Стихи поэтов, погибших на фронте

СТИХИ ПОЭТОВ, ПОГИБШИХ НА ФРОНТЕ

 

АФАНАСЬЕВ ВЯЧЕСЛАВ НИКОЛАЕВИЧ

(1903 – 1943)

 

Вступив в ряды народного ополчения, поэт участвовал в боях с немецко-фашистскими захватчиками на подступах к столице, сражался с врагом в составе партизанского отряда на Смоленщине. В бою за освобождение Смоленска Вячеслав Афанасьев погиб в сентябре 1943 года.

 

***

Застигнутый последней метой

И, не успев всего допеть,

Благословлю я землю эту,

Когда придётся умереть.

 

Благословлю её за воздух,

Дыша которым, был я смел,

За светлых рек живую воду,

Где телом и душой свежел,

 

За поле знойное пшеницы,

За сёла и за города,

За наш достаток, где хранится

Зерно и моего труда.

 

Благословлю земли просторы

За то, что жил я в светлый век,

Любил её моря и горы,

Как мог свободный человек,

 

Что здесь учился у народа

Петь песни ясной простоты

И украшать трудом природу

Во имя счастья и мечты.

 

 

КОТОВ БОРИС АЛЕКСАНДРОВИЧ

(1909 – 1943)

Герой Советского Союза. По заключению медицинской комиссии, он был освобождён от военной службы. Однако когда началась война, поэт ушёл на фронт добровольцем. Был командиром миномётного расчёта 737-гострелкового полка 47-й армии на Воронежском фронте. Отличился при форсировании Днепра. 28 августа 1943 года он написал стихотворение «Последнее письмо», которое стало и последним его поэтическим произведением: 29 сентября 1943 года, в бою на Днепровском плацдарме, Борис Котов погиб, совершив героический подвиг. Посмертно в 1944 г. он удостоен звания Героя Советского Союза.

 

Когда нагрянет враг

 

Ползёт лиловый вечер,

Уж запад догорел.

С косматой крышей ветер

Воюет на дворе.

 

Скрипят, звенят осины,

Гроза – как дальний бой.

Суровые картины

Встают передо мной:

 

…Землянка давит спину,

И звонок пули взлёт.

За жидкою осиной

Стрекочет пулемёт.

 

Ночь сыплет жгучим градом,

Ночь сыплет в нас свинцом,

А смерть тяжёлым взглядом

Уставилась в лицо.

 

И вспышками винтовок

Весь мир кругом цветёт.

И вдруг рванулось слово:

«Вперёд!».

 

Теперь всё в прошлом это:

Ночь, залпы и шрапнель,

Простреленная шапка,

Солдатская шинель.

 

Теперь иные звуки…

Но коль нагрянет враг,

Возьму винтовку в руки

И выровняю шаг!

 

ШУЛЬЧЕВ ВАЛЕНТИН ИВАНОВИЧ

(1914 – 1943)

С первых дней войны Валентин Шульчев – на фронте: корреспондент газеты «Во славу Родины!», боец отряда Первой Курской партизанской бригады. В сражении под Харьковом он был ранен, попал в плен, но ему удалось бежать. Оказавшись снова в строю, поэт-воин бился с врагом с удвоенной силой. В минуты затишья он писал стихи, песни, частушки, которые заучивались солдатами наизусть и распространялись по окопам.

21 февраля 1943 года в бою на окраине Курска, спасая раненого товарища, поэт погиб. На груди у него, под гимнастёркой, друзья нашли тетрадь, куда он записывал стихи.

Орловщина

отрывок из поэмы

Дом бревенчатый – настежь ставни –

Синей полночью обнесён.

Там к окну подступает давний,

Дальний-дальний невнятный сон.

Там над сизым ползёт болотом

Вся в багровом дыму луна,

И старуха бормочет что-то

У крутого крыльца одна.

 

Ночь махнула звездой падучей.

Спишь ли, старая? Где твой сын?

Вдоль воды гремучей,

под луной летучей

Он проходит в ночи один.

 

Меркнут окна в дому старинном.

Чёрный штык у его плеча.

Белым воском, то ль стеарином,

Оплывает, слезясь, свеча.

 

Смертной мукою несказанной

Перекошен молчащий рот.

Несравненного партизана

Два бандита ведут вперёд.

 

Свет и тени. И смутный шорох.

Мгла видений и снов полна.

Круглый месяц висит на шторах

Не завешенного окна.

 

Ночь махнула звездой падучей.

Спишь ли, старая? Где твой сын?

Над водой гремучей,

у сосны шатучей

Он под ветром лежит косым.

 

Он по пояс в крови багровой,

Оловянной росой одет.

Тихо всходит над ним лиловый

И нездешний сырой рассвет.

