Маяковский среди рабочих мира

 был настолько свой, он – настолько они,

Что спокойно мог дымить на них

 английским табаком из английской трубки

 и сверкать на них черным лаком

Парижских башмаков и

Собственной парижской машины

Только радость: своему повезло

 и говорить рабочим «ты».

М. Цветаева

 

I.1. Эскиз первый.

Алексей Кузнецов – рабочий авангард

На «краю света»

Знакомство

 

 

 Владивосток. От Москвы до него лететь почти как до Нью-Йорка - десять часов. Выйдя из самолета, меня никто не встречал – только морозный ветер. Я отправилась искать автобус, который бы довез меня до города. Дверь автобусной станции, которую я с радостью обнаружила, вмерзла в обледеневшее крыльцо ровно настолько, что вовнутрь можно было войти только боком, причем, предварительно раздевшись. Но из этой полуоткрытой двери все-таки раздавались чьи-то женские голоса. Как они туда попали? Видимо, во внутрь мог войти только голос, а вот весь человек целиком - уже нет. А войти хотелось, т.к. мороз «кусался» уже изрядно, но автобусы так и не появлялись. Правда, рядом стояло много импортных частных машин (как потом выяснилось, это поддержанные автомобили из Японии, которые обходятся горожанам дешевле, чем «Жигули»), но попутчика никто не хотел брать.

Все устойчивее охватывало ощущение (оно потом повторялось), что Владивосток – это «конец света» и не только потому, что здесь в январские морозы действительно часто не было света (катастрофа с электроснабжением продолжалась), а день и ночь поменялись своими местами. Просто, многое из того, что составляет для большинства москвичей незыблемость основ столичной жизни, здесь за восемь тысяч километров сразу становилось картонным и неубедительным. «Авторитет» столицы, диктующей как жить всей стране – здесь «на краю света» сокращался как «шагреневая кожа», а зачастую казалось, что уже вообще нет никакой Москвы, а есть только этот суровый и замерзший город Владивосток. В нем я надеялась найти и встретиться с теми людьми, кто, пытаясь отстаивать права и достоинство рабочего человека, тем самым хоть как-то противостоял этому уродливому режиму, что сегодня господствует в России.

Не зная никого в городе, я решила ехать прямо на «Дальзавод», о событиях на котором я немного была наслышана.. Я понимала, что попасть на него мне будет очень непросто, впрочем, как на все протестные предприятия. Но данная ситуация была еще сложнее, т.к. завод относился к оборонной промышленности. И действительно, получение пропуска мне далось большим напряжением нервных усилий в борьбе между их (административным) скрытым, но упорным - «не пущать» - и моим настойчивым - «надо».

Вообще, попадание на протестные заводы, где администрация стоит в оппозиции к своим рабочим, и потому не очень жаждет видеть посторонних - это задача не из легких, если, конечно, вы не представитель власти или капитала. Уже само обсуждение с администрацией проблемы получения вами пропуска на завод чем-то похоже на проникновение иглы под кожу: и здесь и там по мере проникновения в суть дела (тела), вы чувствуете, как болезненно дергаются задетые нервы, кстати, не только администрации, но и ваши. Автор этих строк испытывал это на себе и не раз. Возникающая по этому поводу социальная нервозность администрации, в большей степени очевидная именно в начале переговоров, уже сама по себе достаточно красноречиво говорит о том какая в России нервная, агрессивная и в целом - стрессовая экономика. Впрочем, это закономерно - у криминального капитала всегда плохо и с нервами, и с психикой.

Но в то морозное утро «Дальзавод» я все-таки «взяла», хотя и с трудом – в руках я держала пропуск. А с героем «Дальзавода» я познакомилась не на заводе, где я была днем (как выяснилось – администрация его туда уже не пускала), а лишь вечером на одной из встреч с представителями местного отделения ВКПБ, которая немало помогала всем протестным трудовым коллективам города. Основной зачинщик акций солидарности с бастующими рабочими - первый секретарь ВКПБ Потапейко Виктор Николаевич, как раз и организовал эту встречу, на которой я рассказывала собравшимся о выступлениях рабочих в других регионах России, а потом уже сама слушала о происходящих событиях в Приморье. Встреча на редкость была толковой, полезной и теплой. И конечно же, основная организационная заслуга в этом была Виктора Потапейко. Открытый, не демагогичный, теоретически грамотный и критично мыслящий, он уже только этими качествами заметно отличался от политического стиля московского и питерского руководства своих единомышленников. Жизнь еще раз подтвердила правоту слов, что людей надо оценивать не по названиям и заслугам тех организаций, в которых они состоят, а по их личному участию в реальных и практических делах на благо выбранных ими идей.

