Успение Пресвятой Богородицы

Ровно восемнадцать лет, как я в последний раз служил с Высокопре­освященным Исидором в Петербурге, после чего простился с ним и отправился на вокзал для следования сюда. Когда, прощаясь, я упомя­нул, что «Бог даст мне еще увидеться с ним», он ответил: «Нет, где уж? А услышите, отслужите панихиду». Да молит его душа, столь участливая к Японской миссии, чтобы Господь поскорее просветил сию сторону светом Евангелия!

За Литургией было так много христиан, что о. Андроник удивился: «Праздник Богородицы чтут так же, как в России»,— говорит; третьего дня он жаловался, что на праздник Преображения почти никого не было в Церкви. Погода сегодня была очень хорошая, оттого, видно, и пришло больше. Между прочими был один патер; сначала стоял в две­рях, потом с доктором Кёбером в правом крыле Церкви, и заявил себя очень скверно тем, что ни на каждения, ни на благословения не прекло­нил хоть бы мало голову, а стоял совершенным истуканом; наш бы, православный, непременно отдал привет католическому епископу; ведь таинство священства взаимно нами признается и уважается. Но в этом- то и выражается, что католичество — яд мира, и что ему предстоит то же, что было с ересью Ария, то есть исчезновение из мира. Протестантст­во не менее — переряженный гностицизм, отливающий всеми цветами красивой ящерицы; и его участь та же. Будущее чревато еще какими-то извращениями и извратителями до антихриста включительно,— но всех

удел — погибель. Только истинному Христову учению суждена несокру­шимость.

День прошел в обычных мелких занятиях; ни на полчаса дверь не остается спокойною; по-видимому, все мелочи,— но жизнь и есть сцеп­ление мелочей; большие кольца в этой цепи всегда и везде редки.

Августа 1898. Воскресенье

Богослужение; после него много гостей. После обеда чтение нако­пившихся писем; вплоть до шести часов продолжалось оно с немногими перерывами, и все еще больше тридцати писем осталось на завтра. Заме­чательных мало. Фома Танака, катихизатор в Вакаяма, пишет, что он во время проживания здесь на общей катихизаторской квартире в дни Собора поражен был дурным поведением некоторых молодых катихиза- торов: в разговорах то и дело, что злословят священников и старших катихизаторов, напиваются пьяны и шумят; возвращаются поздно вече­ром и лезут в ванну с служанками; с последними ведут себя неприлично, и подобное.— Мы с Нумабе пересматривали список катихизаторов, ста­раясь догадаться, кого он разумеет; и больше пяти-шести, действительно, молодых и дрянненьких людей, вроде Кувабара, Такаку, не могли никого заподозрить в вышеозначенных неприличиях. Советует Танака вперед размещать священников по комнатам катихизаторов при подобных со­браниях; оно так и было доселе; нынче в первый раз священники, для удобства их взаимных совещаний, помещены были вместе, катихизато­ры отдельно от них. Вперед нужно будет держаться прежнего обычая.— Жалуется еще Фома Танака будто священники выдают тайны, сообщае­мые им на исповеди; таков будто священник Оосака (то есть Сергий Судзуки действительно, сверх всяких моих чаяний,— глуповатое дитя, кажется, на всю жизнь). Оставлено письмо его для прочтения — без имени автора — всем священникам совокупно на следующем Соборе, с напоминанием канонических прещений по сему предмету.

Катихизатор в Мидзусава, Иоанн Синовара, пишет толки языческих родственников и дворни княгини Анны Русу, будто смерть ее здесь в госпитале, куда она привезена была для лечения от чахотки, ускорена была предложением о. Павла Савабе исповедаться и причаститься. Злостные толки, которыми они стараются отчасти оправдать языче­ское погребение Анны. Но Господь примет ее душу не по погребении, а по вере.

Августа 1898. Понедельник

Чтение писем и ответы и распоряжения по ним.

