Хором на прогулке с воспитательницей. До сих пор – пятьдесят лет спустя – я

Иногда слышу их в исполнении детей. Новые издательства печатают мои «цветы»

В своих сборниках.

Судя по этим строкам, можно подумать, что мой писательский путь был

Осыпан моими же цветами. Но так может решить только человек, не знающий

Терний нашего труда. Недаром Нина Владимировна Гернет предупреждала меня

О «крестном пути» писателя. Как часто я ее вспоминала, когда наступала внезапно черная полоса в моей творческой жизни. И зависело это не от качества моих рукописей, которые отвергались издательством, и не оттого, что я перестала понимать детей, когда мои дети выросли.

Я постоянно встречалась с детьми, это было обязательным для каждого писателя – выступление перед своими читателями. Постепенно росло мое умение завоевывать внимание детей. Были книги, которые дети принимали лучше, чем «цветы»: «Подскажи словечко», «Ежовы рукавицы», «У Егорки отговорки», «Добрый великан», «Пропажа». Но для критиков и издателей я по-прежнему оставалась автором «Цветов».

  Составители сборников детских стихотворений, специалисты по детской литературе, как выяснилось, даже не заглядывали в другие мои книги. Когда я представляла им другие стихи, они ахали: «Какая прелесть, когда вы это написали?» - "Тридцать лет назад", - отвечала я, чувствуя неловкость ситуации.

А «крестный путь» напоминал о себе постоянно и очень разнообразно. Неприятие

Некоторыми писателями всего, что несет в себе добро – «лакировка действительности», непонимание писателей, пишущих для взрослых специфики литературы для малышей, зависть, клевета и просто роковые недоразумения – вот о чем говорила мне Нина Владимировна в начале моего пути. Я знаю теперь, что она испытала все это сполна, но не имею права об этом говорить. Ее уже нет и без ее разрешения говорить о ее горьких обидах и бедах, я не могу.

Одно «недоразумение», касающееся меня, я случайно раскрыла. Меня упорно отказывалось печатать очередное «трио» - редактор, главный редактор, директор. Я не понимала, в чем дело, пока моя подруга не познакомилась близко с молодым главным редактором. Оказалось, что некая особа сказала ему, что я пожаловалась на руководство ДЕТГИЗа в ОБКОМ партии, обвинив их в пристрастии к спиртным

Напиткам.

Я легко «вычислила» эту особу – писательницу, которая как-то завела со мной

разговор об этом самом пристрастии… Моя подруга поклялась главному редактору,

Что я даже не знаю, где находится ОБКОМ партии. Он поверил, и меня снова стали

Печатать.

В другой раз автор очень хорошей рукописи и мой друг, после того, как я написала восторженную рецензию на его стихи, с небольшими замечаниями, (о том самом отклонении от своего замысла, о котором говорила Нина Владимировна, в

Нескольких стихотворениях) перестал со мной здороваться.

Автору сказали: «Серова «зарубила» Вашу книгу» и прочитали ему только мои

Замечания. Я пыталась объясниться, но автор, нервы которого были сильно расшатаны, не пожелал меня выслушать. Так я потеряла друга, но, наконец, поняла, почему некоторые из моих друзей вдруг переставали меня замечать.

С тех пор я стала писать две рецензии – одну для автора, другую для издательства.

По своей глупой доверчивости я считала, что мы все – директор, главный редактор, редактор и я, хотим только одного, - чтобы книга каждого автора выглядела, как можно лучше. Мне не приходило в голову, что могли играть роль личные симпатии, установка сверху, политическая ситуация, интриги бойких молодых писателей, ловко вытесняющих более зрелых и талантливых. Сейчас это понимает десятилетний ребенок, а в мое время было немало таких идеалистов, как я, и многие поплатились за свою наивность более жестоко.

Правда для меня потеря друзей была куда больнее, чем отстранение от издания книг. Более жестокого наказания я не испытала, хотя «нарывалась» на это не раз.

Сколько колкостей и даже издевательств выслушала я от братьев-писателей! Это не была наша доброжелательная кружковская критика. Особенно ядовито высмеивал меня один писатель, которого тогда не печатали. Вероятно, он считал меня «лакировщицей» действительности за мои книжки для малышей с «хорошими концами». Трудно было поверить человеку, вероятно, испытавшему давление цензуры, в искренность доброй книги.

Он говорил мне на собраниях писателей такие откровенно злые и грубые слова,