И вот на этой встрече я как раз и познакомилась с героем данной истории. Помню, как в маленькую комнату, где собрались рабочие, вошел мужчина около 40 лет, высокий, крепкий с русыми волосами. Всей своей статью он походил на богатыря – героя русских сказок. Это был Алексей Кузнецов. Биография его лаконична: родился в Сибири, служил на флоте матросом, вернувшись после службы, закончил институт и стал работать инжене­ром – энергетиком. Алексей Кузнецов – человек слова, что означает «сказал = сделал». И действительно, все свои слова он всегда подкрепляет делом и поступком. Будучи человеком разносторонним, Алексей обладает еще достаточно редким качеством – умением спокойно организовать лю­дей на то или иное дело. И видимо эта способность наряду с его высоким профессионализмом позволили ему за достаточно короткий срок подняться до уровня одного из ведущих энергетиков завода.

Дальзавод

Но в полной мере все его достоинства, как этот ни странно проявились не столько в советские времена, сколько уже в усло­виях российского капитализма - «бессмысленного и беспощадного». Его история как профсоюзного лидера «Дальзавода» и борца за интересы рабочих началась с того момента, когда работникам завода перестали выплачивать заработанную плату в полном объеме и регулярно (от семи месяцев до двух лет). Алексей начал доби­ваться встречи рабочих с директором завода, а это дело непростое. Не зная как от­казать настойчивому профсоюзному лидеру, директор тогда сделал контр-предложение. «Хорошо, мы попытаемся решить этот вопрос, - сказал он, - но только пусть эти рабочие, за которых ты хлопочешь, сами придут ко мне». Спорить с этим было трудно, и Кузнецов пошел в цех за рабочими. Но они отказались идти к директору - так велик был их страх. А ведь директор как раз на это и рассчитывал. Своим решением он «убивал сразу двух зайцев»: во-первых, теперь у директора появлялось основание и далее не выплачивать рабочим зарплату, а, во-вто­рых, формально он вроде не виноват и более того - готов решать проблему.

Но если позиция директора вызывает возмущение, - говорил мне Алексей, то позиция таких рабочих - глубокую растерянность. Это до какой же степени велик страх, если рабочие, у которых администрация крадет их зарплату (а невыплата – это и есть кража), так и не сделали ни одного шага, чтобы изменить свою ситуацию. Но ведь отсутствие зарплаты – это постоянное недоедание, что особенно чувствительно в зимнее время, когда квартиры отапливаются слабо. 

А насколько в январе в домах было холодно, я могла судить уже хотя бы по тому, что в гости­нице, в которой я поначалу жила и которая отапливалась лучше, чем жилые дома, мне все же пришлось спать, не снимая с себя теплой шубы. И действительно, погода, при которой средняя температура зимой составляет 20-25 градусов и при этом сохраняется господство ветров при высокой влажности воздуха - такие условия рождают массу серьезных проблем, а порою становятся и вовсе жизненно опасными, когда происходит длительное отк­лючение электроэнергии (иногда и по 20 часов). Я сама бы­ла свидетелем митинга, который проходил в один из зимних дней и на котором люди стояли с таким плакатом - "Чу­байс, мы вышли на улицу погреться», а вот еще: «Наздратенко! Прекрати холодную войну со своим народом!» И если эта ситуация для меня была временной, то для людей, большинство из которых не очень здоровы, не очень сыты да еще с детьми - эти муки продолжались изо дня в день. 

