Византизм же на компромиссы с жизнью не способен. Он способен только на компромисс со смертью и ее прислужницей – тупой палаческой имперской бюрократией.

Византизм это больше, чем политическая модель, больше чем религия. Но он невозможен вне империи и византийского православия. И последнее, гораздо более сильная подпорка византизма, чем имперские бюрократические механизмы. Потому что оно формирует сознание и, что еще прочнее, подсознание.

Это можно наблюдать, общаясь с искренне верующими, но умными и порядочными людьми. Например, ученый антисемитских взглядов (бывают, знаете ли, и такие, хотя мы их и не приветствуем) истово повторяет каждый день молитвы и тексты из Ветхого завета, где сплошь Давиды, Исааки и Сары. «Как же совместить это с Вашим антисемитизмом?», - спрашиваешь его. Он говорит: «Знаешь, дружище, самому противно, но ведь это ….».

Он не знает, что ответить. Он, ученый с мировым именем, вдруг начисто лишается логики. «Ну, будь ты или православным, или антисемитом», - хочется сказать ему. Не потому что хочешь сагитировать за что-то. А потому что больно видеть как умный человек, отличный ученый, теряет логику. Так и в детство впасть можно. А будет обидно для науки потерять такую светлую голову.

Так что православие за эти семьсот с лишним лет своего монопольного всевластия на Руси (мы ведем отсчет его победы с 1240 года) гораздо глубже светских пережитков империи.

В самом деле. К 1917 году империя сгнила. Она рухнула сама. Но …

Была почти в точности восстановлена атеистом Лениным, иудеями Троцким и Свердловым и недоучившимся семинаристом Сталиным. Что объединяет столь разных людей? Только одно – они воспитывались в атмосфере государства с византийским православием.

Да, в воде можно не захлебнуться. Но нельзя в воде остаться сухим.

А отрава византизма в народе была такова, что ничего другого, кроме империи не могло быть построено на обломках романовской России.

За эти семьсот с лишним лет имперские и православные круги выработали много приемов взаимной поддержки. Отнюдь не всегда они действовали так прямо, как во времена Батыя и Невского. Иногда имперцы и православное лобби даже демонстрировали на публике существенные разногласия. Но это были «внутрисемейные» ссоры.

Например, Петр I существенно ограничил права и возможности церкви. Но он укрепил империю. Совместил сохранение системообразующих признаков византийского режима и требования догоняющей модернизации.

Но тем самым он сохранил и православие. Ибо если бы империя рухнула (а опасность такого рода в то время была), православие не сохранило бы своего положения. А так было только немного потеснено. В собственных же интересах.

Кстати, в сохраненной в виде СССР империи, православие на первый взгляд, было чуть ли не разгромлено. Но вот советская империя рухнула. И остатков православия хватило на то, чтобы а) возродить, хотя бы частично, положение церкви, как социального института и б) всячески способствовать сохранению имперских, византийских пережитков в нашей жизни.

А когда пишутся эти строки, пыжащаяся возродиться империя уже открыто выступает рука об руку с православием.

Впрочем, к счастью, за время существования СССР выросли поколения, не затронутые православным влиянием. А «церковь светского византизма» - КПСС, оказалась, в плане влияния на сознание, гораздо слабее классического византийского православия.

Но об этом мы поговорим, когда будем обсуждать злободневные аспекты проблемы.

Ярослав и Невский. Портрет организаторов ига отдельной строкой

Переломные моменты в истории всегда имеют некий персональный символ. Это не означает, что объективные обстоятельства второстепенны. Но личность, волею судеб и логикой исторического процесса поставленная во главе событий придает этим событиям свою специфику.

Мы не будем сейчас рассуждать, что первично, а что вторично. Личность ли «направляет» или, хотя бы, «подправляет» ход истории. Либо логика событий выносит на поверхность тех, кто этим событиям наиболее адекватен.