Пейзаж души и мониторинг обученности

 

Меня иногда спрашивают: «Если бы вы стали волшебником, какое бы первое чудо вы сотворили во благо образования?»
Я отвечал по-разному, хотя примерно про одно. Но постепенно понял, что верный ответ такой: надо перестать врать.
Если враньё перестанет быть постоянным фоном нашей жизни, не так уж далёк будет и момент, когда про школу поймут главное. Поймут, что важно её рассматривать не как автомат предъявления требований по учебной программе - а как место, где мы можем создавать условия для продвижения каждого ребёнка по его особенному пути. К этому выводу не так трудно прийти, но сначала потребуется размышлять, узнать и оценить разные точки зрения, подумать о разных детях.
Но для этого нужен открытый общественный диалог - учителей и родителей, политиков, учёных и самих ребят.
А пока все дискутируют о том, что мы впишем в ЕГЭ, а что в стандарты, что пишем, а что в уме, какие бумажки надо собирать для аттестаций, а какие для аккредитаций - пока все препираются вокруг ложных и пустых ориентиров, заведомо не способных ничего в школе улучшить, то нет места общественному диалогу с мыслью о детях.
Объединить нас может только правда. Если каждый из нас (и те, которые у власти, и те, что не у власти) постарается самому себе говорить правду, если в школе будет правда, если она будет в суде - то дальше приблизится и свобода. Никакая другая материально-экономическая идея нас не объединит.
«Самое вредное, — писал когда-то Ушинский, — опасность формирования у детей лицемерия, когда в присутствии взрослого ребёнок напоказ ведёт себя как положено, но, оставшись в своей среде, позволяет себе всё что угодно».
Этот дух двуличия, двойного подхода к реальности (она как бы существует, но в определённых ситуациях её замечать не следует) процветает во многих школах, определяет профессиональное сознание многих учителей и большинства управленцев.
Иерархическое устройство школы гармонично дополняется надеждой на снисходительного инспектора, который что-то не заметит, а то и бу­дет заинтересован в явной «липе». Самый главный наш недостаток - это вранье, это двойная бухгалтерия, двойная политика. В том, чтобы избавляться от него - нет ничего невозможного, было бы желание.

 

* * *

 

Вернулся из отпуска - несут на подпись толстую папку. В неё, в числе прочих, вложена страничка: отчёт для начальства об успеваемости в моей школе. Ничего подобного от директоров не требовали с 1985 года.
Позвонил я управленцу, которому эти сведения понадобились: «Ну какой нормальный директор тебе напишет правду об успеваемости в своей школе? Любой будет липу писать!» Он мне ответил: «А что делать? Я один, а с меня требуют сведения о школах». Говорю ему: «С тебя требуют сведения, а не ерунду всякую!»
Был у меня в советские времена знакомый директор. У него в школе, если верить его отчётам, успеваемость достигала 102 процентов. Мы над ним посмеивались, а он обижался: «Чего тут смешного? Всё время требуют больше, до 100 процентов я дошёл, а успеваемость должна расти каждый год».
Простим директора: он не был математиком. Но куда хуже, что его отчёты принимались!
Загляните сегодня в любую школу: директор сидит и снова пишет отчёт.
Органы управления тоже сбиты с толку: они не очень хорошо понимают, чем им, собственно говоря, надо управлять. Всего пять лет, после реформы 1988 года, они пребывали в шоке. Боялись даже сунуться в школу, потому что не знали, что им там делать. В это замечательное время педагоги могли работать спокойно. Потом вышел Закон «Об образовании», в котором нет ни слова о том, что образовательное учреждение обязано отчитываться перед учредителем по содержанию образования: отчётность требовалась только по финансам. Но закон законом, а поскольку управленцы другими средствами анализа не владеют, они стали требовать от школ отчётов: «Ребята, что там у вас с успеваемостью?»
Вот вышло очередное положение об аттестации учителей. Теперь учитель должен доказывать, что его успехи и действия документально строго подтверждены. То есть выступил на педсовете - возьми справку о том, что там выступал, и т.д.
Почему у актёра никто не требует «строго документированных данных об успешных результатах»? Все и так видят, хорошо или плохо он играет.
Со школой то же самое: заинтересованные в ней люди знают, хорошо или плохо она учит, а если хорошо, то в чём хорошо.
Недавно узнал, что некоторые директора школ поступили дальновидно: завели себе специальных завучей по составлению отчётов. Нынче это называется по-научному: мониторинг уровня обученности. Звучит?
Мой компьютер «уровень обученности» не берёт, указывает ошибку в слове. Я спросил членов аттестационной комиссии. Они говорят: «У вас старый компьютер, купите новый».
Я обсуждаю с ними: вот, смотрите, в мою школу очередь стоит, чтобы записаться; ребята подросткового возраста сюда рвутся. Замученные, подозреваю, теми самыми школами, где, наверное, новые компьютеры к уровню обученности адаптировались. «Нас не это интересует, нам объективные показатели нужны, какой по биологии уровень знаний, как там по химии. Уровень обученности - это объективный показатель».
И ты, директор, ты, учитель, этот уровень обученности, минимальные обязательные требования и т.п. выжимай или изображай.

