Сферы формирования политики и рыночное регулирование

 В РЕАЛЬНЫХ ОБЩЕСТВАХ

В реальных обществах не существует какой-либо единственной формы организации. Так получается потому, что группы редко могут контролировать все институты, а ещё реже они способ­ны на подобный контроль в течение длительного времени из-за того, что в разные исторические периоды государство обладает различными возможностями для вмешательства в хозяйствен­ные процессы. Так, например, ряд политических и экономи­ческих кризисов может привести к торжеству политических партий, ориентированных на интересы капиталистов, которые затем могут ограничить возможности государственных чинов­ников и работников в части регулирования хозяйственной сфе­ры общества. Однако последующий кризис может привести к новой политической коалиции, в большей степени представля­ющей интересы работников, расширяющей число сфер форми­рования политики и возможности государственных чиновни­ков регулировать и вмешиваться в хозяйственные процессы в интересах работников.

США являются наиболее ярким примером общества, в кото­ром капиталистические предприятия могут использовать го­сударственные сферы формирования политики в собственных интересах. Государство, как правило, не может напрямую вмеши­ваться в хозяйство, а когда оно организует сферы или секторы, то становится регуляционистским. Регулирование финансовых, фондовых рынков и рынков труда минимально, почти всегда осуществляется в интересах предприятий и нередко взято под контроль ведущими компаниями сектора. Что касается прав собственности предприятий, то хозяйственная система Соеди­нённых Штатов устроена так, чтобы максимизировать активы акционеров, т.е. тех, кто владеет капиталом (см. гл. VII наст. изд.).

Впрочем, система в США не является идеальным типом. В управленческих терминах американские законы о конкурен­ции традиционно не допускают сотрудничество между предпри­ятиями, уменьшая их возможности напрямую контролировать рынки [Fligstein 1990]. Тем не менее не так давно эти правила были ослаблены, и американским компаниям было позволено образовывать совместные предприятия со своими основными конкурентами, подразумевая, что даже эти ограниченные пра-

105

 

вила управления повёрнуты лицом к предприятиям. Амери­канская система правил обмена знаменует собой победу капи­талистических предприятий. Правила защищают текстильную, сахарную и другие отрасли, когда-то защищались автомобиль­ная и сталелитейная отрасли, и в то же время эти правила спо­собствуют экспорту со стороны предприятий, работающих на международном уровне, таких как производители компьютеров или фюзеляжей самолётов.

Признание той степени, в которой американские предприятия преобладают в создании рыночных институтов и их регулиро­вании, помогает понять явления двух типов. Рассматривая то, какие институты вырабатываются в результате того или иного кризиса, нужно держать в уме то, что государство будет осущест­влять вмешательство для защиты интересов капиталистов. Таким образом, любой анализ рыночного кризиса должен начинаться и заканчиваться пониманием того, что государство вмешивается в хозяйственные процессы в интересах доминирующих предпри­ятий для сохранения частного капитала. Сравнение рыночных институтов в разных обществах и действий правительств в ответ на сходные кризисы показывает, что американское федеральное правительство всегда пытается сохранить и поддержать пред­приятия, тогда как политика других правительств может быть ориентирована на защиту других социальных групп.

Япония представляет собой случай, когда контроль над сфе­рами формирования политики в хозяйстве в равной степени осуществляется капиталистами и государственными чиновни­ками. Хозяйство Японии организовано таким образом, чтобы защищать небольшие предприятия и сельское хозяйство на внутреннем рынке и поддерживать мировой экспорт, осущест­вляемый крупным бизнесом [Dore 1973; 1997]. Такая система отношений может показаться примером доминирования капи­талистов, как и американская модель. Однако в данном случае исторически государственные чиновники имеют возможность напрямую вмешиваться в деятельность товарных рынков и, в частности, осуществлять прямые инвестиции в экспортирую­щие предприятия. Министерство внешней торговли и промыш­ленности направляло развитие капиталистических предпри­ятий, когда последние не имели возможности для этого [Evans 1995]. Государство активно направляло инвестиции и контро­лировало торговлю [Johnson 1982]. Предприятия здесь также

106

 

обладают значительной властью, защищая локальные рынки и обладая возможностями для сотрудничества между собой [Aoki 1988; Gerlach 1992]. Работники с конца 1950-х годов были систе­матически дезорганизованы японским правительством [Dore 1973]. Во время экономического кризиса 1990-х годов японское правительство перепробовало много стратегий для ускоренно­го восстановления хозяйства. Оно поддержало банки и вложи­ло огромные деньги в общественные инфраструктурные проек­ты. При этом оно не инициировало реорганизацию структуры кейрецу — «семейств» предприятий с перекрёстным владением собственностью в разных отраслях.