 

Месяц прячется. Тени, тени…

Сумрак смотрит из всех углов,

Мгла невнятных полна видений,

Дальних шорохов, смутных снов.

 

Пролетела звезда сквозная

Над водой, над сосновым пнём.

Спишь ли? – «Сплю. Ничего не знаю.

Ничего не скажу о нём».

 

Но ползёт он по мокрым травам,

Осторожен и нелюдим.

Перекошенный и кровавый,

След идёт, как тропа, за ним.

 

Предрассветной росой омытый,

Возвращается он домой,

Недостреленный, недобитый,

Окровавленный, но прямой.

 

Он негаданным и нежданным,

Верен правой, большой войне,

С красным знаменем и наганом

Подымается на коне.

 

И кончаются злые беды.

Мгла уходит, как птица в лёт…

Над селеньем его «Победа»

Золотая заря встаёт.

 

 

СТИХИ ПОЭТОВ, ВЕРНУВШИХСЯ С ВОЙНЫ,

НО В РАЗНЫЕ ГОДЫ УШЕДШИХ ИЗ ЖИЗНИ

 

 

ГОЛОВАНОВ СЕРГЕЙ ИВАНОВИЧ

(1917 – 1976)

Когда началась Великая Отечественная война, ушёл на фронт, сражался с врагом с первого и до последнего дня – Дня Победы. С боями дошёл до Праги, не раз награждался боевыми орденами и медалями.

Наступает пехота

 

В сверканье орудийных гроз

Идёт пехота напрямик…

Вот парень (в прошлом он матрос)

Несёт калёный, острый штык –

 

Несёт он мщение врагу.

В бою опасность он презрел.

И, сбросив каску набегу,

Он бескозырку вдруг надел.

 

Шагнул в грозу – в огонь и дым,

Туда, к бушующей реке.

Мальчишка ревностно за ним

Бежит с гранатою в руке.

 

Полком он был усыновлён

(Погибла мать, солдат-отец).

Когда обоз покинул он

Не видел ни один боец.

 

Здесь всех сражение зовёт.

И каждый знает: смерти нет!

Пехота русская идёт.

Пехоте очень много лет…

Пехоте очень мало лет…

 

 

***

Ещё в селе струится чад,

Ещё дымится снег вокруг…

Перед пожарищем солдат

Остановился вдруг.

 

Солдат немного удивлён,

Увидев куклу под золой.

У куклы волос опалён

И порван фартук голубой.

 

Не в силах отвести свой взгляд,

На куклу молча он глядит.

– Где дочь моя? – спросил солдат.

Зола молчит.

 

– Где дочь моя? – он вновь спросил

Нема бездомная труба…

Он куклу молча положил

У придорожного столба.

 

Она здесь на виду сейчас.

Пусть куклу дети приютят.

И, не закрыв пытливых глаз,

Представил дочь свою солдат.

 

Она за вражеской чертой,

Где ждут давно желанных нас,

Слезу ручонкою худой

Стирает с материнских глаз.

 

И верит с матерью: придёт

Отец в село назад…

– Туда, на запад, лишь вперёд

Мой путь! – сказал солдат.

 

***

Вьюга, набиваясь в буераки,

Гонит снег к чужому рубежу.

В ожиданье штыковой атаки

Я у пыльного бугра лежу.

 

Мама, ты, наверно, не забыла.

Как со мной сидела у огня,

Молоком парным меня поила,

В одеяло кутала меня.

 

А урёма вьюгою продута,

Мы с тобой дрова рубили в ней.

Ты мне чёрный хлеб солила круто.

Наливала в чашку жирных щей.

 

Вижу, мама, глаз не закрывая:

В золотой вечерней тишине

Лампа светится, и ты, родная,

Сказки Пушкина читаешь мне…

 

Мама! Сын идёт огню навстречу,

По плечу ему солдатский труд.

Вещевой мешок не давит плечи.

И в походах сапоги не трут.

 

Вьюга, набиваясь в буераки,

Гонит снег к чужому рубежу.

В ожиданье штыковой атаки

Я у пыльного бугра лежу.

Мать

 

В широких отблесках заката,

В краю задымленном, степном,

Обнявши землю, три солдата

Лежали к западу лицом.

 

В сраженье месть вела святая,

И смерть к бессмертью привела.

Я помню: женщина седая

На поле бранное пришла.

 

Ни шороха, ни песен птичьих…

Сначала в тишине степной

Она по русскому обычью

Поклон отвесила земной.

 

Потом богатырям смежила,

Как повелось давно, глаза…

И, затихая, уходила

Всё дальше к западу гроза.

 

В степи цвели бессмертник, донник,

И ковылей белел разлив.

