Как понтус делагарди и его войско были приняты в москве шуйским, и как скопин был восхваляем за свою службу

Понтусу и всем пришедшим с ним войскам московский царь Шуйский был очень рад, часто посылал им отменное угощение из своих царских кухонь и погребов, почтил всех офицеров по случаю прибытия золотой и серебряной посудой из своей казны, заплатил сполна всему войску все, что им причиталось, золотом, серебром и соболями. Но когда Понтус и кум Вейт набили мошну, они обнаглели и стали учинять в городе одно безобразие за другим, поэтому они сильно надоели московитам, и те дождаться не могли, чтобы бог поскорее послал хорошую погоду и сошел бы снег, вскрылись реки, установился хороший путь и можно было бы этих храбрых вояк послать в поле на врага и избавиться от них в городе. ¹⁵⁷

Бедному отважному герою Скопину за то, что он был в Шведском государстве и на благо своего царя и отечества привел иноземное войско, да еще вместе с ним целый год не один раз не жалел своей жизни и крепко держался против врага, было воздано такое Deo gratias (Благодарение богу.), что Шуйский приказал поднести ему яд и отравить его. Причиной этого было не что иное, как то, что немцы и другие народности, а также и множество самих московитов уважали его за мудрость и храбрость больше, чем Шуйского. О его смерти скорбела вся Москва. ¹⁵⁸

Ответ короля по поводу жалования. В Пасху господин Сапега вернулся от короля к своему и Рожинского войску на Угре с таким окончательным ответом: король не желает ничего платить за службу, которую они несли у Димитрия, а то, что они выслужат у его величества, будет полностью выплачиваться им по кварталам. После получения этого ответа все рыцарство из войска Сапеги и Рожинского отправило посольство в Калугу к своему государю Димитрию сказать ему, что они не виновны в кознях, которые строил против него Рожинский, ибо ни разу в жизни у них и в мыслях не было изменять ему, почему они и не поехали к королю, как другие, а остались в лагере. Рожинскому же бог воздал по заслугам, он теперь уже умер, его сообщников тоже уже нет с ними в лагере, они отделились и отправились к королю.

Если Димитрий заплатит им за три квартала, то остальное они подождут, будут служить ему дальше и второй раз попытают с ним счастья под Москвой. Ответ Димитрия. Так как Димитрию это предложение понравилось, он приказал послать полякам благоприятный ответ, — он, мол, уже распорядился относительно денег и ждет их с часу на час и, как только деньги будут доставлены, он как можно скорее направится к ним. Для сбора этих денег он наложил на страну (ueber die ganze Veranica) ocoбый и очень большой налог и получил много тысяч рублей. Димитрий снова договаривается с поляками и уплачивает жалование за 3 квартала. Он собрался со своими вновь набранными русскими, казаками, татарами и поляками на Угру, столковался с ними, выплатил им за три квартала, снова привел их к присяге и дал распоряжение все дела повести так, чтобы сразу после Троицына дня можно было бы снова пограбить под Москвой. ¹⁵⁹ Примерно в это же время Шуйский послал из Москвы свое иноземное войско вместе с русскими очистить дороги на Смоленск, а также [167] наведаться к королю там, под Смоленском, и при этом дал Понтусу столько денег, чтобы тот мог, когда придет срок, заплатить людям. Понтус со своими людьми, так же как и главное войско московитов, остался в Можайске, а Григорий Валуев с небольшим отрядом был послан разведать, встретят ли они в поле сопротивление со стороны королевского войска.

Когда Валуев дошел до Царева-Займища и получил там подробные сведения о том, что господин Станислав Жолкевский находится неподалеку оттуда с превосходно вооруженными силами, он наскоро разбил лагерь прямо в поле, укрепился как только мог лучше и послал спешное донесение об этом в Можайск. Валуев осажден. Узнав об этом, Жолкевский спешно отправился туда и осадил там Валуева. Получив известие, что Жолкевский так близко, те, что были в Можайске, поспешили выступить, чтобы освободить Валуева от осады. Это было 23 июня.

