Основные принципы гражданского судопроизводства в трудах русских юристов конца XIX – начала XX в ека

Основные правовые идеи

 

Дореволюционная российская правовая наука и особенно – ее цивилистическая ветвь имели высочайший уровень развития, органически вобравший в себя как лучшие зарубежные образцы и аналоги, так и результаты чрезвычайно интересного отечественного опыта, вытекавшего из особенностей российской государственности. Остановимся на некоторых правовых идеях тогдашних российских цивилистов.

В первую очередь, вызывают интерес правовые взгляды великого русского дореволюционного цивилиста Г.Ф. Шершеневича. В формирование и развитие отечественной цивилистики, да и всего российского правоведения проф. Г.Ф. Шершеневич внес огромный вклад. Его ученики, уже будучи сами весьма солидными, известными учеными, издали сборник работ, посвященный его памяти, в предисловии к которому указали, что «имя его навсегда вписано крупными буквами на страницах науки русского гражданского и торгового права». В сфере гражданского права широко известны его труды о понятии и системе гражданского права, истории его кодификации, развитии науки гражданского права в России, правовых вопросах опеки, попечительства и безвестного отсутствия, передачи и приобретения недвижимости, а также курс лекций по обязательственному праву и работы по авторскому праву.

В первую очередь этот выдающийся русский ученый прекрасно понимал, что для позитивного развития гражданского права, прежде всего, необходимо построение правового государства. Шершеневич отмечает следующие пути формирования и основные параметры правового государства:

1) для устранения произвола необходимо установление норм объективного права, которые определяют пределы, свободы каждого и отграничивают одни интересы от других, в том числе и государственной организации, – отсюда идея господства права в управлении;

2) если личная инициатива требует простора, то государству достаточно ограничиваться охраною субъективных прав;

3) чтобы новый порядок не нарушался самими органами власти, необходимо строго определить полномочия последних, отделив от исполнительной власти законодательную, утвердив самостоятельность судебной власти и допустив к соучастию в законодательстве выборные общественные элементы.

Соглашаясь с подобными характеристиками правового государства, Шершеневич, однако, реальные гарантии правовой государственности видит в том, что в различное время выдвигались различные гарантии правового порядка против произвола государственной власти: «...а) неотъемлемые права личности; б) принцип разделения властей; в) правовое самоограничение власти; г) подчиненность государства стоящему над ним праву. В действительности такой гарантией является только сдерживающая сила общественного мнения». Идея «сдерживания» властей негосударственными общественными объединениями, мнением общественности, печати, радио, телевидения сейчас признается всеми и находит свое практическое воплощение в жизни современного общества.

Многие его идеи, относящиеся к гражданскому праву, могли бы найти применение и в современном российском гражданском праве. Так, например, в настоящее время законодатель объявил акционерную форму не только главной, но чуть ли и не единственной возможной и перспективной формой предпринимательской деятельности. Об этом свидетельствует и абсурдное по сути включение обществ с ограниченной ответственностью в состав разновидностей акционерного общества, и законодательство о приватизации, фактически не признающее никаких иных организационно-правовых форм, и полное забвение конструкции производственного кооператива как самостоятельной, нормальной разновидности коммерческих организаций. В результате акционерным обществом провозглашается и бывший колхоз или совхоз, состоящий из нескольких десятков пожилых крестьян, и мелкий магазин или химчистка, работники которых вместе со своими «преобразователями» просто не представляют сути этой категории.

Между тем, среди торговых товариществ (по нашей терминологии – коммерческих организаций) в России всегда выделялись не только акционерные, но и «артельные товарищества», имеющие целью, по словам Г.Ф. Шершеневича, «устранить для малосостоятельных лиц посредничество капиталиста». Так, «потребительные товарищества» (потребительские кооперативы) имеют целью «устранить посредничество купца и доставлять своим членам все предметы потребления непосредственно от производителей», кредитные товарищества (кассы взаимопомощи) «задаются целью открыть своим членам кредит без участия банкиров, основанный на доверии к товариществу», а «производительные товарищества» (производительные кооперативы) имеют «различные промышленные цели, достигаемые самими рабочими без участия пользующегося их трудом предпринимателя». Исходя из этой природы кооперативов (артелей), Г.Ф. Шершеневич раскрывает далее и особенности их правового положения, причем используя не только российский, но и передовой для его времени зарубежный опыт. В отличие от этого, участниками товариществ (полных, традиционно признававшихся в русском праве юридическими лицами, «на вере» (коммандитных) и акционерных) всегда были непосредственно предприниматели.

