Сентября / 2 октября 1905. Понедельник

Посетили: «Harris, Missionary Bishop of the Methodist Episcopal Church forjapan and Korea», мой старый добрый знакомый, и «Professor Bordon Parker Bowne», из Бостона, известный американский профессор философии, ныне путешествующий по Японии и читающий лекции по приглашению в главных посещаемых им городах. Разговор обычный ныне: о войне, о мире, о японцах. Гаррис этим визитом, между прочим, доставил мне случай поблагодарить его за то, что он был инициатором пожертвования 2000 ен на русских военнопленных американским бла­готворительным обществом, каковые деньги доставлены были мне в мае для употребления на нужды военнопленных. Я ему рассказал, как употреблены эти деньги.

Сентября / 9 октября 1905. Понедельник

Отменено военное положение в Токио. Поэтому солдаты, жившие в Миссии для охраны ее и державшие караул у ворот, возвратились в казармы. Ворота, по-прежнему, стали охранять одни полицейские; жан­дармы, помещавшиеся в комнате, смежной с моей, перешли в прежнее свое помещение, доселе занятое солдатами,— квартиру Львовского.

Сентября /11 октября 1905. Среда

Был опять французский корреспондент Ludovic Naudeau. Спрашивает, рад ли я миру?

— Что кровопролитие остановлено, этому я не могу не радоваться; но не могу сказать, что рад миру, завершающему ряд беспрерывных наших неудач в войне.

Он начал рассказывать то, что сам видел на войне, и уверял, что в Мукденском сражении победа почти была наша, и была бы наша, если бы Куропаткин не отдал приказание отступать. Заговорив о разбитии нашего флота, он сказал, между прочим:

— Бог одарил Россию сплошным континентальным пространством, она совсем не морская держава, но она не хочет этого понять и из подражания другим делает себя морскою державою, заводит большой флот, зачем он ей? Он не может быть таким хорошим, как у держав, своим положением обязанных быть морскими. Ну его и разбили...

Я ему сказал, что его мысли буквально те же самые, что у меня.

Октября 1905. Среда

Среди самого спешного письма в Мацуяма докладывают:

— Штабс-капитан Армии Спасения Гамильтон.

— Скажите, что очень занят весьма нужным делом к военнопленным. Приходят опять сказать:

— Да и у него тоже дело, касающееся военнопленных.

Выхожу — очень симпатичный молодой англичанин, говорит:

— Мы приготовили Священное Писание для пожертвования русским военнопленным. В какие места нам направить пожертвования и нельзя ли через вас?

— Через меня будет лишняя проволочка времени, а теперь нужно торопиться. Отправляйте прямо.

Он развернул добытый в Военном Министерстве список всех мест, где живут военнопленные, с означением количества их. Я указал на мес­та, куда, по моему мнению, лучше отправить, и говорю:

— Четвероевангелие они имеют все до единого, полученное от Мис­сии,— вот такое,— и повел его в редакцию, где лежат оставшиеся Еванге­лия, показать,— если кто из них получит еще и от вас Евангелие, то тоже будет благодарен: привезет домой два; но гораздо лучше, если бы они получили от вас Апостольские Послания, которых мы не успели доста­вить им.

— Послания мы и постараемся доставить,— ответил он и раскланял­ся; я послал с ним поклон комиссионеру Railton’y; вероятно, это пожерт­вование — его дело.

Лишь только он ушел, как новый посетитель, Rev. King, епископаль­ный английский миссионер, мой хороший знакомый; прямо заговорил о деле, для которого пришел:

— Скажите, отираете ли вы Святую Чашу по причащении? У нас все приобщаются из Чаши, и я утверждаю, что по причащении каждого следует отереть Чашу, в видах предосторожности (от перехода какой- нибудь болезни от одного к другому), но мне возражают, что это непо­чтительно. Я указываю на пример Восточной Церкви, в Греческом Слу­жебнике, который я прочитал об отирании. Ведь это практикуется?