Жолкевский, получив сведения, что главное войско тоже приближается, устроил ложный лагерь под валуевскими шанцами, велел повтыкать вокруг своего лагеря множество хмелевых жердин и приказал, чтобы только несколько сотен легких конников показывались валуевским людям. Когда на рассвете оба лагеря усердно наблюдали друг за другом, а те, которые стояли на часах, стали переговариваться друг с другом, поляки решились предложить валуевцам, чтобы те сдались королю добром. ¹⁶⁰ Бой между поляками и русскими. Тем временем Жолкевский дошел до московитов и до Понтуса, и в день Иоанна Крестителя, 24 июня, они сошлись в шести милях от Можайска и вступили в битву на поле под Клушином. Русские обращаются в бегство. Как только бой начался, от Понтуса отпали два полка французских конников, перешли к Жолкевскому и вместе с поляками стали стрелять в людей Понтуса и в московитов, отчего московиты впали в такое уныние, что повернули врагам спины и убежали в Москву, а немецкий пеший отряд бросили на произвол судьбы. Все же те храбро оборонялись некоторое время от поляков и убили нескольких знатных поляков, надеясь, что московиты вернутся и их выручат. Немцы ведут переговоры с поляками о сдаче. Но так как о возвращении московитов что-то не слышно было, а держаться против поляков им постепенно становилось невмоготу, они вступили в переговоры с поляками и обязались сдаться, если поляки клятвенно обещаю г, что им будет сохранена жизнь, если же этого не произойдет, то они будут держаться и защищаться до последнего человека, от чего и полякам несладко придется.

Поляки немного отошли, посоветовались и согласились на том, чтобы обещать немцам принять их на милость. Они послали к ним пана Зборовского, который поклялся, что им не причинят никакого вреда. Но так как среди немецких солдат были такие, которым было хорошо известно, как поляки сдержали свою клятву в Лифляндии под Дюнамюнде, когда солдаты отдали свои мушкеты, а потом были перебиты поляками, как собаки, то они напомнили полякам об этом вероломстве и возразили, что положиться на клятву одного-единственного человека они не могут. Тогда к ним явились самые знатные вельможи и все поклялись, что с немцами поступят честно, а кроме того дозволят всем оставить у себя верхнее и нижнее оружие, так что не нужно бояться никакого обмана. Немецкие солдаты сдаются. После этого немцы сдались, и все, что им было обещано, было честно выполнено. Тот, кто хотел служить королю, приносил клятву, кто же не хотел оставаться, а хотел уехать из страны, тому тоже это разрешалось. ¹⁶¹

Одержав эту победу, прогнав московитов с поля и разграбив их лагерь со всеми боевыми припасами и со всем, что у них там было, в том числе забрав и деньги, которые Шуйский дал с собой Понтусу для оплаты воинских людей, Жолкевский вернулся с радостью и великим [168] торжеством в Царево-Займище и привел с собой много пленных бояр. ¹⁶² Этих бояр он поставил перед укреплениями Валуева для того, чтобы тот услышал от них, что вся московитская сила разбита и бежала в Москву, а Жолкевскому достался в добычу весь лагерь со всем, что там было; они рассказали ему также, что сдались и присягнули королю и немцы, каковых он, Валуев, видит теперь воочию, ибо они пришли дружески увещевать его одуматься и не сопротивляться дольше Жолкевскому и имеющимся у него воинским силам его королевского величества, а избрать то, что послужит к сохранению жизни и имущества как его самого, так и подначальных ему людей. Если он послушает их совета, то ни ему, ни всем им не будет причинено никакого вреда. После этого Валуев объявил, что раз бог даровал такую победу королевским войскам, а он достаточно ясно видит это сейчас, то он не станет дольше противиться его королевскому величеству и его силе и сдается добром со всеми имеющимися у него людьми. ¹⁶³ Когда это произошло, господин Жолкевский со всеми поляками, немцами, французами и русскими одним общим войском пошел назад к Москве в лагерь, где стоял Димитрий второй, с той же стороны осадил город и частенько славно забавлялся, когда московиты делали вылазки.

Лавиль и Эбергард фон Горн. В это время пришли из Погорелова, тоже в России, мосье Лавиль и ротмистр Эбергард фон Горн со своими полками, немецкими и французскими. Королевские ратники взяли Иосифов монастырь, где находились еще воины Димитрия, которых там оставил Сапега, когда он все свое войско отправил на Угру, а сам уехал к королю под Смоленск. Все они были перебиты упомянутыми немцами и французами, ни один не был оставлен в живых. ¹⁶⁴

Димитрий сильно угрожает немцам. Димитрий из-за этого так разъярился, что чуть не приказал всех бывших у него немцев тотчас же бросить в реку, и очень гневно сказал: “Теперь я вижу, что немцы совсем не преданы мне, они перешли к этому нехристю, польскому королю, а у меня, единственного под солнцем христианского царя, они побивают людей. Вот буду я на троне, тогда все немцы в России поплатятся за это”. Этот сатанинский обет пришелся весьма по душе князьям и боярам, и поэтому они бесстыдно порочили немцев, живших в местах, захваченных Димитрием, возводя всяческую ложь на них, особенно же на тех, кто жил в Козельске.