Стояла женщина, ладонью

Лицо от ветра заслонив.

 

И, забывая про усталость,

Вперёд, вперёд пехота шла!..

И каждому из них казалось,

Что это мать его была…

Пехотинец

 

Вдыхая пожарищ копоть,

Гнев проносил в боях,

Лежал, замерзая в окопах,

Чтоб люди жили в домах

 

Полз под раскаты орудий

К дотам чужим во мгле,

Чтоб снова ходили люди

В полный рост по земле.

 

ДОРОШИН ПАВЕЛ АЛЕКСЕЕВИЧ

(1913 – 1977)

В октябре 1941 года Павел Дорошин ушёл на фронт. Служил в сапёрных войсках, продолжал писать стихи, которые печатались в «боевых листках».

 

Уходя на фронт

Дочери Светлане

 

Если я погибну в бою,

Не оплакивай смерть мою,

Потому что в смерти бойца

Есть бессмертье и нет конца.

 

Верь – врагу отомстят за всё:

И за прерванный детский сон,

И за детства потоптанный сад,

И за слёзы твои отомстят.

Ты тогда, начиная жить,

Новой жизнью умей дорожить.

И, смахнувши слезу с лица,

Не оплакивай смерть отца.

Сердце

 

Нёс пехотинец полковое знамя,

Святыню нашу, сквозь огонь и дым.

И нам казалось: правды нашей пламя

Пылало солнцем огненным над ним.

 

Священна сладость первых битв суровых!

Металась в страхе смерть по сторонам.

Он падал окровавленный и снова

Вставал и шёл, путь освещая нам.

 

Над ним в смятенье вороны кружили,

А воин шёл, сметая смерть с пути.

Был дерзок он. Тогда враги решили

Живое сердце вырвать из груди.

 

И знаменосца окружили танки,

Но пехотинец словно в землю врос…

Должно быть, в сказке легендарный Данко

Так окровавленное сердце нёс.

Чтобы сын не воевал

 

Всё стерплю: и ночи на снегу,

И палящий горн жары степной,

Тишину перед атакой, гул,

Долгую разлуку, друг, с тобой;

В хатах недовиденные сны,

Стон в бреду, когда в приход весны

 

Раненый свалился наповал;

Всё стерплю: и горький вкус волны,

И огня последний страшный вал,

Чтоб, рождённый в первый день войны,

Сын мой никогда не воевал.

Двое

 

Душегубка остановилась за поворотом.

Немцы работали, спеша.

Сваливали трупы. Но кто-то

Ещё дышал.

 

Женщина в вырытой бомбой воронке

Так и лежала – лицом в полумрак:

Одна рука прижимала к груди ребёнка,

Другая сжата в кулак.

 

Двое лежали неразрывно, вместе.

Мёртвые, они взывали о мести.

 

***

Сейчас бы подснежникам цвести

И жаворонкам звенеть,

Да песней бы хоровод вести,

Но только этого нет.

Пока ещё степь, чернея, молчит,

В проталинах – пушек след.

Танки со свастикой – как грачи,

Цветам заслонили свет.

 

Стекает вода по кривым крестам,

Их пули настигли, прожгли.

Сейчас мы атакой по этим местам

В грязи по колено прошли.

 

И боя тут уже не вести –

Нам надо вперёд поспеть.

Значит, подснежникам цвести,

И жаворонкам петь!

ЖУРАВЛЁВ ВАСИЛИЙ АНДРЕЕВИЧ

(1914 – 1996)

 

В самом начале войны ушёл на фронт добровольцем, пройдя путь от Москвы до Берлина и Праги

 

Мать

 

В который раз сегодня опять

Приснилась мне умершая мать.

 

Она вошла в мой снежный окоп,

Она мне ладонь положила на лоб

И глазами, полными теплоты,

Тихо спросила:

– Сын, это ты?

 

– Да, моя родная, да, моя мать!

Разве меня уже не узнать?

Разве я уже не такой –

Неугомонный и молодой?..

 

И мать посмотрела в мои глаза

(В них не одна запеклась слеза),

И мать поглядела на мой висок

(На нём не один седой волосок),

Погладила лоб морщинистый мой

И покачала родной головой.

 

Потом заглянула в сердце ко мне,

Которое билось в крови и в огне,

Которое в битву меня вело,

Которое к отмщенью звало…

 

И мать сказала:

– Да, ты всё такой –

Неугомонный и молодой!

 

 

***

Боюсь не смертного удела,

Не пустоты небытия –

Боюсь я умереть, не сделав

Того, что мог бы сделать я.

 

Законы бытия капризны:

Война… Глядишь – тебя и нет…

И всё ж в истории Отчизны

Хочу, чтоб мой остался след.

