В.Г.Белинский, «Письмо Н.В.Гоголю»

 

Теперь к «историческим» основаниям «десалаватизации», предложенным нашим уважаемым оппонентом из Нижневартовска. Начинаются они с морализаторства: «Подобная метаморфоза произошла Салаватом Юлаевым. Вполне благие цели и намерения (борьба со злоупотреблениями русских заводовладельцев и местной администрации) в пылу ожесточенных действий переросли в откровенный разбой и грабеж мирного, чаще всего русского, населения. По словам М. Н. Покровского, «в минуту огромного национального подъема нельзя было заставить башкира щадить русского колонизатора, не щадившего башкира в предыдущий период». (Покровский М. Н. Предисловие // Пугачевщина. Сб.документов М.; Л., 1926. Т.1.С.10-11)». Эти назидания напомнили мне упреки авторов школьного учебника по истории Башкортостана идеологу башкирского восстания 1755-56 гг., ахуну Батырше за неполиткорректность и незнание основ истмата. Как раз М.Н. Покровский считал, что жесткость повстанцев объяснима и естественна, а цитирующий его Мауль – видимо, нет. Наконец г-н Мауль переходит к конкретике: «Об этом свидетельствуют и беспристрастные исторические факты. Приведем выборочно несколько примеров, хорошо известных науке (выделено полужирным курсивом мною. – В. М.):
1) «…да и башкирцы все генерално бунтуют и во многих местах, немалолюдными при озерах и речках скопищами находясь, разсылают свои партии для разъзорения российских жителств, которыя еще и в то время, когда я внутри жителств находился, подбегами своими под малые жителства делали разъзорения и народ убивали…» (Копия с ордера генерал-поручика де-Колонга от 31 мая // Пугачевщина. М.; Л., 1929. Т.2.С.259).
2) «…сообщники ево, Пугачева, бунтующия башкирцы, на четырех медных: на Преображенском, Воскресенском, Верхоторском, Архангельском, на железных доменных: Юрюзянском, Симском, молотовом Усть-Катавском, на лесопилном Симском и в шести деревнях фабрики, магазейны, в плотинах вещняки и слань и всякое заводское строение и крестьянские домы выжгли до снования…мастеровых же и работных людей, сколко от прежняго забрания осталось, окроме только спасшихся от их злодейских рук уходом, побили до смерти, забрав с собою и с малолетними детьми, погнали как скотов, в дальние леса и в свои башкирския кочевья…». (Всепокорнейшее доношение в Берг-коллегию коллежского асессора Ивана Мясникова // Пугачевщина. М.; Л., 1929. Т.2.С.268-269).
3) «А они, злодеи – башкирцы, у нас всегда везде русаков губят; а 28 июня Каслинской и Каштымской господина Никиты Никитича Демидова завод оныя ж башкирцы все выжгли, как завод, так и селение, а с людьми что зделали, - о том еще здесь не слышно». (Выписка из партикулярного письма, полученного Москве 7 дня 1774 году // Пугачевщина. М.; Л., 1929. Т.2.С.265).
«Сего майя 23 числа в полдни сибирской дороги старшина Юлай Азналин с сыном своим Салаваткой собравшись злодейскою шайкою башкирцов по примеру около тысячи человек напав на означенный завод (Симский завод-В. М.). Всех заводских служителей… по примеру всего человек до шестидесяти перекололи до смерти. И тот завод разграбя, фабрику с плотиною, церковь божию и всё заводское селение сожгли…» (РГАДА. Ф.6. Д.592. Л.565)».

Обратим внимание на два момента: 1. Три из четырех приведенных автором примера взяты из вполне советского сборника «Пугачевщина». Т.е. эти факты были вполне и широко известны, никем не скрывались при государственном утверждении культа Салавата Юлаева, поскольку, по мнению современников, нисколько не противоречили ему. И действительно, о чем они говорят? Об одном — шла жестокая гражданская война, башкиры принимают в ней крайне активное участие, в подавляющем большинстве — на стороне пугачевцев, а у русских единодушия в данном вопросе наблюдалось поменьше. Все сие никогда никем не отрицалось и Салавата никак не дискредитирует. 2. Из четырех документов только один имеет прямое отношение к Салавату и его отцу, а именно — не входящий в сборник «Пугачевщина». Этот документ — главный аргумент некоего С.А.Орлова, так что не причем здесь РГАДА. Ему (аргументу) в нашей книге посвящена отдельная глава (а самому С.Орлову — несколько глав). Забегая вперед, скажу – событие, описанное в этом документе (включая ход схватки и количество жертв) дошло до нас в нескольких совершенно разных интерпретациях. Так что опять же не аргумент.

Остальные примеры имеют к Салавату отношение не более, чем факты изнасилования германских женщин — к славе наших дедов, бравших Берлин, т.е. более, чем относительное. Причем все «обличающие» злых башкирцев факты, как один, принадлежат очень заинтересованной, «потерпевшей» стороне. Но потерпевшей не физически, т.е. защищавшим завод либо штурмовавшим его, а финансово, т.е. заводчикам, противникам башкир и Юлая с его сыном лично. Причем неприятелям вотчинников-башкир и до всякого восстания. Исключение, — показание крестьянина Плотникова, повторяю, привел не историк Мауль, а публицист Орлов, о котором речь будет отдельно. На нее косвенно ответил и сам уважаемый г-н Мауль в следующем фрагменте своей статьи.