Ложные доносы на немцев делали советники Димитрия, а именно: князья Григорий Шаховской, Трубецкой, Рындин, Петр Алексеевич, Михаил Константинович Юшков, Третьяков, Никифорович и еще некоторые другие. Все они получили и заняли те превосходные поместья, которые в свое время Димитрий дал немцам за верную службу. Поэтому они опасались, что если немцы останутся в милости, то эти поместья могут быть у них отняты и снова отданы немцам. По этой причине они день и ночь обдумывали, как бы изгнать нас навсегда, лишить нас жизни и удержать наши поместья (и это — невзирая на то, что мы три полных года верою служили Димитрию, проливали за него свою кровь, потеряли здоровье и многих родных). Поскольку эти безбожные люди неоднократно слышали, что Димитрий поклялся, будучи в гневном расположении духа, не оставить в живых ни одного немца из-за того вреда, какой причинили ему королевские немцы (о чем говорилось выше), они предстали пред ним и сказали, что козельские немцы писали польскому королю и предлагали сдать ему город, и король тоже прислал им ответное письмо. Кроме того, эти лица говорили еще, что, когда люди Димитрия терпят какую-либо неудачу в поле или же на укреплениях, немцы будто этому радуются, день и ночь поют и пляшут в крепости и веселятся, в то время как его московиты грустят и плачут. [169]

Димитрий повелевает перевести немцев из Козельска в Калугу, где их должны были утопить. По этой причине Димитрий еще больше разъярился на немцев, тотчас же послал в Козельск нарочного с приказом живущих там немцев, 52 человека, мужчин и юношей, вести, не глядя, день или ночь, на расправу в Калугу, чтобы всех их без всякого дознания сбросить в реку Оку, а вместе с ними также и тех немцев, которые жили в Калуге, что и случилось бы, если бы этому не помешал пастор и духовный отец козельских немцев, господин Мартин Бер из Нейштадта (которого вместе с ними погнали из Козельска, чтобы и ему досталось со всеми вместе).

Этот пастор дорогой допросил всех, от капитана до последнего рядового, строго призвал каждого in specie (Особо.), если они писали польскому королю под Смоленск, или получали оттуда какие-либо письма, или знали о каком-либо ином предательстве по отношению к царю Димитрию, сказать как на присяге об этом и ничего не утаить, чтобы можно было так подготовиться к дознанию, чтобы оно прошло без опасности и без вреда и никто ни на кого не указал бы.

Пастор утешает их. После того, как они все вкупе поклялись под открытым небом, что не знают за собой вины перед своим царем, пастор в свою очередь сказал: “Я тоже клянусь, что мне не известно ни о какой измене царю, — и добавил: — Господь всемогущий слышит и видит все это, он знает, что все мы невинны. Так пойдем же без страха вперед. Господь хорошо знает своих детей, и никто не вырвет их из его десницы. В руках его сердце царя, и он так направит его, что не допустит причинить нам какое-либо зло. Лукавый ум всех наших недоброжелателей он превратит в глупость, и все их злоумышления не приведут ни к чему (если на то будет воля господня), как бы хитро они ни поступали. Господь идет иными путями, и все в деснице его”.

Хотя этими словами пастору очень хотелось вдохнуть в немцев неустрашимое мужество, большинство все же продолжало пребывать в грусти и печали, придумывали самые диковинные способы избежать смерти, — ведь жизнь естественна и приятна, а смерть ужасна и отвратительна, — пока они, наконец, не приехали к реке Оке, которая протекает у Калуги, где Димитрий держал двор.

Пастор проникает на женскую половину. Тут пастор приказал задать здесь на лугу корму лошадям и ожидать, пока он их не позовет, сам же собрался идти на ту сторону реки, чтобы узнать у своих духовных дочерей в царицыной женской половине, что могло быть причиной столь великой немилости. Он взял с собой туда ротмистра Давида Гильбертса, прапорщика Томаса Морица и двух дворян из Лифляндии, Иоганна фон Рейнина и Рейнгольда Энгельгардта. Они переправились через реку и незаметно прокрались на женскую половину, что привело в великий ужас гофмейстерину и девиц, которые стали спрашивать пастора, чего ради он путешествует с придворными, почему он не сидит дома со своими и т. п., и начали плакать из-за царского гнева против немцев, жаловаться, что ничьи просьбы у царя не помогают, и сказали, что все приведенные должны сегодня умереть.