Но если возвращаться к нашим рабочим, то мое глубокое убеждение, что страх большинства из них – это социально-психологический продукт трех эпох. С талинизм лишил человека социально-политической самостоятельности, брежневизм превратил этого социально-надломленного человека в частного человека, или попросту говоря – в мещанина, а ельцинизм (для которого убить человека, стрелять в парламент по живым людям из танков среди бела дня, да и просто начать войну со своим народом, как в Чечне – все это норма российской «демократии») просто физически запугал этого атомарного частного человека.

Тем не менее, Кузнецов по решению цехового профсоюзного комитета организовал четыре акции отказа от работы в связи с невыплатой зарплаты. Более того, в знак протеста против политики заводской администрации, он вместе со своими активистами ор­ганизовал акцию, в соответствии с которой все работники энергетического цеха № 36 вышли на свои рабочие места, но к рабо­те не приступили. Сразу прибежало взволнованное начальство, но их беспокоили не проблемы жизнедеятельности завода. Вовсе нет, ибо в состоянии бездействия это предп­риятие находилось уже давно: многие основные цеха либо сов­сем не работали, либо были загружены на одну треть.

В действительности, админист­рацию беспокоило другое: созданные ею не­посредственно на территории завода более десятка фирм, кото­рыми заправляли их прямые родственники, оказались без элект­роснабжения. Надо сказать, что именно создание этих фирм, куда и стали перекачиваться основные средства "Дальзавода" как раз и стало основной причиной истощения, а в конечном итоге – и полного развала предприятия. Причем, если бы эти фирмы были хотя бы производственными. Но их основная "деятельность" была связана со спекулятивной распродажей заводского оборудования, содер­жащего цветные металлы. Спекулятивная распродажа ресурсов, а не производство - вот что является характерной чертой деятельности новых российских «промышленников», находящихся в тесном союзе с криминальным капиталом.

И "Дальзавод" - здесь не исключение. Вот почему Кузнецов и его товарищи, выступая против политики ад­министрации, реально разорившей завод, пошли на отключение всех этих паразитических фирм от электроснабжения, в результате чего перестали работать все их компьютеры. После этого разъяренная администрация завода сразу примчалась в энергетический цех, требуя подать электроэнергию. "По­жалуйста, включайте" - ответили им рабочие. Но начальство, будучи безграмотным в этих вопросах, оказалось бессильным в этой ситуации. После пары не удачных попыток оно в бешенстве покинуло цех, оставляя угрозы в адрес председателя цехового комитета профсоюза Кузнецова Алексея. Пример борющегося цеха № 36 стал заразителен. Начались волнения в других подразделениях завода: в 4-ом (кузнечном) и 42-ом (плавцехе).

Алексей вместе со своими товарищами сумел добиться от директора частичной вып­латы задолженности по заработной плате. Но за это рабочим пришлось заплатить и не мало. В дни забастовки администрация предпринимала методы запугивания и угроз, чтобы сломать людей и сломить их к штрейкбрехерству. В результате такого психического давления у одного пожилого работника случился сердечный приступ, от которого он вскоре скончался в больнице. И конечно же, сразу началась волна репрессий по отношению к Кузнецову и его трем товарищам. Администрация издала приказ об их увольнении, более того, она подала на Алексея в суд.

Поединок

 Но Алексей не растерялся. Он сам стал готовиться к судам: купил книги по правовым вопросам, засел за тщательное изучение КЗО­Та - ведь у рабочих, как правило, нет своих юристов. Специа­листы – правовики сегодня, как правило, стараются обслуживать капитал, и потому почти все устремлены на то, чтобы выгодно продать себя на рынке экономических и политических услуг. А что касается оказания юридической помощи бастующим рабочим, то здесь, к великому сожалению, большинство юристов соот­ветствуют известному высказыванию: «Есть ли в России честные юристы? Конечно, есть. Но они стоят дороже».

