Полное вооружение воина. 1100–1325 гг

 

В XII и XIII вв. кинжал не играл той важной роли в качестве детали воинского вооружения, которую он приобрел в XIV–XV вв. В манускриптах и на скульптурах редко встречаются его изображения до конца XIII в., а те, что все-таки есть, показывают его использование непосредственно в схватке, а не в обычном воинском наряде. К примеру, в Библии Масейовски есть несколько батальных сцен, где кинжалов почти столько же, сколько и мечей, но ни в одном месте этой рукописи нет и намека на то, как их носили в мирное время.

По документальным свидетельствам создается впечатление, что меч развился из оружия пехотинцев или крестьян, защищавших свои дома. Фактически это был просто потомок короткого сакса или скольма эпохи викингов, хотя в Англии и Нормандии, где избегали использовать норвежские термины, его, как мы увидим, называли «Cultellus» или «Coustel». То, что этими терминами обозначали именно кинжал, становится ясно после прочтения отрывка из статута Вильгельма, короля Шотландии (1165–1214 гг.).

Благодаря использованию этого оружия отряды пеших солдат стали называть «Coustillers», и еще в середине XII в. этот термин стали в абсолютно уничижительном смысле применять к бандам разбойников. Об этом говорится в статуте графа Тулузского в 1152 г. Другое указание-на методику использования и форму cultellus найдено в описании некоторых императорских войск, сражавшихся при Бовиньи (Ригорд). Кинжал, возможно, не считали благородным оружием; следовательно, в мирное время он не мог служить к чести своего владельца, и потому его носили только в случае крайней необходимости.

В одной из сцен Апокалипсиса, находящегося в Тринити-колледже, Кембридж (иллюстрирован в 1230 г.), изображен человек, сражающийся длинным и тонким оружием, похожим на кинжал, и им закалывающий противника, однако этот предмет почти такой же длины (клинок приблизительно 20 дюймов), как и очень короткий меч. В Библии Масейовски нарисованы короткие кинжалы (с лезвиями длиной 8–10 дюймов), и держат их так, как обычно держат кинжал, хотя на нескольких рисунках можно увидеть другой вариант, с виду гораздо более эффективный и практичный для ножевого боя: лезвие направлено вверх, а не вниз по отношению к руке. У большинства кинжалов короткая, резко выгнутая крестовина, а навершия либо имеют форму полумесяца (как на скульптурных изображениях во Фрейбургском соборе, которые я описываю), либо представляют собой два загнутых вверх рога, очень напоминающие об «антропоморфных» кинжалах позднего Гальштатта и периода Ла-Тене I. До сих пор существует довольно много таких экземпляров; например, несколько штук нашли в Лондоне, теперь же они в Лондонском музее. У меня тоже есть такой, из Лондона, и, поскольку он абсолютно цел, я использую его для того, чтобы проиллюстрировать весь тип (рис. 122, b).

 

Рис. 122. Кинжалы. Вторая половина XIII в. Коллекция автора

 

Лезвия у этих кинжалов короткие, обоюдоострые, с сечением в форме сплюснутого ромба, на каждом конце рукояти изогнутые гарды одинакового размера, плоские, наподобие ленты в дюйм шириной, от середины уходящие под углом к поверхности рукояти; концы этих гард загнуты; в случае с моим кинжалом образовавшиеся пустоты заполнены маленькими кусочками серебра.

Сохранилось несколько кинжалов с навершием в виде полумесяца, но это большая редкость. И снова мне повезло в том смысле, что у меня есть хороший образец, который, как полагают, тоже найден в Лондоне (рис. 122, а). Лезвие у этого кинжала длиннее (10 дюймов), он однолезвийный, с треугольным сечением.

 

Рис. 123. Кинжал с бронзовой головкой. 1300 г. Коллекция автора

 

Существует еще один тип такого оружия, который использовали в описываемый период: длинный, тонкий и резко сужающийся к концу двухлезвийный клинок. И здесь я снова должен буду использовать для наглядности один из экземпляров моей коллекции, поскольку их вообще крайне мало (рис. 123). Он сделан позднее, чем два предыдущих (конец XIII – начало XIV в., а не середина XIII в.), и отличается от прочих навершием любопытной формы, которое когда-то было позолочено. Оно имеет форму ромба с ушками, выступающими с двух сторон. На нем изображены гербы – геральдическая лилия с одной стороны и два шеврона с другой. Это один из группы кинжалов с похожими навершиями, от которых осталось только по нескольку фрагментов; один нашли в Англии и еще несколько – в Германии.

