Августа / 5 сентября 1889. Четверг

Такое уныние, такое уныние, что не знаешь, куда деться! Никто в Японии так не страдает, как я. У японцев всех дела определенные, огра­ниченные, у инославных миссионеров — у всех свое общество, если и есть горе, делят его друг с другом, и легче. Я вечно один,— не с кем разделить дум, печали, тяжелого душевного состояния; а дело — неопределенное,— не знаешь так ли оно идет, будет ли из него прок; если есть хорошие признаки — счастлив, если дурные,— страдаешь, как в аду. И дело — не­ограниченное — никогда не скажешь, что сделано,— сколько ни думай, сколько ни трудись, никогда не скажешь даже, что начало положено,— Боже, где люди для служения Тебе здесь? Священника, катихизатора — ни один, положительно, ни один не утешает, даже о. Ниицума — зауряд­ный тянутель лямки — в начальники и руководители не годится. Учени­ки — все бездарность и убожество,— к нам ползут в школы только те, которым больше некуда деваться. Итак, и нет, и нельзя ожидать людей! О русских и говорить нечего — шаром покати. А тут строится собор и скоро будет готов,— кто в нем будет молиться? Не на позор ли правосла­вию он строится? Но в таком случае, зачем же все удавалось? Ужели это не Божия помощь была, а искушение? Но для кого же? Меня нечего бить, я и без того весь забитый, Православной Церкви еще заушина? Но, Господи, не жестоко ли рабу сию бить до конца, и все бить и бить,— не дать ей ни в чем утешения? О, Боже, что за страдание! И еще, быть может, лет двадцать такого адского мучения!

Сентября / 1 октября 1889. Понедельник

Япония — золотая середина. Трудно японцу воспарить вверх, пробив толстую кору самомнения. Послушав инос транных учителей и инструкторов по разным частям, атеистов, что-де вера отжила, а коли держать что по этой части, так свое, они возобновили синтуизм, хранимый теперь Дво­ром во всей его точности; послушав некоторых недоверков-иностран- цев, что буддизм выше христианства, и посмотрев, хоть и с насмешкою, как сии иностранцы (Олькот и подобные) кланяются порогам буддизма, они вообразили, что христианство им совсем не нужно, неприлично. И ныне плавают в волнах самодовольствия, особенно многоводных благодаря победам над китайцами (три победы одержали),— и нет гра­ниц их самохвальству! Интересную коллекцию можно составить из теку­щих статей ныне, доказывающих, как дважды два, что японцы — первей­ший народ в мире по нравственности (ибо-де из бескорыстной любви к Корее воюет с Китаем и прочее).— Нахлобучили, вероятно, не на малое время на себя шапку европоамериканского учительства по предмету атеиз­ма и вражды к христианству. Горе — золотая середина! Он еще большее препятствие к истинному просвещению, в высоком значении, чем низ­менность! Что может быть хуже презрения и вреднее гордости! А она — синоним пошлого самодовольства. Оттого и в христианстве ныне — что за сброд бедности, отребья! Из двухсот служащих ныне Церкви япон­цев, я по совести — не знаю, ни единого, который бы не служил из-за пропитания. Как грустно такое голое знание! А как избежишь его! Уте­шался я когда-то Павлом Ниицума, а что из него вышло? Зачем же глупо самообольщать себя! — Что-то есть здесь, но это что-то такое неулови­мое, что я не вижу ни в ком и ни в чем ощутительного выражения его. О. Савабе, Сато... что за дряблость, апатия, лень, и ко всему этому нево­образимая гордость! Академисты — наемники недобросовестные, ис­полнители бездушные,— все-все помешано на одной плате!

(Неизвестно, когда было написано)

В Сендае на собрании должны быть священники Петр Сасагава и Иов Мидзуяма и подведомые им катихизаторы, кто может по состоянию своей Церкви,— в Мориока священник Борис Ямамура и подведомые ему.

Вот служащие в сих Церквах:

Священник