Июня / 2 июля 1899. Воскресенье

До Обедни был Иоанн Фукасе, купец из Цуяма; хвалил катихизатора Фому Такеока; значит, его можно будет оставить там и на следующий год.

За Обедней был из русских полковник Ванновский, долго потом про­сидевший у меня и все время зло критиковавший японцев; военное искусство у них — сколок с немецкого, но без всякого разумного усвое­ния и размышления, к которому они (будто бы) и неспособны; купечест­во их бесчестно — при всяком удобном случае старается только надуть, и прочее, и прочее. После вчерашнего бесчестного поступка Андрея Минамото я не мог уже так защищать японцев, как то обычно мне. Да и прав ли я, защищая всегда японцев? Стоят ли они того? Не десятки, а сотни воспитанных мною для службы Церкви японцев не обманули ли меня и Церковь? Айз ныне служащих, кто же не механически, а разумно и сердечно служит? Не знаю таковых!

Июня / 3 июля 1899. Понедельник

На экзамене в Женской школе, где налицо семьдесят восемь учениц. По Закону Божию младшие три класса отвечали почти все так, что лучше нельзя ответить. Во время дальнейшего экзамена — средних по физике — я пригласил Савву Хорие со мной и отправился домой. Здесь я ему, как воспитателю Феодора и Елены Янсен, сообщил — ему первому — свое решение отправить Феодора в Россию, в Семинарию, для того, чтобы он, как русский, научился говорить по-русски. Он выслушал и одобрил, так как прежде и сам просил о том же. Потом говорит:

— И об Елене надо подумать.

— Что ж об ней? Ей в Россию некуда и незачем ехать. Она останется учительницей при школе (ибо ныне тоже кончает), пока хороший чело­век из служащих Церкви посватается за нее.

— Но ей недостаточно нынешнего ее образования. Что же это за школа (коно гакко-нани)! Теперь ее нужно в «Коо-то дзёгакко» или в «Сихан-гакко» отдать.

— Это в школы-то, которые по умственному уровню не только не выше, а и равны ли нашей, а по нравственному несравненно ниже, как школы безрелигиозные!..

И я не выдержал и сильно рассердился на это самооплевывание чело­века, служащего Церкви. Укорил его, что он безрезонно хулит наши церковные школы, припомнил и прежние его хулы на них (Женскую школу и Семинарию); укорил за то, что он в этом и во всех подобных обстоятельствах слушается своей жены, у которой язык — точно змеи­ный; так она своими насмешками и презрительными речами о «русово­лосой иностранке» до того отравила душу матери Павла Накаи, что та возненавидела бедную сироту Катю, приемную дочь Павла, и эта не смеет в дом его показаться, к глубокому огорчению Павла. Хорие рассер­дился, сказал, что исследует это дело, и ушел. И хорошо, если исследует. Только пользы от этого не выйдет, потому что все-таки останется под башмаком своей Нонны и не перестанет быть самооплевателем: горба­того могила исправит. А мне потом досадно стало, что не в меру рассер­дился. Но, знать, это — напоминание «скрепиться и быть настороже», ибо ежегодно в это время много раздражающего — то неосновательные требования, то неисполнимые предложения и подобное; так пусть се­годняшнее не повторится ни в каком случае, а быть всегда хладнокровным и рассудительным,— этого совершенно достаточно, чтобы дело шло как следует. Если бы я сказал сегодня Хорие хладнокровно и спокойно: «Елене не нужно поступать ни в какую школу, и она не поступит», было бы то же самое, что будет ныне, но без треволнений и перебранки, что безгрешнее и авторитетнее. Вперед и поступать так. Впрочем, и меня, знать, нелегко исправить от гневливости.

Июня / 4 июля 1899. Вторник

На экзамене в Женской школе у средних по Закону Божию отвечали отлично.