К сожалению, происхождение моего образца (лучшего из всех) неизвестно.

 

Рис. 124. Кинжал с односторонним лезвием. Исторический музей Берна

 

В списке оружия Рауля де Несле, который я цитировал раньше, есть несколько строк, относящихся к кинжалам и дающих дополнительную информацию о разнообразии их форм: «топор и несколько секачей» (plusieurs coutiaus à tattler); «VI колющих ножей» (pour VI coutiaus à pointe), «один украшен серебром», «… мечей и… маленьких мизерикордов». «Coutiau à tattler», вероятно, обозначает однолезвийное оружие – в Швейцарии есть несколько хорошо сохранившихся кинжалов этого периода (1302 г.) с клинками односторонней заточки, довольно широкими, с изогнутыми кончиками, напоминающими старый хлебный нож (рис. 124); «coutiau à pointe» – это, наверное, оружие, имеющее длинное лезвие, похожее на иголку, как то, что изображено на рис. 123.

Слово «мизерикорд»[36] применительно к кинжалам появляется еще в 1221 г.: в Аррасской хартии, относящейся именно к этой дате.

По-видимому, свое название кинжал получил, так как использовался в одиночной схватке, когда поднятый кинжал в руке победителя означал, что павшему противнику самое время просить пощады. Таким образом, маленькое смертоносное оружие поэты сделали эмблемой жалости, символом добровольного сохранения жизни противнику.

Как я уже говорил, редко встретишь изображение рыцаря до XIII в. при кинжале. Фигура рыцаря в церкви Эшана-Сандвиче (Кент) демонстрирует шнурок или ремешок, с которого свисает оружие: оно прикреплено не к широкому поясу для меча, а к узкому ремешку на талии. Сам кинжал настолько основательно отстоит от статуи, что теперь от него не осталось и следа. Другой английский монумент приблизительно 1325 г. предлагает нам одно из наиболее ранних изображений типа кинжала, который был популярен в конце XIV в. и в XV в., но почти не встречается до 1350 г. В опубликованных работах, посвященных оружию, его обычно именуют вежливым эвфемизмом «почечный кинжал», или «Dague à Rognons», из-за двух шарообразных выпуклостей, которыми украшено основание цилиндрической рукояти, но в более грубом и реалистичном Средневековье его называли настоящим именем – «кинжал с яйцами». По-видимому, наложенные викторианским XIX в. запреты уже несколько поизносились, поскольку во многих коллекциях, открытых для обозрения, ярлычок подле кинжала снабжен его подлинным названием. Скульптура, о которой мы говорим, обладает другими интересными особенностями, имеющими большое археологическое значение. К ним мы еще вернемся. Она находится в монастырской церкви на острове Шеппи и посвящена памяти сэра Роберта Шурлэнда (рис. 132).

 

Рис. 125. Из манускрипта 1121–1148 гг.

 

В XII–XIII вв. боевой топор использовали очень широко. В XI в. континентальные воины рассматривали его как оружие, недостойное благородного человека; только саксы и скандинавы считали, что он подходит для всего, кроме бесчестных дел. Однако в начале XII в. он превратился во вполне респектабельное оружие, и рыцари тоже им сражались. Автор хроник Роджер де Ховеден, описывая битву при Линкольне, произошедшую в 1141 г., рассказывает, как Стефен, самый доблестный и умелый из всех рыцарей, но никуда не годный король, сражался с помощью топора:

 

«Тогда стала видна мощь короля, подобно молнии он некоторых разил огромным боевым топором. Затем снова поднялся крик, и все бросились на него, а он бросился в сражение один против всех. Затем, после множества ударов, королевский топор разлетелся на куски. Немедленно подняв правой рукой свой меч, он изумительно вел бой до той поры, пока тот тоже не сломался. Видя это, Уильям де Каамнес, самый могучий из рыцарей, бросился на короля и схватил его за шлем, восклицая громким голосом: «Сюда! Все вы, сюда! Я пленил короля!»

 

Рис. 126. Лезвие топора из Нортумберленда. Середина XIII в.

