Художественная правда истории

Исторический замысел входил в намерения Толстого с самого начала работы над «Войной и миром». Но по­надобилось семь лет напряженного труда, прежде чем замысел этот получил нужное, удовлетворившее автора воплощение, прежде чем найдено было верное соотно­шение исторических и бытовых описаний, определились сюжетные ходы, соответствующие величественному со­держанию исторических событий, а сама история пред­стала как жизнедеятельность всего народа.

что «историю прекрасных чувств и слов разных генералов» он заменил «историей со­бытий», «историей человеков». «Я старался писать историю народа», — с полным основанием утверждал он, заканчивая роман. Позднее Ромен Роллан скажет так: «Народы — истинные герои этого романа». Отсю­да колоссальный охват жизненного материала, особый масштаб изображения, доступный художнику и неуме­стный, невозможный в собственно историческом описа­нии.

Предметом «Войны и мира» была жизнь всей Евро­пы в напряженнейшие моменты ее развития. Но каждый исторический факт Толстой стремился объяснять чело­вечески, вскрывать его живой смысл, проникая во все детали внутренней, душевной и внеш­ней, общественной жизни. Он не подменял историю ро­маническими вымыслами о ней, не отказывался от изо­бражения исторических лиц, как это делали многие ис­торические романисты, его предшественники. Он иссле­довал ход самой истории, но исследовал художественно и потому открывал взаимосвязь истории и человеческого бытия. Основная художественная задача — писать «историю человеков» — определила новую трактовку исторических событий, но­вый художественный метод их изображения. Мировые события и крупные явления общественной жизни наблю­дает в «Войне и мире» случайный свидетель, обыкно­венный смертный, и эта простая, естественная, непред­взятая точка зрения обеспечивает нужный автору «че­ловеческий» взгляд.

Рисуя сложные, богатые в умственном и нравствен­ном отношении натуры Болконского и Безухова, Толстой не погрешил против исторической правды. Он лишь при­менил для раскрытия этой правды свой новый художест­венный метод, которого до него не знала литература,— метод «диалектики души».

Сила «Войны и мира» именно в том, что несравнен­ный по художественной чуткости писатель представил социально-нравственную, психологическую историю эпо­хи, воссоздал душевные переживания разных людей того времени, их духовные устремления.

Н. Н. Страхов справедливо отмечал, что у Толстого «схвачены не отдельные черты, а целиком — та жизнен­ная атмосфера, которая бывает различна около различ­ных лиц и в разных слоях общества». Ясно и полно раскрыта в романе эта разница «атмосферы» — напри­мер, в имении старого князя Болконского, опального генерала суворовских времен, и разоряющегося москов­ского хлебосола графа Ростова; в чиновном, «француз­ско-немецком» Петербурге и в «русской» патриархаль­ной Москве. Всегда это исторически и социально обу­словленная разница.

Наиболее чуткие из современников Толстого улови­ли этот дух времени, который, по словам П. В. Анненко­ва, «воплощается на страницах романа, как индийский Вишну, легко и свободно, бесчисленное количество раз».

«МЫСЛЬ НАРОДНАЯ» И ФОРМЫ ЕЕ ВОПЛОЩЕНИЯ

«Войны и мира» — в утверждении «мысли народной».

Исследовать характер целого народа, характер, с одинаковой силой проявляющийся в мирной, повседнев­ной жизни и в больших, этапных исторических собы­тиях, во время военных неудач и поражений и в мо­менты наивысшей славы, — такова важнейшая художе­ственная задача «Войны и мира». Впервые Толстой ставил подобную цель в повести «Казаки», хотя и на сравнительно узком и специфическом жизненном ма­териале.

По отношению ко всему предшествующему творче­ству Толстого «Война и мир» явилась своеобразным итогом, синтезом и огромным шагом вперед. Эпическое начало связывает «Войну и мир» также с Севастополь­скими рассказами; повествование о нравственных, со­циальных, философских исканиях лучших героев ро­мана развивает ту линию в творчестве Толстого, кото­рая воплотилась в образах Николеньки Иртеньева, Дмитрия Нехлюдова, Оленина и продолжена в образах Левина и князя Нехлюдова.

И деятельность исторических лиц проверяется все той же «мыслью народной». «Умные» предначертания Сперанского отвергаются на том основании, что они неприложимы к народной жизни и чужды ее интере­сам. В нескольких сценах в полной мере раскрывается комизм и жестокость Ростопчина, не имеющего ни ма­лейшего представления о том народе, которым он взду­мал управлять.