— Без сомнения. У нас священнослужители приобщаются непосред­ственно из Чаши, и каждый приобщившись отирает свои губы, потом край Чаши.

— Губкой?

— Как же можно! Она налаялась бы Святой Кровью, и ее нужно было бы мыть и сушить после каждой службы, что крайне неудобно.

— Но в Греческом Служебнике сказано, что губкой.

— Вы смешиваете два действия: губкой отирается рука над дискосом по приобщении Святого Тела, чтобы ни малейшая частица не пристала к руке и не упала.

— Значит, салфеткой (napkin)?

— Не салфеткой, а красным шелковым платом, специально для этого имеющимся в числе предметов священной утвари. Пойдемте в Церковь, я вам покажу.

И я повел его в Собор и у жертвенника и престола показал священ­ную утварь, и как приобщаются священнослужители. Всегда приходится дивиться, как инославные, даже хорошо расположенные к нам, мало знают о нашей Церкви и о нашей церковной практике.

Октября 1905. Четверг

Из Французского Посольства дали знать мне по телефону, что «Ми­нистерство иностранных дел разрешает мне отправиться к военноплен­ным, но чтобы за два или три дня раньше отправления уведомить Ми­нистерство, когда и в какие места я намерен отправиться». Потом был Mr. Andre и сказал о том же. К сожалению, до конца этого месяца я никак не могу оставить Миссию,— нужно рассылать жалованье служащим Цер­кви за ноябрь и декабрь, что без меня не может быть сделано. С наступ­лением ноября по новому стилю, если не поздно будет, посещу несколько мест. Неудобно теперь оставить Миссию и потому, что надо рассылать деньги, жертвованные из России на нужды военнопленных в разные места на теплое платье, готовящимся к отъезду больным, раненым и бедным из военнопленных, каковых денег у меня на руках еще больше 36 тысяч ен, не говорю уже о том, что каждый день нужно отвечать на пачку самых разнообразных писем; особенно, нельзя оставить без ответов писем с пожертвованиями на Миссию, на иконы в память пребывания в Японии военнопленных и на разное другое.

Октября 1905. Суббота

Так как Императорский манифест о заключении мира на этой неделе обнародован, то нет причины нам более совершать богослужение без звона из опасения японских фанатиков. Вчера, по нашему представле­нию, полицейское начальство разрешило нам звон, говоря: «Хотя еще не совсем успокоилось, но можно». Итак, после того, как в начале фев­раля 1904 года наши соборные колокола замолкли, сегодня в 6 часов утра в первый раз раздался звон второго колокола к обедне и потом обычный трезвон. Но печальней похоронного звона он терзал слух мой!..

Личность каждого коренится в своей народности, как растение в почве; разметайте почву или иссушите, обесплодьте ее — растение завя­нет. Так я вяну духом от посрамления моей родины поражением ее на суше и море, и внутренними неурядицами. Грешно думать, но такое мучение, что невольно думается: как хорошо бы не существовать! Да, я твердо сознаю, что во плен не сдался бы; в сто раз лучше умереть, чем терзаться позором и отчаянием.

Целый день такая тоска, такое уныние, что не смотрел бы на свет Божий, всякое дело из рук валится! А тут еще посетители. Bishop Awdry

с своей супругой счел долгом явиться поздравить с миром. Да, англича­нину есть с чем поздравить Россию. Вот там на рейде в Йокохаме оба флота: английский и японский, празднуют свой вновь заключенный братский союз и поражение вражеской России; радостным восторгом захлебываются обе нации... Но есть уголок, при взгляде на который бишопское лицо теряет свою игривость и принимает серьезный вид, это — Православная Церковь в Японии.

— Как дела по Церкви?

— Ничего, слава Богу; не блестящи, как и следует ожидать в такое время, но и не назад, а все же несколько вперед. В прошедшее воскресе­нье здесь было крещение нескольких, завтра в Йокохаме будут трое крещены.