 

В Бери есть манускрипт, созданный между 1121-м и 1148 гг. (рис. 125) с изображением воина, которое, возможно, является портретом самого короля Стефена. Его огромный боевой топор точно такой же, как и на гобелене из Байе, как множество других, найденных в Темзе (см. рис. 72), и как те, о которых мы читаем в сагах. Их продолжали использовать до конца XIII в., но в XII в. в моду вошли более легкие лезвия для топоров. У этого оно было не менее длинным, чем у древнего «датского» топора, но вся головка была легче. На рис. 126 изображен хороший экземпляр этого типа насадки для топора (которую иногда использовали в эпоху викингов, так же как и более крупный тип). Нашли этот образец в ложе реки, протекающей через Нортумберленд, вместе с мечом типа XII и костями человека исключительно могучего телосложения. Вы видите, как можно придать задней части топора форму головки молота. У большинства боевых топоров того времени были длинные древки; во время сражения их держали двумя руками. Однако довольно часто изображаются и более короткие варианты.

 

Рис. 127. Головка булавы. XIII в. Найдена при строительстве Английского банка. Лондонский музей

 

Боевой молот, оружие очень популярное во времена Столетней войны, использовалось (хотя, по-видимому, нечасто) и в XIII в. Самое известное из редких документальных свидетельств – это, возможно, изображение на гробнице неизвестного воина в церкви Малвернского аббатства, в Ворчестершире. На нем рыцарские доспехи середины XIII в., но вооружен этот воин только коротким молотом и маленьким круглым щитом типа, известного как «buckler». Использовали и булавы: в XIII в. мы можем обнаружить изображения оружия намного более сложного типа, чем дубинки раннего периода, какие во множестве мы видим на гобелене из Байе. Обычно это были массивные предметы, иногда с большими фланцевыми головками, отлитыми из бронзы, иногда с насадками в виде шести-семи стальных крыльев, закрепленных на одной сердцевине. На двух прекрасных скульптурах XIII в. изображены булавы, и, что достаточно любопытно, в обоих случаях это спящие охранники Гроба Господня. Одна из них находится в Линкольнском соборе, и, хотя булава сильно пострадала от времени, ее до сих пор можно различить вполне ясно; другая, очень похожая, но сохранившаяся гораздо лучше, стоит в соборе в Констанце. До нас дошло несколько сохранившихся головок булав: к примеру, одна из них находится в Лондонском музее (рис. 127). В коллекции Блэкмора, в музее Солсбери, есть еще одна, отлитая из бронзы; она входит в хорошо известное собрание изделий бронзового века и сама может принадлежать к нему же, хотя по форме это изделие абсолютно идентично многим образцам XIII в.: например, рисунку из Библии Масейовски или другим, найденным в Германии и Швейцарии.

Рыцарское копье в этот период осталось таким же, каким и было в IV в. – длинная, толстая пика 9–11 футов в длину, с древком одинаковым на всем протяжении и с маленькой головкой в форме листа. Клиновидную форму с углублением для руки возле основания головки, защищенным стальным диском, который называли «Vamplate» (передняя пластина), это оружие приобрело не раньше XV в., хотя еще в XIV в. такие пластины начали входить в употребление. Те копья, которые использовали пехотинцы, по-видимому, также не изменились за предшествовавшие четыре или пять веков. Тяжелое копье наподобие каролингских «крылатых» экземпляров, возможно, было одним из наиболее распространенных видов оружия хорошо экипированной пехоты, хотя есть вероятность, что к тому времени оно потеряло крылья или выступы. В принадлежащем перу Ригорда отчете о битве при Бовиньи (1214 г.) мы можем прочесть о том, как одно из таких орудий чуть было не оборвало самым печальным образом карьеру короля Франции Филиппа-Августа. Французские пехотинцы были повержены. Король Филипп, рядом с которым находился весь цвет французской кавалерии, встретил противника отчаянным нападением, которое завело его самого и всех рыцарей далеко в глубь вражеских рядов. Гильом дес Барре и большая часть его людей наступали, прорубая себе дорогу сквозь полчища врагов, но король остался позади. Его окружили германские пехотинцы, и, хотя он и оказал им героическое сопротивление, Филиппа стащили с коня, поскольку кому-то из врагов удалось зацепиться выступом или крылом копья за кольчужный чепец короля; если бы ему тогда не удалось снова подняться на ноги, все было бы кончено, однако правитель продержался до тех пор, пока находившиеся поблизости рыцари не смогли до него добраться. Пьер Тристан сошел с коня и отдал его своему сюзерену, в то время как Вало де Монтингей подавал сигнал о помощи, поочередно поднимая и опуская флажок, который нес, до тех пор пока дес Барре не прорубил себе дорогу обратно, к королю.