Пастор ответил: “Да поможет нам тогда господь. Он знает, что мы невинны. Если нам суждено умереть, мы утешимся тем, что поистине пострадаем не как преступники, а как христиане, которых много раз преследовали клеветой и убивали, но они тем не менее остались слугами господа бога, который в свое время все дела рассудит и за все отомстит”. “Русские, — сказал он, — меня тоже схватили, хотя я служу не царю, а богу и моей маленькой общине, ни в чем не погрешил против царя, а все время с моей маленькой общиной ревностно за него молился, [170] чтобы господь ему помог. Вот он теперь и вознаграждает нас так, как мир всегда вознаграждал христиан. Среди нас нет ни одного, кто в чем-нибудь погрешил бы против царя, в этом каждый поклялся мне по дороге под страхом потери царствия небесного. Поэтому мы спокойно пошли дальше, вручив пути свои богу всеблагому, дабы он поступил с нами, как угодно будет ему. Если бы среди нас были такие, у кого совесть нечиста, то они нашли бы совсем другие пути и дороги”.

После этого пастор попросил гофмейстерину и немецких девиц, чтобы они пали смиренно в ноги милостивой царице и жалостными мольбами и слезами побудили бы ее обратиться к царю с ходатайством за немцев, но не о том, чтобы он пощадил изменников и тех, кто действовал против него, а о том, чтобы он не дал без допроса уничтожить вместе с виновными и невиновных. Пусть они скажут еще, что среди приведенных много невинных отроков, а также их духовный отец, немецкий пастор, и что многие их кровные родственники, оставшиеся еще в живых в этой трехлетней войне, тогда как все остальные погибли на поле брани за его величество, будут самыми несчастными людьми во всей России, если уж и эти теперь будут утоплены. Пусть милостивая царица уж постарается склонить его величество усерднейшими просьбами к тому, чтобы он отделил виновных и наказал их в гневе своем так, чтобы это послужило уроком другим, а невинных во имя божие помиловал. Об этом бедные, тяжко скорбящие немцы нижайше и верноподданнейше и даже еще смиренней позволяют себе во имя божие умолять и царя и царицу.

С этим поручением все женщины отправились к царице в слезах и печали, так что ни старые, ни молодые не могли говорить, отчего сама царица едва не заплакала, тотчас же поняла их намерение, приказала им встать и спросила: “Что, немцы пришли из Козельска?”. А когда они, рыдая, ответили: “Да, русские пригнали всех мужчин и юношей, даже нашего духовного отца” — и тут прежалостно изложили все, что им было поручено, царица сказала: “Дети мои, перестаньте плакать. Правда, государь мой сильно разгневан на них, а также и на тех, которые живут здесь в Калуге, и поклялся не допустить ни одного из них пред свои очи, а также приказал, как только они приедут, отвести всех к Оке и утопить, но я все же попытаюсь, ради ваших воплей и стенаний, не смогу ли я на этот раз выпросить им прощение”.

Поэтому она послала одного из своих каморников к кровожадному князю Григорию Шаховскому (ему было приказано привести в исполнение приговор царского гнева над немцами, когда они приедут) и приказала сказать ему, чтобы он под страхом потери жизни и имущества воздержался от выполнения полученного приказания впредь до дальнейшего распоряжения от нее. Гневный ответ Димитрия. Второго каморника она послала к царю, приказав просить его величество снизойти к ее просьбе и прийти к ней на одно слово, но царь отказал в этом и сказал: “Я отлично знаю, что она будет просить за своих поганых немцев, я не пойду. Они сегодня же умрут, не будь я Димитрий, а если она будет слишком досаждать мне из-за них, я прикажу и ее тоже бросить в воду вместе с немцами”.

Этот гневный и немилостивый ответ очень смутил благочестивую царицу, а женщин и девушек еще больше. Царица сказала: “Бог знает, какое зло содеяли эти люди”. Одна девушка побежала с воплями и плачем к пастору и сообщила ему, что царица на свою просьбу получила немилостивый ответ и ни на какое помилование надеяться не приходится, ибо царь сказал, что они все умрут, не будь он Димитрий.

Нужда учит молиться. Пастор ответил: “Ну, что же. Да свершится воля господня во веки веков”, — после чего послал одного из дворян, по имени Рейнгольд [171] Энгельгардт, туда, за Оку, и велел всем остальным переправиться на этот берег и захватить с собой церковную утварь, чтобы сначала всем вместе причаститься, а потом во имя божие взять на себя крест и последовать за господом Иисусом Христом. Пока они не прибыли, пастор молился и пел молитвы и псалмы, которые он сам сочинил в этой беде и которые можно найти в конце этой книги.

