История исследований проблемы эмпатии

В последние годы термин «Эмпатия» получил широкое распространение в отечественной психологической литературе, однако до сего времени в обыденной речи (а также в универсальных словарях русского языка) отсутствует. Заимствован из английского языка, где бытует сравнительно давно (англ. — empathy). В данном случае, как и в большинстве подобных, это заимствование представляется терминологическим излишеством, наивной данью западничеству, поскольку содержание понятия эмпатия вполне исчерпывающе передается русским словом сопереживание.

В большинстве отечественных публикаций, в которых вводится данное понятие, имеются ссылки на К. Роджерса, которому нередко и приписывается его авторство. В самом деле, в концепции Роджерса понятию эмпатия принадлежит ключевая роль, и именно благодаря Роджерсу произошло его внедрение в отечественную психологическую терминологию в конце 80-х, когда попытки заполнить вдруг возникший идеологический вакуум вызвали к жизни культ гуманистической психологии.

Однако термин изобретен не Роджерсом — в словарях английского языка слово эмпатия впервые появилось в 1912 году. В английскую психологическую терминологию слово попало еще раньше благодаря Э. Титченеру, который подыскал его как английский эквивалент немецкому понятию Еinfuhlung (вчувствование), имевшему еще более давнюю историю. Характерно, что в немецком языке для обозначения данного явления по сей день используется традиционная немецкая форма — Еinfuhlung, именно это слово родного языка немцы употребляют, говоря об эмпатии.

Первая концепция эмпатии сформулирована в 1885 году немецким психологом Теодором Липпсом (1851—1914). Ее он рассматривал в качестве особого психического акта, при котором человек, воспринимая предмет, проецирует на него свое эмоциональное состояние, испытывая при этом позитивные или негативные эстетические переживания (в работах Липпса в первую очередь шла речь о восприятии произведений изобразительного искусства, архитектуры и пр.). По мнению Липпса, соответствующие эстетические переживания не столько пробуждаются художественным творением, сколько привносятся в него.

Так, при восприятии неодушевленных форм (например, архитектурных построек) появляется ощущение, что они полны внутренней жизни («мрачный дом», «веселый фасад» и т.п.). Этим объясняются, в частности, некоторые геометрические иллюзии — например, вертикальная линия воспринимается более длинной, чем в действительности, поскольку наблюдатель ощущает себя как бы вытягивающимся вверх.

Идеи о вчувствовании субъекта в линейные и пространственные формы впоследствии были развиты в различных работах по психологии искусства.

Понятие эмпатии выступило также одним из важнейших в «понимающей психологии» Вильгельма Дильтея (1833—1911). Способность к эмпатии Дильтей рассматривал как условие понимания культурно-исторической, человеческой реальности. Различные феномены культуры возникают из «живого целого человеческой души», поэтому и их понимание, по Дильтею, — это не концептуализация, а проникновение, как бы перенесение себя в целостное душевное состояние другого и его реконструкция на основе эмпатии. Заметим, что эта трактовка относится к 1894 году.

Наиболее близкое к современному понятие эмпатии было сформулировано
З. Фрейдом. Он никогда не уделял проблеме эмпатии особого внимания и не посвятил ей отдельного исследования. Однако, как подчеркивают Лернер и Немировски (1989), Фрейд вполне осознавал важность той роли, которую эмпатия играет в процессе психоаналитического лечения. Например, когда в работе 1913 года "К введению в психотерапию" возникает вопрос о том, с какого момента должна начинаться интерпретация, он особо подчеркивает, что аналитику никогда не следует прибегать к истолкованию до того, как пациент разовьет перенос и установится раппорт. Далее он говорит, что установившаяся связь может ослабевать: "Можно, понятно, лишиться этого первого успеха, если с самого начала вместо позиции сочувственного понимания аналитик займет какую-то другую, например - морализаторскую…" (1912). Стрэчи, переводя статью на английский язык, предпочел использовать понятие "сочувственное понимание" (sympathetic understanding), и чтобы терминологическая путаница не исказила смысла самой концепции, еще раз подчеркну - Фрейд здесь говорит именно о " Einfьhlung ", то есть - об эмпатии.