 

Хочу, чтоб мысль моя живая

Не умирала никогда,

И, чтоб потомок, вспоминая

Кровопролитные года,

 

Среди героев именитых –

Людей из стали и огня –

Среди сограждан знаменитых

По имени б назвал меня.

 

КУБАНЁВ ВАСИЛИЙ МИХАЙЛОВИЧ

(1921 – 1942)

Поэт-воин Василий Кубанёв прожил всего 21 год.

Мы не одни

 

Берлинских бандитов берёт зудёж:

«В России просторы –

богаче не сыщешь!

Сразу – только на землю взойдёшь –

В карманы сами полезут тыщи…».

 

Мы двинули силы к вражьему стану.

Мы стали стеной,

да не мы одни!

 

В забитых, закрытых фашистами странах

У нас легионы рабочей родни.

 

На чёрных, дымных развалинах зданий,

Душой ненавидящей не хитря,

Люди виселицу поставили

и надпись:

«Для Гитлера эта петля».

 

За нас голоса поднимают народы

Во всех краях, на всех языках.

Мы к ним придём и знамя свободы

Принесём им в своих руках.

 

Когда мы бились, вы были с нами,

Одними словами горели уста.

Живите счастливо,

под красное знамя

Вместе с нами встав.

 

Ходите прямо, дышите легко

Все, сгибавшие спины низко!

Это от Берлина до Москвы далеко,

А от Москвы до Берлина – близко!

КУЧИН ИВАН СЕРГЕЕВИЧ

(1924 – 2000)

В 1938 году вступил в комсомол, по комсомольской путёвке из 9-го класса ушёл на строительство оборонительных сооружений, а в 1942-м – в действующую армию. В этом же году во фронтовой печати появились его первые стихотворные публикации. Рядовым пулемётчиком он сражался на Юго-Западном фронте, под Сталинградом. Был ранен и контужен.

Иван Кучин награждён орденами Отечественной войны I-й степени, Красной Звезды, медалями.

Соловьи сорок пятого года

 

Соловьи сорок пятого года,

Как вы пели в тех майских садах!

Соловьиное тонкое горло

Замирает на верхних ладах.

 

А потом обрывается круто

Звездопадом в тугих небесах.

И ликующий отблеск салюта

В повлажневших сияет глазах…

 

В этот вечер в сердечных глубинах

Столько трепетных чувств проросло.

Обнимала Победа любимых,

И отвергнутых не было слов.

 

Переливчатый щёкот, раскаты,

Брызги солнца в ракетных венках,

Слёзы радости, слёзы утраты

И нетающий снег на висках…

 

В день Победы

 

Вспоминается год сорок первый,

Вспоминается год сорок пятый –

И победные наши ракеты,

И несметные наши утраты.

 

…А природа ликует по-вешнему:

Залпы солнца, вспышки листвы.

Молодые сады подвешены

На лучах, как на нитях живых.

 

Обелиски застыли в молчанье.

К ним идём – за двоих, за троих.

Запевают седые однополчане

О ровесниках юных своих…

 

Бугорками стали высоты,

Неустанен полёт высоты!

Амбразуры поверженных дотов,

Как сердцами, закрыли цветы…

 

МИЛОСЕРДОВ СЕМЁН СЕМЁНОВИЧ

(1921 – 1988)

 

Много фронтовых дорог прошёл молодой боец. На белорусской земле, под Гомелем, он получил тяжёлое ранение и в 23 года стал инвалидом. Награждён орденом Отечественной войны I степени и медалями.

Мать-Россия

 

Ночь. В размытом сиянии звёзд,

Взвихрив лунную паутину,

На куски разорвал бомбовоз

Неба светлую круговину.

 

Я упал в подорожник.

Мне жить не судьба.

Я лежу окровавлен, почти бездыханен…

Но Россия перстами касается лба:

– Подымайся, сыночек.

– Я ранен?

– Да, ранен…

 

И опять, забинтован, с пехотой иду

Всё вперёд, всё на запад, круша окаянную силу…

Воедино сливались в предсмертном бреду

Образ Матери и России.

Памятник павшим

 

Эти мосты и ангары,

Эти дворцы, телебашни,

Эти сады и бульвары –

Памятник павшим.

 

Неузнаваемо светел

Город боёв рукопашных.

Школы его и дети –

Памятник павшим.

 

Был он бомбёжкой вздыблен,

Некогда гарью пропахший,

Пахнет сиреневым дымом –

Памятник павшим.

 

Полк, погибая гордо,

Смерть и забвенье поправший,

Лёг под фундамент города –

Памятник павшим.

 

Яблони этих усадеб,

Эти за городом пашни,

Мир новоселий и свадеб –

Памятник павшим.

