Социологические теории контроля

Социологические подходы к изучению предприятия можно рассматривать как отход от принципов эффективности в сто­рону более расплывчатого набора политических и культурных объяснений его формы и динамики (хотя это имеет место да­леко не всегда). В этом разделе я рассмотрю четыре социоло­гических подхода, релевантных для сравнительного анализа

277

архитектура рынков

корпоративной организации: теорию ресурсной зависимости [Burt 1983; Pfeffer, Salancik 1978; Gerlach 1992], сетевые подхо­ды, которые обращают внимание на управленческие порядки в целях увеличения организационной конкурентоспособности [Powell, Smith-Doerr 1994; Пауэлл, Смит-Дор 2004; Piore, Sabel 1984; Powell, Brantley 1992; Saxenian 1994; Uzzi 1997; 1999; Уци 2007; Stuart 1998], политические подходы [Campbell, Lindberg 1990; Fligstein 1990; Hamilton, Biggart 1988; Mintz, Schwartz 1985; Mizruchi, Stearns 1988; Westney 1987] и институциональные объ­яснения [DiMaggio, Powell 1983; 1991; Димаджио, Пауэлл 2010; Meyer, Rowan 1977; Мейер, Роуэн 2011; Scott, Meyer 1994].

Социологи стремятся избегать утверждений, что какая-ли­бо организационная форма является эффективной в неоклас­сическом смысле. Вместо этого организационная теория лишь допускает, что организационные формы эффективны в том смысле, что они способствуют выживанию организации. При­менение подобной предпосылки об «эффективности» приводит к тому, что хотя эти подходы используют различную ритори­ку для описания своих объектов, между ними обнаруживается удивительное сходство по целому ряду социологических ме­ханизмов, структурирующих организационную жизнь. Власть внутри предприятия и между ними, государство, ресурсная за­висимость и конструирование институтов являются основны­ми элементами социологического теоретизирования о фирме.

В 1960-х — начале 1970-х годов в социологической аргумен­тации доминировал подход стратегической неопределённости (strategic contingencies perspective) [Thompson 1967; Lawrence, Lorsch 1967]. Этот подход в значительной степени опирался на работы Герберта Саймона и школы Карнеги, и от экономистов он унаследовал повышенное внимание к рынкам и рациональной адаптации к рыночным условиям. Тезис о стратегической неопре­делённости означает, что менеджеры и собственники предприя­тий постоянно изучают окружающую среду своего предприятия, интерпретируя «стратегические неопределённости», которые мо­гут повлиять на вероятность выживания корпорации. Улавливая эти неопределённости, они меняют внутрифирменные стратегии и структуры, чтобы адаптироваться к условиям окружающей среды. Основная модель состоит в том, что рациональные акторы способны воспринимать изменяющиеся тенденции своих внеш­них миров и обладают достаточными возможностями действо­вать, чтобы сохранить свою организацию.

2/8

VIII. корпоративный контроль

Начиная с середины 1970-х годов значительная часть социо­логических исследований организаций представляла собой реакцию на теорию рациональной адаптации, укоренённую в модели стратегической неопределённости. Критика шла по не­скольким направлениям. Многие исследователи утверждали, что модель стратегической неопределённости придаёт слишком большое значение рациональной адаптации. Они сохранили убеждённость в том, что окружающая среда является мощным фактором, влияющим на вероятность выживания организации, но при этом утверждали, что ни выявление изменений в окружа­ющей среде, ни соответствующие организационные изменения не происходят так легко и просто, как это подразумевается в тео­рии стратегической неопределённости [Hannan, Freeman 1977; 1984; Ханнан, Фримен 2004; Pfeffer, Salancik 1978; Meyer, Rowan 1977; Мейер, Роуэн 2011]. Другая группа исследователей утверж­дала, что сама окружающая среда является социальным и поли­тическим конструктом и что процессы её создания сами должны становиться предметом исследования [Fligstein 1990; DiMaggio 1985; 1988; Pfeffer 1981; Orru, Biggart, Hamilton 1991: 361].

Исследователи, увлечённые изучением окружающей среды ор­ганизаций, продолжали фокусировать внимание на выживании организаций как реакции на изменения окружающей среды. Боль­шинство подобных взглядов явно или неявно опирались на одну из версий теории ресурсной зависимости. Существует два вариан­та теории ресурсной зависимости: один из них делает акцент на управлении зависимостью, а другой утверждает, что зависимость от окружающей среды является ключевым фактором выживания.