Если бы разработчики действующего российского Закона о предприятиях и предпринимательской деятельности были бы знакомы с изложенной выше ситуацией, вряд ли они исключили бы производственные кооперативы из числа «предприятий» (коммерческих организаций). Точно так же они могли бы ознакомиться с природой полных товариществ и их отличием от простых товариществ (договора о совместной хозяйственной деятельности). Небесполезной была бы информация о том, что в дореволюционной России (как, впрочем, и в России нэповской) преобладающей формой предпринимательства были полные товарищества и товарищества на вере. Тогдашний купец (предприниматель, коммерсант) прекрасно понимал, что, рискуя своим имуществом (а не только вложенным в капитал товарищества), он тем самым одновременно приобретает особое, дополнительное доверие в глазах своих кредиторов и контрагентов, что весьма благоприятно отражается и на его престиже как в коммерции, так и в обществе, и даже на его возможностях получения кредита. Такого доверия, естественно, не вызывает современное «акционерное общество закрытого типа» с уставным капиталом минимального размера, состоящим из какого-нибудь фиктивного «ноу-хау», или чековый инвестиционный фонд с громким названием и оплаченным капиталом из нескольких десятков «ваучеров».

Далее остановимся на теоретических воззрениях выдающихся русских цивилистов Канторовича и Петражицкого.

С развитием экономических отношений сфера имущественного (гражданского) оборота претерпевает такое усложнение и обновляется в такой степени, что старые частноправовые нормы, при всей широте их логического объема, зачастую оказываются бессильными в столкновении с конкретными жизненными случаями. Для преодоления все более усугублявшегося разрыва между законом и жизнью принимались различные меры – начиная от отдельных законодательных нововведений и кончая формулярным правом. Непосредственным откликом на указанные практические потребности явились и отдельные доктринальные построения, лишь поначалу подчиненные сугубо утилитарным целям, а в более широкой перспективе устремленные к тому, чтобы изменить самое соотношение права и факта, низвести закон до уровня отдельной жизненной ситуации и каждую такую ситуацию объявить законом. Среди построений подобного рода на передний план выдвигаются те, которые впоследствии обрели известность под наименованием школы свободного права.

Приверженцы этой школы, неокантианцы по своему философскому мировоззрению, постулировали такую же неспособность законодателя устанавливать адекватные потребностям быстро развивающейся действительности юридические нормы, какую Кант приписывал в целом человеческому разуму, легко ориентирующемуся в мире «явлений» и обнаруживающему полную беспомощность перед миром «вещей в себе». Чтобы избавиться от такой беспомощности в правовой сфере, было предложено самое радикальное средство – раскрепостить судью от связующего действия мертвой буквы закона, предоставив урегулирование юридически значимых конфликтов опирающемуся на накопленный жизненный опыт индивидуальному судейскому усмотрению. И только во избежание упрека в прямолинейно нигилистическом отношении к закону приходилось в рамках той же доктрины прибегать к обрисовке методов увязки законодательных норм с судейским усмотрением. Вместе с тем непомерно возвеличенное в своей значимости, возведенное в ранг социальной категории высшего порядка, судейское усмотрение объявляется способным решать правовые коллизии, руководствуясь не правовыми, а различными иными критериями. Так, Канторович, например, говорил, что решение судьи должно быть основано на его собственном опыте, позволяющем определить социальную функцию нормы и социальные последствия выносимого решения.

Интересна концепция психологической школы, которую воплотил в жизнь выдающийся русский юрист Л.И. Петражицкий. Он не только развил идеи данной школы в общетеоретических работах (таких, например, как двухтомная «Теория права и государства в связи с теорией нравственности». СПб., 1909, 1910), но и распространил соответствующие общие выводы на конкретные, прежде всего гражданско-правовые, институты и понятия (такие, например, как юридическое лицо, доходы и т. п.).