Между тем царица вместе со своими женщинами собралась и сама пошла к своему супругу. Бьет челом и говорит весьма взволнованно. Вместе с женщинами и девушками она бросилась на колени перед ним и стала с плачем и слезами смиреннейше просить, чтобы он не миловал мерзавцев, воров и изменников, но и в гневе необдуманно не пролил бы невинной крови, дабы не пришлось ему потом раскаиваться так же, как он раскаивался в казни воеводы Скотницкого, когда обнаружилась его невиновность.

Пусть он подумает только: из Козельска пришло 52 души, да еще все те, кто живет в Калуге. Среди них есть пастор, невинные юноши, есть и женатые люди, жены и дети которых останутся в бедственном положении и тотчас же начнут кричать и вопить, жалуясь на него. Не должно ему по злобе без причины увеличивать число вдов и сирот и взваливать на себя их слезы, вздохи, сетования и укоры. Если ему известны предатели, пусть он выделит виновных и накажет их по заслугам.

Хотя сначала царь держал себя неприступно и строго, в конце концов он все же был растроган и смягчен столь взволнованными словами царицы, встал, подошел к ней, сам взял ее за руки и поднял, велел подняться и женщинам, спросил своего каморника, как далеко отстоит Козельск от Калуги, и когда тот ответил, что двенадцать миль, он сказал: “Если это так далеко, а они уже с вечера здесь, а я ведь только вчера послал туда приказ привести их сюда, значит мои князья и бояре из ненависти наговорили на немцев больше, чем может быть в действительности, я удивлен их быстрым прибытием”. Немцы помилованы. Обратившись к царице, он сказал: “Ну, так и быть. Это твои люди они помилованы, бери их и делай с ними что хочешь”.

Каморник передает немцам радостное известие. И вот, когда немцы в глубокой печали собрались у меня дома и каждый готовился к исповеди, отпущению грехов и причастию, пришел старший каморник царицы с радостной вестью и сказал, чтобы мы больше не грустили, а радовались, ибо царский гнев утих, царица добилась для нас помилования, а поэтому нам следует от всего сердца благодарить господа бога и царицу, а также молиться за нее и за царя и за их всяческое благополучие. Ведь царица для немцев не только царица, а и добрая мать, и всем нам, немцам, следует все наши помыслы направить на то, чтобы нас считали верными, покорными и хорошими детьми и т. п.

Пастор ответил за всех нас: “Да сохранит господь нашу праведную и добрую царицу и любезного ее супруга, нашего всемилостивейшего царя и государя, на долголетнее, благоденственное житие! Мы смиреннейше и от всего сердца благодарим нашу добрую достохвальную царицу за большие труды и за приложенные благие старания. Мы будем неотступно взывать к господу праведному и просить, чтобы во всемогуществе своем он даровал нашему всемилостивейшему царю и нашей всемилостивейшей царице постоянное благополучие и преодоление всех их врагов, чтобы он отечески оградил и сохранил их от всякой напасти. Мы обещаем также быть готовыми в любое время без колебаний предоставить себя и свою жизнь для любой службы, требующей преданности, впредь, как и раньше, днем и ночью, по мере надобности. С божьей помощью мы везде будем так себя держать, что у его величества не явится никакого повода для справедливой немилости”. [172]

Когда каморник ушел, пастор сказал: “Дорогие друзья! Это уже третий раз, что мы так постыдно оклеветаны и оговорены перед царем. Нас могут опять оговорить и оклеветать в такое время, когда у нас не будет возможности обратиться к царице, и тогда с нами будет покончено, а кто мертв, тот и останется мертвым. Совет пастора. Женщины же и дети немного выиграют от того, что мы умрем невинными. Давайте подадим прошение царице и усерднейше и смиреннейше поблагодарим ее за неизменное усердное заступничество (благодаря которому она добилась, что царский гнев не поразил нас и мы, ни в чем неповинные, не были брошены в воду); и будем умолять царицу (поскольку ни о какой измене царю нам не известно), чтобы она просьбами убедила его величество призвать тех, которые нас оговорили, вместе с нами на суд в присутствии всех. Если письмами или как-либо иначе будет установлена доказана какая-либо наша неверность или измена, то тогда пусть мы все, невиновные и виновные, понесем наказание за это и умрем.

Так как этот совет всем нам очень понравился, то такое прошение тотчас же было изготовлено и переправлено к царице, она его прочла про себя и тотчас же передала царю. Царь склоняется проявить справедливость. Когда царь тоже прочел прошение, он улыбнулся и сказал: “Это правда, я никогда не замечал, чтобы мои немцы были мне неверны, вот уже три года, как они несли у меня трудную и тяжкую службу. Завтра утром под открытым небом перед всем народом я по их просьбе буду судить их”, — что действительно и произошло.