 

Рассказ солдата

Зловещий танк в дыму ныряет,

Он медлит повернуть на нас,

Как будто нервы проверяет…

Тут командир мне дал приказ.

 

Ползу…А страх в ушах скрежещет,

Звенит, рокочет, дребезжит…

Тот танк давил детей и женщин, –

Ужель возмездья избежит?

 

Я стал тогда сильнее страха,

Встал в рост и бросил, что есть сил,

Гранаты со всего размаха!

И грозный танк остановил!

 

В дыму, под небом полудённым

Стояли – не забыть вовек! –

Железный страх,

мной побеждённый,

И я, я – слабый человек!

 

ШАМОВ ИВАН ВАСИЛЬЕВИЧ

(1918 – 1965)

Поэт, военный лётчик. В 1940 году ушёл с последнего курса института и стал курсантом Батайской авиашколы. Весть о войне застала его в палаточном городке, и летом 1942 года он принял боевое крещение. После войны Иван Шамов остался в авиации. В 1947 году, во время очередного полёта, в воздухе отказал мотор, самолёт рухнул на землю. Лётчик был без сознания десять суток. Врачи вернули его к жизни, но он оказался навсегда прикованным к постели.

СТИХИ ДЕТЕЙ ВОЙНЫ

АКУЛОВ ИВАН ИВАНОВИЧ

(род. в 1942 году)

 

Тишина…

Часовыми застыли

Ели в круге почётных постов.

Тесно воинам в братской могиле

Без тесовых гробов и крестов.

– Здравствуй, батя!

– … здравствуй, сыночек!

Скоро век, как мечтает душа

Посмотреть на родимый листочек –

На военной поры малыша.

Ты стал старше меня чуть не вдвое.

В седине, как в снегу, голова.

Видно, видел немерено горя,

Если высох, как в поле трава.

Ты прости,

что с войны не вернулся:

Я хотел, да судьба подвела –

Перекрыла энергию пульса,

Перебила живые крыла.

– Не казни себя, батя:

солдату

Умереть за отчизну в бою

Одинаково праведно, свято,

Как избыть за родную семью.

Да, остались одни…

Бедовали…

Но какая семья на Руси

Избежала беды и провала

Веры в силу добра небеси.

Это ты нас прости –

слишком долго

Повзрослевшие дети твои

Не спешили с отданием долга

И признанием в вечной любви.

Смолкли птицы на облаке сини,

Май заплакал слезами мальца,

Видя встречу печальную сына

И отлитого в бронзе отца.

ГЕРАСИМОВ ПЁТР СЕРГЕЕВИЧ

(род. в 1934 году)

 

Бабушкина любовь

Рисует внучка бабушку

В затерянном селе,

Вздыхающую тяжко

Со скорбью на челе.

 

Сидит она, старушка,

Недвижная, как тень.

И тень – её подружка –

При ней и ночь, и день.

 

Чуть брезжит керосинка,

В углах не тронут мрак.

И прядь из-под косынки

Торчит, как белый флаг.

 

Как белый флаг пред старостью.

А на стене – портрет:

Муж – молодой и радостный –

Из довоенных лет…

ГЕРАСИН ВИКТОР ИВАНОВИЧ

(род. в 1939 году)

Горсть земли

Целует Балтика Росток.

До звона чист зенит над вязом.

В земле лежит, узлом завязан,

Дарёный ситцевый платок.

 

В платке хранится горсть земли –

Тот чернозём из-под Тамбова,

Его моряк в бою суровом

Берёг от родины вдали…

 

Упал моряк горячей грудью,

Упал на остриё огня,

Под рёв волны, под вой орудий,

Он берег широко обнял…

 

В платке спало живое семя.

Зазеленел над кручей вяз.

На всех ветрах стоит, как кремень,

С голубизной матросских глаз…

 

Века матросу будет сниться

Бескрайность неба зоревого.

А почтальон крылатый – птица –

Носить поклон из-под Тамбова.

 

Вечный огонь

Пять дорог – пять тревог,

И печаль – ступени.

Под бетонным крылом

Бьются, бьются тени.

 

Тени – это молчком

Догорают хаты.

Тени – это ничком

Падают солдаты.

 

Из глубин, из земли

Наплывают звуки…

Мать идёт, тяжело

Опустив руки.

 

Вот и камень-горюн –

Всё опора старой.

А глазам от огня

Вдруг теплее стало.

 

И от сердца её

Отделилось имя.

Покачнулся огонь,

Тень метнулась мимо

 

Сильных каменных крыл,

Широко метнулась

И к лицу, и к груди

Матери прильнула.

 

И опять, и опять

Бьются, бьются тени…

Здесь как вверх, так и вниз,

Тяжелы ступени.

