Последствия насилия физического. Боевая психическая травма (военный синдром)

 

В предисловии к разделу о насилии можно повторить слова, приведенные в предисловии к разделу предыдущему. Выход из травматического опыта, рожденного в результате насилия, предполагает неугасание того, что мы можем назвать рефлексией. Чтобы травматическая домината могла быть перестроена и преодолена, человеку (хотя на первых порах так жить и больно) важно жить с открытыми глазами. Когда встает вопрос о том, чтобы пережить последствия насилия, одновременно встает и вопрос и о соблазне закрыть глаза (не только в физическом плане, но и в ментальной тоже).

«Закрыть глаза» можно, используя различные психотехники и психологические конструкции, которые на данный момент нет возможности рассмотреть подробно. Важно понимать, что, добровольно закрыв глаза, в отношении одного этапа своей жизни, человек будет вынужден и далее по жизни идти с закрытыми глазами (со всеми вытекающими последствиями). То есть что-то по жизни он перестанет улавливать, так как сделает добровольный вклад в изменение (деформацию?) своей системы восприятия: чтобы не чувствовать боль, он «обесточивает весь город, срывая рубильник вниз». Или: чтобы не чувствовать боль, вводит себя в измененное состояние сознания, находясь в котором он не сможет адекватное воспринимать дальнейшие события своей жизни.

См. например, четвертую часть цикла лекций «Остаться человеком…», пункт 18.5 «Выжить – с открытыми глазами. ОСВЕНЦИМ. Кристина Живульская и ее книга "Я пережила Освенцим"».

 

В этом «повторяющемся дне» Эрик Ломакс пробыл 30 лет. Эрик был военнослужащим, попавшим в плен к японцам во время Второй Мировой Войны. Японцы нашли у него зарисовку железной дороги, считавшейся секретной, и посчитали, что Эрик является частью агентурной сети. Их подозрения были подогреты тем, что у военнопленных было обнаружено радио, по которому они тайком узнавали последние новости с фронта. Тот факт, что радио было настроено лишь на прием данных, но никак – не на передачу, японцев ни в чем не убедил. Они начали пытать Эрика, поставив перед собой задачу получить от него информации о шпионской деятельности, которую он не вел.

После освобождения из плена, Эрик вернулся на родину. Его мучили кошмары, но он отказывался воспринимать их как серьезную угрозу и пытался делать вид, что прошлого не было и в помине. Тем не менее, семена, посеянные его мучителями, все же проросли. Семейная жизнь Эрик была отравлена этими всходами. «Во время ссор, – писал Эрик, – я оказывал сопротивление с поистине безграничным упрямством, словно по поводу и без повода мстил и кэмпэйтаю, и всем тем охранникам. … я продолжал сражаться, когда кругом уже давно царил мир».

В своем мире, ставшем черно-белым, он привык закапывать правду и собственную боль, надеясь, что эта боль рассосется. Он и его супруга не хотели, чтобы их отношения распались. Выражаясь своими словами, можно сказать, что доминанта, образовавшаяся во время претерпевания пыток, включалась и во время семейных разговоров. Во время допросов Эрик настраивал себя на то, чтобы не сдаваться, и этот же стиль поведения «включался» и во время обычных разговоров с супругой.

Такая точка зрения может быть подкреплена словами самого Эрика, который привел рефлексию одного специалиста на свою персону. Этот специалист отмечал в отношении Эрика, что ему «впервые попался пациент со столь непроницаемой физиономией, по которой невозможно прочитать мысли». Можно предположить, что доминанта, внешним выражением которой и стало нарастание на лицо этой маски сформировалась во время допросов.

Эрик не знал, что предпринять в создавшемся положении. Себя он видел типичным бывшим военнопленным, который, если и расскажет о прошлом, то только – «собратьям по несчастью». «Умалчивание превращается во вторую натуру, в щит, которым прикрываются от тех лет, и это вдвойне справедливо в случае жертвы пыток». Ему понадобилось проделать долгий путь, чтобы «взглянуть воспоминаниям в глаза».

 

Эрик отметил в своей книги участливое отношение к нему миссис Бамбер – директора «Медицинского фонда помощи жертвам пыток». Миссис Бамбер, писал он, «была воплощением участливой неторопливости, и как раз это-то произвело на меня самое глубокое впечатление. Словно у нее имелось бесконечно много времени, неограниченные запасы терпения и сострадания». Эрик был потрясен, впервые увидев, что его слова не должны утонуть в текучке повседневности, наконец-то он встретил человека, у которого нашлось на него время.