Когда он на следующее утро собрался ехать в церковь на молитву и заметил немцев, которых он тотчас же узнал, он назвал некоторых по имени и сказал: “Вы, немцы из Козельска и из Калуги, очень долго служили мне, и я вас хорошо наградил, пожаловал вам владения князей и бояр и так обеспечил, что никто из вас не знал никакой нужды, а стали все богатыми людьми, что вы и сами должны признать и вашим соседями известно. Ныне я отнял у вас эти владения и поделил их между моими князьями и боярами, потому что вы изменили мне, предали меня, крепость мою Козельск, в которой вы живете, предложили поганому польскому королю и хотели перейти к нему. Поэтому я вытребовал вас сюда и намеревался утонить вас”.

Ответ немцев. Мы сделали царю надлежащий поклон и сказали: “Дай бог тебе, нашему царю, доброго здравия. Мы невиновны, мы проливали за тебя свою кровь, служили тебе верою и не знаем ни о каком предательстве. Мы никогда и в мыслях не имели того, что на нас наговорили твоему величеству. Мы не просим милости, если мы виновны, то вот мы стоим здесь и просим бога ради суда. Кто из нас виновен, тому воздай по заслугам, но вели нашим обвинителям сказать свое слово раньше нас, чтобы мы могли слышать, что они донесли твоему величеству, и могли бы на это дать ответ”. Царь указывает немцам на их врагов. Царь со своими вельможами спустился с крыльца и сказал немцам: “Здесь некоторые из них у вас перед глазами”, — и, указав пальцем на князей и бояр, прибавил еще: “Мне сообщили это ваш козельский воевода и некоторые попы, бояре, горожане и крестьяне”. Мы ответили: “Твоему величеству подвластны как князья, бояре, воеводы, попы, горожане и крестьяне, так и мы, иноземцы, заставь их загладить ошибку или поставь их на наше место”.

Димитрий требует от русских доказать то, чего они наговорили на немцев. Царь между тем вскочил на своего коня, повернулся к своим вельможам и сказал: “Я вижу невиновность моих иноземцев, и сдается мне, что вы возводите на них напраслину. Слышите, что они говорят? Если у вас есть письма или вы что-нибудь о них знаете, то покажите их сейчас” и т. п. А так как у них ничего не было и они не могли [173] ничего предъявить, то они обругали нас пришлыми и сказали: “... латыши (Lattuschi). Мы здешние жители, они жрут с нами, а не мы с ними”.

Тогда царь ласково сказал нам: “Я вижу, что с вами поступили несправедливо и что мои вельможи вам враждебны и ненавидят вас. То, что я у вас отнял, будет возвращено вам сполна”. Русским он тогда же сказал: “Вы, князья и бояре, верните им их поместья, ради которых вы этих честных людей подвергли такой опасности, что если бы бог не судил иначе, то вы уже радовались бы их гибели. Вы же, немцы, будьте и впредь мне так же верны, как были до сих пор, я пожалую вас еще и другими поместьями, а кроме того, вам не нужно больше жить в Козельске среди ваших врагов; живите здесь, у меня в Калуге, чтобы вы были у меня на глазах, и мои князья и бояре оставили бы вас в покое”. Так это зло послужило к добру и великой чести для праведных, а для важных персон к посрамлению.

Уходя, по дороге, господин пастор сказал своим козельским прихожанам: “Любезные друзья мои, не презрим возможностью избавиться от несчастий. Мы достаточно ясно слышали от царя о том, что вокруг нас живут наши враги, для которых наши дома и дворы и все, что в них есть, — как бельмо в глазу. Я откажусь от ненадежного поместья и первый перевезу сюда жену и детей, а потом, при случае, вывезу и другое. Кто со мной согласен, пусть будет к утру готов. Не будем искушать бога, мы достаточно натерпелись. Кто любит опасность, тот от нее и погибнет. Бог, конечно, не оставит ненаказанными этих злодеев, откуда бы ни взялся бич”.