Наполеон подвергается уничтожающему разоблаче­нию, потому что он избрал для себя преступную роль «палача народов»; Кутузов возвеличивается как полко­водец, умеющий подчинять все мысли и действия на­родному чувству.

Та «чистота нравственного чувства», которая состав­ляет этический пафос «Войны и мира», утверждает ис­тинность народного представления о величии: «Для нас нет величия там, где нет простоты, добра и правды».

Наконец, нужно отметить еще одну, важнейшую фор­му воплощения «мысли народной» — в историко-фило­софских отступлениях романа. Для Толстого главный вопрос в истории: «Какая сила движет народами?» В историческом развитии он стремится найти «поня­тие силы, равной всему движению народов».

Философия войны у Толстого, при всей отвлеченно­сти некоторых его сентенций на эту тему, сильна отто­го, что острием своим направлена против либерально-буржуазных военных писателей, для которых весь ин­терес сводился к рассказу о прекрасных чувствах и словах разных генералов, а «вопрос о тех 50 000, ко­торые остались по госпиталям и могилам», вовсе не подлежал изучению. Его философия истории, при всей противоречивости, сильна тем, что большие историче­ские события он рассматривает как результат движе­ния масс, а не деяния различных царей, полководцев и министров, т. е. правящих верхов. И в таком подходе к общим вопросам исторического бытия видна все та же мысль народная.

В общей концепции романа мир отрицает войну, по­тому что содержание и потребность мира —труд и счастье, свободное, естественное и потому радостное проявление личности, а содержание и потребность вой­ны — разобщение людей, разрушение, смерть и горе. Ужас смерти сотен людей на плотине Аугеста (во вре­мя отступления русской армии после Аустерлица) по­трясает тем более, что Толстой сравнивает этот ужас с видом той же плотины в другое время — когда здесь «столько лет мирно сиживал в колпаке старичок-мель­ник с удочками, в то время как внук его, засучив ру­кава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепе­щущую рыбу» и «столько лет мирно проезжали на сво­их парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и уезжали по той же плотине, запыленные мукой, с белыми возами». Страш­ный итог Бородинского сражения рисуется в следующей картине: «Несколько десятков тысяч человек лежали мертвыми в разных положениях и мундирах на полях и лугах... на которых сотни лет одновременно сбирали урожаи и пасли скот крестьяне деревень Бородина, Го­рок, Шевардина и Семеновского».

Само изображение правды войны — «в крови, в стра­даниях, в смерти», которое Толстой провозгласил сво­им художественным принципом еще в Севастопольских рассказах, исходит из народной точки зрения на сущ­ность войны. Правителям народов Наполеону и Алек­сандру, равно как и всему высшему обществу, мало дела до этих страданий. Они либо не видят в страда­ниях ничего ненормального — как Наполеон, — либо с брезгливо-болезненной миной отворачиваются от них—• как Александр от раненого солдата.

Одна из важнейших проблем «Войны и мира» — соотношение личности и общества, руководителя и мас­сы, жизни частной и жизни исторической. В определен­ном смысле писатель противополагал историю и жизнь отдельного человека. Прежде всего потому, что вечные основы бытия — рождение и смерть, любовь и ненависть, стремление человека к нравственному совершенствова­нию— не зависят от исторически ограниченных рамок каких бы то ни было событий, хотя в каждый данный момент, своими сложными путями, с этими событиями связаны. С другой стороны, Толстой знал, что жизнь, простая жизнь людей, с ее «частными» судьбами, инте­ресами и радостями, идет своим чередом, независимо от встреч Наполеона с Александром, дипломатической игры или государственных планов Сперанского. Лишь те исторические события, которые приводят в движе­ние народные массы, касаются судеб национальных, способны изменить — пусть драматически, но всегда бла­готворно — отдельного человека. Так очищаются и воз­вышаются в бедствиях Отечественной войны его люби­мые герои — Андрей Болконский, Пьер Безухов, Ната­ша Ростова.

В романе отрицается и консервативный, и либераль­ный взгляд на историю и устанавливается взгляд под­линно демократический, истинно гуманный.