Авторы хроник XIII в. дали очень много названий оружию с длинным древком, которое использовала пехота, но практически невозможно с полной уверенностью сказать, какое к чему относилось. Мы встречаемся с различными вариантами: Gaesa, Godendac, croc, Faus, faussal, Pikte, Guisarme and Vouge. На иллюстрациях к манускриптам можно найти самое разнообразное древковое оружие, но, по всей вероятности, все они в той или иной степени представляют собой вариации на тему того, что с тем же успехом можно называть алебардой или древковым топором. Настоящую алебарду не изобрели до 1300 г., и возможно, что честь этого изобретения принадлежит шведам. Что такое древковый топор, ясно из названия; это всего лишь потомок рубящего копья викингов. До XV в. древковый топор не был специализированным оружием, но затем из обычного снаряжения пехоты превратился в весьма рыцарственное оружие.

Из всех перечисленных выше названий «Godendac» (годендак) – самое старое и дает почву для многочисленных размышлений, отчасти на тему того, почему это его стали называть «Доброе Утро» (дословный перевод), отчасти на тему того, а что это, в сущности, такое. Практически единственная претензия на славу, которую может предъявить это оружие, – это его использование в битве при Котрэ в 1302 г., когда городские жители нанесли ужасное и на редкость кровавое поражение французским рыцарям. По правде говоря, их, несмотря на доспехи, просто-напросто смяли – годендак оказался настолько тяжелым оружием, что с его помощью защитники города пробивали прочные железные пластины так же легко, как и кожаные доспехи. Очень эффективно, но и очень жестоко.

Одно время считалось, что тайна, окружавшая точную форму этого изделия, наконец полностью рассеяна. На огромном сундуке XIV в., находившемся в Новом колледже Оксфорда, вырезаны были батальные сцены, в которых опознали изображения эпизодов битвы при Котрэ. На всех этих рисунках основным оружием, которым пользовались фламандцы, была огромная дубина 5 футов длиной, на головке усиленная железными полосами и дополненная длинным шипом. Если немного напрячь воображение, то получится, что она в некоторой степени отвечает описанию Гвиара: огромные палки или дубины, «спереди окованные железом». Однако это описание с тем же успехом подходит и к ранней форме алебарды, оружия, которое шведы в первый раз использовали при Моргартене тринадцатью годами раньше и приблизительно с тем же эффектом против австрийских рыцарей, который годенак оказал на французских. Из большинства рассказов о битве при Котрэ совершенно ясно, что годендак был рубящим оружием, как боевой топор, но в то же время обладал выдающимся вперед острием, похожим на наконечник пики; в этом отношении оружие, вырезанное на сундуке из Нового колледжа, никак не подходит под описание. Годендак не был чем-то вроде секретного оружия, которым фламандцы нанесли поражение французам; это произошло исключительно благодаря идиотской галантности французских рыцарей и полному отсутствию тактической смекалки у их командира, Робера д'Артуа.

Аналогичное поражение англичанам нанесли шотландцы при Баннокбурне двенадцатью годами позже; а через год после этого произошло сражение при Моргартене. Затем, в 1346 г., французская кавалерия превратилась в прах на холмах Потье, при Креси; она практически повторила то, что было уже сделано в 1302 г., – сражалась с предельной галантностью и глупостью против дисциплинированной пехоты, занявшей очень сильную позицию; на этот раз их не изрубили в куски, как это сделали фламандцы со своими годендаками; англичане просто засыпали их стрелами. Эффект, однако, был тот же самый. Времена, когда противники относились друг к другу с рыцарственным уважением, вскоре должны были миновать. Если раньше сражения велись по правилам, отчасти напоминавшим турнирные, то со временем они начинали приобретать тот облик, который мы знаем сейчас, – безжалостной борьбы, в которой побеждает тот, кто не слишком считается с правилами. Приверженцев рыцарского идеала никак нельзя было назвать гибкими политиками – это противоречило самой сущности их воззрений. Они превращали бой в красочное и галантное зрелище, но, когда на поле боя вступала пехота, сражение заканчивалось поражением. Котрэ и Баннокбурн, Моргартен и Креси, как и сражения меньшего масштаба, продемонстрировали одно и то же: превосходство на поле боя, которое так долго принадлежало закованным в доспехи всадникам, постепенно переходило к пехоте. Впереди у них было еще два блистательных столетия и даже больше, но непревзойденными лидерами они не были уже никогда.

