Визиты к токавам. Соленый источник. Источник смолы. Чрезмерное изобилие черкесских праздников. Кубанская равнина. Русские вести. Черкесские отступники. Поминки

Долина Псебебси, среда, 1 ноября 1837 года. - Мы находимся здесь, в деревушке Науд-Оку Мансура, главного военачальника в этой провинции, из благородного и влиятельного братства Чупако. Пока я пишу, все стреляют холостыми патронами из огнестрельного оружия. Мы оставили Семез в прошлую субботу и в первый же вечер после этого сделали остановку в доме уважаемого токава (Татарский термин, соответствующий более благозвучному черкесскому слову «тфокотль») в нескольких милях от Анапы. В дополнение к нашей многочисленной группе (нас было, включая слуг, девять человек) и нашему эскорту, в тот же вечер прибыли две [283] повозки, перегруженные женщинами; тем не менее все были радушно встречены, а для всех коней в наше распоряжение был отдан сенной сарай. Преодолевая долину, мы приблизились на пушечный выстрел к русскому форту и увидели небольшие отряды черкесов, находившиеся к нему еще ближе; но единственными неожиданностями, что я приметил во время этой поездки, стали встревоженные нами фазаны и отмеченные на земле многочисленные следы кабанов. Этих последних животных, говорят, очень большое число в прилегающих лесах. Во второй вечер мы остановились в деревушке под названием Хопесса, расположенной на вершине возвышенности, откуда взор охватывает все русские поселения в окрестностях Анапы и простирается до моря и отдаленных гор Крыма.

В понедельник мы еще долго не отправлялись в долину, откуда я в данный момент пишу, когда за нашими спинами послышалась сильная орудийная пальба. Несколько черкесов, прибывших чуть позже, сообщили нам, что произошел бой, вызванный вылазкой, проведенной русскими, дабы отправиться нарубить дров в расположенный прямо под тем местом, где мы стояли, лес Атакованные ста пятьюдесятью черкесами, они вынуждены были отказаться от своего намерения.

Я встретил здесь любопытный пример легковерности местных жителей в отношении изобретательных способностей европейцев. На мой вопрос, как возникли те стеклообразные кучки, что я нашел на земле, мне ответили, что «это было вещество, с помощью которого русские сожгли в прошлом году существовавшую здесь хижину». Это остекленение было вызвано, вероятно, щелочью растения, составлявшего часть кровли из соломы.

В понедельник вечером мы разместились у Артэна, армянина, проживающего в очень [284] живописном месте в верхней части этой долины. Артэн является аталыком сына Мансура. Впервые мы увидели второй этаж или, скорее, галерку, куда можно подняться по деревянной лестнице. Комнаты всех остальных домов, до той поры нами виденных, размещались на первом этаже.

Мансур радушно встретил нас и выразил сожаление, что состояние его ноги не позволяло ему часто нас видеть. Одной из целей нашего визита была попытка излечить его, тем более, что случай этот не выглядел безнадежным, хотя возраст ранения составлял двадцать лет; и очевидно, что его плохо лечили. У него была отмороженная нога; по этой причине он потерял все пальцы и плюсну. Несмотря на такое положение, дух его, чуждый покою, был занят лишь поисками возможностей более энергичного ведения войны во время зимы, как только его нога позволит ему вновь оседлать коня. С помощью его опыта и рассудительности мы вскоре определили для себя операции, в коих мы могли бы участвовать с наибольшей пользой для края. В числе этих действий и принятие присяги (о чем речь пойдет чуть позже), и поездка в северные части Абазака, которую, по возможности, Мансур обещал устроить нам.

