Июня / 6 июля 1903. Понедельник

С утра дождливая мрачная погода; сообразно с этим и дело — уборка комнаты и книжного шкафа от разного книжного и бумажного хлама. Во втором часу произвольный певческий хор семинаристов угостил кон­цертом, в заключение которого Д. К. Львовский, попрошенный спеть что-нибудь, пропел начало «Лучинушки» и довольно плохо — раз, тенор уже устарел, потом, по своему обычаю, вытягивал некоторые ноты так длинно, что и конца не видно...

24 июня / 7 июля 1903. Вторник

С девяти часов почти до одиннадцати был выпускной акт (соцугёоси- ки) в Женской школе. Кончили курс пятнадцать, из них, впрочем, три не были налицо — больны, отосланы на родину раньше. Молитва, чте­ние списков, раздача дипломов окончившим, похвальных книг другим — первым каждого класса, передача по куче книг — самых главных, религи­озных, начиная с Нового Завета, окончившим. Моя небольшая речь им: «Выходите с радостью, но отчасти и с печалью, после столь долголетне­го пребывания здесь, выходите на радость, но еще больше на печаль мира, а главное на жизненный труд, который есть долг, назначенный от Бога всем живущим. Чтобы этот труд был легок, посвящайте его Богу. Сказано: „Молитесь непрестанно". Пусть будет ваш жизненный труд так свят и угоден Богу, как молитва, а для сего всегда кладите на него печать Божию — освящайте начало всякого дела молитвой и кончайте его бла­годарением Богу. Простая бумажка делается почтенным денежным зна­ком в 5, 10, 100 ен, приняв на себя Императорскую печать; так всякое дело, как бы оно, по-видимому, ни почтенно было (например, приготов­ление пищи, шитье платья), сделается святым и угодным Богу, если делать его во Имя Божие. Бог назначил людям все эти дела. Без пищи, без одежды нельзя жить человеку — Создатель Господь так установил; значит, исполняя их, человек творит Волю Божию и этим не только исполняет свято свой жизненный долг, но и приготовляет для себя Царство Небесное, ибо сказано: „Где Я буду, там и слуга Мой — испол­нивший Мою Волю — будет"»,— и так далее. Потом чтение одной из выпускных (Марией Кагета, дочкой о. Павла) благодарственного адреса; чтение воспитанницами четвертого и третьего курсов речей, обращен­ных к выпускным, и пение ими же прощальных стихов своего сочинения. В заключение выпускные пели прощальную свою песнь школе — четыре строфы стихов своего сочинения, весьма милых и трогательных. Затем следовала, в первый раз нынче, игра на кото: принесли четыре инстру­мента и на них сыграли учительница Евфимия Ито и три ученицы чет­вертого класса весьма стройно. Им даны свидетельства об окончании ими ученья на кото. Пропели «Достойно есть»; я дал 6 ен на «симбок- квай» ученицам; начальница Ел. Котама пригласила всех гостей в большую классную во втором этаже, где на столе приготовлены были печенья, а выпускные всем разнесли в стаканах китайский чай.

Вечером прибыл из священников первый на Собор о. Роман Фукуи из Немуро и привез в Женскую школу с Сикотана двух курилок — Иулиту, восемнадцати лет, уже жену одного христианина, внука Якова Стороже­ва, тамошнего старшины, и девочку тринадцати лет, шуструю и умную на взгляд. Обе грамотны по-японски. Муж Иулиты тоже хочет сюда, в катихизаторскую школу, но его не отпустили; быть может, в будущем году отпустят. Нынче это первый раз, что с Сикотана начальство отпус­тило сюда в школу; до сих пор почему-то не соглашались, хотя мы каж­дый год просили. Сикотанцев хорошо подучить вере и церковным по­рядкам, чтобы они не нуждались в катихизаторе из японцев, которые так неохотно идут к ним.

Июня / 8 июля 1903. Среда

С девяти часов выпускной акт в Семинарии. Чтение списков, объяв­ление, что шесть учеников Семинарии кончили курс; из них два первые — Петр Уцияма и Василий Нобори — оставляются при Семинарии на­ставниками; Акила Кадзима поступает в общество «Айайся» в качестве переводчика духовных книг; а три — Кирилл Мори, Павел Ёсида и Фео­дор Тоеда — делаются катихизаторами. Из Катихизаторской школы че­тыре человека, составлявшие второй курс, поступают в катихизаторы. Даны первым ученикам наградные книжки, в том числе и кончившим курс. Начальник Семинарии И. А. Сенума сказал речь, после чего было пение добровольного хора семинаристов. Затем раздача дипломов кон­чившим курс Семинарии.