Когда появились первые признаки угрозы падения значения рыцарства, доспехи их мало изменились по сравнению с тем, что использовали в IX в. Фактически этим же пользовались галлы в первые два века до нашей эры – шлем, щит и кольчуга. Начиная с конца XI в. предметы различными способами развивались и совершенствовались.

Шлем, который мы видели на колонне Траяна, в могилах франкских воинов и на гобелене из Байе, все еще был в употреблении в XIII в., чуть ли не до конца его. В какой-то момент, возможно, еще в XI в., и определенно в начале XII в., кузнецы начали изготовлять шлем из цельного куска металла вместо того, чтобы соединять вместе несколько полос или пластин, но коническая форма изделия сохранилась в неприкосновенности. Правда, по непонятной причине (поскольку шлем конической формы обеспечивал максимально эффективную защиту, заставляя оружие скользить по поверхности при любом ударе сверху вниз) в XII в. все же появился новый вариант, похожий на кастрюлю с плоским верхом – явно менее практичный, хотя, с другой стороны, гораздо более простой в изготовлении и, следовательно, более дешевый. Возможно, именно поэтому его и стали делать. Железная шляпа с полями котта (Kettle-hat) тоже использовалась довольно часто. К примеру, в саге о короле Сверрере, которую написал в XII в. один ирландский аббат по рассказу самого короля, написано:

 

«Сам Сверрер был одет в добрую кольчугу, поверх нее был крепкий гамбезон, и все это было прикрыто алой коттой. Кроме этого, на нем была широкая железная шляпа (Vida Stalhufu), похожая на те, что носят в Германии…»

 

Очень возможно, что похожа она была и на то, что носил человек «очень похожий на викинга», о котором пастух предупредил Хельги Хардбейнссона за два столетия до того. По-видимому, в более южных частях Европы в тот период ему в большей степени отдавали предпочтение обычные солдаты. Тем не менее приблизительно к 1250 г. такой шлем можно найти и среди вооружения знати. К примеру, в «Жизни Людовика Святого», написанной Жуанвиллем, рассказывается, как он убедил короля снять свой шлем и одолжил ему собственную котту, чтобы тот немного освежился (avoir le vent). Конечно, в этом смысле такой предмет был практичнее, но своему основному назначению – принимать на себя удары, направленные в голову владельца во время сражения, он отвечал куда хуже по причине, о которой я упомянул выше.

 

Рис. 128. Голиаф из Библии Масейовски. 1250 г.

 

В Библии Масейовски часто изображались шлемы такого рода, в основном на голове у простых пехотинцев или филистимлян, однако случалось, что их носили и люди из свиты Саула и Давида. Хорошим примером может служить фигура Голиафа, найденная в том же самом манускрипте. Я выбрал ее (рис. 128) для того, чтобы продемонстрировать характерное для XIII в. вооружение потому, что рисунок сам по себе является достойным восхищения произведением искусства. Даже если бы из всех иллюстраций к Библии Масейовски уцелела только эта, то даже и ее было бы достаточно для того, чтобы создавший такой шедевр неизвестный художник мог занять достойное место среди величайших иллюстраторов всех времен.

Большой шлем, такая заметная принадлежность рыцарского снаряжения XIII столетия, по-видимому, впервые вошел в употребление в первом десятилетии этого века. На двух рыцарях, изображенных на рис. 95, шлемы двух различных стилей, относящихся приблизительно к 1200 г. Шлем победителя, находящегося слева, практически полностью закрывает голову, но у побежденного, справа, другой вариант – «кастрюля» с плоской верхушкой, снабженная забралом; он напоминает образцы из Венделя и Саттон-Ху. Забрало целиком прикрывает лицо, но затылок и шею защищает только кольчужное полотно. Шлемы такого же типа ясно видны на некоторых рельефах с серебряной гробницы Шарлеманя, находящейся в Ахенском соборе (она изготовлена между 1200-м и 1207 гг.). Еще один есть на печати Герарда де Сент-Ауберта (1199 г.). Кроме того, изображение похожего предмета есть в Апокалипсисе Св. Беато де Лиебана (манускрипт XII в., который хранится в Археологическом музее Мадрида). С более ранними образцами из Венделя эти забрала роднит то, что смотровые отверстия имеют форму двух полукруглых дырочек, а не прямоугольных прорезей.

Шлем, в котором изображен Ричард I на своей второй Большой печати, всегда считался более совершенным вариантом, поскольку кажется, что он полностью прикрывает голову и спереди и сзади; но если тщательно исследовать несколько оригинальных оттисков этой печати, то оказывается, что это вполне обычная модель, снабженная только боковыми пластинами.