В поселке этого вождя нет ни одной женщины. Жена его умерла. В прошлом году чума стала причиной потери им от сорока до пятидесяти крепостных; умерли также купленные им в этом году две женщины. Однако, отнюдь не поддаваясь отчаянию и несмотря на свои шестьдесят лет, он решил жениться и с этой целью попросил нас обменять английский пистолет, нами ему подаренный, на лук, так как последний составлял неотъемлемую часть предметов, входящих, как правило, в стоимость женщины. [285]

Сумай, суббота, 4. - В среду, в полдень мы с многочисленным эскортом отправились в путь ко второй долине к востоку от Псебебси. Эта долина называется Уапс. Мы радушно были приняты в деревушке четырех братьев-токавов, чьи многочисленные хижины располагались на реке в одном из самых живописных мест посреди абсолютно лесистых холмов. На следующий день после нашего приезда сюда нас отвезли в деревушку другого богатого токава, в долину, простирающуюся непосредственно к востоку от той, где жил Мансур, и где нас вновь угостили с щедростью, что наш хозяин перед тем убедительно продемонстрировал, пригласив в свой поселок приблизительно сто тридцать жителей окрестностей, собравшихся, чтобы взаимной клятвой взять на себя обязательства не поддерживать отношений с русскими, разоблачать и карать шпионов и делать все возможное, чтобы прекратить в окрестностях воровство.

Узнав, что близ этого дома имеется соленый источник, мы раздобыли из него воды и обнаружили, что семьдесят пять унций этой воды давали унцию прекрасной соли, но в источник просачивается вода рядом текущего ручья; и я не сомневаюсь, что если бы этот источник надлежащим образом отделить и произвести в нем необходимые выемки грунта, соленость увеличилась бы и соли стало бы больше. Говорят, что в этих окрестностях существует источник минеральной смолы и что им пользуются, чтобы пропитывать колеса телег и в иных целях. Запасы соли в этой части края должны быть значительными, так как кроме этого источника нам назвали и многие другие.

Мы здесь встретили нашего хозяина накануне нашего отъезда в Чепсин с четырьмя баранами, просом, медом и т. д. в качестве его доли вклада в поминки родственника, убитого во время [286] последнего вторжения. По недосмотру, одному дворянину и одному токаву был отдан небольшой сундук пороха, чтобы они разделили его; первый вежливо отказался от своей доли и позже сказал моему слуге, что поступил так потому, что делить подарок с токавом было несовместимо с его рангом.

Я недавно узнал новые детали относительно братств; и эти сведения вкупе с другими того же рода нужно фиксировать по мере моего их сбора ввиду того, что для меня могло бы быть вредным, вызывая подозрения, слишком настойчиво собирать и записывать то, что относится к местным обычаям. Такой метод исследования, впрочем, мог бы иметь нежелательное провоцирование ответов с оттенком, продиктованным обстоятельством. Поэтому мне следует продолжать доверяться лишь беседам.

Если человек убит в ходе ссоры (причина большинства преступлений), члены его братства смотрят, насколько возросла бы доля компенсации семье убитого, если бы убийца принадлежал другому братству, которое обязано было бы в данном случае уплатить ее двумя сотнями быков; поэтому семье выплачивается именно такая компенсация. Преступными считаются и дуэли, если только разрешение на схватку не дано братствами обеих сторон.

Шамуз остался позади нас в Семезе, чтобы наблюдать за строительством конюшни, рассчитанной на прием во время зимы наших многочисленных коней, и был готов уже к нам вновь присоединиться, когда, как нам сообщили, ему пришлось отправиться в Пшат с визитом соболезнования к семье Индара-Оку в связи со смертью сына Ногая (очень любимого юноши), убитого выстрелом ружья в стычке с русскими. Такого рода визиты отличает большая помпезность. [287] В одной песне, нами здесь услышанной о прелестной сестре Зази-Оку, один из ее отвергнутых поклонников, среди многих упреков,

ей адресованных, сравнивает ее за вспыльчивость и обидчивость с порохом в английской пушке. Я был бы рад собрать многие черкесские песни, так как подобные свидетельства часто лучше, чем иные, служат изучению положения, в коем пребывает общество. Но я сталкиваюсь с большими трудностями, чтобы добиться от певцов необходимого терпения, покоя, чтобы я смог сделать перевод этих песен. Предлагаемый фрагмент является всем, что в конкретном случае я смог заполучить:

Не колеблясь устремляйтесь в середину боя, с саблей в руке. Тот, кто на войне захватил добычу, является героем.

Тот, кто погибает в бою, становится мучеником; тот, кто не убит, слышит славословия в честь убитого.

