Множественность нормативных систем и явления межнормативности

Не только нормы права регулируют жизнь человека в обществе. Здесь действуют и другие нормативные систе­мы, и действуют зачастую даже лучше, чем право, что и подчеркивает теория нормативного плюрализма (которую не следует смешивать с теорией правового плюрализма). Может показаться, что неюридические нормы по своей природе не попадают в сферу социологии права. Однако они настолько тесно связаны с правом, конкурируя с ним и дополняя его, а их анализ по аналогии столь полезен и для изучения собственно юридических явлений, что наша дисциплина не может пройти мимо них. Социология права призвана быть нормологией в широком плане, а не тольк(узкой наукой о правовых нормах.

Юристы всегда обращали особое внимание на разгра­ничение права и морали. «Не все, что правомерно, благо­родно» («Non omne quod licet honestum est») —эта мак­сима римского нхриста Павла была воспринята «Дигеста-ми» в качестве нормы. Когда современные авторы обращаются к соотношению права и морали ¹⁶, они дума­ют лишь о роли морали в сфере права. Но имеет смысл и обратная постановка вопроса: а не может ли право войти в святилище морали и в конечном итоге заменить ее? В социалистических странах распространен тезис, соглас­но которому право может способствовать моральному воспитанию населения ¹⁷. Однако это не только марксист­ский тезис. Его истоки можно увидеть в учении о законе греческих философов, позднее в легалистской идеологии

11 Заказ № 1161

161

якобинцев. Во Франции подобная идей имела хождение в первый период Третьей республики, и философ Андре Марсерон в книге, изданной в канун первой мировой вой­ны, развил ее в целую теорию, согласно которой у морали нет иной цели, кроме как научить легко п свободно следо­вать законам страны '⁸.

Еще Монтескье четко показал различие между правом и нравами в строгом смысле этого слова («О духе зако­нов», книга восемнадцатая, глава XIII). Здесь он предвос­хитил Маркса, пбо полагал, что право возникает вместе с собственностью. Ранее же существовали только обычаи и нравы.

В юридической литературе обычно констатируют раз­личие права и нравов и ограничиваются этим. Нравы оста­ются в тени, хотя более внимательный взгляд мог бы обна­ружить среди них разнообразные явления. Это сделал В. Самнер, выделив понятие повседневных народных обыкновений — folkways ^1Э. Одновременно с ним предста­витель догматической юриспруденции Перро составил пе­речень случаев, когда такого рода обыкновения находили отражение (разумеется, он не называл их folkways) в по­зитивном французском праве. Его статья носила название «Вежливость, любезность и обыкновения перед судебной практикой» ²⁰. Уже тот факт, что эти явления могли стать поводом для судебного разбирательства, убедительно сви­детельствует, что признак соблюдения интересов другого лица свойственен и обыкновениям.

К иному выводу пришел Амброзетти²¹. On сравнивает социальные неюридические обыкновения с наиболее близ­кой с ними по внешнему виду нормой нрава, а именно неписаной нормой, правовым обычаем. Первые, по мне­нию Амброзетти, характеризуются отсутствием санкций. Однако такое толкование по меньшей мере спорно. Обык­новения, приводимые автором в качестве примеров, — пра­вила вежливости, рыцарства и т. п.,— будучи стереотипами поведения определенной группы, как раз достаточно обя­зательны, в то время как, например, договорное право, предстает перед нами как сфера свободы.

Параллель между правом и неюридическими обычаями наглядна; их внешнее сходство бросается в глаза. Из-за этого социология права не видела за обычаями и нравами других нормативных систем. А они есть. Кроме права и нравов, нашу жизнь регламентирует немало других норм, хотя мы и не воспринимаем их таковыми. Это правила

162

гигиены и терапии, система мер и весов, порядок деятель­ности магазинов и учреждений. Все эти нормы — продукты цивилизации. Однако нормативность может быть скрыта и в более глубоких пластах, за квазиавтоматизмом боль­шинства человеческих действий. Язык — это тоже норма­тивная система, и, даже не зная языковых правил, мы следуем им. Упомянем также всеобщие и, во всяком слу­чае, наднациональные нормы, определяющие то, что Мосс называл техникой телодвижений, — например, стереотипы жестикуляции, которые кажутся интуитивными, но в дей­ствительности незаметным образом регламентированы.

Между правом и другими нормативными системами возникают и прекращаются взаимосвязи, переплетения, конфликты. Мы называем эти ситуации явлениями меж­нормативности.

