Января / 5 февраля 1904. Суббота

Вчера отправил на почту большую корреспонденцию: 11 пакетов и 25 книг — все застрахованное. Сегодня сдал на почту остальное, приго­товленное вчера и сегодня до полудня; и с радостью помышлял, что, написав еще остающиеся несколько писем, в понедельник засяду с Нака- ем за обычное дело — перевод богослужения. Для чего, чтобы быть уже совсем свободным, велел Давиду принести из канцелярии все, что нако­пилось в последние дни из японских Церквей неспешного (так как спеш­ное тотчас читается и дается ответ или распоряжение), чтоб все прочи­тать и очистить. Но лишь только мы принялись за чтение, как Алексей принес листок «гогвай» с напечатанным известием, что русскому по­сланнику, барону Розену, велено от Японского Императора оставить Японию — значит, начинается война у Японии с Россией. Скрепя сердце, я продолжал слушать чтение писем, но тотчас же Алексей опять вошел доложить, что из Посольства чиновник желает меня видеть. Артур Кар­лович Вильм, драгоман, прислан посланником уведомить меня, что «все Посольство в следующую пятницу на французском почтовом пароходе уезжает из Йокохамы и Японии», и спросить, «как я думаю поступить?» Я сказал, что посоветуюсь с своими служащими Церкви и дам ответ завтра.

Вильм передал, что Японский министр Иностранных Дел барон Ко- мура сказал барону Розену, что «остающимся в Японии русским будет оказана охрана, и что желающие могут спокойно остаться».

Стало быть, остаться или нет — от меня зависит, так как я не принад­лежу к составу Посольства. Как поступить? Себялюбие тянет в Россию — больше 23 лет не был там, и отдохнуть от однообразного долгого труда хочется; польза церковная велит остаться здесь.

Велел собраться находящимся под рукою церковнослужащим: свя­щенникам, членам редакции, начальникам школ, секретарям и рассу­дить — «уезжать мне или нет? Чего они желают или что нужней для Церкви?» Сказал, что содержание всех служащих до 5-го месяца включи­тельно могу сейчас же обеспечить, о дальнейшем постараюсь из России, если уеду. Предоставил им рассуждать, оставил их; но они скоро пришли сказать, что завтра соберут всех тоокейских служащих Церкви и все вместе составят совет. Тем дело на сегодня и кончилось, расстроив очень доброе расположение духа.

25 января / 7 февраля 1904. Воскресенье

Литургия совершена соборне, как и всегда; христиан в Церкви было не меньше обыкновенного; нехристиан же, кажется, ни одного.

С половины 12-го часа, когда кончилась обедня, до половины 3-го пополудни у служащих Церкви шло совещание. Всех участвующих было 45 человек. Когда составлены были решения, известили меня, и я отпра­вился на собрание во 2-й этаж в полукруглую комнату. Иван Акимович Сенума прочитал мне написанные пункты решений, сопровождая пояс­нениями: 1) все поголовно желают, чтоб я остался; 2) из 45-ти шесть голосов за то, чтоб я жил не в Миссии, а для безопасности в том Посольст­ве, которому поручены будут русские; 3) чтоб наняты были два человека: один — безотлучно быть при входных в Миссию дверях, другой — ночью охранять Миссию внутри и наблюдать за главными воротами; 4) чтоб из трех ворот в Миссию двое были затворяемы с зажжения фонарей, и прочие маловажные пункты.

Павел Накаи еще прибавил: «Чтобы для всех был очевиден патрио­тизм христиан Православной Церкви, желательно: 1) чтобы христиане делали пожертвования на войну; 2) чтобы предложены были для упо­требления на войне переводчиками, знатоки русского языка из христиан, даже из учеников Семинарии». Все одобрили и это.

Я молча все выслушал и ответил на все пункты, в иных кое-что ис­правляя. На первый я сказал следующее: «Меня радует ваше желание, чтоб я остался здесь, так как это показывает вашу заботливость о Цер­кви. Ваше желание вполне совпадает с моим, и я думаю, что оно согласно с волей Божией. Признаюсь, мне приятнее было бы уехать в Отечество, где я не был 23 года; но утром, во время совершения предпричастного Правила, совесть меня укорила за это поползновение оставить без при­зора столь юную Церковь, и я твердо и радостно решился остаться. Оставшись, я буду делать, что досели делал: заведывать церковными делами, переводить Богослужения. Но в совершении Общественного Богослужения, пока война не кончится, участвовать не буду по следую­щей причине: во время богослужения я вместе с вами молюсь за Япон­ского Императора, за его победы, за его войско. Если я буду продолжать делать это и теперь, то всякий может сказать обо мне: „Он изменник своему Отечеству". Или напротив: „Он лицемер: устами молится за даро­вание побед Японскому Императору, а в душе желает совсем противно­го". Итак, вы совершайте богослужения одни и молитесь искренно за вашего Императора, его победы и прочее. Любовь к Отечеству естест­венна и священна. Сам Спаситель из любви к Своему земному отечеству плакал о несчастной участи Иерусалима. Итак, начнется война, служите молебен о даровании побед вашему воинству; одержит оно победу, слу­жите благодарственный молебен; при обычных богослужениях всегда усердно молитесь за ваше отечество, как подобает добрым христианам- патриотам. Я, по возможности, буду приходить в Церковь на всенощную и Литургию и стоять в алтаре, совершая мою частную молитву, какую подскажет мне мое сердце; во всяком случае первое место в этой молит­ве, как и всегда, будет принадлежать Японской Церкви — ее благосо­стоянию и возрастанию. Думаю, что употребление колоколов на это время лучше прекратить, чтоб не раздражать и не вызывать на грубые поступки тех, которые не успели или не хотели понять, что здесь не русская Церковь, а вполне японская; христиане и без звона знают, что с 6-ти часов всенощная, а с 9-ти на утро обедня. Впрочем, обо всем этом нужно поговорить с Министром внутренних дел и с полицмейстером. Пусть избранные между вами отправятся в Министерство и прежде всего попросят охраны всем здешним зданиям, так как это — принадлеж­ность Японской Правословной Церкви, потом спросят — употреблять звон или нет; наконец, скажут, что я остаюсь, и попросят также охраны для меня». (Причем, мне заявили, что такой комитет — «ийн» на всякий случай уже избран — о. Петр Кано, Савва Хорие и Василий Ямада состав­ляют его.)