Скандинавские государства благосостояния являются ре­альными обществами, наиболее близкими к идеальному типу доминирования работников с помощью государственных ак­торов. Государство владеет отдельными предприятиями, хотя важные сферы хозяйства остаются в частных руках. Хозяйства являются экспортно ориентированными, но внутреннее потре­бление жёстко регулируется для защиты внутренних рынков и рабочих мест. Зарплата и пособия высокие, а уровень неравен­ства небольшой. Государство вмешивается во многие аспекты экономической жизни, главным образом, чтобы защитить ра­ботников и сохранить рабочие места [Lawrence, Spybey 1986]. Существует развитая система правил, регулирующих сферу труда, широкая система пособий по безработице и нетрудо­способности. Государство издаёт законы об оплачиваемых от­пусках, больничных и отпусках по уходу за ребёнком [Esping-Anderson 1990]. Если предприятия увольняют работников, то государство старается осуществить их переподготовку и найти новые рабочие места. Развитый общественный сектор также со­пряжен с организацией общественных работ.

Система в Германии представляет собой политический ком­промисс между капиталом и трудом, хотя во многих сферах труд одерживает верх. Чиновники в федеральном правительстве Гер­мании имеют сравнительно немного возможностей для вмеша­тельства в работу рынков труда и товарных рынков. Многие из германских земель владеют акциями своих крупнейших пред­приятий. Совместно с работодателями они организуют обу­чение работников и их переобучение в случае спада в той или иной отрасли. До недавнего времени работники и предприятия были организованы в большие корпоративистские организа-

107

 

ции, которые решали многие важные экономические вопросы [Streeck 1984; 1995]. Работники заседают в советах директоров и вовлечены в принятие решений [Lane 1989; Kocka 1980; Cable, Palfrey, Runge 1980]. Действуют сильные механизмы, защищаю­щие рынки труда. Работники по всей стране обладают правом вести переговоры о заключении коллективных договоров. Так­же они имеют щедрые привилегии и пособия.

Хотя немецкие предприятия в большей степени подвержены распространению коллективных соглашений, чем в Японии или США, в Германии менее распространена общественная соб­ственность по сравнению со скандинавскими странами. Суще­ствует множество крупных частных и в высшей степени дивер­сифицированных корпораций, таких как «Даймлер-Крайслер». Множество значительно более мелких предприятий ориентиро­ваны на отдельные рыночные ниши и экспорт [Herrigel 1996]. Предприятиям позволено сотрудничать на рынках, связанных с международной торговлей. Ядро экономики Германии ориенти­ровано на экспорт и находится в частных руках.

Французская система породила любопытный гибрид, в ко­тором мы обнаружим, возможно, самый сильный контроль со стороны государственных органов из всех стран ОЭСР. Одна из его наиболее интересных черт — это в высшей степени интер­венционистское государство. Можно возразить, что француз­ское общество соответствует идеально-типической модели, в которой капиталисты и работники уравновешивают друг дру­га, а государство играет свою роль независимо от обеих групп [Crozier 1973]. Такое противостояние означает, что французское государство встаёт на сторону того, кто обладает наибольшим влиянием в определённой сфере.

Исторически французское государство владело предприяти­ями, управляло инвестициями и контролировало финансовую систему. Оно поддерживает научные исследования, а верхушка французской управленческой системы находится в симбиотиче-ских отношениях с государством [Green 1986; Barsoux, Lawrence 1990; Bourdieu 1996; Djelic 1998]. Работники во Франции также пользуются значительными привилегиями и развитыми трудо­выми нормами. В самых разных секторах хозяйства государство реагирует на кризис путём прямого вмешательства. Если лучше организованными оказываются работники, тогда государство создаёт сферы формирования политики и направляет их и свою

108

 

организующую способность для помощи работникам. В сферах формирования политики французского государства доминиру­ют интересы работников. Однако государственные чиновники сформировали себя как кадры со сходным социальным проис­хождением и образованием [Bourdieu 1996; Boltanski 1987]. Это предполагает, что государственные чиновники в некотором роде независимы от интересов работников.

Только что описанные идеальные типы можно использовать для понимания политических стилей и сфер существующих ка­питалистических обществ. Описав эти стили, мы можем пред­сказывать, какой именно тип государственной организующей способности вероятнее всего появится в период политического или экономического кризиса. Так, например, государственное вмешательство в рыночные процессы более вероятно во Фран­ции или в Скандинавских странах, чем в США или Велико­британии. Раз в США работники гораздо менее защищены от рыночных кризисов, можно ожидать, что они будут чаще испы­тывать на себе их тяжёлое бремя². Это означает, что в ответ на один и тот же экономический кризис разные государства будут осуществлять абсолютно разные политические курсы. Напри­мер, в ответ на медленный экономический рост 1970-х годов в США были проведены меры по дерегулированию хозяйства, тогда как правительства Франции и Германии были больше оза­бочены поддержанием социальной солидарности и защитой привилегий и прав трудящихся. Одним из важных результатов этого был значительный рост неравенства доходов в США при незначительных изменениях неравенства во Франции, Герма­нии и Скандинавских странах.