Вот почему Алексей серьезно засел за книги, чтобы основательно изучить все новые понятия, статьи кодексов. Изучением материалов приходилось заниматься даже по ночам. Се­годня профсоюзные и рабочие активисты, оставшись реально без своих юристов, вынуждены сами самостоятельно осваивать эти знания и всю эту правовую казуистику. Причем, это касается вопросов не только права, но и экономики, психологии, социальной проблематики. Но весь это штурм юриспруден­ции не оказался для Алексея напрасным. Свой первый суд он выиграл, и это было его большой личной заслугой. Убедительность аргументов, грамотная форма их подачи, корректное поведение на суде и главное - моральное превосходство Алексея Кузнецова - все это позволи­ло одержать победу на суде, став одновременно и нравствен­ным вызовом, и пощечиной всем этим продажным служителям Фемиды. И эта победа была тем более ценна и убедительна, что судебный процесс происходил не где-нибудь, а во Владивостоке, отличающимся особым произволом местных властей. В поддержку активистов «Дальзавода» стали приходить телеграммы солидарности от трудовых коллективов таких городов как Магадан, Чита, Пермь, Тула.

Центр в поддержку рабочего движе­ния при общественно-политическом движении "Альтернативы" (координатор - профессор А.Бузгалин) регулярно издавая свой рабочий бюллетень для активистов протестного движения, в одном из них даже специально опубликовал стенограмму выступления Алексея Кузнецова на этом суде. Мы посчитали, что, во-первых, это уже исторический документ рабочего движения в постсоветской России. А, во-вторых, речь Кузнецова на суде - это просто мето­дика того, как можно и как нужно защищать свои интересы в российских судах.

Но этот успех Алексея разозлил заводскую администрацию еще сильнее. Проиграв свое дело против Кузнецова, она не могла не выполнить решение суда, но в тоже время хотела любой ценой избавиться от него. И поэтому она приняла такое решение: с одной стороны, восстановить Кузнецова на своем рабочем месте, ибо это было решение суда, а, с другой - на завод к рабочим его все-таки не пускать. Для этого она развесила на всех проходных завода его фотографию с надписью "На завод не пускать". Такой прием с фотографиями обычно применяют, когда разыскивают уголовного преступника. Правда, такой метод еще использовали фашисты во время Второй мировой войны, пытаясь найти партизан.

Тем не менее, на следующий день после суда Алексей Кузнецов утром идет на завод, но на проходной его останавливают охранники. «На тер­риторию завода идти нельзя. Не велено пускать» - говорят они ему. Между охранниками и Алексеем завязывается разговор. Не очень понимая, в чем суть дела, они из любопытства пытаются узнать почему его - специалиста такого высокого класса, непьющего, спокойного, вежливого в общении с товарищами, более того, пользующегося среди них авторитетом - тем не менее, на завод не пускают. Между Кузнецовым и охранниками завязывается разговор, из которо­го они с удивлением для себя узнают, что оказывается, он пострадал только за то, что помог своим товарищам получить честно заработанные своим трудом деньги.

Узнав об этом, охранники попросили Алексея рассказать, как же это он сумел "выбить" из начальства зара­ботную плату, которую им тоже постоянно задерживают. «Хорошо, - сказал Алексей - я готов Вам помочь, только не здесь же – прямо в дверях проходной». Охранники согласились, что надо поговорить, но как-то по-человечески и постарались незаметно для чужих глаз пропустить Алексея на завод в свою служебную комнату. Разговор был долгим, ибо Алексей говорил не только о заработной плате, но и о проблеме самоорганизации рабочих в целом, без чего нельзя добиться даже маленького успеха.

Но все же, кто-то заметил эту встречу, и уже на следующий день об этом было донесено начальству. Через два дня эти двое охранников были уволены с завода. Вот так они расплатились за свое право на информацию. Больше Алексея на завод не пускали. Но это не остановило его. Он продолжал вести свою профсоюзную борьбу, встречаясь со своими товарища­ми, но уже в помещении заводского профсоюза, который вынесен за территорию завода. Более того, уже дома он начинает издавать на своем личном компьютере  (и что очень важно – регулярно) информационный бюллетень, ставший альтернативой официальной заводской газете «Авангард», находящейся под контролем дирекции завода. В них он давал информацию не только о всех решениях городских и краевых властей, касающихся вопросов настоящего и будущего завода, но и о протестных событиях на других предприятиях Владивостока.

И уже эти размноженные информационные бюллетени его товарищи проносили на завод в столовую и незаметно оставляли на сто­ле, к которому рабочие подходили за вилками и ложками. Кто не боялся - забирал информационный листок, а кто боялся – узнавал от товарищей, но в любом случае информация расходилась по заводу.