Стоит вспомнить и о том, что в работе 1905 года "Остроумие и его отношение к бессознательному" Фрейд достаточно часто использует слово "эмпатия" для обозначения понимания, возникающего у двух людей, обменивающихся шуткой. В своей работе Фрейд указывал: «Мы учитываем психическое состояние пациента, ставим себя в это состояние и стараемся понять его, сравнивая со своим собственным». Фрейд говорит, что "желающий понять" человек ставит себя на место другого, и таким образом происходит реализация психической энергии, разрядка ее в смехе. В работе "Остроумие и его отношение к бессознательному" Фрейд часто подчеркивает, что комичным нам кажется человек, одолеваемый противоречием между высоко духовными интересами и телесными отправлениями. Этот эффект, говорит Фрейд (1905), связан с эмпатией, поскольку ситуация кажется нам комичной только до тех пор, пока в ней находимся не мы сами, а другой человек. В случае, когда подобная ситуация затрагивает нас непосредственно, она создает не комический, а удручающий эффект. В данном случае Фрейд использовал понятие "эмпатия" не для обозначения способа понять другого человека, а как меру различия между Я человека и другими людьми.

В 7 разделе работы "Психология масс и анализ Я", озаглавленном "Идентификация", Фрейд указывает на особое значение эмпатии, говоря, что она "…играет важнейшую роль в понимании того в других людях, что изначально чуждо нашему Я".

После Фрейда многие аналитики предпринимали попытки разработать понятие "эмпатия", однако мало кто проникался к этой теме столь глубоким интересом, как Ференци. Его знаменитое эссе "Гибкость психоаналитической техники" (1928) можно назвать наиболее оригинальным и глубоким исследованием в данной области. Ференци, в зените своего гения, продемонстрировал потрясающий баланс артистичности и научности в психоанализе. В то время он был на середине пути от активной техники к нео-катарсису, в точке равновесия двух страстей, которые позднее совершенно сбили его с верного пути. Это был Ференци, который только что опубликовал статью, посвященную проблеме завершения анализа (1927), где отстаивал право аналитика на желание быть действительно глубоко проанализированным; Ференци, глубоко понимавший и успешно применявший на практике психоаналитический метод и технику; Ференци, которому, по мнению Фрейда, не было равных.

Исходным пунктом размышлений, изложенных в работе "Гибкость психоаналитической техники", является научная природа психоанализа, представляющего собой доступное передаче знание. Каждый человек, подвергшийся достаточно глубокому анализу и ознакомившийся с принципами психоаналитической техники, способен достаточно успешно практиковать психоанализ - писал Ференци. Однако в этой схеме всегда имеется некоторый личный компонент, заключающийся в том, что психоаналитик должен работать тактично, то есть эмпатично. Эмпатия указывает нам, что мы можем и должны сказать пациенту. Это помогает нам не причинять пациенту ненужной боли и не допускать усиления сопротивлений. Ференци всегда придерживался мнения, которое Бион, много лет спустя, сформулировал так - психоанализ невозможен без боли, и одна из его целей заключается в том, чтобы научить пациента переносить боль.

"Эмпатичным" Ференци считал того аналитика, который способен замечать и даже предвидеть реакции своего пациента, что позволяет молчать и говорить тогда, когда это действительно необходимо. Психоаналитик не имеет права быть наивным или сентиментальным. Он должен держать глаза открытыми, в то время как "его сознание колеблется между сочувствием, самонаблюдением и принятием решений" (1955) В этих замечательных словах выражена идея, которая актуальна и сегодня. Как говорил сам Ференци (см. письмо к Фрейду от 15 января 1928 года), эмпатия не означает уступок произволу субъективного, и требует от аналитика строгого контроля над собственными конфликтами - к сожалению, сегодня многие забывают об этом.

Взаимосвязь такта и эмпатии, на которую Ференци просто указал, не потрудившись прояснить этот вопрос, позднее была исследована Поландом (1975) и Карлони (1984). Эмпатия помогает нам понять нечто и тактично интерпретировать его: понимание связано с сенсорной функцией психического аппарата, интерпретация - с двигательной.

Долгое время усилия Ференци оставались практически единственной попыткой разработки проблемы эмпатии, и лишь после выхода в свет работ Кохута эта тема стала объектом пристального внимания аналитиков.

Характерно, что эмпатии отведено важное место в понятийном аппарате психоанализа. В частности, данный термин среди прочих фигурирует в недавно изданном «Словаре-справочнике по психоанализу» В.М. Лейбина, а также в «Критическом словаре психоанализа» Ч. Райкрофта и других аналогичных изданиях. Важно, что в обоих упомянутых изданиях подчеркивается сохранение при эмпатии объективного взгляда на истоки и природу переживаний другого человека.

Так, В.М. Лейбин указывает: «Эмпатия предполагает идентификацию аналитика с пациентом. В какой-то степени она напоминает собой проективную идентификацию. Вместе с тем эмпатия не является такой идентификацией с пациентом, благодаря которой аналитик полностью отождествляет себя с последним. Напротив, обладая возможностью стать сопричастным к внутреннему миру другого человека, аналитик сохраняет способность к дистанцированию от него в плане изложения собственных непредвзятых интерпретаций и выработки приемлемой для конкретной аналитической ситуации стратегии психоаналитической терапии».