Моя речь им. Сущность ее: «Спаситель сказал Своим ученикам: „Вы — свет миру“. Эти слова звучат и вам в уши. Будьте же светом миру. Начну пояснение сего подобием. Представьте ясную лунную ночь; уже близок рассвет, все в доме встали, но при лунном свете могут ли хорошо рабо­тать? Нет; потому, во-первых, что далеко не видно, потому, во-вторых, что неясно видно, потому, в-третьих, что обманчиво видно. Это подо­бие нынешнего состояния Японии. Здесь широко разлит лунный свет — свет разных наук, и все уже встали: Япония покрыта школами. Но еще солнце не взошло, и потому, что мы видим? Во-первых, никто не думает дальше сего мира. Высшие ученые авторитеты Японии объявили чело­века потомком обезьяны, душу человеческую уничтожимою вместе с телом, личного Бога не существующим, и взоры всех затуманены этим мрачным учением. Не печальное ли состояние? Все так и идут в тот мир слепцами, навсегда лишенными возможности зреть Бога и все красоты невидимого мира, как слепорожденные никогда не видят солнца. Самые лучшие люди Японии нисколько не заботятся о вечной участи своей души, а ограничены исключительно заботами о нуждах жизни сей, как будто и подлинные потомки животных. Не ужасно ли? Представьте, что при выходе из сего дома налево — тигр или яма; не возьмете ли вы предосторожность уберечься от них? А при выходе из сей жизни или ад, или рай, и никто здесь не думает брать предосторожность, чтобы не попасть в первый, чрез что прямо и попадает в него. Осветите Светом Христовым, который зажжен в ваших душах, дальний горизонт для ва­ших соотечественников. Во-вторых, свет наук, как лунный, неясно пока­зывает предметы. Довольно в доказательство сего указать на недавний печальный факт, как один студент, старавшийся из философии понять, что такое человек, что такое Вселенная и, не нашедши разгадки миро­вых тайн и проблем в ней, с отчаяния бросился в водопад, чтоб погиб­нуть. После него семь других молодых людей сделали то же; сколько еще последует за ними, неизвестно. Все это лучшие молодые силы Японии. Из-за чего они гибнут? Именно из-за того, что свет солнца не воссиял для них. Мы знаем, что целая вечность пред нами для изучения тайн Божией Премудрости и что самая вечность мала для исчерпания сих тайн, что в открытии нам Божих истин будет источник вечных райских наслаждений. А они ложкой хотели зачерпнуть безбрежный океан и умерли с отчаяния, что не удается это. Много ли нужно для вразумления сих несчастных? Объяснение начал Христова Учения, сделанное с вну­шающею любовию, так чтобы проникло в их души сквозь лунный туман. Будьте же такими объяснителями, проникнитесь любовию к вашим братьям и спасайте их от бездны. Еще лунный свет наук представляет предметы обманчиво, вместо действительных предметов — призраки, привиде­ния. Не так ли все в Японии погружены ныне в материальный мир и его одного считают действительностью, тогда как он приходит и исчезает для каждого из нас, как призрак... Ваше дело — при Свете Христове представлять людям настоящую цену всего видимого и материального и бесконечное преимущество пред всем этим духовного, нематериально­го... Будьте же светильниками для ваших братий, еще сидящих в сени смертной! Старайтесь, чтобы в вас самих свет не погас, а возгорался более и более. „Не угашайте духа“. Помните, что вы можете дать свет людям настолько, насколько он сияет в вас самих...»

Потом чтение благодарственных адресов первыми учениками из кончивших, пение песни, сочиненной остающимися в Семинарии в прощание выходящим из нее, и, наконец, прощальная песнь сих послед­них. Акт начат и окончен пением молитвы.

Начальник Семинарии, господин Сенума, пригласил всех гостей в столовую, где приготовлен был чай и печенье. Всех гостей было трид­цать; с кончившими курс десятью, которые тоже были приглашены на чай — сорок; на печение Никанор взял от меня по 12 сен на человека. Ученикам на «симбокквай» сегодня вечером я еще вчера (по их просьбе «дать побольше») дал 7 ен.

Возвращаясь с угощения, весьма довольный всем происшедшим, я и не воображал, что мне готовится сейчас же большая неприятность. Вслед за мной пришли в мою комнату двое из кончивших семинаристов, П. Ёсида и К. Мори. Посадил их и спрашиваю: «Что скажут?» Мори говорит:

— Мы пришли сказать, что отправляемся в Россию.

— Зачем?

— Поступить а Академию.

— Какие же у вас средства на то?

— Я уже взял заграничный паспорт, платье тоже справил.

— А в Академию как поступите?

— Один человек обещал мне постараться об этом.

— Кто такой?

— Не могу сказать.

— А вы как? — обращаюсь к Ёсида.

— Мне родные дают на дорогу.

— А в Петербурге как будете жить?

— Буду работать: наймусь в повара или в слуги.

— Это фантазия; чтобы быть поваром, надо знать поварское искусст­во, чего у вас нет; даже и место слуги нелегко найдете в Петербурге; но как же вы будете при этом учиться?

— Как-нибудь буду.

С полчаса проговорил с ними, стараясь образумить,— к стене горох! Сказал в заключение, что «моего позволения им нет», что «хлопотать о приеме их в Академию не буду» (это было бы несправедливостью: если бы посылать в Академию, то следовало бы послать первых из окончив­ших), что они обрекают себя на большие бедствия, а Церковь на потерю их службы, хотя они и уверяют, что будут потом служить Церкви.