Несмотря на то, что Кузнецова не пускали на завод, он, тем не менее, продолжал через суды выбивать задолженность по заработной плате своим товарищам. За все это время он сумел выиграть не много - не мало, а еще пять судов! Но чем ярче был личный успех Кузнецова и чем значительнее становился его авторитет на заводе, тем сильнее он превращался в личного врага заводской администрации. К этому времени Алексей Кузнецов был включен в региональный список кандидатов в депутаты Государственной Думы от избирательного блока № 7 «Коммунисты, трудящиеся России – за Советский Союз». Вот, кому бы понадобилась депутатская неприкосновенность, в отличие от полукриминальных «авторитетов».

 Понимая, что этого, уже известного даже в рамках города профсоюзного лидера нельзя купить, хотя такие попытки были, администрация начала исполь­зовать по отношению к нему приемы психического давления. В частности, она пыталась запугивать рядовых работни­ков завода, чтобы они избегали общения с Кузнецовым. Администрация стремилась создать вокруг него вакуум. Если администрация видела, что кто-то общается с Кузнецовым - это верный знак того, что по отношению к заподозренному начнутся пресле­дования, а в условиях сокращения он – верный кандидат на увольнение.

Цена победы

Вот почему в одном из ночных разговоров Алексей мне с горечью сказал: "А вы знаете, иногда идя по улице, я вижу, как идущий мне навстречу рабочий начинает спешно переходить на другую сторону улицы. Пытаясь встряхнуть от страха своих рабочих, я начал ходить по их домам и разговаривать с их же­нами. Оказывается, что они более смелые, чем их мужья ".

 Слушая все это, я думала, что протестное движение, уже в силу своих моральных основ является альтернативным. И действительно, рабочий как никто другой (слу­жащий или интеллигент) оказывается в положении очень жесткой нравственной альтернативы: либо он солидаризируется со сво­ими профсоюзными и рабочими активистами, которые защищают права человека труда, либо он их просто предает.

 В стороне стоять не получится - третьей позиции нет. Но не смотря ни на что, Кузнецов продолжал свою профсоюзную борьбу. Здесь необходимо сказать об одной важной детали: Куз­нецов являлся не освобожденным профсоюзным лидером, т.е. зара­ботную плату он имел только за свою работу в качестве инженера – энергетика. А всю свою профсоюзную работу он выполнял на общественной основе, не получая за это никаких денег, более того, часто даже наоборот выкладывая из своего собственного кошелька.

 О важности этого момента Александр Бузгалин говорит постоянно на организуемых нашим Центром семинарах с рабочими и профсоюзными лидерами. И деятельность Алексея Кузнецова подтвердила эту непростую истину. Будучи освобожденным профсоюзным активистом, он не имел никаких материальных стимулов в отношении своего ли­дерства. Наоборот, у него были все основания расстаться со своей профсоюзной деятельностью, ибо для этого надо было постоянно тратить не только время, силы, нервы, но и деньги.

Насчет денег стоит сказать особо. Администрация, вопреки своему собственному желанию восстановив Алексея на рабочем месте после того, как он выиграл дело в суде, решила применить к нему экономический прессинг: она назначила ему самый маленький по заводу оклад, да и то, выплачивая его частично. Это делалось специально. А ведь Алексей являлся специалистом высочайшего класса, талантливым профессионалом. Здесь надо сказать, что в советские времена на оборон­ные предприятия кадровый отбор был очень строгим: на них, как правило, брали специалистов высоко квалифицированных, очень толковых и способных.

Сегодня политика директоров ориентирована на прямо противоположные интересы: на выдавливание с предприятий наиболее талантливых, наиболее квалифицированных и толковых специалистов. И это в очередной раз подтверждает, что вовсе не на производственные задачи ориентирована их политика, если они так поступают со своими кадрами.