Для Петражицкого не существует двух видов правовых явлений – субъективных и объективных. Он призывает, поэтому к поискам такого определения права, с помощью которого можно было бы полностью устранить юридический дуализм подобного рода. Его концепция исходит не из размежевания права в объективном и субъективном смысле, а «из совсем иной точки зрения» – «из отрицания реального существования того, что юристы считают реально существующим в области права, и нахождения реальных правовых феноменов как особого класса сложных эмоционально-интеллектуальных, психических процессов». Правовые явления относятся не к материальной, а к психической, эмоционально-интеллектуальной сфере. От входящей в ту же сферу нравственности они отличаются тем, что нравственные феномены основаны на этическом сознании долга без приурочения его к определенному лицу (императивные эмоции), тогда как правовые феномены, также опирающиеся на этическое сознание долга, предполагают его причитаемость определенному другому субъекту (императивно-атрибутивные эмоции). «Такие обязанности, которые осознаются несвободными по отношению к другим, закрепленными за другими, по которым то, к чему обязывается одна сторона, причитается другой стороне как нечто ей должное, мы будем называть правовыми, или юридическими обязанностями... Правовые обязанности, долги одних, закрепленные за другими, рассматриваемые с точки зрения той стороны, которой долг принадлежит, мы, с точки зрения актива, будем называть правами». Иными словами, субъективное право есть некий находящийся на стороне управомоченного коррелат императивно-атрибутивного сознания этической обязанности, сформировавшегося на стороне обязанного лица. Поскольку этот коррелат также не выходит за рамки психического переживания, его реальность становится в высшей степени проблематичной, пребывающей на грани бытия и небытия, того, что есть, и того, что не существует.

Соответственно коренному положению психологической школы, ориентирующему на то, что «правовые явления и их элементы суть явления не материального, а духовного мира, что для отыскания и изучения их следует обращаться не к поискам во внешнем мире, а к психике тех, которые переживают подлежащие психические процессы», Л.И. Петражицкий решал многочисленные конкретные как общеправовые, так и цивилистические проблемы.

В конце XIX в. в мировой и российской цивилистической мысли происходит изменение взглядов на концепцию права собственности. Зарождается и постепенно привлекает все большее число сторонников иной взгляд на право собственности, усматривающий в нем не отношение лица к вещи, а отношение между самими людьми. Сторонниками этого взгляда в России были: Коркунов, Синайский и др.

Они не отрицали того, что вещные права, включая право собственности, порождают определенные отношения управомоченного к вещи, как и того, что степень господства над вещью со стороны собственника превосходит степень господства, осуществляемого над нею обладателями любых других вещных прав. Но не в этом, по их мнению, состоит суть права собственности. Как юридическое явление оно должно выражать прежде всего отношения с другими лицами, общественную связь управомоченного с обязанными. «Всякое право, – писал, например, Ортолан, – если проникнуть в глубь вещей, в конце концов сводится к свободе для активного субъекта требовать чего-нибудь от пассивного субъекта». В отличие от других видов прав, подчеркивал Шершеневич, в праве собственности «число пассивных субъектов... достигает общего числа всех подчиненных той же политической власти, как и активный субъект».

Краеугольным камнем гражданского права являются проблема разграничения частных и публичных прав. Так Покровский основывает соответствующее разграничение уже не просто на способе защиты частных и публичных прав, а на методе регулирования, применяемом законодателем в частноправовой и публично-правовой сфере: «Если публичное право есть система юридической централизации отношений, то гражданское право, наоборот, есть система юридической децентрализации... Если публичное право есть система субординации, то гражданское право есть система координации; если первое есть область власти и подчинения, то второе есть область свободы и частной инициативы». Частное право тем отличается от права публичного, что «оно не предписывает частному лицу стать собственником, наследником или вступить в брак; все это зависит от самого частного лица или нескольких частных лиц (контрагентов по договору); но государственная власть будет охранять то отношение, которое будет установлено частной волей. Если же она и дает свои определения, то, по общему правилу, лишь на тот случай, если частные лица почему-либо своих определений не сделают, следовательно – лишь в восполнение чего-либо недостающего».

