Августа / 6 сентября 1905. Среда

Ночью, прежде чем успел заснуть, часов в 11, обратил внимание почти без перерыва звеневший телефонный колокольчик. Вышел узнать, почему это, и застал в коридоре Никифора, сторожащего ночью мою комнату, и жандарма. Никифор говорит:

— Сорок человек гвардейцев идут охранять Миссию.

— Что за причина?

— В городе бунт, народ волнуется по городу и жжет полицейские дома.

— Из-за чего?

— В парке Хибия было народное собрание с противоправительст­венными речами. Полиция стала запрещать это и разгонять народ, про­изошла свалка, в которой полиция пустила в ход сабли. Все это крайне раздражило народ против полиции, и теперь толпы ходят по городу и разбивают и жгут полицейские дома и будки.

Действительно, в городе в разных местах виднелось зарево.

Между тем встали и наполнили коридоры ученики и все живущие в доме. Я пошел было обойти вокруг дома. Полицейские догнали меня и с тревогою попросили скрыться в доме. Шум и беготня полицейских на­полняли двор. Гвардейцы с ружьями взяли в охрану все трое ворот, так как полицейских мало было для крепкой охраны; притом же народ имен­но против полиции бунтует. Меня наши уговаривают спрятаться, вне­запно явившийся среди них полисмен тоже. Я рассмеялся на это, так как не ощущал ни малейшего страха или тревоги. Наконец, я отправился на третий этаж, чтобы оттуда с полукруглой веранды посмотреть на мно­гие зарева в городе и послушать рев разъяренной черни. Со мною увяза­лись Никанор, слуга мой, и Марк, сторож мой ныне. Никанор все угова­ривал меня не стоять — видно-де, и сажал на стул. Рев народа делался все ближе и ближе. Множество солдат пробежало к нижним воротам. Нако­нец, толпа с ревом и визгом остановилась у ворот и стала ломиться в них; гвардейцы, снаружи и внутри охранявшие ворота, защищали их и уговаривали толпу. Чугунные ворота не уступили напору, только замок сломался, но железное кольцо удержалось. После долгого крика и визга, похожего на кошачий — тысячи котов вместе, толпа, не переставая виз­жать, повалила мимо. Был еще напор на малые ворота вверху, тоже охраненные гвардейцами, потом стук и треск в ворота Женской школы и Семинарии, также защищенные солдатами; и толпа повалила жечь ближайший к Миссии полицейский дом, в чем и успела. Всю ночь про­должались крики волнующейся черни и виднелось в разных местах заре­во, на дворе же Миссии не прекращался шум и говор солдат, которых вслед за первым взводом в 40 человек прибыл поспешно второй, всех же было больше сотни.

Утром в 6 часов я отправился поблагодарить капитана гвардейцев, который ночью прислал мне свою карточку с уведомлением, что охра­нит Миссию. Гвардейцы наполовину бодрствовали, наполовину спали на полу в ученической столовой, на соборном крыльце и везде, где можно.

Первоначальною причиною волнения служит недовольство заклю­ченным миром. Почему с России не взята контрибуция? Зачем ей отдана половина Сахалина? Коно Хиронака, известный своим беспокойным характером политический деятель, подал петицию Императору, чтобы делегаты были наказаны и мир не ратификован. В Хибия-парке были зажигательные речи в тон этой петиции, остановленные полицией, с чего и загорелся сыр-бор.

День прошел в обычных занятиях. В школах шли занятия, я писал письма к военнопленным.

Взвод гвардейских солдат весь день был во дворе Миссии, и часовые охраняли все ворота. К вечеру число солдат удвоено, всего стало 120 че­ловек.

Теперь — 10 часов вечера, когда пишется это,— на дворе слышен го­вор солдат, в комнате у канцелярии человек пять полицейских беседуют со здешними домашними, кругом Миссии тихо, но в Асакуса и Сиба пылают, должно быть, полицейские дома — видны зарева.

Кажется, что против Миссии собственно народного раздражения нет, и вчера толпа только мимоходом от одного пожара к производству другого остановилась у Миссии и шумела. Если бы прямо имела целью разрушить Миссию, то едва ли бы ворота и часовые удержали ее; она бы могла перемахнуть через ограду мимо ворот и залить Миссию. Шумя у ворот прошлой ночью, люди среди криков находили хладнокровие и уговариваться с солдатами: «Вы, когда будете стрелять в нас, то подни­мите ружья, чтоб палить на воздух». Ни один камень не был брошен, и ни одно стекло ни в Соборе и нигде не разбито. Совсем иначе было бы, если бы толпа была раздражена прямо против Миссии. Тем не менее, большая благодарность Правительству, что оно так охраняет Миссию. Без крепкой охраны толпа ворвалась бы во двор и много беды могла бы причинить. Правительство, разумеется, охраняет свою репутацию в гла­зах света, до Миссии ему мало дела. Но так или иначе, великое спасибо ему!

Из Французского Посольства присылали сказать, чтобы тотчас же по телефону дать знать в Посольство, если произойдет в этот вечер что-либо тревожное для Миссии. Должно быть, и там имеется что-либо в виду для защиты Миссии.