Согласно первому варианту этой теории, власть акторов в рамках организации зависит от их способности контролировать и разрешать проблемы, связанные с внутренними и внешними ресурсными зависимостями [Pfeffer, Salancik 1978]. Эта способ­ность может произрастать из позиции акторов в организации, их особых знаний или внешних связей. Если происходит сдвиг в ресурсных зависимостях, то возникает вероятность сдвига в ба­лансе сил. Так, в попытке защитить свои позиции, власть предер­жащие акторы противятся изменениям, тогда как акторы, обла­дающие меньшей властью, стремятся лишь к тем изменениям, которые увеличат их собственную власть [Fligstein 1985; 1987].

Р. Берт использовал эти утверждения теории ресурсной за­висимости для построения модели сетевых связей между пред-

2/9

архитектура рынков

приятиями и промышленными секторами американской эконо­мики [Burt 1983]. Его ключевой тезис состоит в том, что сетевые связи между основными поставщиками и покупателями влия­ют на прибыльность тех и других. Если поставщиков много, а покупателей мало, тогда преимущество на стороне покупателей. Если соотношение обратное, то преимуществом обладают по­ставщики. Подобные асимметрии теоретически должны приво­дить к тому, что прибыль предприятий, обладающих ресурсным преимуществом, превышает средний уровень. Они также могут дестабилизировать предприятия, находящиеся в невыгодном ресурсном положении. Берт утверждает, что с помощью сове­тов директоров, выступающих в качестве посредников между поставщиками и покупателями, можно справляться с этими типами ресурсной зависимости. Другие исследователи исполь­зовали сходный подход при изучении сетевых связей среди собственников, менеджеров и банков, утверждая, что характер связей между этими акторами определяет спектр возможностей для поведения предприятия [Mizruchi, Schwartz 1987; Mintz, Schwartz 1985; Mizruchi, Stearns 1988].

Второй вариант теории ресурсной зависимости по-прежнему придаёт большее значение рыночному отбору и принципам эф­фективности. При этом постулируется, что рыночный отбор происходит на уровне популяций, где организации выживают благодаря своей способности работать в определённых условиях окружающей среды [Hannan, Freeman 1977; 1984; 1989; Ханнан, Фримен 2004]. После того как организационные формы, подхо­дящие для данной внешней среды, были отобраны, включается механизм структурной инерции, затрудняющий дальнейшие изменения. При таком рассмотрении ресурсные зависимости нередко настолько суровы, что оказывают серьёзное влияние на шансы выживания данной организации. Экологический анализ, занимающийся исключительно процессами отбора, является формой детерминизма со стороны окружающей среды, в основе которого лежит ресурсная зависимость.

Сетевые подходы обращают внимание на определённые спо­собы использования сетей для подчинения окружающей среды и роста эффективности организации. Некоторые подчёркива­ют, что кооперация между конкурентами и поставщиками мо­жет привести к положительным для предприятий следствиям [Powell 1990]. Большинство сетевых подходов неявно рассма-

280

VIII. корпоративный контроль

тривают сети как ответную реакцию на внешнюю среду орга­низации, что обнаруживает сходство с теорией стратегической неопределённости. Эти подходы фиксируют некоторое количе­ство довольно разнородных механизмов, показывающих, как свойства окружающей среды способствуют привлекательно­сти сетевых форм организации (обзор см.: [Powell, Smith-Doerr 1994; Пауэлл, Смит-Дор 2004]). Сети, существующие в таких регионах, как Силиконовая долина, используют гибкую специа­лизацию и основаны на нормах реципрокности [Saxenian 1994]. Сети здесь эффективны, потому что предприятия могут легко получать доступ к товарам и услугам, за которые им пришлось бы конкурировать в быстро меняющейся рыночной среде.

В тех отраслях, где ключевую роль играют инновации и обу­чение (например, в биотехнологии) существует технологическое сообщество, которое работает лучше всего при постоянном об­мене идеями и людьми [Powell, Brantley 1992]. Бизнес-группы, такие как японские кейрецу, возникли в качестве властных структур, координирующих действия предприятий, основан­ных на общей собственности [Gerlach 1992; Lincoln, Gerlach, Takahashi 1992]. Наконец, стратегические альянсы и совместные предприятия формируются ради извлечения общей прибыли [Piore, Sabel 1984]. Наиболее подходящая идея для целей данно­го обзора состоит в том, что конкуренция и кооперация между предприятиями могут быть структурированы совершенно по-разному в зависимости от характера внешней среды.