Они связали поводья вместе и, образовав каре, так и сражались. Черный боевой конь Хуз-Али, хотя и изнемогал от усталости, вынес своего хозяина из гущи боя. Ахмет, вождь братства Цух, принес голову храброго командира. Осман, брат Ахмета, направил своего боевого коня на вражеского скакуна, и московит пал под его саблей и т. д. и т. д.

Вчерашний наш хозяин, как и сегодняшний, является токавом, а завтрашний переезд приведет нас в деревушку третьего. Пока мы объезжали, как это ныне делаем, этот край с целью уговорить жителей созвать многолюдный съезд, на котором могли бы быть приняты меры против предательства и торговли с русскими и на котором удастся договориться о мерах избавления национального характера от упрека в страсти к грабежу, ему [288] приписываемому, вожди, вероятно, задались целью на некоторое время полностью поселить нас у токавов, дабы предотвратить зависть, которую они могли бы ощутить, если бы мы продолжали жить лишь у дворян.

Верхний Псебебси, вторник, 7 ноября. - Мы находимся здесь в еще более живописной части этой долины - амфитеатре весьма лесистых скалистых гор, одни из которых имеют коническую, а остальные - разные формы; разделенных плодородными лугами, через которые змеятся по каменистому руслу прозрачные и богатые рыбой воды Псебебси. Деревушек много, а их жители предупредительны и любопытны. У токавов мы не встретили заметного отличия в приеме, что нам до того оказывали будь то в еде, будь то в обычном к нам обращении, разве что ночлег не столь же хорош, так как постель у них, как правило, не столь чиста, как у тех, кто стоит выше их; но за исключением этого нам мало на что было сетовать. Кроме Мансура в этих окрестностях нашего местопребывания и до Адугума иного дворянина нет. Захыны правили в этой части края (семья Сефир-Бея) до последних времен, и их верховная власть простиралась от Анапы до Адугума.

Погода по-прежнему стоит хорошая и теплая. Иногда по утрам у нас была изморозь; но она исчезала, и в полдень изнуряюще грело солнце; особенно плохо, когда жара эта не смягчена достаточно сильным восточным ветром, что преобладает целый день на этом побережье.

Наш недавно прибывший соотечественник (Надир-Бей, как его теперь здесь именуют) вчера явился посмотреть ногу Мансура и нашел удивительные сдвиги к ее выздоровлению. Что касается Мансура, то он был столь взволнован, что готов был отдать в качестве вознаграждения все, чем владел, [289] подарив моему слуге, сопровождавшему бея, лучшего из своих коней и желая сделать иные подношения, которые, несомненно, были отвергнуты. Он говорил о князе Пшугуе в высшей степени хвалебных выражениях и заявил, что во время его последнего визита он обещал ему подарить женщину и раба. Мансур отправил своего зятя осведомиться относительно первого из этих подарков; но оценка, ему данная, не была столь благоприятной, чтобы принять это подношение. Он предпочел поэтому выбрать и купить женщину, одаренную большими прелестями. Красота, как правило, ценилась прежде всего, а достоинства женщины в домашней жизни были лишь на втором месте. Я не думаю, что они обладают многими иными чарами.

Адугум, суббота, 11 ноября. - Наш переезд в среду не продолжался более часа, но он был чрезвычайно приятным. По мере того, как поднимаешься по долине Псебебси, покрытые лесом и фантастических форм холмы, сближающиеся и тесно обступающие маленькую речку, придают картине более интересный характер; вновь расходясь, они образуют чуть далее очень красивую долину под названием Шешь, где мы нашли у нескольких братьев, принадлежащих к классу токавов, чистое и удобное жилище, а также теплый прием; их дом для гостей великолепно отстроен и изыскано огорожен. Близлежащие холмы являются, главным образом, конгломератом морских ракушек и песка, образуя довольно твердый камень. После Шеша мы по диагонали преодолели холм, оказавшись в четырех или пяти милях от Кубанской равнины; и на этом расстоянии пересекли несколько маленьких долин, среди которых я признал лишь названия рек Псиф и Годоухай, впадающих в Кубань.