А если вернуться к нашему герою, то про него можно смело сказать, что при тех условиях, которые ему были созданы на «Дальзаводе» оставаться на нем и далее у него не было никаких стимулов. Здравый смысл диктовал одно – надо уходить. Оставаться в качестве профсоюзного лидера? «А зачем эта лишняя головная боль, когда все равно ничего не изменишь?» А оставаться в качестве специалиста – «так с такими «мозгами» всегда можно найти денежную работу даже в условиях конкуренции». Так видимо, рассуждала администрация про Алексея Кузнецова с позиции здравого смысла. И действительно, заводская власть сделала все, чтобы у Алексея возникло сильное желание уйти с этого завода и как можно скорее. Все было против него.

Но ни на того напали. Алексей опрокинул позицию здравого смысла, которую, кстати, очень любят либералы и которая, по большому счету, всегда проигрышна. Он поступил по-другому: он нашел себе рабо­ту грузчика, чтобы хоть как-то кормить семью и учить дочь-старшекласницу, которая, выиграв несколько международных научных олим­пиад для школьников, подавала большие надежды и собиралась дальше серьезно учиться.

 Так что, Алек­сей не только не бросил свою профсоюзную борьбу, но и стал специально зарабатывать, причем, черной работой буквально (работу грузчика трудно назвать чистой и я помню его руки с темными складками) на то, чтобы иметь возможность эту борьбу продолжить. Так что вопреки вульгарному здравому смыслу Кузнецов не только не бросил профсоюзную борьбу, но с тал специально зарабатывать на … (не только хлеб ) возможность продолжить свою борьбу, но уже не только за интересы рабочих, но и за сохранение завода, который разворовывался прямо на их глазах.

Администрация, понимала, что Кузнецова купить нельзя, скомпрометировать нельзя, выгнать окончатель­но с завода нельзя, Тогда она решила попробовать придраться к нему уже с другой стороны, чтобы парализовать его общественную активность. Кстати, в практике борьбы с профсоюзными лидерами представители российского капитала и власти почти всегда используют подлые методы: это и постоянные телефонные, а зачастую и просто прямые запугивания активистов и их родственников; это калечение и убийство собак; это и неожиданные нападения с избиениями или переломами; это и незаконные аресты.

Но по отношению к Кузнецову заводская администрация, исчерпав к нему все возможные приемы воздействия и убедившись в собственном бессилии, решила «давить» его посредством ГАИ. А что? Я не знаю как в других странах, а в «демократической» России и ГАИ может быть карательным органом. Почему бы и нет? Безосновательное лишение водительских прав, арест машины и многое другое – все сгодится для такого дела, тем более, что машина у Алексея была.

Здесь надо сказать, что вопрос личного транспорта для жителей Владивостока очень актуален и потому многие из них обзаводятся старыми подержанными японскими машинами. Поэтому, глядя на проезжий транспорт, можно подумать, что ты в Японии двадцатилетней давности. И причина этого – вовсе не рост уровня благосос­тояния горожан, а монополизация энергетической системы Чу­байсом, в результате которой Дальний Восток особенно в зим­ний период оказывается без электричества.

Как все приморские города, Владивосток очень растянут вдоль побережья и потому без машины здесь крайне неудобно. Общественный транспорт, столь популярный в советские времена, сегодня стал не­надежным средством передвижения. Перемещаясь по городу на трамваях (они более доступны, чем автобусы), я часто оказывалась в ситуации, когда подача электричества вдруг прекращалась, и трамвай замирал-замерзал на рельсах.

 Такие вынужденные остановки могли длиться от 20 до 40 минут и более. Но самое плохое во всем этом – это невозможность прогнозирования ситуации на этот счет: то ли оставаться в замерзшем трамвае и ждать когда он пойдет, то ли идти пешком. Но если я еще могла позволить себе опоздать, рискуя потерять то, чем никогда не обладала, т.е. потерять репутацию пунктуального человека, то человек, работающий на заводе, такое себе поз­волить себе уже не мог.

Вот почему машина во Владивостоке при всей дорого­визне бензина, важна не как роскошь, а как средство выживания. И именно поэтому администрация «Дальзавода», фактически отняв у Кузнецова заработную плату, теперь решила лишить его еще и машины. И надо сказать, что ей это удалось. Только ей не удалось одного - испугать Алексея. Он по-прежнему со своими товарищами продолжал вести профсоюзную борьбу.