Кавелин, отвергнув все выдвигавшиеся ранее критерии разграничения частного и публичного права, писал: «Для сопоставления государственного права с гражданским... мало поводов и оснований: первое имеет дело с началами и условиями, в которых выражается и которыми поддерживается государственный организм как единое целое, так как его предмет – общие юридические начала, принципы, которые в этой своей идеальной форме не осуществляются в действительности; гражданское же право занимается действительными, видимыми отношениями людей, на которые начала государственного права действуют... в форме условий, видоизменяющих, определяющих, производящих сочетание гражданских отношений». Ввиду этого частный и публичный характер правоотношений – критерий более или менее искусственный. Правовые отношения имеют различные стороны, и в зависимости от того, какая из них выделяется, можно включать правоотношение в предмет регулирования соответствующей отрасли права. Для предмета гражданского права «вещественная ценность служит самым верным, безошибочным и наглядным показателем...». Правоотношения как имущественные отношения входят в предмет гражданского права, а рассматриваемые со всех иных точек зрения они должны быть из гражданского права исключены. Правда, действующее положительное право в своей системе строится не так, как оно должно было бы строиться сообразно с предложенным критерием. Но тем хуже для действующего положительного права.

«Теоретический вопрос, – говорил Кавелин, – требует теоретического ответа». Коль скоро он теоретически разрешен, в соответствии с найденным решением должна быть перестроена система действующего права. Гражданское право имеет дело только с имущественными отношениями. Поэтому из него должны быть исключены семейное право, институт опеки и попечительства и некоторые другие институты. Но зато в него следует включить все имущественные отношения, в том числе «отношения, возникающие по взысканию податей и денежных повинностей, по отправлению... вещественных и личных натуральных повинностей...».

Гражданско-правовые отношения представляют собой отношения юридические. Многие рассуждения отечественных цивилистов посвящены сущности юридических отношений.

Юридическое отношение предполагает наличность, по крайней мере, двух лиц. Одно лицо, которому принадлежит право, носит название активного субъекта, иначе субъекта права; другое лицо, на котором лежит соответствующая обязанность, называется пассивным субъектом. Число пассивных субъектов от одного (в обязательстве) достигает числа всех сограждан активного субъекта (в собственности). Шершеневич отмечает, что «весьма ошибочно мнение некоторых юристов (например у нас Победоносцева), предполагающих возможность юридического отношения, в котором был бы только один субъект, активный. Определяют право собственности, как отношение лица к вещи. Но юридическое отношение возможно только между лицами. Где нет общества, там нет и права, а, следовательно, и юридических отношений. Робинзон Крузо господствовал над всем островом, имел необходимые для его потребностей предметы, но отношение его к ним было только фактическое».

По мнению отечественных цивилистов, по числу субъектов различаются между собою абсолютные права и относительные. Права абсолютные – это те, в которых праву активного субъекта соответствует обязанность всех его сограждан и которые потому охраняются против каждого, забывшего лежащую на нем обязанность. Сюда, по мнению дореволюционных правоведов, относятся: а) вещные права (собственность, права на чужую вещь), b) исключительные права (авторское, художественное, музыкальное, фирменное, привилегии на промышленные изобретения и некоторые другие), с) права личной власти (мужа, родителей, опекунов). Правами относительными называются те, в которых праву активного субъекта соответствует обязанность известных, определенных субъектов, одного или нескольких. Этот разряд составляют: а) обязательственные права, b) права на алименты.

Мейер отмечает, что каждое юридическое отношение возникает по поводу известного интереса, преследуемого членами общества. Объектом юридического отношения является средство осуществления интереса. Такими средствами являются: а) вещи, как часть внешнего мира, b) действия других лиц. Когда объект юридического отношения составляют вещи, то отношение носит название вещного права; когда объектом являются действия других лиц, то – обязательственного или права личной власти, или, наконец, исключительных прав. Очевидно, юридическое понятие об объектах права соответствует экономическому представлению о благах. По мнению Шершеневича, спорным представляется вопрос, не следует ли к перечисленным объектам присоединить еще один вид – собственные силы субъекта, что составило бы разряд так называемых прав на собственную личность (права на жизнь, здоровье, физическую неприкосновенность, умственную способность, честь). Но собственные силы, данные человеку природой, представляют возможность осуществления интереса при их помощи без посредства других лиц, а потому и не могут составить объекта юридических отношений. Точно так же и тело человека не может быть объектом юридического отношения, пока от него не отделились части. Соединение в одном лице субъекта и объекта противоречит самой природе права. Признание физических и нравственных сил человека объектом права противоречит философскому понятию об объекте, как о чем-то, находящемся вне воспринимающего субъекта.