В германских манускриптах 1210–1220 гг. есть несколько хороших изображений ранних шлемов. Все они той же формы, что и тот, что надет на левой фигуре с рис. 95, но наибольший интерес представляют украшающие их геральдические знаки. Они в точности того же типа, как и более поздние варианты XIV в., – головы различных зверей, звезда, пара маленьких прямоугольных флажков на маленьком древке, воткнутом в верхнюю часть шлема, рука, дракон, пара оленьих рогов, птичьи крылья, большой голубой лук и т. д.

 

Рис. 129. Шлем из Бозена. Собор Сент Анджело, Рим

 

Хотя на рисунках в Библии Масейовски есть множество геральдических символов, но нигде такие фигуры на шлемах не встречаются. Эти детали доспехов очень тщательно выписаны, и видно, каким образом был сделан оригинал; это образцы с плоским верхом, более или менее цилиндрической формы, но если не считать этого, то по конструкции очень напоминают те немногие шлемы XIII в., которые дошли до наших дней. Ни один из них не был выкован до 1250 г., но в Риме есть прекрасный экземпляр, датируемый приблизительно 1280–1310 гг. Его нашли в Бозене, в башне; изделие настолько хорошо сохранилось, что вполне подходит для демонстрации методов создания вещей такого типа (рис. 129).

Шлем сделан из пяти пластин доброго железа, скрепленных тяжелыми железными заклепками с головками в форме сплюснутого конуса. Нижняя передняя пластина в центре уходит назад под острым углом и перекрывает нижнюю заднюю с каждой стороны. Спереди ее верхний край срезан приблизительно на полдюйма и образует нижнюю часть двух длинных прорезей для глаз. Язычок, идущий вверх от центра пластины, образует перегородку между этими двумя прорезями. Задняя пластина выгнута так, что образует полукруг. Верхняя передняя пластина выдается вперед так же, как и нижняя, так же перекрывает края верхней задней и также вырезана по нижнему краю, завершая форму прорезей. Две верхние пластины в результате образуют усеченный конус неправильной формы, который венчает еще одна пластина в форме овала, загнутые вниз края которой прикреплены расположенными через равные промежутки заклепками со всех сторон. На верхних пластинах просверлены четыре группы круглых дырочек, расположенных по диагонали спереди, с боков и сверху; они предназначены для шнурков, которыми крепится геральдический знак. Для дыхания на нижней передней пластине проделано по одиннадцать Т-образных отверстий с каждой стороны. На стыке верхней и нижней пластины справа у этого конкретного шлема видна выбоина от мощного удара, а слева – борозда, проделанная каким-то рубящим оружием или острием копья.

Как вы видите, шлем гораздо больше в длину, чем в ширину; он потерял цилиндрическую форму, присущую образцам из Библии Масейовски и изображениям на королевских и баронских печатях XIII в. Таким образом, передняя часть несколько отдалялась от лица, и вполне вероятно, что дополнительный вес, связанный с увеличением размера, компенсировался лучшей циркуляцией воздуха. Этот конкретный образец в нынешнем состоянии весит немного больше 5 фунтов; с обтяжкой и накладками эта цифра, вероятно, составляла около 6 фунтов. Самые ранние из сохранившихся шлемов были снабжены пересекающимися полосками металла, другие, более поздние, украшал крест с цветочным орнаментом на концах, нарисованный или выложенный золотой фольгой.

Иногда эти шлемы изображают доходящими до плеч и опирающимися на них, но в действительности основной вес приходился на голову; нижний край почти касался плеча, но недостаточно, чтобы мешать повороту головы. Вес шлема смягчала подкладка, которую изготавливали, прикрепляя вырезанные в виде серии треугольных клиньев ленты толстой кожи к ремню, горизонтально закрепленному вокруг внутренней части шлема теми же заклепками, которые держали верхние и нижние пластины. Иллюстрацией этого метода изготовления подкладки могут служить многочисленные изображения на надгробиях и шлем Черного принца из Кентерберийского собора, на котором еще сохранились фрагменты первоначальной отделки.