 

* * *

 

На днях две девятиклассницы из соседней школы рассказали мне, как у них проходил урок литературы. Учительница читала вслух по методичке тему «Сюжет, герой, композиция», а класс записывал. «Скучно было?» - спросил я. «Очень», - ответили они. Но для итоговой аттестации теперь необходимо, чтобы девятиклассники могли отбарабанить всё «про сюжет». А сама учительница литературы в лишних тонкостях не разбирается, ей проще продиктовать, чем самой вникать, про что речь. Но на уровень обученности поработали.
У нас в институтах усовершенствования толпы людей, на вешалке негде повесить пальто. Все стремятся повысить квалификацию? Скорее, они за бумажкой, в которой отмечено пребывание. За бумажку повысят разряд и добавят 100 рублей к зарплате. А также сообщат о том, какую обученность у школьников нынче модно проверять.
Одна из моих учениц получила за сочинение четвёрку от независимой городской комиссии, хотя наши филологи были уверены, что работа отличная. Вердикт: «Тема не раскрыта». Я полюбопытствовал о причинах. Мне ответили: «От вас такие работы, потому что ваши учителя не посещают курсы. (А я действительно долгое время учителей туда не отправлял.) Поэтому у вас в работах нет пейзажа души». - «Чего нет?» - «Пейзажа души! Москва уже пять лет над этим работает!»
А я-то хожу по улицам и думаю, над чем же Москва работает? Оказывается, над пейзажем души!
Меня так восхищает эта уверенность административно-научного народа: если они вдруг придумали, что нечто теперь всем очень важно знать, то потом от этого никто не отступись, теперь у нас вся научность и обученность на этом очередном краеугольном камне держится. Пока следующий не изобрели…
Я числюсь членом экспертного совета по учебникам. Вот приносят как-то учебник для пятого класса. Там скучнейшие определения литературных жанров. Спрашиваю: «Дорогие мои, а зачем вы это здесь пишете?» Отвечают: «Для пропедевтики». Я им: «А что пропедевтируете?» - «Чтобы у ребёнка сохранилась любовь к чтению». - «Да такими текстами вы же только отвращаете ребёнка от чтения. Ему же надо влюбиться во что-то в процессе чтения, во что угодно, но влюбиться!» Негодующе пожимают плечами.
В проекте стандартов, соответствие которым собираются требовать от учеников российской школы, сказано: выпускник 9 класса должен, к примеру, «уметь определять идейно-эстетическую ценность литературного произведения».
Представляю, как при приёме на работу пацана спрашивают: «Что ты, Петя Пыхтин, умеешь делать?» А Петя Пыхтин им ответит: «Я умею определять идейно-эстетическую ценность литературного произведения!»

 

* * *

 

Как только зарплата моих учителей будет определяться уровнем обученности, я, конечно, должен буду выдавить Петю Пыхтина и других ребят, которые держатся в нашей школе вовсе не за счёт знаний про строение червяка и идейно-эстетическую ценность.
Я догадываюсь, что все учебные планы и стандарты сочиняют интеллигентные люди, у которых растут интеллигентные дети, и в их семьях без вуза себя не мыслят. А я думаю о тех ребятах, которые ни на филфак, ни на физфак не пойдут. За что они оказываются заложниками системы, совершенно им чуждой? Почему они должны вызубривать какие-то дефиниции так называемого фундаментального, академического образования, которое никаких осмысленных умений им не даёт, а только служит поводом для унижений?
Ведь они же убегут из школы, их не вернёшь туда. В том, что у нас в стране сотни тысяч беспризорных ребят, не одна школа виновата. Но в судьбе половины из них уж точно найдётся вина школы.
Почему из встреч с учителем литературы, из встреч с учителем физики такие ребята ничего не имеют права вынести, кроме ненависти к физике и литературе? Ведь учитель, добивающийся максимальной «обученности», обязан, по сути, всех этих двоечников и троечников демонстративно унижать и третировать, чтобы другим неповадно было от обученности уклоняться.
Представление о квалификации учителя не должно зависеть от того, какие оценки получают его дети. У каждого свои способности, свой потолок, свои интересы. Школа должна помочь ребёнку «продвигаться» относительно самого себя, а не относительно абстрактной нормы. Как я пацану, который делал 46 ошибок в диктанте, а теперь делает 16, поставлю двойку? Что мне важнее: инструкции, по которым должно быть шесть ошибок, или этот человек, который работал и старался?
Но если аттестация школы и зарплаты учителей будут зависеть от ученических оценок, то решения будут искать отнюдь не в улучшении методов преподавания, а в том, что портящие статистику ребята в 10 класс приняты не будут.
Если они в девятом делали 50 ошибок в сочинении, а к выпуску из одиннадцатого будут делать 9-10, то на положительную оценку им все равно рассчитывать не приходится. Они все равно мне аттестацию провалят. Значит, я отсею этих ребят и наберу беспроблемных.
Но разве «беспроблемным» детям есть от этой обученности толк? Они же все эти ненужные им сведения даже если и выучат сегодня, то немедленно выбросят из головы после опроса или очередной контрольной.
Одно время министерство разрешало не выбирать математику ребятам в старшем классе. И оказалось - ничего страшного. Мой сын в старших классах математику не учил. Но когда ему на первом курсе по социологической специальности математика понадобилась, он её взял и освоил - ничего секретного не обнаружилось.
Мы имеем дело с теми, кто жить будет после нас. Мы не знаем (и слава Богу, что не знаем), как там им придётся в будущем, как они его устроят. Надо дать ребятам возможность быть самостоятельными, уметь выбирать, сознавать себя, уважать других, уметь учиться и любить делать полезные дела.