Заглянув через плечо, я заметил во втором ряду знакомое лицо. Показав пальцем, я спросил д-ра кана, не она ли это.

— Да, да, это миссис У., — он с любопытством посмотрел на меня, но быстро нашелся: — А-а, наверно, вы нашли в доме ее фотографию. Я ответил утвердительно. Затем как бы между прочим поинтересовался, не было ли у миссис У. каких-нибудь характерных жестов или чего-нибудь в этом роде?

— Нет, ничего такого не припомню, — ответил он. — Впрочем, дайте подумать...

Что-то, кажется, было...

Поблагодарив его, я направился прочь уходить, но тут он окликнул меня. Я обернулся.

— Постойте. Была одна черточка, — сказал д-р Кан. Я спросил, какая именно.

— Вот что. Когда она радовалась или хотела выразить благодарность, она брала вашу руку в ладони и легонько пожимала ее. Вас это устраивает?

Меня устраивало.

Набравшись опыта в столь необычной области, я стал чувствовать себя в этих делах несколько увереннее. У меня был очень близкий друг – Агню Бэнсон. Мы были ровесниками, и нас многое связывало. Я знал его около восьми лет. Кроме всего прочего, он был пилотом и часто летал на самолетах своей авиакомпании. Он интересовался антигравитацией, и мы много раз обсуждали с ним эту проблему. Он построил лабораторию, где проводил опыты по этой теме. Среди прочих вопросов, относящихся к изучению гравитации, мы обсуждали и такой: можно ли в эпоху крупных научных коллективов и чрезвычайно дорогостоящего оборудования добиться серьезных результатов в исследовании антигравитации в одиночку или вдвоем?

В 1964 г. во время командировки в Нью-Йорк в один из дней у меня выпал свободный часок после обеда, и я решил вздремнуть у себя в номере гостиницы. Едва я прилег и стал засыпать, как услышал голос мистера Бэнсона: — Антигравитацию доказать можно! Надо просто продемонстрировать ее на себе, а ты это делать умеешь.

Сон как рукой сняло, я сел. Что имел в виду голос, было понятно, но у меня не хватало смелости сделать это сейчас. И почему я так явственно услышал голос мистера Бэнсона во сне? Я посмотрел на часы у кровати: почти три пятнадцать. Я был слишком взволнован, чтобы заснуть, поэтому встал и вышел на улицу.

Два дня спустя я вернулся домой. Что-то в поведении жены меня насторожило, и я спросил, в чем дело. "Мы не хотели огорчать тебя, пока ты был в Нью-Йорке, — сказала она. — Агню Бэнсон умер... Он погиб, пытаясь посадить свой самолет на какое-то поле в Огайо".

Вспомнив голос мистера Бэнсона в Нью-Йорке, я спросил, когда он погиб — не два ли дня назад, в три пятнадцать дня.

Жена посмотрела на меня долгим взглядом и сказала: "Да, именно в это время". Она не стала расспрашивать, откуда мне известно. Такие вопросы она давно уже перестала задавать.

В течение нескольких месяцев я не предпринимал попыток "навестить" мистера Бэнсона. Мне почему-то казалось, что ему нужен отдых. Каким-то образом это связывалось с насильственной смертью. Впрочем, я до сих пор не уверен, так ли это.

В конце концов мною овладело нетерпение. И вот в воскресенье после обеда я улегся с твердым намерением отправиться в гости к мистеру Бэнсону.

После подготовки, занявшей около часа, мне наконец удалось выбраться из физического, и началось стремительное движение сквозь какую-то темноту.

Продолжая мчаться, я не переставал мысленно кричать: "Агню Бэнсон! Агню Бэнсон!".

Вдруг я остановился или был остановлен. Я находился в довольно темной комнате.

Кто-то уверенно удерживал меня в положении стоя. Немного спустя из небольшого отверстия в полу выплыло облако белого газа. Оно стало принимать очертания человеческой фигуры, какое-то чувство подсказало мне, что это мистер Бэнсон, хотя видел я его не настолько хорошо, чтобы разглядеть черты лица. Он сразу же заговорил, возбужденно и радостно: — Боб, ты и представить себе не можешь, сколько всего произошло за то время, как я тут!

На этом все закончилось. По чьему-то сигналу облако белого газа утратило форму человека и вновь скрылось в отверстии в полу. Руки, державшие меня под локти, повлекли меня прочь, и я взял курс назад в физическое.