Некоторые поехали тогда с пастором, перевезли оттуда своих жен и детей и стали жить спокойно в городе Калуге у царя. Те же, которые не вняли добросердечному увещанию и предостережению словом божиим, а, помышляя более о корысти, полагали, что в Калуге слишком велики будут расходы на пропитание, тогда как в поместьях оно ничего не стоит, предпочли остаться там, в Козельске, среди богохульников и христопродавцев, вскоре подпали под бич божий вместе с безбожными варварскими народами. ¹⁶⁵

Войско короля захватывает Козельск и сжигает его дотла. Из королевского лагеря пришли 4000 “вольных людей” (Wolnaludi), служивших под Смоленском королю польскому с намерением порыскать по местности и пограбить. В первый день сентября они быстро и внезапно, совершенно неожиданно появились под Козельском, в котором в то время совсем не было войска. Когда они это заметили, они так лихо налетели, что за два часа захватили и город и крепость, убив при этом 7000 человек и старых, и молодых и обратив в пепел город и кремль. Князья и бояре вместе с воеводою и немцами (теми, которые пренебрегли достойным доверия искренним предостережением своего пастыря и остались там, в Козельске) были уведены в плен вместе с женами и детьми, многие из них были очень тяжело ранены, и им пришлось бросить все свое добро на произвол судьбы.

Что случилось с женщинами и девушками, когда они попали в панибратовы руки (Panni Bratschi Haеnde), увы, легко себе представить. Всего этого с ними не произошло бы, если бы они последовали совету своего пастора и перешли жить вместе с ним и другими немцами в Калугу. Таким образом, по удивительному предначертанию божию, преследователи и враги немцев столь быстро погибли, и те, которые перед тем намеревались лишить жизни невиновных, сами погибли и вместе с близкими были посрамлены и уничтожены, за что да будет вечная хвала всеблагому господу богу. ¹⁶⁶

Текст воспроизведен по изданию: Конрад Буссов. Московская хроника. 1584-1613. М-Л. АН СССР. 1961

Комментарии

123. Как очевидец Буссов рисует потрясающую в своих деталях картину лагеря интервентов в Тушине. Этот лагерь напоминал стан разбойников, набитый награбленным добром. Как отмечено выше, военные походы тушинцев сопровождались не только ограблением, но и уничтожением населения.

124. Поход Сигизмунда III на Смоленск означал открытую интервенцию польских панов против России.

Говоря о принадлежности Смоленска “в прежнее время” Польскому королевству, Буссов имеет в виду обладание Польши Смоленском в течение 110 лет — с 1404 по 1514 г. Осада Смоленска Сигизмундом III, начавшаяся 16 сентября 1609 г., продолжалась 20 месяцев, в течение которых осажденные мужественно защищались. 3 июня 1611 г. Смоленск был захвачен поляками. Буссов указывает цифру 20000 воинов, с которыми Сигизмунд вступил в пределы Русского государства. Маскевич в своем дневнике о войске, осаждавшем Смоленск, пишет: “...всего считалось 12000, кроме пехоты, татар литовских и казаков запорожских”. Далее Маскевич говорит, что казаков было 10000 (Н. Устрялов, ч.II, стр. 23, 26). Немецкий полк, о котором упоминает Буссов, по сообщению Маскевича, состоял из 2000 человек под начальством Людвига Вайера и прибыл из Пруссии (Устрялов, ч. II, стр. 24). О том, что во время осады Смоленска в 1609 — 1610 гг. была распространена эпидемия, унесшая много жертв, говорит на основании записок о смерти “тюремных сидельцев” в смоленских тюрьмах В. П. Мальцев (Исторический архив, № 5, 1960). В “Новом летописце” по поводу эпидемии говорится, что это была “болезнь великая цынга, что не бяше у них соли в Смоленску помроша мнози, а осташася немногие люди”. (ПСРЛ, т. XIV, стр. 111). Ссылаясь на Хронику Конрада Буссова, В. П. Мальцев в другом своем исследовании “Борьба за Смоленск. (XVI — XVIII вв.)” (Смолгиз, 1940, стр. 338) отмечает, что автор дает “довольно близкую к истинному положению вещей оценку причин падения Смоленска”. Описание лестниц, с помощью которых поляки штурмовали крепость, может быть дополнено сведениями из дневника Маскевича: “... велено приготовить до 80 лестниц такой ширины, чтобы пять и шесть человек могли всходить рядом, а длиною, как самые высокие в лесу деревья. Устроены были подвижные подъемы, наподобие виселиц, которыми войско, шедши на приступ, катило лестницы пред собою, укрепив их срединою к перекладине подъема. Посредством сих-то лестниц наконец взят был Смоленск” (Н. Устрялов, ч. II, стр. 28).