Что касается до перехода в другое место для житья, то я от этого отказался. На нанятие двух человек согласился, на затвор ворот тоже. Положили еще было нанять двух полицейских, кроме тех, что пристав­лены сюда от полицейского ведомства; на это я не согласился — было бы излишне и отчасти неделикатно относительно казенной охраны — как будто мы недовольны ею.

Павлу Накаю я сказал, что его мысль о пожертвовании христиан на военные нужды хороша, пусть исполняют ее. «Что же до предложения переводчиков к войску, то это неудачное соображение: и без того вас всех подозревают, что вы русские шпионы (ро-тан); тогда сказали бы, что мы постарались наших шпионов втиснуть в самые важные места, чтоб оттуда искусными путями передавать известия русским». Все засме­ялись, и мысль Павла Накаи, очевидно, провалилась.

Заведующим школами я сказал, чтоб занятия неукоснительно и пра­вильно продолжались, как всегда. «Ученикам Семинарии еще рано ду­мать о войне — их время придет потом»...

В половине 5-го часа я отправился в Посольство, чтоб заявить по­сланнику, что остаюсь здесь. Но, увы! Оказывается это не так просто решимым делом. Барон Розен с семейством и со всеми посольскими готов к отъезду, только ждет из Петербурга указания, какому из ино­странных посланников поручить здесь протежирование остающихся русских. На мое заявление, что я решил остаться, что и японские хрис­тиане просят меня об этом, он ответил:

— Хорошо. Я скажу тому посланнику, на которого укажут, чтоб он спросил у японского Правительства, можете ли вы остаться?

— Но ведь вам барон Комура уже сказал, что русские, желающие остаться, могут, и что они будут охраняемы.

— Он разумел частных русских, а вы официальное лицо.

— Я при Посольстве не состою, а моего Епископского положения японское правительство официально нигде не признало и не утвердило; стало быть, для них я — частное лицо.

— Это еще вопрос. Во всяком случае, об этом будет спрошено.

— Но только, пожалуйста, не чрез французского и немецкого послан­ников — они католики, могут поставить вопрос так, что на него последу­ет ответ: «Непременно пусть уезжает». Если Православная Церковь рас­строится здесь с моим отъездом, то католику это может быть только приятно.

— Но вы затрудните японское Правительство.

— Я постараюсь держаться скромно и незаметно, так чтоб меня и не видно было здесь — охрана не будет трудна.

— Поедемте; для вас на французском пароходе и место взято.

— Очень благодарен, но помогите здесь остаться.

— В таком случае сделайте вот что: пусть ваши христиане отправятся к Министру внутренних дел и спросят у него, можете ли вы остаться и будете ли, как должно, охраняемы?

— Христианам идти к Министру у нас уже и решено. Завтра же отправят­ся и прямо предложат этот вопрос. Я вас уведомлю об ответе Министра.

На этом я расстался с бароном Розеном. А вернувшись домой, послал уведомить членов «иин»’а, чтоб завтра утром непременно собрались сюда, ибо немедленно надо отправиться к Министру внутренних дел.

Здесь в Семинарии учатся японскому языку два русских мальчика из Порт-Артура, чтоб быть потом переводчиками. Приходили спрашивать: «Им уезжать или оставаться?»

Но куда же уезжать? В Порт-Артур теперь и попасть трудно. Притом, к кому им там? У одного (Легасова) родителей совсем нет — убиты были в Китайскую войну, а дядя уехал, кажется, в Россию; у другого (Романов­ского) родители вернулись в Россию. Оба они казачата. Они и сами больше склонны к тому, чтоб остаться и продолжать занятия. Конечно, им трудно будет. Сказал им терпеть и молчать, по пословице: «терпи, казак, атаман будешь»; улыбнулись и ушли.

Катихизатор из Хацивоодзи, Матфей Юкава, явился встревоженный, узнать, что я предпринимаю по случаю войны? Я успокоил его, сказав, что не оставлю Церковь, остаюсь здесь. Роняя слезы, ушел.

Катихизатор из Одавара, Павел Осозава, явился совсем за другим: в Ооисо христианина надо завтра отпевать; из богатого дома, молодого доктора, умершего здесь, в Токио, но которого тело доставили домой для погребения. Просят певчих, регента, диакона, одинаковых облаче­ний для всех служащих, свечей. Все пусть выхлопочет по школам и у иподиакона и берет; я не против.

В 10-м часу вечера уже прокричали по городу «гогвай» (газетное экстренное известие), в котором значится, что «третьего дня (5 числа) около Мазампо два русских судна с грузом были захвачены и взяты японским военным судном». Конечно, японский флот может наделать немало беды нам.