 

Затаенное

 

Поездив по разным городам и заводам (от Выборга до Вла­дивостока, от Питера до Севастополя) моей страны (страны, которая для меня сегодня не имеет имени: называть ее "СССР" нельзя, т.к. его уже больше 10 лет нет, а "Россией" - не хочет­ся, не выговаривается, т.к. это имя - продукт распада), а также разговаривая с людьми на заводах,  на станциях, в поез­дах, в гостях - почти всегда, как только разговор становится более откровенным, нельзя не увидеть в них глубоко затаившегося гнева против сегодняшнего режима. Этот гнев как спрессованная энергия невыраженного чувства оскорбленного достоинства за себя, за страну, за свою прошлую историю; страха перед будущим, горечиза постыдную безответность и беспомощность перед криминальным режимом, перед войной в Чеч­не, уже давно ставшей циничным бизнесом, где на входе тела чеченских и русских солдат, детей, женщин, а на выходе чьи-то конкретные деньги - темный и опасный сплав всех этих чувств се­годня густо разлит по человеческим душам.

Экономисты говорят, что сегодня многие процессы приняли необратимый характер. Видимо, то же самое можно сказать и про этот гнев, который, на мой взгляд, уже нельзя растворить ника­кими подачками и никаким заигрыванием властей с народом. Глубинное недовольство, как и экономический кризис также приобрело необратимый характер. И что из этого будет - я не берусь говорить.

Я только до сих пор не могу забыть, что мне сказали молодые безработные рыбаки январским вечером во Владивостоке, торгующие на улице замерзшей рыбой - это то что им удалось поймать, сидя по несколько часов на морозе: "Ну, что рыболовецкого флота у нас нет - продали, но у нас и моря нет - все квоты на ловлю рыбы тоже продали. Вот что нам сейчас делать? Чем кормить своих детей? А нас таких здесь не сотня и не две. Хоть бы война гражданская что-ли началась, я бы тогда знал, что делать. Слава богу, воевать умею, как никак прошел войну в Афгане. Ладно, мы уже пожили (как потом выяснилось ему только 42 год), а вот дети как наши будут жить- не знаю, боюсь думать».

Я тогда спросила, а какое событие было для него самым счастли­вым. Отпив несколько глотков водки прямо из бутылки (для не­го, ловящего рыбу несколько часов на морозе, а потом еще и продающего ее также на морозе, водка - не только еда, но еще и средство, чтобы не замерзнуть), аккуратно вытерев рот рукой, широко заулыбался – «Да, это несколько дней, что мы были с женой после свадьбы».

Владимир оказался самым открытым и смелым, остальные рядом стоящие, слушали его с улыбкой, испытующе и ук­радкой смотря на меня. На лицах этих безработных рыбаков, отогревающихся от общего разговора, начали оживать в об­щем-то молодые глаза, какая-то детская наивность; в разговор пошли шутки. Уходить от них не хотелось. На прощание, когда уже совсем стало темно (в округе светилось лишь несколько фонарей и это в центре Владивостока) мы сфотографировались моей "мыльницей". Каким же было мое огорчение, когда уже в Москве я узнала, что эти фотографии не получились, но пленку все равно храню.

 

 

Алексей

Приближался день моего отъезда из Владивостока. К этому моменту, хотя усталость была чертовская, я чувствовала, что здесь мною прожит какой-то плотный и нужный (может быть, не только для меня) кусок жизни, общей со всеми с кем я общалась. А их было немало: с утра до вечера встречи с профсоюзными лидерами, активистами и рабочими на предприятиях, изучение документов, а вечерами – лекции и беседы с теми, кто оказывал поддержку протестным коллективам.

И уже совсем поздно вечером, после одиннадцати часов и до глубокой ночи, согреваясь горячим чаем, мы втроем (Галина Ивановна – одна из местных левых активисток, забравшая меня к себе жить, Алексей и я) долго разговаривали, пытаясь разобраться во многом. Речь шла не только о ситуации на "Дальзаводе». Я рассказывала о других протестных предприятиях, и что в связи с этим делаем мы – ученые из «Альтернатив». С большим интересом и удивлением (неужели это правда?) они слушали мой рассказ о том, что делают наши товарищи - левые стран Балканского полуострова, Западной Европы, Америки и т. д.