Критики подходов ресурсной зависимости отмечали, что сама природа ресурсной зависимости содержит элемент социального конструирования. Дж. Пфеффер привёл убедительный пример, который показывает, что несмотря на безусловное существова­ние ситуаций, когда ресурсная зависимость играет центральную роль в выживании организации, также ясно, что акторы должны интерпретировать свои взаимозависимости и обладать полно­мочиями для совершения действий [Pfeffer 1981]. В «размытых» социальных мирах осознание взаимозависимости не всегда явля­ется очевидной задачей. Кроме того, даже если это и происходит, акторы должны быть способны навязать другим свою интерпре­тацию стоящей на кону стратегической неопределённости. Стоит это признать, как становится очевидным, что способ восприятия взаимозависимости может оказаться не менее важным, чем взаи­мозависимость как таковая.

281

архитектура рынков

Политико-культурный подход более последовательно опи­рается на точку зрения, что ресурсная зависимость является социальным конструктом, дополняя изучение технической окружающей среды изучением институционального окружения [Fligstein 1990; Fligstein, Brantley 1992]. Главная проблема, с ко­торой сталкиваются организационные акторы, заключается в создании стабильного мира, позволяющего организации про­должать своё существование. Это требует построения органи­зационного поля, в котором акторы могут признать и принять во внимание зависимость друг от друга, что достигается посред­ством разворачивания политических процессов. В целом, круп­нейшие группы вырабатывают коллективный способ контроля над организационным полем и навязывают его более мелким группам. Существуют две проблемы при создании стабильно­го организационного поля: поиск представлений, позволяющих достичь политического компромисса в рамках этого поля, и ле­гитимация этих представлений государством. Указанные пред­ставления способствуют созданию концепции контроля.

С этой точки зрения государство вовлечено во все аспекты жизни организаций. Государственные организации и институ­ты создают и контролируют правила, управляющие экономи­ческими взаимодействиями на данном географическом про­странстве, и они подготовлены для навязывания этих правил, в том числе с использованием насилия в качестве крайней меры. Притязания государства на установление правил экономиче­ских взаимодействий являются социальными по своему про­исхождению и поэтому могут быть оспорены. Поэтому процесс установления, трансформации и принуждения к исполнению этих правил является по своей природе политическим. Отсюда следует, что локальная политика и существующие практики тех или иных народов имеют огромное влияние на форму, содер­жание и принуждение к исполнению правил в организацион­ных полях (сходный подход см.: [Dobbin 1994]). Формирование организационных полей зависит от характера проводимой по­литики в данном поле и отношений между этим полем и госу­дарством.

Близкий подход намечен Кэмпбеллом и Линдбергом, кото­рые утверждают, что государство формирует институциональ­ную организацию хозяйства прежде всего с помощью манипу­ляций с правами собственности [Campbell, Lindberg 1990]. Оно

282

VIII. корпоративный контроль

так поступает в ответ на давление со стороны хозяйственных субъектов, а также в результате политических решений го­сударственных акторов. Кэмпбелл и Линдберг определяют структуры управления как «комбинации определённых орга­низационных форм, включая рынки, корпоративные иерархии, ассоциации и сети (т.е. переплетённые директораты, долго­срочные субконтрактные соглашения, двусторонние и много­сторонние совместные предприятия, общие фонды, картели)» [Ibid.: 3], а права собственности они рассматривают как «пра­вила, определяющие состояние собственности и контроля над средствами производства» [Ibid.: 2]. Их главное утверждение заключается в том, что государственные акторы манипулируют правами собственности, чтобы помочь утвердить или отобрать определённые структуры управления. На примере семи основ­ных американских отраслей они утверждают, что на самом деле американское государство играло очень значительную роль в хозяйстве страны, санкционируя или не одобряя различные ин­ституциональные порядки [Campbell et al. 1991].

Институциональные теории [DiMaggio, Powell 1983; Димад-жио, Пауэлл 2010; DiMaggio 1988; Meyer, Rowan 1977; Мейер, Ро-уэн 2011; Scott, Meyer 1994; Zucker 1977; 1987; 1988] завершают собой концептуальный отход от анализа технических внешних сред, почти полностью фокусируясь на «социально конструи­руемых нормативных мирах, в которых существуют организа­ции» [Orru, Biggart, Hamilton 1991:361]. По мере того как фирмы взаимодействуют друг с другом и со своей окружающей средой, возникают формальные и неформальные правила для регули­рования взаимодействий, и таким образом формируются орга­низационные поля. Однако как только эти поля институциона­лизируются, они приобретают независимый статус, имеющий сильное влияние на последующие взаимодействия. Как только возникает социально обозначенная институциональная среда, изменения в организационной форме происходят скорее по со­ображениям легитимности, чем рациональной адаптации или эффективности.