Со временем кризисы усиливают существующие институ­циональные правила и способствуют установлению органи­зующей способности в определённых пределах. Даже в эпоху так называемой глобализации национальные политические системы по-прежнему сохраняют своё значение. Группы капи­талистов и работников интерпретируют кризисы в привычных

² Я более основательно рассмотрю этот вопрос в контексте деиндустри­ализации и глобализации. По существу, американские работники более уязвимы к изменениям в социальной организации товарных рынков. Это не результат глобализации, а следствие политической и институцио­нальной истории Соединённых Штатов.

109

 

для них терминах. Когда они имеют дело с уже сформирован­ными сферами формирования политики, они ожидают, что существующая конфигурация власти и стиля вмешательства в хозяйственную жизнь поможет правильно интерпретировать кризис и принять верное решение. Так, в США каждый эконо­мический кризис вызывает реакцию в виде дерегулирования и уменьшения влияния государства и работников, а во Франции государственных чиновников призывают действовать в «инте­ресах общества».

СТАБИЛЬНОСТЬ И СЛОЖНОСТЬ

Недавно А. Чандлер, Ф. Аматори и Т. Хикино составили сбор­ник статей, посвящённый роли крупного бизнеса в обеспечении экономического роста [Chandler, Amatori, Hikino 1997]. Они ут­верждают, что в капиталистических обществах крупный бизнес всегда был двигателем экономического роста благодаря вложе­ниям, приносящим экономию от масштаба. Их аргумент состо­ит в том, что в тех обществах, где есть крупные предприятия, происходит непрерывный экономический рост, а в обществах, которым не удалось создать крупные корпорации, экономика развивается медленнее. Основная проблема подобной аргу­ментации проявилась в том, что авторы включённых в сборник статей, рассматривая самые разные общества Западной Европы, Азии и Северной Америки, пришли к примечательному выводу, который противоречит ключевому утверждению редакторов. Наиболее важными факторами долгосрочного экономического роста оказываются стабильные политические отношения меж­ду обществом и государством, формализованное разрешение классовых конфликтов между работниками и капиталистами и отсутствие войн, вторжений или империалистических репрес­сий [Fligstein 1998]. Согласно большинству статей, крупные корпорации являются эндогенным фактором по отношению к этому процессу.

Этот вывод, безусловно, хорошо согласуется с политико-культурным подходом. Капиталистическое развитие зависит от создания стабильных институтов и прочных основ для управле­ния взаимоотношениями между работниками, капиталистами и государством. Изложим эту мысль более развёрнуто.

110

 

Гипотеза III. 1. Непрерывный экономический рост в капитали­стических обществах требует политического разрешения кон­фликтов между работниками, собственниками и государством, а также создания правил для регулирования этих конфликтов путём установления прав собственности, структур управления и правил обмена.

Сравнительные исследования разных типов капитализма по­казывают, что существует множество способов установления стабильных форм. В одних обществах доминируют капитали­сты, а в других ведущую роль играют работники или государ­ственные управленцы. Степень, в которой это доминирование распространяется на логику системы занятости, объясняет, ка­ким образом создаются рабочие места и как сильно работники могут влиять на уровень оплаты труда. Я готов сделать и более сильное утверждение. Кроме рентоориентированного поведе­ния, буквально все из возможных моделей соотношения сил способны создать стабильные институциональные условия для долгосрочного экономического роста.

Основной постулат экономической теории состоит в том, что существуют более и менее эффективные способы формирова­ния институтов для обеспечения экономического роста. Это справедливо и для крайних случаев безудержной погони за рен­той, когда мы, скорее всего, не увидим позитивных результатов. Например, в странах Ближнего Востока, африканских и некото­рых азиатских странах (Индия и Пакистан) в последние 30 лет погоня за рентой ограничивала экономический рост. Труднее объяснить с точки зрения экономической теории те случаи, ког­да институты более социально сбалансированы. Я утверждаю, что при установлении стабильных институтов их влияние на самые общие показатели — такие как долгосрочный экономиче­ский рост и увеличение занятости — может быть сопоставимо независимо от особенностей этих институтов.