Единственная долина, обратившая к себе самое пристальное мое внимание своим [290] плодородием, своей протяженностью и своей красотой, была долина Годоухай. Я должен отметить нашу первую остановку в Суфу по двум причинам. Одна заключалась в том, что наш хозяин продемонстрировал пример, с коим я столкнулся впервые в этом крае, -это открытое нежелание принимать нас. Узнав об этом, г-н Л., Али-Бей и я сразу же вскочили на коней, заявив, что решили, скорее, ночевать под открытым небом на возвышенностях, чем селиться в доме против воли хозяина. Этот наш поступок напомнил ему о нашем статусе гостей и заставил его с ужасом представить себе бесчестие, что падет на него, если иностранцы окажутся изгнанными из дома. Он резко бросился перед лошадью одного из нас и настойчиво начал нас удерживать, в то время как его люди поспешно приводили в порядок дом. Вечером нам объяснили, что неблагожелательность нашего старого хозяина, который очень богат, имела двойную причину: во-первых, он был предупрежден лишь за несколько часов до нашего приезда, вместо того, чтобы иметь один или два дня в запасе, как это было в случае с уорками; во-вторых, он какое-то время путешествовал в нашей компании и несколько раз посещал нас в Семезе, не получив никакого от нас подарка! Однако, видимо, ему было по-настоящему стыдно за крайность, на которую толкнула его злая досада, - и он старался сгладить впечатления от этого щедрым угощением и услужливостью.

Вторым мотивом, заставившим меня приметить это место, было то, что нам здесь показали источник ископаемой смолы, о чем я ранее упоминал, и который находился совсем близко. Эта смола имеет цвет нефти; но, вероятно, это сырая нефть, окрашенная под действием воздуха, который, как я заметил, взбалтывает источник. Я попросил принести смолу к нам домой и поджег [291] пропитанный ей фитиль, что показалось необычным для присутствующих черкесов, поэтому наш хозяин схватил фитиль и бегом унес к себе, чтобы показать его горящим своей жене. Единственным камнем, мною обнаруженным близ этого источника, был конгломерат морских ракушек. Говорят, что в этой части края существуют и другие источники такого рода.

Адугум, 13. - Деревушка, в которой мы находимся, расположена в богатом и густонаселенном районе, третьем по счету, где нас встретили и радушно приняли, несмотря на то, что не были предупреждены о нашем приезде; а так как мы и наши слуги образуют команду из девяти персон, кроме многочисленного эскорта, часть которого всегда ест вместе с нами, приготовление для нас пищи не должно быть для них делом легким. Вчера вечером, когда все нас покинули, токав, у которого мы остановились, явился к нам. «Мой отец был очень уважаемым, - сказал он нам, - он был влиятелен и к нему всегда весьма прислушивались на советах; что касается меня, то я обладаю лишь небольшим политическим авторитетом и могу надеяться быть похожим на своего отца разве что в гостеприимстве. Я был бы глубоко огорчен, если бы закрыл дверь, которую он всегда держал открытой, так как когда я принимаю гостей, мне кажется, что я вернулся во время моего отца. Поэтому я надеюсь, что вы удостоверитесь в моей к вам дружбе, приезжая ко мне жить каждый раз, когда возвратитесь в эти окрестности».

Адугум, 14. - Сегодня двое моих соотечественников отправились в разведку до форта Абун, находящегося на расстоянии двух или трех часов конного пути; что касается меня, уже его видевшего, я предпочел разведать местность, простирающуюся к Кубани. В данный момент я нахожусь [292] в достаточно большом волнении по поводу моих спутников и их эскорта, так как, возвращаясь со своей прогулки, я услыхал пять отдельных пушечных выстрелов.

Все мои друзья возвратились в целости и сохранности; поэтому я могу продолжить мою собственную историю. А что касается их истории, то она вполне могла завершиться достаточно печально, так как они долго следовали в пределах досягаемости пушек этого форта и два снаряда пролетели над их головами.