Сказал Ивану Акимовичу Сенума, чтобы наставники рассудили и ре­шили, кого из двух оставить для преподавания в Семинарии из ныне кончающих курс, Петра Суда или Никона Мацуда, на место ушедшего Андрея Минамото. Сказал еще ему, чтобы наставники-академисты не вздумали и ныне, как при уходе Исигаме, просить о надбавке жалованья: была бы тщетная просьба: раз — денег на то нет, другое — они получают больше всех священников; надбавить им было бы несправедливо, не надбавляя священникам; на последнее же Миссия не имеет средств.

Елисавета Котама, начальница Женской школы, просила позволе­ния напечатать формы аттестата для кончающих курс так, чтобы обо­значены были предметы преподавания в школе, а не как доселе, что, мол, «кончила курс в Духовном училище». Разумеется, пусть напечата­ют. Елисавета рассказала, что принимали совсем разно, смотря по тому, чему училась: какую-то из наших приняли за простушку сначала, но узнав, что она изучала, совсем переменили обращение с ней.

Фома Оное, катихизатор в Коодзимаци, родом из Кагосима, приво­дил свою тетушку-язычницу, недавно прибывшую оттуда, чтобы посмот­реть Токио. Она рассказала, между прочим, что Любовь Ицидзи, года четыре тому назад кончившая курс здесь в нашей Женской школе, ныне учительницей в Женской школе в Кагосима. Даже она учительницей, самая плохая из кончивших тогда! А сколько других учительниц из на­шей школы! Везде их желают и везде считают лучшими. А Хорие осме­ливается говорить: «Куда наша школа! И нужно-де для довершения обра­зования поступить в Сихан-гакко!» Как было не рассердиться вчера! Чего нашей школе не достает? Из наук даже химия и физиология препо­даются; из рукоделий — шитье, вязанье, вышиванье — высших качеств (где бы еще вышили такие золотые облачения на престолы и жертвен­ники!). Из хозяйства — домашняя бухгалтерия и стряпня. Словом, все, что может быть преподаваемо в японских женских школах (не исключая игры на кото), хотя иное, быть может, не в таких размерах, как индегде. Но, кроме всего этого, богословские науки в обширном размере: Свя­щенная история Ветхого и Нового Завета, Катихизис пространный, толкование Священного Писания, Церковная история, Нравственное богословие, Догматика — последовательно, чего и в помине нет в язы­ческих женских школах. Богословские науки, развивая и обогащая ум, в то же время полагают прочное основание нравственности, отчего выхо­дящие из нашей школы везде служат образцами доброго поведения. И отдать из нашей школы в языческую, в омут религиозной тьмы и нравственной путаницы! И этого хотел для своей воспитанницы на­чальник «Айайся», старший из переводчиков богословской литературы! Как было не рассердиться вчера! Но лучше бы не сердиться; на всякий чох дурака или злобного не наздравствуешься. И вперед избави Боже от того!

О. Семен Мии очень смущен тем, что не едет в Россию за остановкой Окамото, и просит послать его самостоятельно за сбором на построение храма в Кёото. Нельзя! Как можно в денежном деле положиться на японца! Положим, о. Мии — честный человек, и я считаю его за такого; но ведь и Андрей Минамото был честный человек, и я никогда не пред­полагал, чтобы он в состоянии был обмануть Церковь — а вот обманул же из-за каких-нибудь десяти ен или около того в месяц; у о. Мии же на руках при сборе могли бы очутиться тысячи... Нужно памятовать и урок «Доосися» — там, вероятно, тоже были очень честные люди из япон­цев... Итак, лучше не подвергать о. Мии искушению, а Миссию опасно­сти убытка и бесславия. Притом же и неспособен он для сбора — харак­тер не такой у него — совсем простоватый и беспечный.

Июня / 5 июля 1899. Середа

На экзамене в Женской школе выпускные толковали Православное исповедание не хуже лучших катихизаторов; видно, что Догматику усвоили отлично; один из младших классов по Церковной истории отве­тил весь на 10+и на 10.