В книге Скотта и Мейера использованы данные нескольких интересных эмпирических исследований, иллюстрирующих эти положения [Scott, Meyer 1994]. Там показаны два вида процес­сов. Во-первых, удачно разъясняется конструирование смыслов и роль таких организованных групп, как предприятия и госу-

28₃

архитектура рынков

дарство. Во-вторых, значительная часть работы посвящена рас­пространению разделяемых большинством акторов смыслов. После того как институты изобретены, они распространяются по всему окружению, и порой удивительно быстро.

Институциональная теория не занимается специально во­просами собственности и контроля, кооперации и конкурен­ции между предприятиями и их стратегии и структуры. Тем не менее было бы разумно предположить, что когда вокруг этих феноменов образуются институты, их чрезвычайно трудно вы­теснить. Далее, организационные инновации стремятся распро­страниться на близкие организационные поля, тогда как более отдалённые поля принимают эти правила позднее. Институцио­нальная теория склонна поддерживать взгляды других теорети­ческих направлений об уникальности институтов в разных об­ществах, создающих стабильные различия, невосприимчивые к рыночным взаимодействиям.

СРАВНИТЕЛЬНЫЕ КЕЙ C- СТАДИЗ

В этой части я рассмотрю, как организованы предприятия и эко­номические трансакции в разных обществах, чтобы оценить, насколько хорошо различные теории корпоративной организа­ции объясняют эти различия. Я постараюсь сконцентрировать­ся на фактах, касающихся организации прав собственности, конкурентных и кооперативных механизмов и корпоративных стратегий вертикальной интеграции и диверсификации. Есть несколько проблем, связанных с обзором сравнительных ис­следований. Во-первых, доступные наблюдения зачастую носят скорее избирательный, чем всесторонний характер, так как ис­следователи стремятся рассматривать лишь переменные, от­ражающие их собственный подход, и не пытаются разделить объект между разными подходами. В попытке получить полно­ценную картину того, что известно о каком-либо националь­ном капитализме, мы имеем лишь избирательный обзор, где представлены только те переменные, которые искал теоретик. Во-вторых, большая часть работ по сравнению организаций была проведена в развитых индустриальных обществах. Мы знаем относительно немного об организации бизнеса в США, Западной Европе и Японии, однако мы знаем ещё меньше о дру­гих странах Азии и Восточной Европы, и намного меньше об

284

 

остальном мире. В настоящем обзоре рассмотрены примеры США, Японии, Германии, Франции и более схематично даются Тайвань, Южная Корея и Китай. Этот обширный набор срав­нений будет проведён достаточно поверхностно, главным обра­зом для иллюстрации сравнительной ценности теорий.

Полезно сразу начать с выводов. Несмотря на все рассуж­дения о глобализации мирового хозяйства и так называемой транснационализации корпораций, различные общества со­храняют значимые различия в своих организационных устрой­ствах [Hollingsworth, Streeck 1994; Pauly, Reich 1997; Crouch, Streeck 1997; Dore 1997; Berger, Dore 1996; Kitschelt et al. 1999]. Эти механизмы являются следствием, главным образом, трёх факторов: уникальной истории вхождения каждого общества в фазу индустриализации и последующего институционального развития, уникальной формы государственного вмешательства в хозяйство в отношении прав собственности, правил конку­ренции и кооперации и социальной организации элит (т.е. кто владеет корпорациями или осуществляет над ними контроль: семьи, менеджеры или государство). Теории, которые наиболее адекватно объясняют эту динамику, — это неоэволюционист­ские подходы в экономической теории и политико-культурные подходы в социологии.