Слава Богу за все! Видимыми человеческими средствами Бог невидимо, по Своему милосердию, охраняет от бед Миссию и Церковь Свою.

25 августа / 7 сентября 1905. Четверг

Для Миссии ночь прошла спокойно. Но в городе было не мало волнения и пожаров: сожгли полицейские дома в Асакуса, Сиба, Канда. Почему-то озлобление перешло против христианских мест проповеди: сожгли про­тестантские церковные дома, один епископальный, два методистких, в Асакуса, Ситая и Хондзё и католический в Фукагава. Деревянные дома разрушали, стаскивали лом на средину улицы и жгли, чтобы не спалить соседних домов; епископальный кирпичный разобрали по кирпичам; захваченное в проповеднических домах имущество и книги тоже все пожгли. Но наших православных проповеднических домов нигде не тронули, хотя пробегали мимо их. В Ситая наш проповедник (Тит Ко- сияма), ожидая разгрома, поспешил вынести иконы и все свое имущест­во к соседнему христианину, но дома не тронули. Когда сожгли сосед­ний с протестантскою Церковью полицейский дом квартала Канда (в котором и наша Миссия), то набросились было на протестантскую Церковь, чтобы сжечь ее, но солдаты не дали. Кричали там: «Теперь Никорая надо бы сжечь, да солдаты мешают» (под Никораем разумеют­ся все миссийские здания). Некоторые и устремлялись было к Миссии и к нашим школам, но гвардейцы преградили им дорогу и не дали коснуть­ся ни Миссии, ни школ. 12 солдат охраняли Семинарию и 12 других — Женскую школу. Учащиеся были в тревоге всю ночь, видя недалекий пожар и слыша рев толпы. Семинаристы очистили нижний этаж своего дома для учениц, чтобы принять и защитить их, если нападут на Жен­скую школу, сами же стеснились на втором этаже и почти всю ночь не спали, почему и классы у них сегодня были только до обеда; все ослабели и после обеда отдыхали.

Оказывается, что Миссии, действительно, готовился разгром. Вчера в Асакуса на 12-ти этажной башне было вывешено крупное объявление, гласившее: «В 8 часов вечера Никорай будет гореть». Такие же афиши были наклеены по городу на многих телеграфных столбах. Поэтому к 8-ми часам многие любители зрелищ толпились на местах, откуда хоро­шо виден Собор, чтобы полюбоваться, как он будет гореть. Иные искали возвышенных мест, чтобы еще лучше видеть и наслаждаться. Настает 8 часов, все таращат глаза по направлению к Миссии. Проходит 8 часов, все в недоумении спрашивают: «Что же не горит?» И так далее, пока все разочарованные расходятся. Исайя Мидзусима, ходивший вечером по городу, наблюдал одну толпу сих зрителей и рассказывал, что слышал.

Под вечер был здесь и Mr. Andre спросить от имени французского посланника, в каком состоянии Миссия?

— Слышно, что здесь толпа очень буйствовала и что солдаты стреля­ли и одного убили, правда ли? — говорит.

— Правда, что толпа буйствовала, но не очень; солдаты не стреляли и никого не убили,— отвечаю.

— В городе сожгли одно католическое место, а в эту ночь угрожают сжечь Католическую женскую школу (что не так далеко от нашей Мис­сии) и другой католический дом. Но войско уже охраняет их.

— У нас, слава Богу, все проповеднические места в городе целы. (Мне показалось, что Mr. Andre, при всей своей доброте, не порадовался этому.)

— Достается и другим,—продолжал Mr. Andre,—Американское По­сольство охраняют 400 солдат, Английское тоже много. На них народ сердится за трактат о мире.

Во Французском Посольстве 80 солдат для охраны.

Но Правительство уже приняло строгие меры. Вчера издан указ, которым изгоняются из Токио и столичного округа все замеченные в буйстве. Неповинующиеся сему попадут в тюрьму.

Указ дал другой тон и охраняющим войскам. Сегодня капитан, со­брав своих гвардейцев в кружок у окна канцелярии, давал им инструк­цию, как обращаться с буянами. Между прочим слышалось: «Прави­тельство старалось вразумить их, но тщетно, теперь — обращаться с ними, как с бунтовщиками (боодоо)».

— То есть как же? — спрашиваю я пояснения у секретаря Давида Фуд­зисава, с которым вместе мы слушали слова капитана.

— Стрелять,— поясняет он.— Конечно, при такой мере бунт не замед­лит утихнуть.

В шестом часу вечера я вышел сделать обычный моцион — о Боже, какие меры охранения! Три полисмена стали на улице у ограды на про­тяжении от библиотеки до дома, на котором я ходил, один полисмен внутри двора стал, не спуская меня с глаз, один жандарм тоже вышел на улицу, другой стал у библиотеки; да двор солдатами наполнен. Но так как «у семи нянек дитя без глазу», то и я отлично бы погиб, если не было Воли Божией не погибнуть. А, кстати, в городе сегодня и ходит слух, по словам Исайи Мидзусима, что «Никорая убили».

Народ весь день около Миссии проходит в удвоенном, иногда в упя­теренном против обыкновенного количестве, взглянуть, «что, мол, тут творится?» — а иные, вероятно, и сообразить, как удобнее напасть на Миссию и разгромить ее.