Некоторые из этих явлений носят эволюционный, ди­намический характер, как, например, то усиливавшееся, то, наоборот, ослабевавшее в ходе истории взаимопроник­новение права и морали. Другие межнормативные явле­ния более статичны. Весьма часто один и тот же вид поведения подчинен воздействию ряда нормативных систем. В таком положении находится, например, брак по отношению к праву, религии и нравам. В ряде случаев подобное одновременное подчинение не встречает затруд­нений. Так, процедура заключения брака в мэрии опреде­лена нормой права, а принятие женой фамилии мужа порождено обычаем, нравами. Нередко, однако, допуская совместные действия нескольких нормативных систем, пра­во сохраняет за собой первенство. Во Франции возможно сочетание гражданского и религиозного брака, правовой нормы и нормы религиозной, но эта последняя должна удовольствоваться вторым местом. В других случаях появ­ляется нечто вроде коллизионной нормы (как в междуна­родном частном праве), которая возвышается над кон­фликтующими нормативными системами, определяет в данном конкретном случае разумную сферу их компетен­ции. Среди мер, которые суд может применить к малолет­нему правонарушителю, Ордонанс от 2 февраля 1945 года (ст. 15 и 16) предусматривает его передачу родителям. Ордонанс квалифицирует эту меру как благотворительную и воспитательную (ст. 2), однако стыдливо умалчивает о том, как же должна семья встретить малолетнего право­нарушителя. Более откровенен швейцарский Уголовный кодекс, который устанавливает, что малолетний правона-

И*                                                                                   163

рушитель передается отцу и матери для того, чтобы они сами соответствующим образом наказали его. Таким обра­зом, нормативная компетенция распределена между пра­вом и нравами, между социальным порядком и семейным порядком.

Конфликт норм может выступать и в форме конфликта представлений о долге в психике лица. В этой связи мож­но вспомнить то, что в гражданском праве называют нату­ральными обязательствами. В этих случаях норма права освобождает должника от уплаты долга, а норма морали требует, чтобы он сделал это. Межнормативная норма (в ее качестве выступает статья 1235 Гражданского кодекса) в целях решения этого конфликта соответственно распре­деляет компетенцию: платить или не платить долг — опре­деляется моральными установками, но в отношении испол­ненного натурального обязательства обратное истребова­ние не допускается.

ПОИСК КРИТЕРИЯ ПРАВОВОГО

Вывод о том, что в современных обществах сосущест­вуют две системы норм — юридические нормы и все остальные неюридические социальные нормы, требует най­ти разграничительный критерий. Поскольку в общей массе норм юридические нормы обладают особой спецификой, следует прежде всего искать то, что является отличитель­ным признаком правового.

Сказанное позволяет нам отказаться от теоретически допустимого критерия, в соответствии с которым специфи­ку юридического нужно искать в материальном объекте нормы. Мы видели, что в разные эпохи одинаковые виды поведения оказывались в ведении разных нормативных систем. Поэтому мы не можем предполагать, что уже по самой своей природе одни виды поведения должны быть отнесены априори к сфере юридического, а другие — соци­ального неправового. «Не убий» — может звучать равным образом и как религиозная заповедь, и как моральный императив, и как норма права. Запрещение курить в мет­рополитене — юридического происхождения, но равным' образом оно идет от правил вежливости, а также гигиены. Таким образом, юридическое не связано заранее с опреде­ленной сферой общественных отношений — это извне при­ходящее качество, которое может быть придано любому общественному отношению. Где же в таком случае искать различие между юридическим и социальным неправовым?

164

Существуют две (если игнорировать нюансы) основ­ные теории. Если представить себе нечто вроде потока, где однажды сформулированная норма как бы плывет вниз по течению к своему применению, то обе эти теории ищут критерий именно в низовьях, то есть в сфере применения, реализации. Но для одной из этих теорий таким критери­ем является принуждение, с помощью которого реализуют нормы, а для другой — порядок рассмотрения, при кото­ром.нормы могут и не быть применены.

Как и при поиске других дефиниций, мы и в данном случае сталкиваемся с такими трудностями, которые при­водят нередко к выводу о необходимости вообще отказать­ся от попыток решения проблемы. А. Хобель сравнивал их с «поиском Грааля» ²². С иных позиций автор марксистской ориентации констатировал «тупик в поисках дефиниции права» ²³. Трудность связана с тем, что ищут критерий, ко­торый равным образом был бы применим и к архаическим, и к развитым обществам. Правда, в этих последних госу­дарство, как бы предшествующее праву, само определяет, что имеет силу закона. Этот критерий подкупает своей бюрократической (если не сказать, детской) простотой. Однако он не достоин социологии. Что касается архаиче­ских обществ, то им вряд ли известно принятое у нас раз­личие юридических и неюридических обычаев: они живут в еще недифференцированной нормативной сфере. Юри­дическая социология не достигнет успеха в поисках крите­рия правового, не обзаведясь необходимым понятийным инструментарием.