Хелен Бамбер, еще будучи юной девушкой, выслушивала ужасные рассказы заключенных концентрационных лагерей. Она поняла, «до чего важно дать людям выговориться, насколько могучей силой обладает искусство слушать другого человека».

Со временем Эрик узнал, что переводчик, чей голос звучал во время пыток, жив. Желая отомстить, Эрик отправляется на встречу с Нагасэ, – так звали переводчика. Нагасэ также мучали кошмары, он был охвачен внутренней пустотой, с которой он пытался бороться тем, что рассказывал о ошибках войны, участником которой он стал.

Прощать его Эрик был не намерен, у него созревал план мщения. Эрика упомянутый выше специалист призывал не зацикливаться на идеи убийства, ссылаясь на то, что «медицинская литература пестрит примерами того, как американские ветераны Вьетнама получают новые психологические травмы, столкнувшись с яркими напоминаниями о своем военном прошлом».

Во время встречи с Нагесэ Эрик не стал его убивать. Напротив, он зачитал ему заранее составленное сообщение, в котором извещал японца, что прощает его. После состоявшейся встречи он почувствовал, что «совершил нечто такое, о чем и мечтать не смел. Состоявшаяся встреча превратила Нагасэ из ненавистного врага, дружба с которым немыслима, в побратима». «Если бы, – писал Эрик. – лицо одного из моих мучителей так и осталось безымянным, если бы я не сумел увидеть, что за этим лицом тоже стоит разбитая жизнь, прошлое так и продолжало бы наносить мне бессмысленные визиты через кошмары. Я доказал самому себе, что недостаточно только лишь помнить, если это заставляет тебя зачерстветь в ненависти».

«Нельзя, чтобы ненависть была вечной», – этими словами Эрик ответил на сомнения своей супруги. Супруга во время посещения военного мемориала, указывая на количество могил спросила, правильно ли то, что они делают [прощая Нагасэ]? «Нельзя, чтобы ненависть была вечной», – реализацией этих слов на практике во время встречи к Нагасэ был перечеркнут травматический опыт с почти что сорокалетней историей.

Травматическая доминанта Эрика визуально представлена в фильме, созданном по одноименному роману. В доме Эрика была специальная комната, в которой он предавался воспоминаниям по принципу «я и мое горе». Доминанта росла, крепла и… перестала существовать, как только появилась, новая бодрая доминанта. Если этого исхода к конструктиву не происходит, то человек так и остается в капсуле вечно повторяющегося дня.

 

Слова о доминанте жизни, побеждающей иногда во мгновение ока всю долгую историю и всю колоссальной силы инерцию доминанты паталогической, можно усилить, приведя примеры упомянутые в третьей части статьи «Преодолеть отчуждение»[9] (отдельное название третьей части – «Прорыв скорлупы»).

Опыт в чем-то близкий опыту Эрика было дано пережить Юрию Шевчуку – лидеру группы ДДТ. Юрия во время войны в Чечне не пытали, с опытом Эрика история Юрия роднится тем, что обе истории можно включить в явление, которое называют военным синдромом (Боевая Психическая Травма).

Юрий поехал на войну в Чечню (1994 год), чтобы поддержать ребят. Он выступал перед военнослужащими, был с ними с ними, что называется, в их радости и горе. Вернулся он с войны другим человеком, и тому, что он там видел, он был не рад.

 

Однажды он ночью подписывал бойцам полка автографы на военных билетах: «Добра, удачи». Через некоторое время ему довелось увидеть стопку подписанных им «военников» – в крови, пробитые пулями.

После возращения с Чечни Юрий, по собственным словам, «бухал и плакал». Подстегнули вхождение в такой тип реакции также увиденные им в Москве контрастные войне картины: люди сидят в барах (а в Чечне людей убивают – «месиво»).

Друг Юрия, имевший опыт войны в Афганистане, вывез его в деревню, где и оставил его до выздоровления. Природа, лес, небо, весна… И наступила жажда серьезной любви, и он почувствовал, что спасение – в ней. Он написал песню «Любовь», не о войне, а о любви, и эта песня спасла его.

 

Примечательно, что во всех приведенных случаях мы видит расширение опыта, выход опыта из плоскости военной тематики. Здесь можно привести некий образ-аналогию, комментирующий дальнейшие мысли о расширении опыта.

Травматическое переживание вызывает к жизни травматическую доминанту. Доминанта – состояние нервной системы, вызываемое к жизни вследствие возбуждения «разрыхленного» очага в коре головного мозга. Этот очаг словно воронка – втягивает в водоворот и «поглощает» (подчиняет своему ритму) прочие площади коры головного мозга. Но если они будут укреплены (активированы по другому поводу), то сползанию их в «воронку» будет положена преграда.