Теория ресурсной зависимости предоставляет правдоподоб­ные объяснения для части наблюдаемых фактов. Альянсы, сети, примеры семейной собственности и переплетённых директо­ратов среди предприятий являются феноменами, которые в различных отраслях и обществах вырастают в разной степени. Можно было бы утверждать, что все эти разнообразные поряд­ки отражают неповторимые ресурсные зависимости, однако мы не имеем данных, чтобы доказать это, так что подобное утверж­дение может выглядеть тавтологичным. Обнаруживается мало­вато фактов, которые можно было бы использовать для под­держки теории агентских отношений как объяснения различий между обществами. Если теория агентских отношений предска­зывает, что права собственности эволюционируют в сторону единой модели, то многие общества со схожими проблемами агентских взаимоотношений обладают очень непохожими пра­вами собственности. Вполне возможно привести доводы, объ­ясняющие межстрановые различия с позиций теории транс-акционных издержек, однако, как и в случае теории ресурсной

28₅

 

зависимости, трудно собрать данные в их поддержку (попытку сделать это для Японии см.: [Aoki 1988]).

Сначала рассмотрим пример США. Теория агентских отно­шений и её использование финансовыми экономистами сфор­мировали то, как мы говорим о корпорации, так что сегодня мы обсуждаем крупные американские промышленные корпорации преимущественно в финансовых терминах. Всё, что важно знать финансовым экономистам о любом предприятии, сводится к ак­тивам, долгам и свободному денежному потоку относительно числа акций и их текущей рыночной оценки. В предыдущей главе я утверждал, что концепция фирмы, действующей в интересах акционеров, сейчас доминирует среди крупнейших американских корпораций. Менеджеры и собственники стали одинаково рас­сматривать свои организации [Useem 1993]. Подразделения пред­приятий покупаются и продаются исходя из их краткосрочных финансовых показателей. Для увеличения прибыли в следующем квартале часть работников увольняют, а оставшиеся должны не­сти дополнительное бремя, повышая свою производительность.

Каким образом эта концепция фирмы возникла и стала до­минирующей среди корпоративных организаций в США? Тео­рия ресурсной зависимости предсказала бы, что власть имущие акторы, контролирующие ключевые ресурсы, внедрили эту концепцию предприятия ради собственной выгоды. Огромные интеллектуальные усилия были затрачены на установление за­висимости между теми, кто владеет корпорациями, и теми, кто их контролирует [Kotz 1978; Larner 1970; Herman 1980; Mintz, Schwartz 1985]. He меньше энергии ушло на отслеживание свя­зей между банками, страховыми компаниями и механизмами перекрёстного владения собственностью в американских кор­порациях прежде всего через изучение переплетённых дирек­торатов (см., напр.: [Mizruchi, Schwartz 1987]). Пока существует значительное количество переплетённых директоратов, они не­стабильны [Mizruchi 1982; Palmer 1983], и их влияние оценива­ется по-разному в разных исследованиях [Burt 1983; Fligstein, Brantley 1992 (обзор)]. И утверждать, что концепция фирмы, действующей в интересах акционеров, возникла из подобных взаимоотношений, довольно затруднительно.

Другим возможным источником финансовой концепции кон­троля является доминирование финансовых рынков. Несмотря на то что финансовые рынки и инвестиционные дома (особен-

286

 

но J.P. Morgan) играли ключевую роль в волне слияний в США на рубеже веков [Mizruchi 1982], мы не имеем достаточных сви­детельств тому, что эти финансовые институты, особенно ин­вестиционные банкиры и институциональные инвесторы (пен­сионные фонды, страховые компании или взаимные фонды), играли активную роль в формировании корпоративных страте­гий и структур с 1905 по 1980 г. [Fligstein 1990; Fligstein, Brantley 1992]. Так случилось прежде всего потому, что американские антимонопольные законы — особенно закон Клейтона, но так­же и закон Гласса — Стиголла — поставили вне закона перепле­тённые между конкурирующими промышленными предприяти­ями директораты и сильно сократили возможности для банков владеть предприятиями [Roe 1994]. Американским фирмам не дозволялось демонстрировать финансовые связи и модели соб­ственности, которые возникли в Европе и Азии. Напротив, непо­средственные последствия поведения крупнейших американских промышленных корпораций лучше видно в контексте организа­ционных полей, в которых они оказались (см. гл. VI наст. изд.).