Но даже, когда Алексей уходил, долго не засыпалось от сильных впечатлений, тревожных мыслей, вопросов, что и как нужно делать дальше. Думалось обо всех сразу и о каждом по отдельности, с кем я встречалась в эти дни на предприятиях, с кем стояла в промерзших трамваях и кого видела за его окнами. И думалось, что же нужно, чтобы все эти люди труда,      стряхнув с себя этот обветшалый, уродливый, бесчеловечный и не талантливый мир, наконец-то объединились бы в такое МЫ, которое начнет творить историю и заявит себя в культуре радостью новых отношений между людьми. Да, конечно, в этом новом мире тоже будут и трудности, и страдания, но не те, которые оскорбляют и унижают человека как это есть сегодня, а те страдания, которые неизбежно сопровождают любое созидание, в том числе, и новой жизни. 

И, конечно же, Алексей и был одним из тех, кто со своими товарищами как раз и делает не только социальный, но и культурный вызов жалкой российской реальности. Надо сказать, что Алексей был интересен мне не только как человек поступка, но и как личность: широтой своего мировоззрения, отсутствием догматизма любого рода, способностью диалектически рассуж­дать на достаточно сложные темы.

Как человек глубокий и имеющий самостоятельную позицию, он умеет спокойно выслушать противоположное мнение. Алексей обладает чрезвычайно редким (даже для людей науки) качеством: обнаруженную у собеседника в ходе разговора противоречивость взглядов, он объясняет противоречивой природой самой реальности, а вовсе не пытается усматривать в этом вражеский умысел, скрытую недоговоренность или хитрость собеседника. А ведь именно таким подходом страдает сегодня большинство российских левых, независимо от возраста.

Или, выражаясь по-другому, у Алексея отсутствовал такой феномен, как «сталинизм мышления», понимая под этим не столько любовь к товарищу Сталину и его политическим методам, сколько такой подход, при котором законы исторического развития сводятся к мистической силе тех или иных супер-персон. А кого в этом смысле имеют в виду: бога, царя, генерального секретаря или президента - в данном случае это уже не столь важно. Не случайно, для интеллектуальных сталинистов (если брать в расчет их реальный подход, а не то как они себя называют) ход истории определяетсся не развитием общественных противоречий, а силой того или иного заговора. И тому примеров немало: от российских сталинистов (с их «жидо-массонским заговором») до либералов (для которых Ленин – немецкий шпион, а вся Октябрьская революция – заговор кучки авантюристов- большевиков).

К сожалению, этим интеллектуальным сталинизмом в значительной степени страдает и большинство современных троцкистов, не умеющих мыслить противоречиями, что, на мой взгляд, является одной из наиболее серьезных методологических проблем левых. И, как один из характерных признаков этого: большинство современных левых, как в России, так и на Западе скорее предпочтут говорить и спорить по поводу того, что сказал Сталин Троцкому и что из этого вышло, чем анализировать те современные проблемы и противоречия, которые, не смотря уже на другой виток истории и уже в отсутствии «отца всех народов», тем не менее, порождают сталинизм, хотя и в новых формах.

Интеллектуальным сталинизмом заражены и российские либералы. С утра до ночи их СМИ передают, что Чубайс сказал президенту, а Путин - Бушу, а вот каково реальное мнение и состояние общества - это уже для них уже не интересно… пока …Пока такие события как протестные выступления рабочих в России или – Всемирный форум в Порту-Аллегри не заставляют их так или обращать свой слух в сторону общества. Но об этом они предпочитают молчать. Тогда об этом говорить должны мы.

Утром мой самолет поднялся в морозный воздух. Десять часов полета. Впереди - Москва. Позади – Владивосток. Увижусь ли со своими вновь обретенными товарищами снова? Теперь нас разделяет страна, когда-то объединяющая людей не только СССР, но и всего мира. Но все равно - мы уже знаем друг о друге. И это уже немало.

 

I.2. Эскиз второй.

Трагедия таланта

(Выборгский целлюлозно-бумажный комбинат)