Маме

Вдовья доля, как ты нелегка!..

Оставались вдовами – девчонки.

Не надела чёрного платка

После полученья похоронки.

 

Не отгородилась чернотой

От надежды и от ожиданья.

К эшелонам, словно на свиданье,

Бегала и верила: живой!

 

А потом среди людского горя

Не твоя ль душа рвалась на части?

Глубоко своё запрятав горе,

Ты со всеми плакала от счастья…

 

Ветер гнал на запад облака,

Словно бы по вражескому следу…

Не надела чёрного платка,

Потому что верила в победу.

 

Чтоб не забылись имена…

 

Над Родиной гроза нависла,

Уже земля была в огне.

С войны в Тамбов летели письма,

Что долгой не бывать войне.

 

Но впереди – страданий вдоволь

Для генералов и солдат…

И похоронки первым вдовам

Уже вручил военкомат.

 

Казалось, этим чёрным бедам

И не предвидится конца.

Но вера твёрдая в победу

Была у каждого бойца.

 

 

Герои не жалели жизни,

Не дрогнули перед врагом,

Чтоб только матери-Отчизне

Не быть под вражьим сапогом…

 

Ещё бойцам сражённым падать,

Пока не кончится война.

Но только бы осталась память

И не забылись имена.

 

Обелиски белые, обелиски чёрные…

 

Снова наступает день девятый мая –

Это день особый для моей страны.

Но никто не спросит, и никто не знает,

Что творится в душах у сирот войны.

 

Но, где ни бываю я, и что я ни делаю,

Всё перед глазами – взрывы да огонь…

Обелиски чёрные, обелиски белые…

Приложу я к камню тёплую ладонь.

 

Под каким-то камнем в стороне далёкой

Мой отец убитый столько лет лежит.

И моя ровесница, тоже одинокая,

Камень безымянный в мае посетит…

 

По земле согретой чьи-то дети бегают,

Но виденья чёткие в памяти моей:

Обелиски чёрные, обелиски белые –

Времени отметины посреди полей.

ЗАМЯТИН НИКОЛАЙ МИХАЙЛОВИЧ

(1928 - 2008)

 

Победа

Ты наша. Ты каждый наш дом

Лучами своими греешь.

Добытая тяжким трудом,

Ты с нами живёшь и стареешь.

 

Не надо, Победа, не старься,

Будь вечно, как май, молодою,

И с памятью не расставайся –

С хорошею и плохою.

 

Ты нас оставляла порою

Один на один с бедой

Морозною русской зимою,

Под самой столицей – Москвой.

 

Ты помнишь и Вязьму, и Стрельню,

Блокадных детей Ленинграда,

Победную ласточку Ельни

И сводки боёв Сталинграда.

 

Какой же досталась ты болью,

Безмерной народной любовью,

И молотом, и сохою,

И огненной Курской дугою…

 

Победа. Святая святых.

Ты светлая наша духовность

Для старых и молодых.

Ты слава России и гордость.

 

Всё меньше их…

Утихла боль, в душе перегорело.

И я как бы смотрю со стороны:

А сколько их осталось, уцелело

От той, всем миром проклятой войны?

Да здравствует Победа!

Но – без них…

Без генералов, офицеров, рядовых…

Всё меньше их, всё меньше остаётся:

Уже по пальцам можно посчитать…

И как тогда то время назовётся,

Когда уж некого нам будет поздравлять?

КУРБАТОВА ТАТЬЯНА ЛЬВОВНА

(род. в 1954 году)

Чаша памяти

 

***

Сорок первый и сорок пятый, –

В сердце врезаны эти даты.

Бухенвальдским гремят набатом

Сорок первый и сорок пятый, –

 

Это вечная наша память.

Это пулей пробитое знамя

Над рейхстагом в руках солдата.

День Победы! Май! Сорок пятый!

 

***

Сквозь пробитую каску

у сонной реки

Проросли синеглазые васильки.

Там, где были бои, где гремела война, –

Синева над рекой, васильки, тишина…

И ничто о былом.

Только ржавый снаряд.

И ничто…

Лишь берёз искорёженных ряд.

Только старый окоп, –

Он травою зарос.

Только память земли,

Только слёзы берёз…

 

***

В лесу прифронтовом –

дыхание весны.

В рассветных сумерках,

в объятьях тишины,

Среди берёз, струящихся, как дым,

Подснежник смотрит оком голубым.

А рядом дремлет средь седых берёз

Остывший танк. Он словно в землю врос.

Солдаты спят. Им скоро снова в бой.

Подснежники весны прифронтовой.

 

***

А там война по улицам идёт.

А там война

из всех орудий бьёт.