Финансовая концепция контроля начала развиваться в 1950-х годах по двум причинам. Во-первых, крупные пред­приятия в послевоенные годы были уже достаточно диверси­фицированы. Проблема внутреннего контроля над большим числом продуктов открыла новые рыночные возможности директорам, которые могли оценить потенциальную прибыль от каждого продукта. Чтобы сделать управляемой крупную, диверсифицированную корпорацию, финансовые директора сократили информационную проблему до измерения нормы прибыли каждой продуктовой линии. Во-вторых, в первые по­слевоенные годы федеральное правительство жёстко навязыва­ло антимонопольные законы и провело закон против слияний, который затруднил возможность слияния со своими прямыми конкурентами или поставщиками. Это побудило предприятия к диверсификации, чтобы иметь дополнительные возможно­сти для роста. Финансовые директора, которые могли оценить потенциальную прибыльность продуктовых линий вне сферы деятельности предприятия, были в подобных условиях незаме­нимы [Fligstein 1990: ch. 6].

Другим фактором, который усилил финансовую концепцию контроля, был вызов предприятиям в сформировавшихся орга­низационных полях, брошенный корпоративными захватчика-

28/

архитектура рынков

ми. Директора, впервые применившие модель конгломератов-«поглотителей», показали, как можно использовать финансовые махинации, включая кредиты, для достижения быстрого роста при незначительных капитальных инвестициях. Все финан­совые формы реорганизации, включая слияния, продажу соб­ственности, выкуп контрольного пакета акций, за счет кредита, накопление долга и выкуп своих акций, были изобретены или усовершенствованы именно в этот период. В 1960-е годы мы стали свидетелями масштабной волны слияний, в ходе которой многие крупнейшие корпорации значительно увеличили свои размеры и уровень диверсификации. Менеджеры и собствен­ники промышленных корпораций, которые не участвовали ак­тивно в волне слияний 1960-х годов, с большой вероятностью становились объектами для поглощения со стороны других промышленных корпораций в ходе этой волны [Palmer et al. 1995]. Как результат, финансовые директора всё чаще стано­вились генеральными директорами, а финансовая концепция корпорации захватила большинство организационных полей крупнейших американских корпораций [Fligstein 1987].

Финансовая концепция контроля, возникшая в 1960-е годы, была трансформирована волной слияний 1980-х годов (см. гл. VII наст, изд., а также [Stearns, Allan 1996; Ocasio, Kim 1999]). Б. Фридман утверждает, что непосредственной причиной вол­ны слияний 1980-х годов стало состояние балансовых отчётов американских корпораций, которого они достигли примерно к 1980 г. [Friedman 1985a]. 1970-е годы были временем высокой инфляции, высоких процентных ставок и плохо работающего фондового рынка. К 1980 г. многие предприятия имели на своих счетах недооценённые активы, ценность которых выросла бла­годаря инфляции и относительно низким ценам на акции.

Другим фактором, стоящим за волной слияний 1980-х годов, стало вмешательство государства, которое изменило регулятив­ную среду. В 1980-х годах администрация Рейгана ослабила ан­тимонопольные законы, сняв многие запреты и давая зелёный свет всем видам слияний, включая их вертикальные, горизон­тальные формы, а также образование конгломератов. В это же время были значительно сокращены налоги с корпораций, тем самым предоставлялся капитал для волны слияний. Эти дей­ствия вместе с финансовой концепцией контроля, возникшей в 1960-е годы, и недооценёнными корпоративными активами 1970-х годов привели к взрыву слияний и поглощений.

288

VIII. корпоративный контроль

Хотя слияния 1980-х годов иногда осуществлялись финансо­во-ориентированными директорами, они также проходили под давлением со стороны институциональных инвесторов. Факты говорят о том, что предприятия, во главе которых стоял финан­сово-ориентированный директор, чаще осуществляли финансо­вую реорганизацию; и напротив, предприятия без директора-фи­нансиста чаще становились мишенями для слияний [Davis, Stout 1992]. Тем не менее институциональные инвесторы и инвестици­онные банкиры сыграли здесь ключевую роль, усилив влияние финансовых рынков. Они поняли, что предприятия обладают недооценёнными активами, которые можно продать с большой выгодой или использовать для приобретения новых активов; они создали рынок «мусорных облигаций», который давал возмож­ность занимать огромные суммы чужих денег для приобретения активов; и они использовали финансовую концепцию контроля, чтобы принудить менеджеров к проведению финансовой реор­ганизации либо стать жертвой рынка корпоративного контроля [Davis, Stout 1992; Davis, Thompson 1994]. В результате в 1980-е годы мы стали свидетелями подъёма активности акционеров [Useem 1993], особенно среди крупных институциональных ак­ционеров [Baums, Buxbaum, Hopt 1993: part 2].