Впрочем разговор с добрым бишопом и его супругой несколько раз­влек и освежил меня. В их доброе расположение к России, как англичан, я, разумеется, нисколько не верю, но они, несомненно, люди добрые и симпатичные, и я им от души желаю всех милостей от Бога и вечного спасения.

Ко всенощной загремел уже большой соборный колокол и торжест­венный трезвон, но тоже нерадостно для меня.

Октября 1905. Воскресенье

Служил Литургию, и этим начинается обычное мое ежевоскресное и ежепраздничное совершение Литургии, тогда как до сих пор, в продол­жение всей войны, я служил только в самые большие праздники и еще когда надо было совершить рукоположение священника или диакона. После Литургии отслужен благодарственный молебен по случаю заклю­чения мира.

Приобщение Святых Тайн за Литургией произвело свое благодатное действие: вышел из Церкви с легким сердцем, печальное и унылое рас­положение духа совсем прошло. Разбит русский флот; но, по крайней мере, одно суденышко осталось нисколько не поврежденным, это Пра­вославная Японская Церковь — не явно ли, что сам Христос правит этим судном? И позволительно ли мне, служа под рукой у Него, предаваться унынию? Спаси от него, Боже, и дай крепость!

После Литургии Ив. Ак. Сенума пришел сказать, что «во всех школах следующие два дня не учатся, а празднуют победные торжества и заклю­чение мира, что, стало быть, и нашим школам нужно следовать этому». Несомненно! Пусть себе и наши учащиеся празднуют и радуются не меньше других, имеют на то полное право как патриоты.

Октября 1905. Понедельник

Пропади эти поганые сантименты — уныние и всякая подобная мер­зость! Это что-то бабье в мужчине, а может, и дьявольское смущение.

Что ж, быть бесчувственным ко всему? Ну нет, и на эту теорию не согласен. Человек не дерево, когда копьем ударят в сердце, не может не закричать от боли. Только боль-то душевная не должна долго длиться, нюни распускать не следует. От телесной боли можно слечь в постель по физической невозможности двигаться. Душа в тысячу раз быстрее ртути от давления может упасть, но и тотчас же подняться. Вот когда душевная рана не от внешнего удара, а от внутренней гнилости, тогда беда, поднятия и бодрости быть не может, разве напускные. Но от этого пока Бог миловал. Конечно, бездна уколов и дряни внутри, но все же не того сорта, от которого падают. Итак, ни минуты унынию. С неустан­ною бодростью трудиться. А дел-то, дел, касающихся военнопленных, необозримая вереница.

Октября 1905. Четверг

Военнопленный порт-артурец Павел Петрович Хаулин из Хаматера прислал еще картину своей работы, «Воскрешение Лазаря», превосход­но написанную, достойную стоять в Соборе, как и прежняя. Просится он еще поработать для Собора, в ответ на что я послал ему предложение остаться здесь после плена, чтобы расписать Собор. Не знаю только, можно ли это ему — из запасных ли служащих он.

Октября 1905. Воскресенье

Два жандарма, жившие в Миссии для охранения ее с самого начала войны, сегодня взяты из Миссии за ненадобностью больше их охраны. Я поблагодарил офицера, приходившего снять их с этого поста, дал по фотографической карточке ему и дьум прощавшимся жандармам, боль­ше, к сожалению, ничем не могу выразить им своей благодарности; а они очень заслуживают ее; Миссия все время войны полицейскими и ими так хорошо была охранена, что нигде ни одного стекла не было разбито, не говоря уже о каком-либо большем повреждении.

Октября 1905. Понедельник

Послал о. Сергию Судзуки в Мацуяма 15 рекомендательных писем в Россию, начиная с Одессы до Петербурга, 100 рублей на дорогу и расхо­ды между Одессой и Петербургом, 40 ен на теплое платье и 20 ен на гостиницы в России. Будет сопровождать больных и калек из военно­пленных на судне до Одессы, если только они будут отправлены этим путем, если же нет, то все мое снабжение о. Сергию бесполезно, и он возвратит мне его назад. А хотелось бы наградить его удовольствием путешествия по России — стоит, много потрудился для пленных.