И по дороге

алою рекой…

И ты солдат – навеки молодой.

Огнем пожарищ выжжена земля.

Травою сорной заросли поля.

Вставай, солдат!

Не время умирать.

Вставай, сынок!

Тебя ждёт дома мать!

 

 

***

Хрупких крыл хруст,

Пыльный путь пуст.

Камни глаз – тлен.

Мёртвых рук плен.

 

А вокруг всё кресты да кресты.

Неживые вянут цветы.

А вокруг вороньё, вороньё

Охраняет царство твоё

 

Воскресить бы, поднять…

Да нет сил.

Только слышен хруст

Хрупких крыл.

* * *

Вечная память павшим.

Пусть им спокойно спится.

Время листвой опавшей

Н а плечи им ложится.

 

Время стирает даты.

Где вы, родные лица?

Братья, сыны, солдаты,

Пусть вам спокойно спится.

 

Прощёный день

Поклон до земли.

Тяжесть старческих рук.

И вот замыкается памяти круг.

На холмике белом – свечи огонёк.

Срок памяти нашей, должно быть, истёк.

 

Старушки в платочках к могилам пришли.

Поклон вам, солдаты, поклон до земли.

А завтра кто к этим могилам придёт?

Кто свечку в ладонях сюда принесёт?

 

Стоят обелиски, имён не прочесть…

Солдаты, солдаты…

А сколько – Бог весть!

Осыпались фото под снегом, дождём,

А мы по могилам спокойно идём.

 

По белому снегу, по памяти нашей,

По фотографии, наземь упавшей…

Простите в Прощёный, так нужный нам день,

Старушки из брошенных деревень,

Пшеном посыпавшие холмиков ряд.

Простите, могилы забытых солдат…

Тяжёлое небо. Зима ли, весна?

Кто вспомнит вас завтра?

В ответ – тишина.

Красный мячик

Из послевоенной разрухи,

Из низкой избушки я вышел.

Избушка – два синих окошка,

Прижался подсолнух к плетню.

Какой я счастливый, что вышел,

Какой я счастливый, что выжил!

Какой красный мячик красивый!

Сейчас я его догоню.

 

Бегу я – и смотрит деревня

Глазами спокойными окон,

Храня треугольники писем,

Молчат треугольники губ…

По травам налившимся соком,

Под песней, парящей высоко,

Из послевоенной разрухи

За мячиком красным бегу!

 

***

Невысок мой отец, да и друг его тоже.

Сединой и судьбой друг на друга похожи.

Сыновья – мы повыше, светлее лицом.

Но каким бы высоким и светлым я ни был,

Не светлей и не выше я этого неба,

Голубиного неба, что стало отцом.

 

В чём-то схожие, послевоенные дети,

Мы с отцами. Хлебнули и мы в лихолетье.

Конопушки, что точки на птичьем яйце.

Я иду детской памятью. И, приближаясь

К страшным дням, ощущаю и боль я и жалость.

И молчу я в начале. И плачу в конце.

 

Невысок мой отец. Я плечами покруче.

Ещё миг – и руками достану до тучи.

Не мешают расти ни тоска, ни беда.

Но отцы, что живыми и мёртвыми вышли

Из огня, – выше памяти нашей и выше

Высоты, где летит за звездою звезда.

Желановка

У деревни Желановки

Песней струится река.

В синий омут без дна

Кину снасть на рыбацкое счастье.

За деревней Желановкой – поле,

А дальше – века.

Не увидеть лица,

В дверь забытую не достучаться.

 

Не пройти всех дорог,

Все поля не пройти поперёк.

Знать хочу, чтоб не мучить себя

Запоздалою болью,

Кто Желановкой

Эту глухую деревню нарёк?

А другую деревню

С любовью назвали Любовью.

 

Я к избе подхожу,

Где старуха сидит под окном.

Вижу радость и скорбь

На суровом лице материнском…

В человеке чужом,

За плечами с рыбацким мешком,

Оживёт её сын,

В 43-м убитый под Минском.

 

* * *

Выстрел услышал я и оглянулся.

Эхо катилось, как мяч, по полям.

Тополь увидел я и отшатнулся:

Тополь, разрубленный пополам,

 

Выстоял. И под ударом мороза

Не поклонился царю Январю.

Вырос в глазах моих. Молча с откоса

Я с уваженьем на тополь смотрю.

 

Будто бы вижу в предутренней рани:

Тихо стоит возле стройной сосны

Старый солдат с незажившею раной,

Только что, только пришедший с войны.

 

***

Послевоенные годы, послевоенные годы.

Свежей газетой рассвета оклеенная стена.

Уходят от устья к истоку незамутнённые воды,

Светят застенчивым светом медали и ордена.