Расширение концепции контроля в интересах акционеров не оказало значимого влияния на корпоративные стратегии в отношении конкуренции на товарных рынках. Есть факты, го­ворящие об урезании расходов на исследования и развитие во время крупных слияний [Graves 1988]. Нет каких-либо значи­мых оснований полагать, что так называемая активная финан­совая интервенция институциональных инвесторов или ин­вестиционных банкиров существенно меняет стратегии, хотя существуют данные, показывающие, что в 1980-х годах число продуктов, производимых крупнейшими предприятиями, со­кратилось [Davis, Diekmann, Tinsley 1994]. Наиболее сильным фактором такого поведения фирм остаются их основные рын­ки, а также стратегии и структуры тех предприятий, которых они воспринимают как своих основных конкурентов.

Американские фирмы стремятся стать большими, относи­тельно диверсифицированными и управляемыми по финансо­вым критериям. Это неудивительно. Например, институцио­нальный инвестор в полупроводниковой промышленности не будет пытаться диктовать менеджерам, производить или

289

архитектура рынков

нет новое поколение компьютерных чипов. Чтобы защитить свои инвестиции, им нужно знать, что эта отрасль, как пра­вило, имеет короткий продуктовый цикл (от двух до четырёх лет). Сопротивление появлению нового поколения компьютер­ных чипов обесценило бы их инвестиции. Существует, однако, одна важная оговорка. Ведущие акторы на финансовых рынках вынуждали менеджеров крупных промышленных корпораций уделять всё больше внимания извлечению краткосрочной при­были. Остаётся лишь проследить, как это скажется на корпора­тивных стратегиях в будущем.

Концепция контроля в интересах акционеров, появившаяся в США, не возникла во многих других развитых капиталисти­ческих странах (вероятно, за исключением Великобритании) [Woolcock 1996] во многом благодаря существовавшим инсти­туциональным порядкам, регулирующим взаимоотношения го­сударства и экономических элит. Например, Европейский союз позволил странам-участникам продолжать отслеживание слия­ний и решать, соответствует ли то или иное слияние интересам страны-участника. На общеевропейском рынке не будет ника­кого европейского рынка корпоративного контроля [European Community 1985; Franks, Mayer 1990].

Отношения государств и фирм в Западной Европе остаются на удивление стабильными. Правительство Франции продало части многих крупнейших предприятий, хотя и продолжает владеть долями акций предприятий, отпущенных в свободное рыночное плавание [Anastassopoulos, Blanc, Dussauge 1987]. Сущность французской промышленной политики после Второй мировой войны заключалась в попытке создания «националь­ных чемпионов», способных конкурировать на мировых рын­ках [Dyas, Thanheiser 1976]. Предполагалось, что эти чемпионы должны быть достаточно крупными, чтобы достигать эконо­мии от масштаба. Французское правительство контролировало инвестиции и направляло потоки капитала в эти предприятия [Jenny, Weber 1980]. Действительно, в течение 1960-х и 1970-х годов государство стимулировало слияния в данных отраслях как часть своей промышленной политики.

Промышленная политика Франции несколько изменилась в 1990-х годах [Dumez, Jeunemaitre 1990: 224; Boyer 1990; 1997]. Правительство продало акции некоторых крупнейших предпри­ятий, и это предоставило свободу менеджерам осуществлять

290

VIII. корпоративный контроль

инвестиции по своему усмотрению. Крупные французские предприятия воспользовались возможностями американских и британских рынков корпоративного контроля и приобрели доли в крупных предприятиях обеих стран. Поскольку фран­цузская промышленная политика была ориентирована на со­здание предприятий, которые могли бы достигнуть экономии от масштаба, крупные французские предприятия стремились к вертикальной интеграции, большому размеру и недиверсифи­цированной продуктовой линейке [Dyas, Thanheiser 1976; Green 1986]. Государственное вмешательство в финансовые рынки и традиционное государственное владение предприятиями озна­чало невозможность капитализма альянсов. В течение 1990-х го­дов менеджеры французских предприятий получили большую свободу в привлечении денежных средств, участии в слияниях и входе-выходе из бизнеса. Но государственное владение доля­ми крупных предприятий и возможность политического дав­ления на предприятия при подозрении, что они действуют во­преки «общественным интересам», не позволило возникнуть во Франции значимому рынку враждебных поглощений.