Из юридического отношения обнаруживается, прежде всего, право, которое называется субъективным или правомочием. Под именем права в смысле субъективном понимается обособленная объективным правом возможность осуществления интереса.

В трудах дореволюционных цивилистов спорным является вопрос о трактовке субъектов права. Мейер отмечает, что весьма распространенным в прежнее время было определение, построенное на воле субъективного права. Субъективное право определяли, как обеспеченную объективным правом область проявления воли. Успех такого взгляда поддерживался авторитетом Савиньи и Пухты. Несостоятельность определения, имеющего в основании своем волю субъекта права, обнаруживается из того, что с этой точки зрения необходимо отвергнуть субъективное право за теми, кто не обладает сознательной волен, как малолетние, сумасшедшие, между тем как все законодательства признают за ними права. Рассматриваемое определение не спасается тем, что за малолетних пли безумных проявляют волю их опекуны, так как этот случай именно обнаруживает, что субъективное право может принадлежать не тому, кто проявляет волю.

Обязанность, лежащая на пассивных субъектах, может состоять или в положительном действии или в воздержании от такового. В правах относительных определенный пассивный субъект обязывается что-нибудь сделать в пользу активного субъекта: передать вещь, оказать услугу и т.п. В правах абсолютных, напротив, все пассивные субъекты обязываются к воздержанию. Так, вещные права порождают обязанность всех и каждого не пользоваться той вещью, исключительное пользование которою обеспеченно субъекту права; права исключительные обязывают всех не совершать таких действий, исключительное исполнение которых обеспечено субъекту права и которые, в силу этого обстоятельства, приобретают особенную экономическую ценность; права личной власти обязывают всех не посягать на присвоение того объекта, который, в виду его нравственного значения, предоставлен исключительно субъекту права.

Связь между правом и обязанностью в юридическом отношении возникает в силу юридического факта, под которым понимается всякое обстоятельство, влекущее за собой по закону те или иные юридические последствия.

Прекращение юридического отношения между лицами происходит тогда, когда разрывается связь между его элементами, вследствие устранения субъекта, уничтожения объекта, нарушения соответствия между правом и обязанностью. Дореволюционные русские цивилисты отмечают, что это имеет место в случаях: отречения, отчуждения, потери прав, слияния права и обязанностей, прекращение права в тесном значении слова.

a) Отречение есть одностороннее изъявление воли активного субъекта, направленное к разрыву существовавшей до того времени связи его с правом. Отречение возможно только относительно имущественных прав.

b) Отчуждение права есть добровольная уступка места активного субъекта определенному лицу. Последним признаком отчуждение отличается от отречения, при котором заместитель не намечается. При отчуждении отношение изменяется лишь в том, что один активный субъект заменяется другим. Под это понятие подходит передача вещей, обязательств. Неотчуждаемы все те права, от которых лицо не может отречься, за исключением передачи отцовской власти по усыновлению. Последствием отчуждения права является приобретение права со стороны другого лица, в том же объеме, поэтому отчуждение бесповоротно.

c) Потеря права есть исключение активного субъекта помимо его воли из юридического отношения. Такая потеря наступает по приговору уголовного суда за совершенное преступление.

Гражданский суд не может лишить прав, потому что его задача ограничивается только определением того, кому в действительности принадлежит право. Только исполнение его решения может иметь своим последствием лишение ответчика прав. Потеря права может наступить вследствие юридических событий, с которыми закон связывает потери прав, например в силу давности. Потерянные права или приобретаются другими лицами, или прекращаются.

d) Слияние есть соединение в одном лице соответствующих друг другу прав и обязанностей, например когда по смерти кредитора права его переходят по наследству к должнику. Подобное слияние, как основание прекращения отношения, невозможно в правах вещных, потому что соответствующая обязанность лежит не на одном определенном лице, а на всех согражданах.

e) Прекращение прав в тесном значении слова наступает тогда, когда само юридическое отношение бесповоротно прекращается.

Изменяются юридические отношения, установленные между известными лицами, по данному объекту в таком же разнообразии, как разнообразно и содержание самих отношений. Это – лишь некоторые теории русских цивилистов того времени, оказавшие влияние на развитие современного гражданского права. В следующем разделе идеи выдающихся ученых России конца XIX в. – начала XX в., посвященные гражданскому процессу будут рассмотрены более подробно.