Активация корковых площадей происходит, в том числе, во время внимательного чтения, когда мы пытаемся соотнести прочитанное с своей жизнью, во время реализации отношений, основанных на интересе к жизни ближнего. Если человек в своей жизни много читал, имел опыт сопереживания ближним, то у него активировано большее количество нейронов по сравнению с человеком, который был целиком и полностью, заточен на выполнение служебных обязанностей (например, военнослужащий, который кроме дисциплины и устава не хочет знать ни веры, ни культуры, ни ближних, ни того, что многие зовут эмпатией). Дополнительные площади коры головного мозга, активированные по поводу чтения и эмпатии, в случае столкновения с экстремальными обстоятельствами могут переключиться на решение новой задачи.

 

Неким комментарием к этой мысли могут послужить данные исследований, проведенных Джорданом Графманом. Этот исследователь в течении 20 лет служил в подразделении биомедицинских исследований Военно-воздушных сил США (имеет звание капитана). В частности, он исследовал проникающие ранения головы. Исследуя повреждения головы, он сталкивался с случаями, когда пулями или осколками повреждались лобные доли мозга, ответственные за координацию работу других частей мозга, за фокусировку сознания на главном моменте ситуации, за формирование целей и долгосрочных решений.

Графман хотел выяснить, какие фактор более всего влияют на процесс выздоровления после получения повреждения лобной доли. «Он обнаружил, что независимо от размера раны и местоположения повреждения уровень интеллекта человека служит очень важным фактором прогнозирования того, насколько хорошо он будет восстанавливать утраченные функции мозга. Обладание более высокими когнитивными способностями — «лишним» интеллектом — помогало мозгу лучше компенсировать тяжелую травму». Данные, собранные Графманом, позволяют предположить, что люди с высоким интеллектом способны реорганизовать свои когнитивные способности для поддержки поврежденных областей.

История Графмана о прочие подробности о исследованиях, проведенных им, приводятся в книге Нормана Дойджа «Пластичнность мозга», в главе 11. Примечательно, что эта глава называется – «Больше, чем сумма частей». Выше отмечалось, что попыется разрешить проблему травматического опыта, но при том остается в плоскости наличного образа жизни, то он может так и не достигнуть желаемой цели.

Он без конца проигрывает ситуацию на тренингах, читает книжки по психологии. Он пытается найти психологической концепцию, оперевшись на которую он обрел бы нечто типа математические формулы для разрешения собственной задача.

Но цель достигается там, где человек поднимается над собой прежним, приходит к тому, что «больше, чем сумма частей». Когда человек поднимается над собой прежним, создается новая конфигурация опыта, которая не схватывается, как принято говорить «рациональным дискурсом».

Тот, кто смотрит на свою жизнь с позиций христианства, помнит о Промысле Божием, о Священной Истории, прислушивается к совести, соотносит свою жизнь с Священным Писанием, – такой человек рассматривает ситуацию с б о льших углов зрения. В мыслительный процесс включено больше корковых площадей и, задействуя «мощности» этих площадей, человек может перестроить опыт паталогический, паталогическую доминанту.

 

В этом смысле актуальными видятся размышления академика Ухтомского о рефлексах. Рефлексы, как писал ученый, не являются на все 100% детерминированными реакциями на стимул, как принято было когда-то считать. «Природа наша делаема», то есть в формировании рефлексов проявляют себя творческие акты, творческое самосозидание «в широком биологическом, а тем самым и биолого-социальном смысле».

Учение о рефлексах не отменяет учение о наличии у человека нравственной свободы. Поведение организма определяется не только факторами, действующими в среде. Но и – доминантами, которые направляют поведение организма даже и вопреки тому требованию, которое складывается в окружающей среде. Между средой и организмом стоят доминанты организма (состояние его нервной системы). А их содержание определяется прошлым опытом. «Наши доминанты стоят между нами и реальностью. Каковы наши доминанты, таковы мы сами».

[Иными словами человек видит реальность сквозь призму прошлого опыта. Меняется внутреннее состояние человека, меняется и образ действительности, воспринимаемой им].

Основами поведения являются не инстинкты, а то, что создается над инстинктами. Так нравственность «может у человека приобрести черты инстинкта так же, как и пищевой, защитный, исследовательский инстинкты, инстинкт размножения»[10].

 

Подробнее см. в главе «Инстинкты и разум», в первой части статьи «Три силы: Цель жизни и развязавшееся стремление к игре (казино, гонки, игра по жизни)» [11].