Заметим еще раз, что труды Липпса, Дильтея и Фрейда в оригинале увидели свет на немецком языке, и во всех упомянутых случаях данное понятие описывалось термином Еinfuhlung, который англоязычные психологи не стали слепо заимствовать, а нашли более созвучный родному языку эквивалент.

В гуманистической психологии К. Роджерса эмпатия выступила основным приемом «клиент-центрированной терапии», в которой психолог вступает в глубокий, эмпатический контакт с клиентом и помогает ему осознать себя полноценной личностью, способной взять на себя ответственность за решение собственных проблем. Наряду с безусловным принятием клиента и так называемой конгруэнтностью, эмпатия выступает одним из компонентов так называемой психотерапевтической триады Роджерса — тройственной совокупности условий, без которых, по мнению сторонников этого подхода, психотерапевтический процесс не может быть полноценным.

Эмпатия как способ психотерапевтического общения предполагает временную жизнь как бы другой жизнью, деликатное, без предвзятых оценок и суждений, пребывание в личностном мире другого, чувствительность к его постоянно меняющимся переживаниям. Совместная интерпретация волнующих или пугающих проблем помогает их более полному и конструктивному переживанию и в конечном счете — такому изменению структуры Я, которое делает его более гибким, творческим, открытым позитивному опыту.

Предоставим слово самому Роджерсу. Вот как он описывает эмпатию в качестве одного из компонентов (условий) своей психотерапевтической триады:

«Третье условие можно назвать эмпатическим пониманием. Когда терапевт  ощущает чувства и личностные смыслы клиента в каждый момент времени, когда он может воспринять их как бы изнутри, так, как их ощущает сам клиент, когда он способен успешно передать свое понимание клиенту, тогда третье условие выполнено.

Я подозреваю, что каждый из нас знает, что такое понимание встречается крайне редко. Мы не часто чувствуем такое понимание и сами редко его выказываем. Обычно мы предлагаем вместо него совершенно другой, отличный тип понимания: «Я понимаю, что у тебя не все в порядке», «Я понимаю, что заставляет тебя так поступать» или «У меня такие неприятности были, но я вел себя совершенно по-другому». Это — типы понимания, которые мы обычно получаем или предлагаем другим, это — оценивающее понимание с внешней позиции. Но когда кто-то понимает, как чувствуется или видится мне, без желания анализировать или судить меня, тогда я могу «расцветать» и «расти» в этом климате. Исследование подтверждает это общепринятое наблюдение. Когда терапевт, оставаясь самим собой, может уловить каждомоментную внутреннюю жизнь клиента так, как тот ее видит и чувствует, тогда, вероятно, происходят изменения.»

При этом очень важно подчеркнуть существенную особенность эмпатии (отмеченную, кстати, еще Фрейдом). Обладать эмпатией означает воспринимать субъективный мир другого человека так, как если бы сам воспринимающий был этим другим человеком. Это значит — ощущать боль или удовольствие другого так, как чувствует это он сам, и относиться, как он, к причинам, их породившим, но при этом ни на минуту не забывать о том, что «как если бы».

Если последнее условие утрачивается, то данное состояние становится состоянием идентификации — весьма, кстати, небезопасным. Показателен в этом отношении опыт самого Роджерса, который в начале 50-х настолько «вчувствовался» во внутренний мир одной своей клиентки, страдавшей тяжелым расстройством, что вынужден был сам прибегнуть к помощи психотерапевта. Лишь трехмесячный отпуск и курс психотерапии у одного из коллег позволили ему оправиться и осознать необходимость соблюдения известных пределов сопереживания.

Этот момент представляется особенно важным в связи с той абсолютизацией роли эмпатии, которая явно имеет место в последнее время. В ряде работ эмпатия рассматривается как один из ключевых факторов успешной профессиональной деятельности психолога. Подчеркивается, что способность к эмпатии может быть формируема с помощью специальных тренинговых приемов (это и неудивительно — с помощью тренинга у нас сегодня берутся сформировать что угодно, вплоть до смысла жизни).

Представляется бесспорным, что эмпатия является ценным профессиональным качеством психолога, чья практическая деятельность связана с непосредственными контактами с людьми, с помощью им в решении их проблем. При этом особенно важно не забывать о ее субъективных пределах, выход за которые чреват профессиональным «сгоранием». Иными словами, психолог должен уметь проникнуться переживаниями другого человека, однако не настолько, чтобы превратить чужие проблемы в свои.