 

По-своему и оригинально решает Толстой вопрос о свободе и необходимости. Свобода человека, историче­ского деятеля — кажущаяся. Человек свободен лишь в том, чтобы не идти наперекор событиям, не навязывать им свою волю, да еще в том, чтобы бесконечно изме­няться, нравственно расти и таким образом сознатель­но (в отличие от роевой народной массы, которой это дано стихийно) соответствовать истории, ее движению и таким путем влиять на ее ход. Сильно и остро ста­вит Толстой вопрос о нравственной ответственности че­ловека — исторического деятеля и всякого человека — перед историей:

«Что касается исторической деятельности, то сво­бодным субъектом и свободной причиной этой деятель­ности может быть только народ в целом, человечество в целом, но не отдельное лицо, на какой бы ступени власти оно ни стояло, чтобы оно ни думало об истори­ческом значении своих действий и что бы об этом зна­чении ни думали другие — современники, историки, фи­лософы и т. д.».

ОСНОВНЫЕ ОБРАЗЫ

Персонажи «Войны и мира» делятся не на поло­жительных и отрицательных, даже не на хороших и дурных, но на изменяющихся и застывших.

Чуждая автору придворная и светская среда кри­тикуется в романе прежде всего потому, что люди этой среды озабочены призраками, отражениями жизни, а не самой жизнью, и потому неизменны. Неспособность к переменам настойчиво подчеркивает Толстой и в общих характеристиках петербургского, в особенности салон­ного общества, и в обрисовке отдельных персонажей.

Внешняя неизменность, стандартность оказывается вернейшим признаком внутренней холодности и черст­вости, духовной инертности, безразличия к жизни общей, выходящей за узкий круг личных и сословных ин­тересов. Все эти холодные и лживые люди неспособны осознать опасность и трудное положение, в каком на­ходится русский народ, переживающий нашествие Наполеона, проникнуться мыслью народной. Воодушевить­ся они могут лишь фальшивой игрой в патриотизм, как Анна Шерер или Жюли Курагина: „шифоньеркой, удачно приобретенной в тот момент, когда отече­ство переживает грозное время, —как Берг; мыслью о близости к высшей власти или ожиданием наград и продвижения по служебной лестнице, как Борис Друбецкой накануне Бородинского сражения.

Их призрачная жизнь не только ничтожна, но и мерт­ва. Она тускнеет и рассыпается от прикосновения на­стоящих чувств и мыслей. Даже небольшое, но естест­венное чувство влечения Пьера Безухова к Элен, рас­сказывает Толстой, подавило собою все и царило над искусственным лепетом салона Анны Павловны, где «шутки были невеселы, новости не интересны, оживле­ние — очевидно поддельно».

 

Обязательная для Толстого нравственная оценка всех персонажей исходит в «Войне и мире» прежде все­го из того, насколько проявляется в каждом из них естественная сила жизни и насколько они обладают способностью не застывать в рамках привычного бытия.

Низкие, безнравственные инстинкты ставят человека во враждебные отношения к жизни; холодная рассудоч­ность, рационалистическая скованность замыкает в узкие рамки малого мирка сухих расчетов, отчужден­ного от подлинной жизни, со всем высоким и низким, что она таит в себе; своих лучших героев Толстой вы­водит в открытый мир «всей» жизни с ее радостями и страданиями. «Да здравствует весь мир!» — к приятию этого девиза, утверждающего единение всех людей, при­ходит Пьер, разочаровавшись в Наполеоне, в масон­стве, в филантропии, в подвигах, к которым побуждает тщеславие. В этом Кредо Толстого утверждается пра­вота все той же «мысли народной».

ОСОБЕННОСТИ ЖАНРА

Уже наиболее проницательные современники почувствовали, что «Война и мир» — книга сложного жанра, который нельзя определить одним словом. Чер­ты романа и эпопеи слились здесь воедино, чтобы обра­зовать синтез.

В дополнение к этому хотелось бы подчеркнуть не только связь, но и постоянное взаимопроникновение романа в эпопею и эпопеи в роман. Для Толстого это сопряжение было чрезвычайно важно.

«Война и мир» — одна из немногих в мировой лите­ратуре XIX века книг, к которой по праву прилагается наименование романа-эпопеи. События большого исто­рического масштаба, жизнь общая (а не частная) со­ставляют основу ее содержания; в ней раскрыт истори­ческий процесс, достигнут необычайно широкий охват русской жизни во всех ее слоях и вследствие этого так велико число действующих лиц, в частности персонажей из народной среды; в ней показан русский националь­ный быт. И главное, история народа и путь лучших представителей дворянского класса к народу являются идейно-художественным стержнем произведения.