Кроме шлема, имелось еще несколько защитных приспособлений для головы, естественных или нет. Прежде всего, нельзя забывать о волосах – ведь в XIII в. еще не принято было коротко стричься. Волосы убирали под маленькую полотняную шапочку (иногда с обивкой), которая плотно прилегала к голове, причем два ее отворота закрывали уши и завязывались тесемками под подбородком. Ее называли подшлемником. В результате получалась довольно-таки заметных размеров мягкая прокладка, дополнительно смягчавшая пришедшийся в голову удар. Иногда сверху надевали маленькую, тесную стальную шапочку, а поверх всего этого накидывали кольчужный чепец. Бывало, что на этот чепец еще надевали нечто вроде свертка набивной материи наподобие головного убора зулусов; он должен был поддерживать шлем и сохранять нужное расстояние между ним и головой рыцаря. Многие предпочитали полагаться на эти защитные приспособления и сражались без шлемов – как сэр Эверард, который благодаря этой привычке в битве при Мансорахе лишился носа.

Во многих случаях при взгляде на мемориальные таблички и изображения рыцарей с гробниц их головы кажутся непропорционально большими и круглыми; это и из-за мягких толстых подшлемников под кольчужными чепцами, но в еще большей степени из-за массы связанных в пучок волос. Эти длинные локоны занимали приличное место, но здесь (что бывает редко) мода сообразовывалась со здравым смыслом: как-никак, но дополнительная защита в бою, да еще способная в мирное время так украсить внешность, что вряд ли было лишним.

Некоторые воины изображены с чепцами, Откинутыми на плечи (к примеру, как сэр Роберт де Септван на мемориальной доске в Кентской церкви); здесь ясно видны роскошные, тщательно уложенные кудри, положенные рыцарю.

Исландские хроники (и это довольно любопытно, если сравнивать с куда более известными летописями Англии и Франции) дают нам очень подробные описания полного вооружения рыцаря XIII в. В одной из таких хроник под названием «Speculum Regale» («Королевское зерцало») автор дает своему сыну наставления по части того, в чем может заключаться его воинский долг. При сражении пешим молодой человек должен был носить кольчугу или толстый «panzar» (доспехи, которые в более южных частях Европы называли «гамбезон» или «wambasium», – длинная туника в форме кольчуги, но изготовленная из толстого стеганого материала), крепкий щит или «buckler» (маленький круглый щит наподобие тех, которыми в древности пользовались викинги, но только меньше) и тяжелый меч. Для морских сражений, пишет этот человек, нет ничего лучше длинного копья и длинного гамбезона для защиты, доброго шлема или «hangandi stalhufur» на железной шапочке, значение этого словосочетания неизвестно. Возможно, здесь имелся в виду шлем с подвесными боковыми и задними пластинами, наподобие изделия из Венделя, а возможно – более модный вариант маленького шлема с простым забралом, который мы уже обсуждали выше. К этому он советует добавить широкий щит, однако не уточняет его формы; вероятно, для битвы на море лучше всего подошел бы круглый.

Наставления, касающиеся снаряжения всадника, менее поверхностны и дают полное представление о том, что считалось обычной одеждой для человека, отправляющегося на бой. «Пусть он носит свою одежду, – говорит рассказчик и далее пускается в подробности: – Во-первых, чулки из мягкого и хорошо сотканного полотна, которые должны доходить до ягодиц. Затем, поверх них, хорошие кольчужные чулки такой длины, чтобы их можно было прикрепить двойной завязкой (т. е. подвязками, идущими от пояса).

Затем пусть он наденет пару хороших штанов из крепкого полотна, к которым должны быть прикреплены наколенники из толстого железа, хорошо стянутые заклепками. На верхнюю часть тела вначале нужно надеть мягкую полотняную рубаху с набивкой, доходящую до середины бедер, затем хорошую защитную пластину для груди, доходящую до пояса; сверху добрую кольчугу и хороший гамбезон (та же самая рубаха, о которой говорилось выше), но без рукавов.

Пускай у него будет два меча – один на поясе, другой – у луки седла, и хороший кинжал. Должен быть еще и добрый шлем из надежной стали, снабженный всеми защитными приспособлениями для лица, и хороший толстый щит, закрывающий тело от шеи и, что очень важно, снабженный крепкой рукоятью. Наконец, пусть у него будет доброе и сильное копье из верной стали, с длинным древком».

Все это щедро проиллюстрировано рисунками в манускриптах и статуями XIII в. В Библии Масейовски, с помощью которой можно подтвердить чуть ли не любое высказывание (бесценный источник информации для историка), есть несколько рисунков, на которых мы видим, как надевают и снимают доспехи, ясно изображено все то, что так подробно разбирается в вышеописанном манускрипте.