Призвал потом И. А. Сенума и поручил ему уговаривать их бросить их фантастическое предприятие. В Семинарии, кстати, еще были все учителя — кандидаты академии; они призвали Ёсида и Мори, и все вмес­те целый час уговаривали их оставить их намерение, представляя, что в Академию их не примут без представления и прошения отсюда, что они обрекают себя на бесполезные бедствия и подобное. Ничто не подейст­вовало.

Так-то надежны японцы! Семь лет забот, любви, расходов, надежд — все легкий клочок дыма! А ведь какими надежными казались! Особенно Ёсида, всегда являвший себя благочестивым. Мори тоже, как сын свя­щенника, по завещанию отца, должен был служить Церкви, хотя и плох по своему заносчивому характеру. Есть кто-то смущающий их, кто бы это?

В три часа приходили за последним благословением двенадцать вы­пускных воспитанниц Женской школы. Побеседовал с ними и благосло­вил иконами: Божией Матери, Ангела-Хранителя и великомученицы Варвары; дал также фототипии внешнего и внутреннего вида Собора.

Из священников пришли о. Роман Фукуи и о. Андрей Метоки из Ха­кодате. Выслушал их отчеты о состоянии их приходов.

Вечером у учеников был «симбокквай» с музыкой, пением и множест­вом спичей. Я на него не пошел — раз, нужно было выслушать о. Метоки, потом, не прошло неприятное впечатление от уходящих со службы Мо­ри и Ёсида.

Июня / 9 июля 1903. Четверг

Чтение писем к Собору и разных предложений, выборка статисти­ческих данных из церковных «кейкёохёо», выслушание отчета о. Петра Ямагаки. Прочие священники еще не пришли. Отпуск на каникулы уче­ников и учениц с раздачею денег на дорогу тем, которые не имеют своих средств, а таковы почти все.

И. А. Сенума сказал, что, кажется, Ёсида и Мори не пустятся в свое преднамеренное ученое путешествие: Василий Нобори, старший из их товарищей, будто бы повлиял на них своим уговором. И. А. рассказал, между прочим, что на «симбокквай»’е вчера очень удачно представлен был учениками апофеоз катихизатора: встречают его чиновник с женой и укоряют, что взял на себя такую незавидную, бедную службу; потом — родные, и дядя колотит его за то, что сделался катихизатором; а потом выходит «гунчёо» — окружной начальник — и, падая на колена, приветст­вует его; тогда все переменяют мнение о нем, а он говорит проповедь.

Спрашивал совета господин Сенума — сделаться ли ему преподавате­лем русского языка в одном училище, куда приглашают чрез учителя китайского языка Такахаси. Я отсоветовал. Хотя это для него и денежный вопрос, но держится он пока на высоте бескорыстного настроения — помоги Бог ему! Получает, впрочем, и от Миссии достаточно для безбедного существования с семьей: 45 ен жалованья, 10 лично от меня, провизию на всю семью от школ и квартиру.

Июня /10 июля 1903. Пятница

Целый день прошел в выслушиваньи священников об их Церквах. Мало радостного, больше печального: застой в проповеди, запущение в иных местах церковного дела до того, что, например, в Хоцинохе, в церковном доме, живут две язычницы, одна из которых еще жена про­поведника «Тенрикёо», этого нового отпрыска синто-буддизма, до того безобразного, что Правительство едва терпит его. Женщин этих посе­лил там Павел Минамото; они — сестра его жены с дочерью, которая и есть жена того. И никто там ухом не повел от сего обесчещения церков­ного дома, где наверху Молельная комната. Господи, когда же Ты призришь милостивым оком и дашь добрых христиан Твоей Японской Церкви?

Павел Ёсида и Кирилл Мори пришли сказать, что они остаются в Японии и будут служить по проповеди. Хоть это ладно.

Июня /11 июля 1903. Суббота

Утром возмутило приведенное в «Japan Mail» письмо графа Льва Толстого о кишиневском возмущении народа против евреев. Этот ана­фематствованный еретик, как злой пес, не упускает никакого повода лаять на свое Правительство и на духовенство. И нигде во всем нынеш­нем шуме в газетах о кишиневских беспорядках ни малейшего намека, что евреи сами виноваты в ненависти к ним и в повременных возмуще­ниях против них простого народа: они, как пиявки, сосут кровь окружа­ющего их люда, ну и выводят, наконец, его из терпения и жестоко платятся за это. Сказал Павлу Ямада, чтобы он написал статью в «Сей- кёо-Симпо» для уяснения подлинных обстоятельств дела.

Выслушиванье докладов священников о заведуемых ими Церквах. После всенощной — исповедь восьми священников, завтра участвующих в служении Литургии.

Не все еще священники собрались: южным мешает прибыть разлив рек и порча железной дороги на Тоокайдо.