На некотором расстоянии от этой деревушки густой лес, ее окружающий, заканчивается. Этот лес сменяется небольшими рощицами, перемешанными богатого вида деревушками и возделанными полями. Через полтора часа конного пути мы все это оставили за собой; и миновав по мосту из гатей, что в прошлом году построили русские, речку под названием Нугачи, образующуюся из соединившихся вод Адугума, Абуна и Шепса, достигли края равнины, абсолютно ровной, разве что усеянной несколькими редкими рощицами, в то время как остальная ее часть образовывала обширный зеленый луг, ограниченный вдали непрерывным поясом деревьев, указывающих течение Кубани.

Вся эта равнина была обитаема, а почва выглядела чрезвычайно богатой; высоко над головами наших всадников возвышались чертополох и другие растения. Лесистые участки не имеют столь высоких деревьев, чего можно было ожидать, судя по наносной почве; по этому обстоятельству я мог бы предположить, что ногайцы, владевшие этой частью края до черкесов, вероятно, вырубили лес и лишь с недавних пор тот стал возрождаться на прежних местах. Бесчисленные следы, что избороздили почву, указывали на присутствие большого числа кабанов, единственных ныне обитателей [293] вместе с ланями и другими дикими животными этой части равнины, которая по своему плодородию сможет, похоже, свободно и вдоволь накормить несколько миллионов человеческих душ.

Адугум, 17. — Пока мы в прошлый вторник находились в армянском поселке, мне сообщили, что туда явился человек, приведший с собой двух лошадей, загруженных солью, приобретенной на базаре, организованном русскими напротив Шапсуга и, к моему сожалению, вновь открытом. Несомненно, я довел до этого человека наше в этом отношении мнение; и вечером, когда возвратились мои соотечественники, пришел один сосед и сказал нам, что если мы соизволим приказать, соль немедленно будет захвачена и конфискована. Именно это мы и отказались делать; мы лишь отправили искать Мехмета-эфенди, от которого потребовали как можно быстрее наказать правонарушителя.

Он был склонен сделать это, но попросил время подумать; и следующим утром сообщил нам, что, посоветовавшись со старшим из числа членов нашего эскорта, они сочли, что будет преждевременным и бесполезным проявлять такую суровость по отношению к единственному из многих, в равной степени виновных жителей Шапсуга; и что лучше будет подождать общего результата мер, кои, следуя одной из главных целей нашего приезда в эту провинцию, мы хотели заставить жителей принять, дабы предотвратить такого рода торговлю. Нам поэтому пришлось, хотя и неохотно, согласиться с этой отсрочкой.

На следующий день мы вынуждены были собраться в многочисленную группу, чтобы отправиться охотиться на лань и кабана в безлюдной части равнины; но утро было дождливое, и к тому же нас предупредили, что мы вполне можем [294] столкнуться с некоторыми черкесскими отступниками. Эти черкесы являются знатными шапсугскими дворянами, у одного из которых сожгли дом и конфисковали имущество, а сам он был изгнан из края за то, что принял и приютил русского офицера из Анапы. Друзья его утверждают, что он не был предателем и что с его стороны то было простым заблуждением, продиктованным лишь желанием отблагодарить русского за знаки внимания, что он перед тем получил от этого офицера; а члены его братства были столь возмущены его наказанием, что все покинули край и поселились на одном из островов Кубани.

После этого между ними и их соседями по эту сторону реки имели место ссоры и стычки, одна из которых произошла на равнине как раз в этот день в том месте, куда первые иногда приходили охотиться. Один дворянин был ранен, взят в плен и затем заколот кинжалом; а трое других были убиты. Конечно, желательно, чтобы между членами этого братства и их соплеменниками произошло примирение; но независимо от этого лучше будет, если они останутся смертельными врагами, чтобы первые не могли действовать в роли посредников русских.