 

Иными словами, внешняя среда может навязывать человеку определенные импульсы травматического характера, Включая их в собственную жизнь, человек может заложить предпосылки для появления рефлекторного реагирования по травматическому типу.

И, напротив, коль скоро человек начинает строить свою жизнь на основании нравственных ценностей, у него появляется такое качестве как стрессойчивость. Человек более устойчив, когда в его жизни есть вертикаль (кто я: к чему призван). Там вертикали нет, а если есть только горизонталь (сон, еда, работа), там человек – очень хрупок.

 

См. подробнее главу «Регрессия и исчезновение вертикали» в части 4.1 стати «Остаться человеком (часть 4.1): Офисы, мегаполисы и лагеря».

 

Если утрачивается что-то из линейки: сон, еда, работа, то у человека (если именно эта линейка составляет основу, базу жизни) не имеющего вертикали, из-под ног уходит почва. Чтобы не сломаться и остаться человеком необходимо было найти пути к поддержанию / восстановлению вертикали.

Так упомянутый Эрик Ломакс рассказывал, как в лагере военнопленных «по рукам ходили письма со страстными призывами к духовному подвигу. Так мы, – писал он, – поддерживали то лучшее, что было в нашей человеческой сути, и это помогало выживать. Я по-прежнему хотел учиться, расти и совершенствоваться» (хотя, конечно, как было отмечено выше, после нахождения в плену Эрик многие и многие годы жил под воздействием травматического переживания, все же можно отметить, что в каких-то частях своей жизни он пытался социализироваться, то есть травматический опыт не полностью засосал Эрика в свою воронку). Эти слова вызывают особенный интерес так, как они принадлежат офицеру, профессиональному военному. Уж он-то, казалось бы, имел все возможности сосредоточиться на «военных механизмах», если бы с их помощью открывалась бы перспектива преодолении боевой психологической травмы.

 

Или еще пример. Во время войны во Вьетнаме группа американских пилотов попала в плен (были сбиты). Отправляясь на боевое задание, они были убеждены, что снаряжены всем необходимым, чтобы выжить: шлемом, перчатками, ботинками со стальными носами, защитным летным костюмом и спасательным жилетом, предусмотрительно укомплектованным радио, компасом, ножом, сигнальными ракетами и мелкокалиберным огнестрельным оружием. «Но, после того как их сбили, все это у них отобрали. Если человек намерен выжить, его сила должна идти изнутри». Они знали, что, если и вернуться из плена на родину, их возвращение не будет значить ничего, «если они не будут верны себе и своим главным ценностям».

Рассказ о пилотах, приводимый в книге Дэна Кларка «Искусство значимости» сопровождается воспоминаниями о тюрьме Хоа Ло. В этой тюрьме пытали военнопленных и постоянно «всеми способами пытались принудить к предательству. Одни сидели в одиночных камерах, умирая от голода и болезней. Других запирали в ржавых железных клетках, в которых приходилось принимать неестественные позы».

Эти военнопленные прошли выпавшие на их долю невообразимые испытания благодаря самодисциплине. «Когда меня жестоко избивали, – рассказывал капитан Коффи, – ломали кости, промывали мозги и держали вдали от любимых, выстоять мне помогало не то, что было на мне, а то, что было внутри меня. Я выжил благодаря самодисциплине. Она придавала мне сил, чтобы слушать свою совесть, свою интуицию и сдержать данное мною слово защищать и представлять свою страну и свободы, в которые мы верим, мужественно жертвуя собой!»

 

Вопрос о интуиции – сложен. См. четвертую часть цикла лекций «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря», пункт 9.4. «История военнослужащего. Отличия вслушивания в себя в Православии от эзотерических практик. Переход за черту – катастрофа».

Данный раздел о военнослужащих дополняется сегментами, встроенными, в иные источники.

1. См. «Несколько слов о военнослужащих и их душевных травмах» в книге «Победить свое прошлое». Исповедь – начало новой жизни» [12].

2. О некоторых травмах военнослужащих см. в части 4.2 статьи «Остаться человеком: Офисы, мегаполисы, концлагеря», в главе «Расчеловечивание и попытка защититься от «Трех “Д”» [Дереализации, Деперсонализации, Депрессии] с помощью метафор и психологических конструкций». [13]

3. Историю ветерана, пережившего «Трех “Д”» см. в главе «Деперсонализация и дереализация. Скука» в первой части статьи «Преодоление игрового механизма (о игре в широком смысле слова)» [14].

4. См. всю часть 2.2 данной статьи (публикация запланирована на июнь 2020 года).