 

Рис. 130. Ножной доспех из Апокалипсиса Тринити-колледжа с наколенником и зашнурованным сзади кольчужным чулком. 1230 г.

 

Отличие присутствует только в одном – в рукописи нет никаких полотняных штанов, снабженных наколенниками, а только нечто вроде трубообразных чулок с подбивкой, призванных защитить бедра. Эти исключительно практичные наколенники действительно использовались, хотя, по-видимому, не часто, еще в 1230 г. (доказательством служит кембриджский Апокалипсис из Тринити-колледжа, в котором, однако, их надевают безо всяких толстых штанов, а крепят непосредственно к кольчужным чулкам. В некоторых случаях это даже не чулки, а широкие полосы кольчужного полотна, придерживаемые завязанным сзади шнурком, рис. 130). Наколенники (в тогдашней Англии их называли «poleyn»), закрепленные на штанах («gamboised cuishes»), четко изображены на некоторых английских мемориальных досках, причем, возможно, самым лучшим экземпляром стоит считать доску сэра Роберта де Бюра в Эктонской церкви, Суффолк (1302 г.). Его штаны очень богато разукрашены, а крепления наколенников видны вполне ясно (рис. 131).

 

Рис. 131. С мемориальной доски сэра Роберта

 

В прошлом между специалистами, занимающимися изучением доспехов, часто возникал спор по поводу того, были ли эти предметы в начальный период своего существования металлическими или кожаными. По некоторым причинам многие придерживались того мнения, что их все же делали из кожи или «cuir bouilli» (очень крепкая субстанция; для ее приготовления кожу перед началом работы кипятили в воске), на основании того, что оружейнику XIII в. не под силу было бы выковать такое из железа. Зная, что те же самые люди уже более столетия умели изготовить шлем совершенной конической формы из одного листа металла, бессмысленно, по моему мнению, сомневаться в их способностях. Совершенно ясно, что сделать наколенники не сложнее, а проще, и мастера-кузнецы вполне могли справиться с этой задачей. Причем надо отметить, что это только логическое рассуждение, не принимающее в расчет реальных свидетельств, хотя таковые существуют.

Гамбезон, рекомендованный рассказчиком из описанного выше манускрипта в качестве альтернативы кольчуге в ходе пешего сражения, на самом деле чаще носили под ней, в качестве дополнительного защитного приспособления. Однако в манускриптах конца XIII в. (и в особенности в Библии Масейовски) не встречаются такие варианты ношения; ничего, кроме мягкой рубашки, возможно идентичной той части доспехов, которую иногда называют акетоном (стеганка), хотя, по всей вероятности, бесполезно в этом вопросе проводить какие-либо параллели, так как в описываемый период все названия были взаимозаменяемы, и мы часто видим, что гамбезоном и акетоном называют одну и ту же вещь. Рубахи, которые так четко изображены на рисунках к Библии Масейовски, возможно, были просто предметом одежды (к примеру, Чосер упоминает «а breke and eke a sherte» как необходимую для воина в доспехах нижнюю одежду).

 

Рис. 132. Статуя сэра Роберта Шурлэнда. Остров Шеппи. Прибл. 1330 г.

 

На статуях, созданных позднее 1270 г., нижний край гамбезона (или акетона) выглядывает из-под кольчуги; одна из них (статуя сэра Роберта де Шурлэнда из монастырской церкви на о. Шеппи, о которой я уже говорил в связи с кинжалами) превосходно иллюстрирует это, поскольку в его случае эта рубаха, украшенная гербами (не самого рыцаря, а его сюзерена, лорда сэра Уильяма де Лейбюрна, под чьими знаменами сэр Ричард сражался в Шотландии), надета поверх кольчуги вместо котты. Мы должны быть благодарны странностям этого рыцаря или скульптора, создавшего это изображение, так не похожее на другие и столь ясно демонстрирующее форму и конструкцию гамбезона (рис. 132).

Существует множество литературных и рисованных свидетельств тому, что гамбезон или акетон часто носили без кольчуги, в особенности когда сражение велось налегке, в пешем строю. Хотя рыцари из Библии Масейовски не носят их под кольчугой, большинство пехотинцев именно это и делали; иногда одежда была с длинными рукавами, иногда – с короткими, доходящими до запястья, но подол был до колен, так что кольчуга подчас заменяла целые доспехи. Понятно, что стеганая рубаха стоила значительно дешевле кольчуги, да и весила меньше – для пехотинцев, людей по определению незнатных и бедных (другие в этих войсках просто не служили), это был идеальный вариант.