О беседе с послом США А. Гарриманом

23 января 1946 года

 

Согласно американской записи беседы, «сын Чана настаивал на посредничестве Советского Союза между китайскими коммунистами и Национальным правительством с целью окончания гражданской распри в Китае и достижения нового взаимного соглашения. Генералиссимус ответил ему, что Советское правительство связано решениями Московской конференции, которая настояла на окончании гражданской войны в Китае и на включении в правительство демократических элементов. Сталин сказал сыну Чана, что Советское правительство признает Национальное правительство в качестве правительства Китая. Сын Чана продолжал настаивать на посредничестве. Он хотел, чтобы Советское правительство убедило коммунистов достичь соглашения с Национальным правительством. Генералиссимус информировал его, что Советское правительство не может посредничать, поскольку оно не уверено в том, что коммунисты согласятся с этим мнением. К тому же правительство имело слабые контакты с коммунистами. Три его представителя в Яньани были отозваны домой. У него сложилось представление, что коммунисты не согласились бы с такой позицией Советского правительства в отношении Китая. Поэтому Советское правительство не желает посредничать, ибо это лишь поставит его в затруднительное положение».

На вопрос Гарримана относительно возможности нахождения коммунистами и Национальным правительством общей платформы Сталин заявил, что, «по его мнению, как коммунисты, так и Чан Кайши стремятся установить демократию в Китае, но различными путями. Однако, похоже, Чан не спешит с этим. К тому же следует добавить, что между обеими сторонами существует значительное недоверие. Это крайне прискорбно. Каждая из сторон опасается, что даже после достижения соглашения другая сторона прибегнет к обману и не станет выполнять соглашений. Чан Кайши не верит Мао, а Мао не доверяет Чану. В этом одно из главных препятствий к достижению соглашения».

На замечание Гарримана о том, что различия в политических взглядах обеих сторон о путях развития Китая делают достижение между ними согласия крайне трудным, «генералиссимус заявил, что это было бы так только в случае, если бы коммунисты хотели советизировать Китай. Они не хотят этого делать. В Яньане не было советской системы. Было бы глупостью со стороны коммунистов стремиться к советизации. Главное различие заключается в том факте, что коммунисты стремятся как можно скорее ввести в Китае полную демократию. Чан Кайши же стремится к введению менее полной формы демократии и отнюдь не спешит с этим. Вот в этом заключается главная причина разногласия между обеими группами. Между ними нет глубокого разногласия».

 

Русско–китайские отношения в XX веке. Документы и материалы. Том V. Советско–китайские отношения 1946– февраль 1950. Книга 1: 1946–1948 гг. М., 2005. С.46–47.

 

Примечание. Опубликовано: Тихвинский С. Л. Путь Китая к объединению и независимости. 1898–1949. М., 1996. С. 403. Данный материал, согласно Тихвинскому, хранится в Национальном архиве США. Запись беседы была деклассифицирована госдепартаментом США 9 августа 1973 г. (номер документа по акту деклассификации Е.О. 11652, секция 3LE, с. 112 – от 23 января 1946 года).

Согласно записям в тетрадях посещений Молотов, Гарриман, Пейдж и Павлов находились в сталинском кабинете с 17.55 до 19.15 (На приеме у Сталина. С. 466).

Историку О.В. Печатнову удалось обнаружить советскую стенограмму встречи (АП РФ Ф. 45. Оп. 1. Д. 378. Л. 88-97), подробное изложение которой дается ниже:

«Генералиссимус начал разговор с извинения: “Тов. Сталин говорит, что он не знал, что Гарриман уходит со своего поста в Москве, иначе он, тов. Сталин, отложил бы дела для того, чтобы принять Гарримана раньше”. Посол изложил уже известную версию о своих планах на будущее, но сделал упор на вероятную работу в правительстве: “Теперь, когда Гопкинс настолько заболел, что не сможет больше заниматься политической деятельностью, он, Гарриман, остается одним из последних звеньев, связующих президента со старыми советниками Рузвельта”. “Тов. Сталин, – гласит далее советская запись беседы, сделанная В. Павловым, – шутливо спрашивает, как же так случилось, что Гопкинс женился и заболел. Гарриман отвечает, что Гопкинс был болен до женитьбы, сейчас его болезнь обострилась”. Далее разговор перешел на конкретные проблемы отношений между двумя странами. Сталин выразил удовлетворение решениями Московского совещания, подчеркнув, что “по Японии, видимо, дела пойдут на лад. Советское и американское правительства нашли общий язык в японских делах”. “В Румынии, – продолжил он, – обе стороны, кажется, проявили солидарность, и фактически вопрос решен. Что касается Болгарии, то там дурацкая оппозиция обрекает себя на провал”. Гарриман поспешил сообщить, что уже рекомендовал своему правительству не откладывая установить отношения с Румынией, и спросил Сталина о положении в Китае. Тот в ответ рассказал ему о своей недавней беседе с сыном Чан Кайши – “толковый человек”, по его словам, который-де просил Москву о посредничестве в отношениях с коммунистами. Продолжая линию перед американцами на подчеркивание своего дистанцирования от китайских коммунистов, Сталин сказал, что Советское правительство не уверено, что коммунисты примут его совет... “Как ему, тов. Сталину, кажется, главное заключается в том, что китайские коммунисты расходятся с позицией Советского Союза по вопросу о Китае. Поэтому Советское правительство, не желая оказаться в неловком положении, не хочет брать на себя посредничество”. Между тем, продолжал Сталин в ответ на расспросы Гарримана, “глубоких расхождений” между Гоминьданом и коммунистами по сути нет, поскольку последние “не стоят за советизацию Китая”, а хотят лишь его демократизации. Разговор коснулся и Кореи, где начались первые трения между представителями СССР и США в двусторонней комиссии по опеке. Опека, заявил Сталин, нужнее США, чем Советскому Союзу (“предложение о Корее исходило ведь от американцев”), а теперь они сами, похоже, начинают тяготиться ею, изображая ее советской идеей. Гарриман пообещал изучить ситуацию на месте.

В ответ на расспросы посла об оценке Сталиным ситуации в Японии тот сказал, что считает ошибочным сохранение императорской власти (которая “будет привлекать милитаристов”) и посетовал на недостаточность мер по демилитаризации страны и информации от Макартура по этим вопросам. Гарриман заверил, что советские представители будут полностью информированы о происходящем и что с ними будут больше консультироваться.

Беседа затягивалась, и посол спросил, не задерживает ли он собеседника. Тот великодушно ответил, что “он и Гарриман видятся последний раз и он, тов. Сталин, к услугам Гарримана”. Тогда американец перешел к коренному вопросу о советско-американских разногласиях. Некоторые в США, темнил посол, считают различия в концепциях обеих стран непримиримыми. “Различия в концепциях существуют, но они относятся к внутренней политике обеих стран, – уверенно отчеканил Сталин. – Что касается внешнеполитических концепций, то Советский Союз и Соединенные Штаты могут найти общий путь... война показала, что Советский Союз и США могут найти общий язык”, и это главное в их отношениях. Гарриману оставалось лишь “выразить удовлетворение по этому поводу” и поблагодарить хозяина Кремля за все внимание, оказанное ему в Москве.

Сталин, однако, задал свой вопрос: насколько реально предоставление Советскому Союзу американского кредита или займа, если Советское правительство вновь поставит этот вопрос? (Москва не раз напоминала об этом Вашингтону, но там с августа 1945 г. хранили упорное молчание по этому вопросу.) Гарриман отвечал утвердительно, но с оговорками о требуемом времени и целесообразности рассмотрения этого вопроса в широком контексте «общей основы экономического сотрудничества», включая расчеты по ленд-лизу и другие проблемы. Сталин ответил, что “Советское правительство вступит в переговоры с правительством США, но не на тех условиях, которые были выдвинуты конгрессменами, когда они вернулись из своей поездки в Советский Союз”. Речь шла о делегации палаты представителей во главе с конгрессменом Комером, которая встречалась со Сталиным в сентябре, а затем в своем итоговом докладе выдвинула ряд политических условий предоставления займа Советскому Союзу (установление режима “открытых дверей” в Восточной Европе, предоставление подробной информации о советском промышленном потенциале и гарантий неиспользования займа в военных целях и др). Сталин назвал эти условия “оскорбительными”, заявив, что “Советское правительство просто не примет таких условий к обсуждению. Когда это будет исключено, то Советское правительство будет готово вступить в переговоры с правительством США, если оно готово к этому”. Судя по всему, Сталин еще сохранял надежду на получение американского займа, но не ценой политических уступок…

В заключение беседы генералиссимус просил «передать привет Гопкинсу и пожелание его скорейшего выздоровления. Тов. Сталин просит также передать привет президенту» (в американской записи беседы это характерное для Сталина выделение Гопкинса смазано простым перечислением – “привет и наилучшие пожелания Гарри Гопкинсу и президенту Трумэну)”. Напоследок Гарриман приберег личную просьбу: “Может ли он взять с собой на родину двух лошадей, подаренных ему Сталиным. Тов. Сталин отвечает, что, конечно, Гарриман это может сделать. Лошади являются его собственностью”» (Печатнов В.О. Сталин, Рузвельт, Трумэн: СССР и США в 1940-х гг. С. 404-408).