Из священников прибыл о. Семен Мии, но прежде всего к Окамото — прибыл вчера и сегодня до двух часов был у него; тот еще не теряет надежды быть отправленным в Европу для исследования религий. На случай, если не состоится это, о. Мии долго убеждал меня послать его в Россию за сбором на построение храма в Кёото. Но тщетно: раз — в Кёото христиан всего человек двадцать, другой — смотри выше.

На вопрос, нет ли кого из Церквей о. Мии, поступающих в Катихиза- торскую школу с будущего сентября, он ответил отрицательно.

Вероятно, так ответят все священники.— Пришло время закрыть Ка- тихизаторскую школу; пока шло переустройство сословий, связанное с переменой Сёогунского правления на Микадское, много было людей, не знавших, что с собою делать; из них и наполнялась Катихизаторская школа. Ныне все пришло в норму: сословия вновь сложились, определи­лись, открыли для себя течения, которых и держатся; лишних людей нет, идеалистов и подавно — в этом практично-материалистическом на­роде.— Отныне все надежды на Семинарию, в которую отдают нам детей бедняки, не имеющие средств повести их по светскому образова­нию. Половина из поступающих обыкновенно еще забракованные по телесным или душевным немощам в светских заведениях. Оттого из двадцати, которых еле-еле набирается к приему, дотягивают до оконча­ния курса счастливо, если половина (как ныне), или два-три всего (как кончат в будущем году).— Катихизаторство обратилось в промысел, но так как он дает всего десять—четырнадцать ен в месяц, то и мало желаю­щих отдаться ему — Роптать ли за это на японцев? Но ведь они же языч­ники, или только что оставившие язычество. Если бы они были так идеальны, возвышенны, бескорыстны, как мы того желаем для наполне­ния наших школ и рядов наших катихизаторов, то они были бы лучше нас самих, и мы бы не нужны были здесь. Итак, спокойствие и благоду­шие! Бог все устроит к лучшему!

Июня / 6 июля 1899. Четверг

На экзамене в Семинарии во втором классе, тринадцать учеников, преплохо отвечали по Священной истории Нового Завета. Жалкий на­ставник этот кандидат Киевской Академии, Марк Сайкайси; если и уйдет, не жаль будет; только о деньгах и думает; для того заводил свою частную школу русского языка, напечатал книгу-учебник, но школа ис­чезла, книжки тоже, должно быть, принесли один убыток.

Когда перечитывал с секретарем Нумабе, в двенадцатом часу, Кей- кёо-хёо, пришла телеграмма: «Ваше Преосвященство, согласны ли при­нять меня в свою Миссию? Письмо шлю. Инспектор Семинарии игумен Вениамин. Благовещенск». Это, должно быть, бывший недавно здесь гостем один из тамошних наставников Семинарии хорошо отозвался о Миссии — и вот результат. Но о. игумен стоит на большой дороге к боль­шим званиям и потому для Миссии был бы очень кратковременным гостем. Довольно было гостей. Господь с ним! Телеграмма оставлена без ответа.

Явились отцы Петр Кавано, Игнатий Като, Сергий Судзуки. Первых двух выслушал. У о. Кавано, как всегда, вяло, у о. Игнатия весьма живо и интересно. С его маленьким сыном Филимоном было чудо: Ангел Бо­жий охранил его от огня, когда одеяло над ним и мат под ним горели; он проснулся и прибежал к матери без искры на платье. Другое чудо было — исцеление ребенка, осужденного на смерть доктором медицины, вследст­вие крещения, испрошенного его матерью.