Основная идея экономистов заключается в том, что в обще­ствах достигается институциональный компромисс между эф­фективным распределением ресурсов и справедливым распре­делением товаров и услуг. Однако эмпирические свидетельства в пользу этого утверждения получить довольно трудно. Эконо­мисты, изучающие долгосрочный экономический рост, часто удивляются, насколько важной оказывается роль государствен­ных инвестиций в инфраструктуру, образование и политиче­скую стабильность [Вагго 1990; Maddison 1995; Aschauer 1990;

111

 

North 1990; Норт 1997]. Хотя мы можем изучать показатели вроде ВВП на душу населения в качестве индикаторов долго­срочного экономического роста, трудно показать, что разли­чия в динамике этих показателей являются следствием раз­ных институтов. Так, если посмотреть на экономический рост в Германии в период с 1950 по 1975 г., можно заключить, что германская система, поддерживающая работников, была более эффективной, чем американская система, поддерживающая ка­питал. Если же изучить экономический рост с 1990 по 2000 г., то более эффективными можно счесть американские институты. Хотя, конечно, к подобному заключению можно прийти лишь при игнорировании издержек объединения Германии и реше­ния о создании единой европейской валюты.

Крайне трудно оценивать сравнительные эффекты институ­циональных механизмов, когда они изменяются довольно ред­ко, а хозяйства проходят через деловой и политический циклы, которые влияют на экономический рост согласно собственной динамике. Это не удерживает учёных и политических деяте­лей от сравнительного институционального анализа на основе долгосрочного экономического роста. Например, сборники под редакцией С. Бергера и Р. Дора, Р. Буайе и Д. Дрейча, К. Крауча и В. Штрека, а также монография Дж. Харта основаны на пред­ставлении о возможности оценки относительного воздействия хозяйственных институтов на экономический рост [Berger, Dore 1996; Boyer, Drache 1996; Crouch, Streeck 1997; Hart 1992]. Но их аналитические недостатки говорят о том, что пользова­тели такого рода аналитических схем должны относиться к ним достаточно осторожно.

Это и есть тот урок, который политико-культурный подход может предложить реформаторам в развивающихся странах, особенно в бывших социалистических обществах. Важнейшая проблема этих обществ заключается в создании приемлемых политических коалиций между работниками, капиталистами и государством, которые бы отражали реальные интересы ор­ганизованных сил в таких обществах. Эти группы должны по­мочь создать легитимное государство, способное вмешиваться в рыночные процессы, чтобы стабилизировать процессы для предприятий и работников. Без создания такого политического консенсуса данные общества могут быть обречены на то, что­бы длительное время выдерживать рентоориентированное по-

112

 

ведение со стороны государственных чиновников или бывших государственных чиновников, контролирующих крупнейшие предприятия. Экономический рост зависит не только от осво­бождения цен и либерализации рынков. Он зависит от создания правил стабильного взаимодействия, которые бы исключали погоню за рентой, открывали возможности для обмена и обе­спечивали представительство различных групп.

На развивающиеся страны оказывается значительное поли­тическое давление (особенно со стороны таких западных уч­реждений, как Всемирный банк и Международный валютный фонд) с целью поставить интересы капиталистов выше интере­сов работников. Но до конца не ясно, является ли это наиболее верным путём к успешному хозяйственному развитию. Исто­рия развития индустриальных стран показывает, что по мере хозяйственного развития и распространения демократии, по­литические партии, выражающие интересы трудящихся, стали преобладать. Эти политические партии были наиболее сильны в Западной Европе и помогли создать более равноправные и справедливые общества. Совокупное влияние этих реформ на долгосрочный экономический рост трудно измерить. Наиболее важные характеристики для обеспечения экономического роста оказываются связанными, главным образом, с созданием пра­вил и законов, которые предотвратили крайние формы погони за рентой с чьей бы то ни было стороны, а также с инвестици­ями в материальную и социальную инфраструктуру. Перерас­пределительная политика, которая обеспечила, например, более равномерное распределение доходов, всеобщее пенсионное обе­спечение и медицинское обслуживание, не влияет отрицатель­ным образом на долгосрочный экономический рост в более раз­витых обществах.

Политико-культурный подход предлагает исследователям, за­нимающимся вопросами экономического роста, новый взгляд на формы стабильности и нестабильности в современных рыночных хозяйствах. Политическая и институциональная стабильность в обществах играет громадную роль в их экономической стабиль­ности. Государства в индустриальных обществах участвуют в ин­вестировании, а также в урегулировании классовых конфликтов. Действия менеджеров и предпринимателей выстраиваются во­круг этих форм стабильности. Используя государственную поли­тику поддержки инвестиций в неразработанные ещё технологии,

113

 

они могут создавать новые отрасли. Для создания стабильных идентичностей для своих предприятий они могут диверсифици­ровать риски на этих предприятиях.