Во вторник после обеда мы были в деревушке красивого черкесского «Нащ» (Давно известный в Лондоне «щеголь») Калабат-Оку Кату-куой, который ухоженностью своего дома для гостей и щедростью своего стола, конечно, не имеет себе равных во всем крае; в данном случае, когда он впервые принимал только что прибывшего нашего соотечественника, похоже, он превзошел все, что мы о нем уже знали. Тем временем нашим самым большим удовольствием стало общество «со львом Черкесии» - хаджи Гуз-Бегом, которого мы [295] встретили в пути в сопровождении одного-единственно-го слуги, ведшего на поводу запасного коня. Мы спешились, чтобы ответить на учтивость старого воина, с которым провели всю вторую половину дня и утро следующего, время, посвященное отдыху, которое он, похоже, более всего любил. Вечером он привел к нам черкесского Оссиана, старого слепого менестреля, сочинявшего и исполнявшего, сам аккомпанируя себе на скрипке, ныне популярные военные песни.

Он продемонстрировал нам образцы огромного числа этих песен; моим самым большим удовольствием, пока он пел, было наблюдать, сколь внимательно слушает их Гуз-Бег. Он любит музыку страстно; и подпевая сам в нескольких песнях то в первой, то во второй части, заявил нам, что коль он, хаджи, поет, не будет зазорным и нам тоже исполнить песню. Таким образом, он настоял на том, чтобы мы дали несколько образцов нашей национальной музыки, что мы, как смогли, сделали; и мало-помалу Гуз-Бег и остальная часть аудитории пришли в такой восторг, что в дымовую трубу были произведены несколько пистолетных выстрелов; как будто для дополнения этой картины всеобщего энтузиазма вокруг дома собралась группа любопытных девушек, а в окне комнаты, где мы находились, боязливо и застенчиво показались их головы.

Одна из песен старого менестреля была перечислением всех обязанностей черкесов в нынешнее переломное время; другие были сатирическими и вызывали живые всплески веселья. Мы отдали старому поэту дань похвал за помощь, им оказываемую его соплеменникам, возбуждая их патриотизм, и добавили к этим похвалам более существенное свидетельство нашего восхищения. Со своей стороны он обещал сделать наше [296] благорасположение к его стране темой песни, и мы тем самым взаимно удовлетворенные распрощались. Вот образец поэзии этого старца:

Военная песня

Когда русский генерал прибыл в крепость Шад, был созван совет.

Совет был перенесен в Ферзади. Они переправились через Лубиз, окрашивая воды своей кровью, затем они возвели крепость Абун.

Прибыл русоволосый генерал; что он заслуживает? «Большой битвы» - ответили черкесы.

Кази-Оку Пшемаф, твое сердце было подобно горе Саберкуэш; но ты погиб, твоя голова отсечена от тела на поле битвы, и тебе открылись врата рая, и ты тотчас же ступил в него.

Он направил своего стремительного коня в гущу боя; когда он погиб, они накрыли его кольчугой.

Чуш Довлат Мирза, не по годам храбрый, пал мучеником на поле брани.

Одежда Хадсуаф-Оку Субеша была желтого цвета; и похожий на «бляхо» (Бляхо - змея), он пытался поразить копьем московита.

Жители Шапсуга созерцали битву со склона горы; а жители Натухача ринулись с саблями в руках в гущу сражения и были там убиты.

Ночью Джамболет караулил, а днем его боевой конь носился по полю битвы, подобно разрушительному огню.

На коне Хауд-Оку Мансур был самой храбростью, на совете - самой мудростью.

О тебе скажут, Индар-Оку Ногай, что хотя ты и в преклонном возрасте, твой облик и твои военные подвиги сродни облику и подвигам храброго и сильного юноши. [297]

Куст Тегуми Дзад, о тебе скажут, что хотя в тебе черты старости, ты целый год заслуживал похвал.

Калабат-Оку Хатукуой, гордый собой и своим боевым конем, вынул свою саблю и ринулся в бой. Его брат Кушмуд вынул свою саблю, а грудь его ры жего скакуна вскоре перегородила ему путь в гущу боя.

Черкесская молодежь устремилась в бой, так как храбрая юность всегда любит войну.

Если вы падете в бою, вы станете мучениками, а если вы выживете, вы будете на полпути к славе!

