Ищет помощи, потому что сам справиться не в силах

 

67. Ребенок неопытен.

Он роняет на землю стакан. Случилось нечто очень странное: стакан исчез, вместо него появились совершенно новые предметы. Он наклоняется, берет в руки осколок, порезался, больно, из пальца течет кровь. Все полно тайн и неожиданностей.

Он двигает перед собой стул. Вдруг что-то мелькнуло у него перед глазами, дернулось, загремело. Стул стал каким-то другим, лежит на земле, а ребенок сидит на полу. Снова боль и испуг. Мир полон странностей и опасностей.

Он тянет одеяло, чтобы выбраться из-под него. Теряя равновесие, хватается за платье. Карабкаясь вверх, цепляется за край кровати. Обогатившись этим опытом, он тянет со стола скатерть или салфетку.

Снова катастрофа.

Он ищет помощи, потому что сам справиться не в силах. В попытках самостоятельности он познает поражение. Зависимый от других, он теряет терпение.

Даже если он не доверяет или не вполне доверяет взрослым, потому что его сотни раз обманывали, он все равно вынужден следовать их указаниям, точно так же, как неопытный руководитель вынужден терпеть нечистого на руку работника, без которого он не может обойтись, как паралитик вынужден принимать помощь и выносить издевательства жестокого санитара.

Подчеркиваю, что всякая беспомощность, всякое удивление незнания, ошибка в применении имеющегося опыта, неудача в попытках подражания, каждая зависимость напоминают нам ребенка, невзирая на возраст человека. Мы без труда обнаруживаем черты ребенка в больном, старике, солдате, заключенном. Деревенский житель в городе, городской в деревне удивляются, как ребенок. Профан задает детские вопросы, парвеню совершает детские бестактности.

 

Человек интеллектуальный

 

68. Ребенок подражает взрослым.

Только подражая, он учится говорить, осваивает большинство вежливых обращений, делает вид, будто приспособился к миру взрослых, которых он не может понимать, которые чужды ему по духу и непостижимы.

Главные ошибки в наших суждениях о детях мы совершаем именно оттого, что истинные их мысли и чувства теряются в словах, которые они переняли, в формах, которыми они пользуются, вкладывая совершенно иное, свое содержание.

Будущее, любовь, родина. Бог, уважение, долг – эти понятия, окаменевшие в словах, живут, рождаются, вырастают, изменяются, крепнут, слабеют, становятся чем-то другим в разные периоды жизни. Нужно приложить немало усилий, чтобы не спутать кучку песка, которую ребенок называет горой, со снежной вершиной Альп. Для того, кто вдумается в душу употребляемых людьми слов, сотрется разница между ребенком, юношей и зрелым человеком, простаком и мыслителем, перед ним возникнет образ человека интеллектуального – независимо от возраста, общественного слоя, уровня образования, культурного лоска, просто человека, пользующегося меньшим или большим опытом. Люди разных убеждений (я говорю не о политических лозунгах, зачастую неискренних или насильственно вколоченных в головы) – это люди с разным скелетом опыта.

Ребенок не понимает будущего, не любит родителей, не чувствует отчизны, не понимает Бога, не уважает никого, не знает, что такое долг.

Он говорит «когда я вырасту», но не верит в это; называет мать «любимой», но не чувствует этого; родина для него – сад или двор. Бог – это почтенный дядюшка или надоедливый зануда; он только делает вид, что уважает, только исполняет долг, воплощенный в том, кто приказал и следит за исполнением, однако стоит помнить, что приказывать можно не одной только плеткой, но и просьбой, ласковым взглядом.

Иногда ребенок нечто предчувствует, но это лишь моменты чудесного ясновидения.

Ребенок подражает? А что делает путешественник, приглашенный мандарином принять участие в местном обряде или церемонии? Он смотрит, старается ничем не выделиться, не внести замешательства, подхватывает суть и связь эпизодов, гордый тем, что справился со своей ролью. А что делает неотесанный простак, допущенный к участию в беседе с господами? Он приспосабливается, подлаживается к ним. А конторщик, служащий, офицер? – разве не подражают они начальству в разговоре, движениях, улыбке, одежде?

Есть еще одна форма подражания; если девочка, проходя по грязи, приподнимает короткую юбочку, значит, она взрослая. Если мальчик подражает подписи учителя, это значит, что он проверяет собственную пригодность к высокому посту.

И такие формы подражания мы тоже легко найдем у взрослых.

 

Он живет лишь настоящим

 

69. Эгоцентризм детского мировосприятия – это тоже недостаток опыта.

От личного эгоцентризма, когда свое сознание он ощущает как центр всех вещей и всех явлений, ребенок переходит к эгоцентризму семейному, который длится дольше или меньше, в зависимости от условий, в которых он воспитывается; мы сами укрепляем ребенка в его ошибке, преувеличивая ценность родного дома, показывая ребенку на мнимые и истинные опасности, грозящие ему за пределами нашей помощи и опеки.

– Оставайся у меня, – говорит тетя.

Ребенок прижимается к матери, в глазах слезы, он ни за что не останется.

– Он ко мне так привязан!

Ребенок с удивлением и страхом приглядывается к этим чужим мамам, которые ему даже не тети.

Однако наступает минута, когда он спокойно начинает сравнивать то, что видит в других домах, с тем, что есть у него самого. Сначала ему хочется просто иметь такую же куклу, сад, канарейку.

Позже он замечает, что другие мамы и папы тоже хорошие, может, даже лучше, чем его.

– Если б это она была моей мамой…

Ребенок двора и деревенской хаты раньше приобретает опыт, познает грусть, которой не с кем поделиться, радости, которые радуют только самых ему близких, понимает, что день именин – только его праздник.

«Мой папа, у нас, моя мама» – такое частое в детских спорах восхваление собственных родителей скорее полемическая формула, иногда трагическая защита иллюзии, в которую он хочет верить, но в которой уже начинает сомневаться.

– Вот я скажу своему отцу…

– Очень я испугался твоего отца.

И правда: мой отец грозен только для меня.

Я бы назвал эгоцентрическим взглядом ребенка на текущий момент то, что в силу недостатка опыта он живет лишь настоящим. Игра, отложенная на неделю, перестает быть реальностью. Зима летом становится легендой. Оставляя пирожное «на завтра», он отказывается от него под давлением. Ему трудно понять, что портить вещи – это означает сделать их не сразу непригодными к использованию, а менее долговечными, быстрее изнашивающимися. Интересная сказка – рассказ о том, что мама была девочкой. С удивлением, почти со страхом он смотрит на чужого посетителя, который обращается к отцу по имени: товарищ детских лет отца.

«Меня еще на свете не было…»

А эгоцентризм юношеский: мир начинается с нас?

А эгоцентризм партийный, классовый, национальный: многие ли дорастают до осознания места человека в человечестве и во вселенной? С каким трудом свыклись мы с мыслью, что Земля вертится, что она всего лишь планета! А глубокая убежденность масс, вопреки действительности, что ужасы войны невозможны в двадцатом веке?

А разве наше отношение к детям – не выражение эгоцентризма взрослых?

Я не знал, что ребенок так сильно помнит, так терпеливо ждет.

Много ошибок мы допускаем из-за того, что мы сталкиваемся с ребенком принуждения, неволи, барщины, испорченным, оскорбленным, бунтующим; приходится усердно догадываться, какой же он на самом деле, каким он может быть.