Это – медаль за отвагу, и за взятие Берлина,

И за победу в Великой Отечественной войне.

Награду отцу вручали, а он передал их сыну,

Как говорят у нас в книгах, – преемнику, то есть мне.

 

Нас ещё не было в жизни, когда выдавали награды,

Но каждым атомом тела мы ощущали войну.

Военные игры детства… Мы были и сами не рады

Тому, что в войну играем, – мы защищали страну…

 

С братом в войну играем. Грустно, неинтересно.

Разве легко бывает, если война – беда?

Летят мои самолёты по проволоке железной,

По половицам некрашеным бегут его поезда.

 

Везут они пополнение, боеприпасы… фашистам.

Я поднимаюсь со стула, застёгиваю шинель.

С яростным, страшным рёвом, с невообразимым свистом,

Делая мёртвые петли, я захожу на цель.

 

Я опрокидывал поезд. А сердце моё кричало:

– Это за нашу Родину и за советский народ!..

После менялись местами и начинали сначала.

Брат мой кричал ещё громче: «За Родину!» и «Вперёд!».

 

А за окном пролетали мирные самолёты,

И поезда уходили в долгую даль без конца.

Пчёлы с цветущего клевера мёд собирали в соты…

Тихим застенчивым светом светились медали отца.

МАКАРОВ АРКАДИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ

(род. в 1940 году)

 

Моё поколение

Мы молоды. В крови полдневный зной.

И разум трезв. И хороша беседа.

Мы – дети, опалённые войной,

Мы – дети, озарённые победой.

 

В застольный час на празднике страны

Мы всё ещё глядимся молодцами.

Клянёмся быть достойными отцами

Мы – сыновья великой той войны!

 

Стоит солдат. Он в каменной шинели.

Перед солдатом встану на колени:

«Я кровь твоя, пролитая под Курском,

В бою смертельном на равнине русской».

 

В руке тяжёлой – автомата ложе,

А за спиною – Родина и мать.

Стоит солдат, и он меня моложе,

Но этого никак мне не понять.

 

Отчизны честь, родная боль и память,

Ты всё на том, на том всё берегу…

«Клянусь, солдат, не уроню я знамя,

Фамилию твою уберегу!».

 

Памяти павших

Как в словах, бесконечно простых,

Отличить всё величие ваше?

…Встань на колени, мой стих,

Перед памятью павших!

 

Тишина над родимым порогом,

Боль набата в Хатыни скорбящей,

И шеренги в молчании строгом –

Памяти павших.

 

 

Памяти павших горит окоём,

Снегопады и дождик слепящий.

И малец, что мелькнёт за окном, –

Памяти павших.

 

Так живи, человек, и твори,

Поднимай жизни полную чашу…

И любимая, руки твои –

Памяти павших.

 

Ты трезвонь, жаворонок, трезвонь

По весне над распахнутой пашней.

Солнце в небе, как Вечный огонь, –

Памяти павших.

Книга Памяти

 

У Книги этой автор страшный –

Жестокая и долгая война.

Её герой – сражённый в рукопашной

Весёлый кареглазый старшина.

 

И тот солдат, что слыл безвестным, –

Его в ночи старушка тихо ждёт,

Себя считая юною невестой,

Да вот жених всё с фронта не идёт…

 

У Книги этой автор вечный –

Живущих память, что на все века.

И болью трепетной, сердечной

Вдруг обожжёт печатная строка.

 

Открою Книгу, прочитаю:

Моя фамилия в том списке есть!

Но я живу, люблю, мечтаю…

А всех фамилий тут не перечесть –

 

Имён нас защищавших близких –

Собрал их воедино переплёт…

А в пол-Европы – обелиски,

А сколько их ещё недостаёт!

 

И, чтобы всех увековечить,

Издали эти алые тома.

Читайте. Тут не к месту речи.

Читайте, чтоб до сердца и ума

 

Дошли тех строк печальных святцы,

Где рядом – полководец и солдат…

Под небом мирным малыши резвятся,

И памяти святой звучит набат.

 

***

Как жизнь, старина?

Лучше, чем в окопе!

Из разговора фронтовиков

Седина – как ордена,

Как тот дым Хатыни...

Значит, были времена

Погорчей полыни.

 

Были, точно. Но давно.

Не ломайте копий!..

Нынче трудно? Всё равно

Лучше, чем в окопе.

 

Седина – как ордена,

Признак оптимизма...

Но приснится вдруг война,

По погибшим тризна.

 

Вдруг приснится страшный бой

И патрон последний...

В том бою и стал седой,

Словно свежий снег зимой,

А денёк был летний.

 

Седина – как ордена,

Как халат сестрицы...

Не закончилась война,

Бой тот страшный длится.