Ранним утром четверга хаджи, занимавший старый дом для гостей, пришел к нам в гости; и во время великолепного завтрака наш неутомимый хозяин столь быстро пускал по кругу наливку под названием «шуан» (сорт пива из патоки, но менее приятное по вкусу и значительно более крепкое), что хаджи, несмотря на то, что проявлял сдержанность, мало-помалу распалился и вскоре, подобно ребенку, тоже склонен был играть и шутить. Отнюдь не было делом забавным видеть в таком состоянии «грозу русской границы», за голову которого назначена огромная цена, - человека, которого русские солдаты представляют себе могущественным князем, живущим в крепости и имеющим в подчинении многочисленных солдат, человека, именем которого русские матери пугают своих детей. Его военные подвиги принесли ему славу владельца мощных крепостных стен и воина огромной силы.

Ранним утром мы отправились в путь, чтобы принять участие в многолюдном собрании, созванном по случаю поминок в нескольких милях отсюда, и чтобы обсудить там с вождями вопрос о национальной присяге (как это можно назвать), что [298] предстоит принести в Шапсуге. Но едва мы миновали первое ограждение, как воинственные кличи и несколько пистолетных выстрелов заставили нас возвратиться назад, чтобы защитить наш багаж и наш арьергард, ставшие объектами мнимого нападения со стороны хаджи и многочисленного пешего отряда. Эта атака была отбита посреди раскатов смеха и криков радости, а так как наш авангард уже проник в маленький лес, нам пришлось буквально бежать на его защиту от засады, там для нас устроенной. Такого рода развлечения нередки и, по крайней мере, являются великолепной тренировкой коней.

...На поминках было весьма значительное число людей; они находились на склоне холма, где мы оказались незащищенными от холодного и влажного восточного ветра. Мы сидели на циновках под деревом, лишенным листвы; небольшой костер, горевший у наших ног, помогал нам вынести тоску и усталость от долгого ожидания - наказание, что здесь, как и в других местах, является неизбежным сопровождением трапез, в коих участвуют многочисленные гости. Правда, в случае похорон такое неудобство менее простительно, ибо мясные блюда всегда холодные и почти всегда одни и те же.

В это время в центре достаточно большого пространства, где мы находимся, начались скачки и стрельба из лука; затем наше внимание из-за пистолетного выстрела обратилось в другую сторону - мы увидели пять или шесть всадников, удаляющихся во весь дух от места, где сидящий на земле человек был окружен несколькими людьми и куда с разных пунктов устремились другие всадники. Мгновение спустя мы заметили на вершине холма мужчину, которого поддерживали, так как он казался раненым. Из сообщения о том, что все это значит, мы узнали, что люди, только что [299] поссорившиеся, принадлежали к одному и тому же братству и что один из них, продав другому пленника, или русского дезертира, немедленно того отвез назад и (как предполагают) вторично продал русским.

В данном случае вместо сочувствия к этому человеку мы сожалели, что он был лишь легко ранен в ногу, и позднее настойчиво попросили Мех-мета-эфенди преподать пример этому предателю и покарать за эту продажу пленников с такой же суровостью, что и за шпионаж. Он ответил, что это должно стать одной из главных тем обсуждения на открывающемся съезде. Как я знаю, это новое преступление до сегодняшнего дня не было предусмотрено статьями существующих у них законов, вне которых он не желает в данном случае действовать.

После обеда было сделано обычное объявление по поводу предстоящего съезда; этот съезд должен состояться на восточной границе Шапсуга; от разных братств потребовано было отправить на него своих представителей. Церемонии завершились новыми скачками и новыми лучными упражнениями. В ходе последней мишень так и не была поражена; но мне показалось более удивительным, что в конце концов это произошло, так как сделать это было чрезвычайно трудно. Мишень была очень маленьких размеров и укреплена на верхней части очень высокого столба, образованного из нескольких крупных, воедино связанных жердей. Два всадника пустили во весь опор своих лошадей навстречу друг другу, на небольшом расстоянии от столба; и по мере приближения каждый из соперников натягивает лук, наклоняется на левую сторону своего коня (в то время как жерди находятся справа), целится из-под поднятой левой руки и в таком положении посылает стрелу. Несколько раз стрела поднималась перпендикулярно и очень близко пролетала мимо цели. [300]

Глава 13