В школы являются учащиеся,— свидание с ними и расспросы некото­рых о их Церквах.— Филипп Узава, катихизатор в Сука, привел двоих в Катихизаторскую школу и хвалится хорошим состоянием своей Церк­ви; Лукина Оонума, жена учителя пения в Маебаси, привела двоих в семинарию и не нахвалится блестящим состоянием Церкви в Маебаси. Подавай Бог! Из Коофу двое просятся в Катихизаторскую школу. Ступай!

Августа 1898. Вторник

Прием приходящих учеников, учениц и их родителей.

В Семинарии производился экзамен новичкам; собрались далеко не все; всего пятнадцать мальчуганов держали экзамен; из них двое язычни­ков: сын придворного поэта, Фукуба, и сын одного богатого человека, отдаваемый к нам, по общему фамильному совещанию, для направления его поведения.

Августа 1898. Среда

Профессора семинарии, кандидаты академий, составляли распреде­ление уроков и пришли ко мне с просьбою — прибавить им жалованья; хотел я употребить для преподавания в Семинарии на место выбывшего Петра Исигаме Иоанна Фукуяма; они: «Не нужно Фукуяма, мы сами управимся со всем, но в поощрение нам разделите на нас жалованье Исигаме». Прислали они депутатами Пантелеймона Семеновича Сато и Иоанна Акимовича Сенума; первый с чисто ораторскими приемами го­ворил мне речь; я мало слушал его, обдумывал дело и сказал: «Сделайте распределение и покажите мне, потом о жалованье решим». Часов чрез пять принесли распределение; по пятнадцати уроков на каждого в неде­лю, тогда как прежде всегда было не больше двенадцати; предметы рас­положены довольно хорошо. Сказал я: «В продолжение месяца наблюду, во всей ли точности вы будете выполнять расписание; профессор дол­жен быть в классе пять минут после звонка,— ни минуты позднее должен сидеть до выпускного звонка; должен дома готовиться к классу и гово­рить полезную лекцию, а не болтать зря, или сидеть молча. Если все это найду в точности выполненным, то разделю вам жалованье, шедшее Исигаме,— тридцать ен, по пять ен на брата». Пантелеймон Сато и Иоанн Сенума заверили, что «свято исполнят свои священные обязанности». Увидим.

Были еще Иоанн Акимович Сенума и его супруга Елена уведомить, что помирились с инспектрисой Женской школы Елисаветой Котама. Слава Богу! Но как это нелегко сталось! Анна Кванно, умирая (то есть когда все — и она сама — думала, что настал последний час ее, чего, слава Богу, еще нет) призвала к себе Елисавету и стала едва внятным голосом убеждать ее прекратить вражду: «Пусть Надежда Такахаси упорствует,— она не так важна в школе, но ты предназначена занять место начальницы

после меня,— ужели ты хочешь разорить школу? Перестать печалить епископа, который решился скорее уволить тебя из школы, чем оста­вить начальницей заведения, где главный предмет христианская лю­бовь», и так далее. Котама обещала исполнить завещание умирающей — помириться. И ныне произошло сие. Главным посредником был старик Сергий Нумабе. У Анны, едва имеющей силы иногда приподняться до сидячего положения, заметил он приготовление к чайному угощению и дал знать Ивану Акимовичу и Елене; они пришли к ней и были приняты с материнскою ласкою; пришла и Елисавета Котама,— взаимно извини­лись и излили поток любезностей она и Елена; Анна была в восхищении и угостила их чаем, после чего Елена с супругом сделали визит Елисавете во второй этаж; все ученицы, вчера наставленные Анной (для чего она призывала их в свою комнату), видели это и отдавали поклон Елене. Видела это и Надежда Такахаси, все еще злящаяся,— она сидела на то время в конце коридора; но, вероятно, и ее недолго будет держать демон злобы в своих оковах.— Нумабе потом пришел ко мне возвратить деньги — месячное жалованье Котама и Такахаси, которое я когда-то послал им чрез него, чтобы они взяли и оставили школу, если не хотят помириться. И с ним мы порадовались, что Господь устроил дело к лучшему. Дай Бог и вперед мир, тишину и любовь!