Июня / 8 июля 1899. Суббота

В половине девятого начался в Семинарии «соцугёо-гисики» (вы­пускной акт) и продолжился час. Сначала прочтены были списки и розданы наградные книжки первым всех классов, не исключая и выпуск­ного. Потом кончившим курс даны дипломы. Кончило двенадцать; из них один оставлен при Семинарии преподавателем (Петр Суда), другой посылается в Россию как русский для изучения русского языка (Фео­дор Янсен), третий безнадежно болен чахоткой (Конон Амано); девять выпускаются в катихизаторы. Я сказал им краткое поучение, чтобы вы­ходили на службу «с радостью и благодарностью к Богу», ибо выходят на дело апостольское, «с мужеством», ибо дело несомненного успеха и про­должающееся в вечность, «со смирением», ибо если будут иметь успех, то он от Бога, «с терпением», ибо если и неуспех, то не от них, если только добросовестно будут трудиться, чтобы вполне передавали себя «воле Божией» и прочее.— Остающиеся пели стихи выходящим под ак­компанемент Иннокентия Кису на фисгармонии, но очень вяло.— Ин­спектор Иван Акимович Сенума сказал выходящим поучение «не уга­шать духа, чтобы растоплять лед недоверия и равнодушия к вере, с которыми встретятся».— Один из остающихся прочитал поздравление выходящим, на которое один из выходящих ответил отличною речью, тоже написанною и прочтенною. Выходящие пропели остающимся прощальную песнь под тот же аккомпанемент, но так вяло, что можно было заснуть; к счастью, скоро кончили. После я говорил Кису: «Зачем так плохо положил на ноты?» — Говорит: «Времени не было». Начат акт и кончен пением молитвы. Гостей было человек тридцать, то есть свя­щенников человек десять, учителя, из Женской школы начальница Ели­савета Котама и Евфимия Ито, кое-кто из катихизаторов. По окончании гости приглашены на чай с печеньем (по десять сен налицо) в редакции «Синкай»; было всех тридцать два-три; в Женскую школу, кроме того, отослано угощение на двоих. Звал я и кончивших курс (Семинарии — одиннадцать и Катихизаторской школы — двоих) сюда на угощение, но остающиеся семинаристы пришли просить не отнимать их от Семина­рии, ибо и там приготовлено было угощение (для остающихся) на пять­десят пять человек (по пять сен за печенье для одного); мы-де «сообецу- квай» для нихустрояем. Поэтому угощение для кончивших отправлено было в Семинарию. И там-то они все вместе веселились и ораторствова­ли с десяти до четырех! Даже не обедали в двенадцать часов, чтобы не расстраивать свой «симбокквай», происходивший в столовой, а удо­вольствовались своей порцией «кваси» и китайским чаем, выговорив вместо обеда завтра обед особенно хороший.

После чая наставники Семинарии зашли ко мне, чтобы подписать свидетельство Феодору Янсену, по поводу отправления его в Россию, в Семинарию. Еще они просили прекратить издание их журнала «Син­кай» (Духовное море) — «мало-де сотрудников осталось». Ладно, пусть прекратится. Плохо ведется, потому что они ленятся писать, да и спо­собностей к тому нет. Печатается всего триста экземпляров, да и те идут только к катихизаторам и остаются дома. Выручки от него в год почти никакой, а расход порядочный; пользы духовной едва ли больше, чем выручки. Итак, пусть умрет, подобно многим другим религиозным изда­ниям, возникающим, точно пузыри на воде, и так же скоро лопающим­ся. Плохое время теперь для религиозной литературы вообще. И книг наших тоже теперь никто не покупает, но книги мы не можем не печа­тать — они у нас не скоропреходящего интереса, со временем они непре­менно оценятся.

Выслушал донесения священников о. Павла Морита и о. Иоанна Ка- такура; у обоих Церкви в довольно хорошем состоянии, особенно у первого.

После всенощной в алтаре при всех сделал выговор катихизатору Игнатию Мацумото за весьма плохую его проповедь, только что произ­несенную, и сказал, чтобы вперед писал и предварительно приносил ко мне для просмотра, что делают все, и чему он не последовал, очевидно, по лени.

По окончании службы четверо священников исповедались у меня, после чего мы все вместе прочитали вечернее правило там, в Крестовой.

Вчера и сегодня погода бурная и дождливая.