Все это так похоже на мистера Бэнсона — тот же, что и при жизни, интерес к новым начинаниям и новым впечатлениям, слишком Сильный, чтобы тратить время попусту даже "там". Совсем, как д-р Гордон.

Если это самовнушенная галлюцинация, то она, по крайней мере, оригинальна. Ни о чем подобном я никогда не читал. Можно ли рассматривать эту встречу как подтверждение неслучайности временного совпадения в гостиничном номере в Нью-Йорке?

Еще один эпизод. В 1964 г. в возрасте восьмидесяти двух лет умер мой отец. Хотя в молодости я бунтовал против отцовской власти, на склоне его жизни я сблизился с ним. И, я в этом уверен, он отвечал мне взаимностью.

За несколько месяцев до кончины он перенес удар, после которого оказался почти полностью парализованным и потерял дар речи. Последнее, судя по всему, удручало его больше всего, что вполне естественно для профессионального лингвиста, всю жизнь посвятившего изучению языков и обучению им других.

Каждый раз, когда я навещал его, он предпринимал отчаянные, хватающие за душу попытки заговорить со мной, что-то сказать. Его глаза умоляли, чтобы я понял его, а с губ слетали лишь слабые стоны. Я старался утешить его, разговаривал с ним. Он изо всех сил пытался ответить. Впрочем, я не уверен, понимал ли он мои слова.

Отец умер спокойно, во время дневного сна. Он прожил насыщенную жизнь и многого добился в ней. Его смерть оставила смешанное чувство грусти и облегчения.

Житейские истины и правила, которым научил меня отец, много раз выручали меня, и я всегда буду благодарен ему за это.

На этот раз, когда только что умер один из очень близких мне людей, я испытывал гораздо меньше опасений, чем прежде. А может быть, близость или по крайней мере ощущение ее сделали меня не столь опасливым, внушив больше веры.

Единственная причина, по которой мне пришлось переждать несколько месяцев, сводилась к соображениям удобства. Другие неотложные дела, личные и рабочие, не давали мне возможности как следует расслабиться. Как бы то ни было, в одну из ночей с воскресенья на понедельник я проснулся в три часа и почувствовал, что готов навестить отца.

Я проделал свой обычный ритуал, и вибрации наступили легко и быстро. Без усилий освободившись, я поднялся вверх и повис в темноте. На этот раз я не стал мысленно кричать, а сконцентрировался на образе отца и представил, что нахожусь там, где он.

Я начал стремительно двигаться через темноту. Видеть я ничего не видел, но ощущал страшной силы движение навстречу густому, словно жидкость, потоку воздуха, обтекавшему мое тело. Это очень похоже на ныряние под водой после прыжка с вышки. Вдруг я остановился. Я не помню, чтобы на этот раз кто-то останавливал меня, не чувствовал я и руки у себя на локте. Я оказался в темной комнате больших размеров.

Каким-то образом мне стало понятно, что это нечто вроде больницы или санатория, с той разницей, что лечения в нашем понимании здесь не оказывают. Я огляделся вокруг в поисках отца. Не зная, чего здесь следует ожидать, я все же надеялся на радостную встречу.

К главной комнате, где я стоял, примыкало несколько небольших комнаток. Я заглянул в две из них: в каждой находилось по нескольку человек, которые не обратили на меня почти никакого внимания. Я задумался, а туда ли я попал?

Третья комната оказалась не больше монашеской кельи, напротив двери примерно на высоте плеч виднелось небольшое оконце. Рядом с ним, прислонившись к стене, стоял человек и смотрел в него. Когда я вошел, то увидел только его спину.

Он обернулся и посмотрел на меня. Его лицо выразило крайнее изумление, и мой "мертвый" отец заговорил со мной. "А ты-то что здесь делаешь?" — он произнес это тоном человека, проехавшего полмира и вдруг совершенно неожиданно встретившего одного из тех, кого он оставил дома.

Я был слишком взволнован, чтобы говорить, и просто стоял в ожидании рисовавшейся мне радостной сцены. Она состоялась незамедлительно. Протянув навстречу мне руки, отец схватил меня подмышки и радостно поднял высоко над головой, как он это делал, когда я был ребенком, и как это делают многие отцы со своими сынишками.