представляло сколько-нибудь реальной угрозы для деревни, ибо основная ее часть лежала по берегам гавани, припертым клешнями молов с обеих сторон. Для входа в воду повсюду в скалах были выдолблены ступеньки; все более или менее горизонтальные поверхности на берегу были застелены полотенцами, а из воды то и дело выныривало с полдюжины голов с трубками и масками. Здесь было довольно глубоко, но на четверть мили южнее, за молом, ограничивающим гавань, как перепонка между пальцами огромного зверя, где-то на сотню ярдов простирался галечный пляж – туда, где спускался с гор второй клешнеобразный выступ. Что до остальной части береговой линии, Джефу она виделась одинаковой в обоих направлениях: на юге и на севере насколько мог видеть глаз – только небо, скалы и море. Бесконечное повторение мыса Греко. Но прежде чем он успел снова погрузиться в воспоминания, прозвучал булькающий голос Спероса:

– Вилла «Элени», так? Нету дороги. Ехать не можно. Я нести багаж.

Дорога спускалась по краю уступа прямо к церквушке. На полпути ее пересекала под прямым углом другая автомобильная дорога, на которой располагалось несколько лавчонок. Остальные улицы были слишком узкие или слишком крутые для того, чтобы по ним можно было проехать на машине. Неподалеку пыжилось несколько древних мотороллеров, да ослы цокали копытами там и сям – вот и весь деревенский транспорт. Сперос развернул свое транспортное средство на главном (по сути единственном) перекрестке и припарковался в тени гигантской оливы. Потом вышел за багажом. Багаж составляли два больших чемодана и два маленьких. Джеф хотел было разделить ношу пополам, но не успел: Сперос взялся нести слоновью долю, а Джефу оставил мелочевку. Он не стал возражать, хотя было понятно, что грек просто пользуется возможностью порисоваться, демонстрируя силу.

Сперос вел их по крутому склону мощеной улицы, обрезанные по самое не хочу вытертые джинсы едва не лопались на его мускулистой заднице. И поскольку они шли позади, Джеф осознавал, что Гвен тоже смотрит на эти загорелые, блестящие мускулы. Смотреть было больше особо не на что.

– Он – Тарзан, а ты Джейн, – решил он пошутить, но вышло как-то нерадостно.

– А ты тогда кто? – закипая, парировала она. – Чита, что ли?

– Ух, ух! – поддразнил Джеф.

– В любом случае, – смягчилась она, – у тебя задница лучше. Более компактная.

Он воздержался от дальнейших комментариев, чтобы не сбивать дыхание. Даже легкие чемоданы уже казались тяжелыми. Если он Чита, тогда Сперос пусть будет Кинг-Конг! Грек один раз оглянулся, ухмыльнулся в своей жуткой манере и продолжал идти. Тяжело дыша, Джеф и Гвен попытались догнать его, но безуспешно. Завершая восхождение, Сперос свернул направо в арочную нишу в стене, преодолел три каменные ступеньки, поставил чемоданы и остановился у полированной сосновой двери. Он дернул шнурок, открывая щеколду, толкнул дверь и снова поднял чемоданы. Когда из-за угла показались англичане, он шагнул внутрь.

– Вилла «Элени», – объявил он, когда они проследовали за ним.

За дверью оказался внутренний двор, обнесенный высокой стеной и вымощенный черной и белой галькой в виде дельфинов и осьминогов. Разноуровненевый дворик-патио располагался перед собственно «виллой» – квадратной коробкой, единственным достоинством которой, пожалуй, был выдвижной тент, затеняющий окна и большую часть патио. Кроме того, тент создавал превосходное убежище от разлитой вокруг слепящей белизны.

На второй этаж «виллы» по ее внешней стене вели выбеленные бетонные ступени, которые заканчивались площадкой, выходящей на балкон с деревянными перилами и собственным полосатым тентом. На перилах сушились пляжные полотенца и очень большого размера женский купальник, все окна были открыты. Может быть, жильцы были дома. А может быть, сидели в тени какой-нибудь таверны, потягивая ледяные напитки. В решетчатой, с москитной сеткой двери нижнего этажа торчал ключ с биркой. Джеф прочел надпись на бирке, где было написано просто «Мистер Хаммонд». Бронирование было на его фамилию.