125. Буссов весьма бегло описывает героическую оборону Смоленска, которая сыграла большую роль в борьбе русского народа против польской интервенции. Под руководством опытного и храброго военачальника воеводы М. Б. Шеина Смоленск в течение двух лет сопротивлялся полякам, оттягивая на себя главные силы интервентов и тем самым препятствуя осуществлению завоевательных планов польского короля в Русском государстве. Ни захват поляками Москвы, ни всевозможные лишения и болезни не могли сломить мужественного сопротивления осажденных. Воевода М. Б. Шеин отказывался сдавать город и защищался до последней возможности, пока в гарнизоне Смоленска не осталось менее 200 человек, способных носить оружие. После того как польской артиллерии удалось сделать проломы в крепостной стене, город был взят штурмом. Оставшиеся в живых смоляне, как пишет и Буссов, не желая сдаваться врагу, собрались в соборе, подожгли в подвале порох и погибли под развалинами храма. (Очерки истории СССР. Конец XV в. — начало XVII в., стр. 553).

126. Факт предложения Василием Шуйским престола Сигизмунду весьма сомнителен и другими источниками, кроме Петрея, не подтверждается (см.: П. Петрей, стр. 273).

127. Буссов сообщает о 3000 немцев, которые пришли в Россию под начальством Якова Делагарди (см. выше, примеч. 119). Карамзин пишет, что всего под начальством Якова Делагарди было 5000 “разноземцев”: шведов, французов, англичан, шотландцев, немцев и нидерландцев (Н. М. Карамзин, т. XII, стлб. 91).

128. По поводу сообщения Буссова о нашествии татар летом 1609 г. А. А. Новосельский в своем исследовании “Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII века” (стр. 69) говорит, что Буссов “неверно представлял ход татарской войны”. В Москве о движении татар стало известно уже в конце апреля. Татары разорили Тарусу, заходили за реку Оку, в район Серпухова, Боровского, Коломны и ближе к Москве. “Это не был набег, а настоящая война, длившаяся все лето и захватившая огромную территорию, почти до самой Москвы” (стр. 70).

129. Имеется в виду рязанский дворянин Прокопий Петрович Ляпунов, возглавлявший в 1611 г. первое ополчение, которое двинулось на освобождение Москвы от польских и шведских интервентов.

130. Народно-освободительное движение против Лжедимитрия II и интервентов, которое Буссов называет “бунтом” в северо-восточных пределах России, началось с осени 1608 г. выступлением Галича. Галич лишь в начале ноября, по времени последним, признал Лжедимитрия II и первым сумел организовать ратные силы для борьбы с оккупантами. Жители Галича собрали по 100 человек с сохи, кроме добровольцев — не только из своего уезда, но и из соседних районов. Восстание в Галиче началось в 20-х числах ноября. Вслед за Галичем отказались признавать самозванца Тотьма, Кострома, Вологда и другие близлежащие города. Независимо от Галича восстание вспыхнуло в городе Луха, затем Шуе, Гороховце и Ярополческой волости. К весне 1609 г., т. е. к тому времени, о котором пишет Буссов, “край, где тогда происходило восстание, обнимал пространство по обеим сторонам верхней части течения Волги до Нижнего и по ее притокам на Север до Белоозера и на юг до Оки и составлял середину или ядро Московского государства и его великорусской народности” (Н. Костомаров, стр. 354). Сопротивление народных масс началось стихийно, малыми группами, в нескольких городах. Сообщение Буссова о том, что активную роль в освободительном движении играли “толпы” крестьян, подтверждается другими источниками. Начало освободительного движения показало, что самой активной и способной силой для борьбы и освобождения от иноземных захватчиков были крестьяне и посадские люди. Буссов ярко рисует насилия и грабительские действия поляков, побудившие русский народ взяться за оружие и отомстить врагам. По определению В. И. Шункова, движение народных масс в этот момент приобретает партизанские черты (В. И. Шунков. Народная борьба против польских и шведских оккупантов в начале XVII века. Истор. журнал, 1945, №№ 1 — 2, стр. 8).

131. Исчерпывающую картину разгрома повстанцами польских интервентов под Романовым дают две грамоты Лжедимитрия II к Сапеге от марта 1609 г. (АИ, т. II, №№ 164 и 171). В них говорится, что 3 марта 1609 г. в сражении под Романовым повстанческие ратники “были не в силу” войскам Лжедимитрия II под начальством мурзы Юсупова и Петра Головича, последние после поражения вынуждены были отойти под Ростов. Город Романов стал сосредоточием повстанческих сил, и именно отсюда 14 марта народно-освободительная рать двинулась к Ярославлю. На пути повстанцы встретили Самуила Тышкевича, о котором упоминает Буссов, и разбили его 7 апреля. 8 апреля повстанцы заняли Ярославль. О Шмите см. примеч. 121, из которого явствует, что смерть воеводы Шмита отнюдь не была бессмысленным актом жестокости со стороны ярославцев, как пытается изобразить дело Буссов, а справедливой расправой с предателем.