Немецкие предприятия в меньшей степени испытывают пря­мое вмешательство со стороны федеральной или региональной власти. Тем не менее немецкие земли (эквивалент штатов в США) по-прежнему обладают значительной долей собственности в важных промышленных предприятиях [Boltho 1996]. Они ис­пользуют эти доли, чтобы влиять на инвестиционную политику местных предприятий для сохранения своей индустриальной базы [Stockman, Ziegler, Scott 1985]. Исторически картели были разрешены в Германии. Это вело к кооперативному поведению немецких производителей [Dyas, Thanheiser 1976; Kocka 1980]. Сегодня, хотя картели запрещены, немецкое антимонопольное законодательство разрешает предприятиям одной отрасли со­трудничать друг с другом, если их продукты предназначены для экспорта. Таким образом, немецкие фирмы имеют меньше сти­мулов к слияниям для контроля над конкуренцией и мощные стимулы для сотрудничества [Dumez, Jeunemaitre 1990].

Крупнейшие немецкие предприятия представляют собой конгломераты, обычно выстроенные вокруг банка [Lane 1989]. Это может напоминать структуру японских кейрецу. Акциями владеют семьи и банки, а инвестиционные потоки обычно на­правляются банками [Kocka 1980; Stockman, Ziegler, Scott 1985].

291

архитектура рынков

На немецком фондовом рынке доступна лишь малая часть акти­вов, а эти рынки не играют важной роли [Schneider-Lenne 1992]. Ядро экономики Германии, так называемый Mittelstand, со­ставляют относительно небольшие предприятия, специализи­рующиеся на небольшом количестве продуктов [Cable, Palfrey, Runge 1980; Albert 1991]. Эти предприятия с объёмом продаж около 80-100 млн долл. обычно принадлежат семьям и контро­лируются семьями. Они нередко переходят от поколения к по­колению. Эти предприятия ориентируются на рынки высоко­качественных промышленных товаров. В результате плотного контроля над собственностью и отсутствия стимулов контро­лировать конкуренцию через слияния, немецкие предприятия менее интегрированы, мельче по размеру и менее диверсифици­рованы, чем американские предприятия (по вопросу выжива­ния немецкой модели см.: [Streeck 1995; 1996]).

Случай Японии широко изучен [Abegglen, Stalk 1985; Aoki 1988; Gerlach 1992; Hadley 1970; Kono 1984; Whitley 1990; Lincoln, Gerlach, Takahashi 1992; Kester 1992; 1996; Dore 1997; Дор 2007]. В целом можно сказать, что ядро японской промышленности представляют собой организованные в предприятия группы. Большинство этих групп существовали до Второй мировой войны в виде семейных объединений предприятий, называемых дзайбацу. После войны они были реорганизованы в менее проч­но связанные группы, которые называются кейрецу [Yoshino 1968]. Модели владения акциями в них таковы, что каждое предприятие владеет небольшой частью акций других предпри­ятий [Lincoln, Gerlach, Takahashi 1992]. Члены группы обычно представляют большое число отраслей, а в центре группы часто располагается банк. Очень небольшая часть акций предпри­ятия торгуется на открытых рынках ценных бумаг. Поскольку инвестиции осуществляются за счёт внутренних ресурсов, они обычно ориентированы на долгосрочные цели и удержание доли рынка (обзор литературы см.: [Gerlach 1992: ch. 3]).

По крайней мере исторически, японское правительство также играет активную роль в инвестировании экономики [Westney 1987; Johnson 1982]. Японское правительство осущест­вляло первоначальное вхождение в эпоху индустриализации во время реставрации Мэйдзи. Оно широко заимствовало за­падные модели институтов для быстрого вступления в стадию индустриального развития [Westney 1987]. В послевоенное

292

VIII. корпоративный контроль

время министерство международной торговли и промышлен­ности поддерживало японскую промышленность различными способами. Предприятия поощрялись за вхождение на экспорт­ные рынки, а на проекты, предусматривающие производство товаров на экспорт, выделялись кредиты [Johnson 1982]. Для поддержки экспортной деятельности была усилена структура кейрецу.

Широкая дискуссия была посвящена тому, сможет ли япон­ский фондовый рынок расшатать этот порядок [Kester 1996:129]. После примерно десятилетия таких обсуждений можно было лишь утверждать, что структура кейрецу сохранилась. В Япо­нии нет рынка корпоративного контроля, и не похоже, чтобы он появился. Герлах показал, что исторически сложившиеся мо­дели торговли, кредитования и собственности оставались ста­бильными в кейрецу в течение второй половины 1980-х годов [Gerlach 1992].