– Это наш, – сказал он Гвен, поворачивая ключ.

Они вошли в дом, Сперос с большими чемоданами последовал за ними. Прохладный воздух казался блаженством. Теперь им хотелось осмотреться самостоятельно, но не тут-то было: грек твердо вознамерился им помочь. И он хорошо здесь ориентировался. Он поставил чемоданы и обвел руками гостиную:

– Эта для сидеть, говорить, отдых. – Потом указал на облицованный плиткой уголок с холодильником, раковиной и двумя конфорками электроплиты. – Для тосты, кофе, для рыба, для картошка, а? – Дальше толкнул дверь маленькой комнаты, выложенной кафелем от пола до потолка, где располагались душ, умывальник и унитаз. – И эта, – сказал он без дальнейших пояснений. Потом сделал пять шагов обратно через всю гостиную и подошел к другой комнате, с низким потолком, декорированным сосновыми балками, с английской двуспальной кроватью, встроенной под решетчатыми окнами. Он склонил голову набок. – И кровать – всего один…

– Замечательно. Это все, что нам может понадобиться, – сказал Джеф, постепенно закипая.

– Да, – сказала Гвен, – Хорошо, спасибо, вам, э… Сперос, вы очень добры. Дальше мы сами разберемся.

Сперос поскреб подбородок, вернулся обратно в большую комнату и развалился в свободном кресле.

– На улице жарко, – сказал он. – Тут прохладно – крио – понимаешь?

Джеф подошел к нему.

– Очень жарко, – согласился он, – и мы взмокли. Сейчас мы хотим принять душ, разложить свои вещи и осмотреться. Спасибо за помощь. Теперь ты можешь идти.

Сперос поднялся с поникшим видом, и его лицо приняло еще более тупое выражение, чем прежде. Увечный глаз выглядел странно через затемненные стекла очков.

– Идти? – повторил он.

Джеф вздохнул.

– Да, иди!

Угол рта Спероса задергался, губы слегка раздвинулись, обнажая золотой зуб.

– Я приехать из аэропорт, нести чемоданы.

– А-а! – сказал Джеф, доставая бумажник. – Сколько я должен? – Он купил драхмы еще в Лондоне, в банке.

Сперос засопел, презрительно отворачиваясь.

– Один тысяча, – наконец ответил он напрямик.

– Это около четырех фунтов пятидесяти пенсов, – сказала Гвен из спальни. – Звучит разумно.

– Да, только поездка предполагалась за счет «СкайМед», – нахмурился Джеф.

Как бы то ни было, он заплатил и проводил Спероса до двери. Тот вышел, неторопливо и безразлично профланировал через патио, остановился в арке и оглянулся через двор. Гвен подошла и встала в дверях дома рядом с Джефом.

Грек посмотрел прямо на нее и облизал свои мясистые губы. Снова на его лице появилась эта жуткая ухмылка.

– Увидимся, – кивнул он, будто что-то медленно обдумывая.

Когда он закрыл за собой дверь, Гвен пробормотала:

– Вряд ли, если я увижу тебя первой! Брр!

– М-да, действительно гнусный тип, – согласился Джеф. – Не самый привлекательный местный типаж!

– Сперос – сперопс, – произнесла она. – Да, имечко подходит ему как нельзя лучше. Очень на «скорпенопс»[51] похоже. И сам такой же мерзкий.

 

Они приняли душ и без сил завалились на кровать, но не настолько без сил, чтобы просто лежать там и не заняться любовью.

Позже, когда, разобрав чемоданы, убрав с глаз мелкие ценности и развесив и разложив вещи, они переоделись в легкую, свободную одежду, сандалии и солнцезащитные очки, пришло время обследовать деревню.

– А потом, – настаивала Гвен, – пойдем купаться!



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-04-21; просмотров: 101; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 34.238.138.162 (0.095 с.)