А именно: «Само собой, что на основании этих и подобных фактов не надо спешить делать выводы о «бессмысленности» и изуверской жестокости бунташных действий. Любая эпоха и ее персонажи должны «измеряться» нравственной шкалой своего, а не нашего, времени. Задача историка не в том, чтобы судить прошлое. Историк – не судья. Он должен стремиться понять изучаемую эпоху, исходя из ее морального и юридического барометра». Эту врезку я с удовольствием выписываю в знак полного с ее смыслом согласия. Золотые слова, аксиома. Можно подумать: это в укор «обличителям Салавата», приравнивающим его к «незаконным вооруженным формированиям, сеющим зло в Чечне» [ Швецов, 2006. С.46 ].

Я этим «обличителям» буквально то же самое писал, даже языком подоступней. Естественно, безрезультатно — от моих замечаний свой политический заказ они отрабатывать не перестанут, там интересы посерьезней (на их взгляд) какой-то науки «история».

Но следующая фраза статьи уважаемого историка «архетипов русской Смуты» вновь некогерентно опровергает сама себя: «екатерининская эпоха в рамках тогдашнего официального правосудия вынесла Салавату Юлаеву свой однозначный приговор – виновен». «Екатерининская эпоха», может быть, и вынесла, а «пугачевская эпоха» — вынесла противоположный. Неужто эпоха ограничивается юриспруденцией данной эпохи? Но это же абсурд! Такое обожествление юриспруденции на Западе (причем только современном) какой-то смысл еще имеет (не здравый, а ритуальный), при их талассократии (власти закона). Но у нас-то такого мироустройства в жизни не было! Что распевали наши купцы, наследственные «классовые враги» и жертвы Стеньки Разина, бушуя у «Яра»? «Из-за острова на стержень»! Кому сочувствует Суриков в «Утре стрелецкой казни»? Или стрельцы не осуждены «в рамках тогдашнего официального правосудия»? Или и сейчас «тогдашнее правосудие» одобрить надо: «что ни зубец, то и стрелец»[3]? Расстрелы ЧК также одобрим? Все? Или начнем их пересматривать? Но ведь делать это пришлось бы именно в рамках чекистского правосудия — другого не было! И огульно их неправедными, без разбора также не объявишь: там и настоящих бандитов расстреливали, и людоедов, да мало ли. «Нравственная шкала» эпохи не только не сопадает с юридической — Мауль сам, на обширном эмпирическом материале доказал, что в России она часто ей противоречит. Простейший пример, кому-то Петр — Великий, кому-то — Антихрист, доводы с обеих точек зрения до сих пор актуальны.

Т.е. то, что екатерининское или, скажем, салаватовское следствие вынесло кому-либо приговор — это факт. У Салавата, представьте себе, также были свои суды, весьма скорые и не всегда милостивые — но суды! Д-р Мауль целую главу посвятил анализу отличий пугачевской судебной практики от официальной — и его вывод: в глазах народа они были вполне легитимны! Не так ли, Виктор Яковлевич? Но переносить этот факт на оценку исторической личности нашему современнику никак невозможно. Разве что принять к сведению — не более того. Что историками и сделано, весьма давно. Иначе мы будем совершенно ненаучно «спешить делать выводы о «бессмысленности» и изуверской жестокости бунташных действий», от чего нас категорически и справедливо предостерегает специалист по культуре пугачевщины, ведущий научный сотрудник Нижневартовского Государственного Гуманитарного Университета, доктор исторических наук В.Я. Мауль.

Далее — вновь смешение аксиоматичных посылов и, на наш взгляд,не следующих из них по логике выводов. «Нет сомнений, что пугачевский бунт – это разновидность гражданских войн, когда брат шел на брата, сын на отца, и наоборот». (Факт, который «обличитель» С.А.Орлов выдавал за свое «ноу-хау», хотя он давно проанализирован, например, И.М. Гвоздиковой. – А.Б.). «Но гражданская война — Это ОЧЕВИДНО — не может быть предметом гордости для потомков, ибо для нормального человека противоестественно гордиться количеством крови, пролитой его соотечественниками. Так что героический пафос здесь явно неуместен. Это означает, что Салават Юлаев — активный участник братоубийственной войны – едва ли может служить примером для подражания и считаться героем отечественной, а значит, и башкирской истории».

Здесь перемешано все. Во-первых, с каких пор гражданские, братоубийственные войны не входят в героическую историю Отечества? Герои этих войн — пустое место в народной памяти? Чапаев и Корнилов, Валидов и Краснов, Муххамед-Габдельхай Курбангалиев и Муса Муртазин, барон Врангель и батька Махно — все они «не могут быть героями»? И шолоховский Мелехов — не может? Позвольте с Вами не согласиться. Посмотрите на всенародные насмешки над провальной бондарчуковской экранизацией «Тихого Дона», и Вам придется отказаться от столь категоричного суждения. А тем более, от навязывания его другим, якобы авторитетом науки.

Во-вторых, кому ОЧЕВИДНО? Сама маркировка большими буковками очевидности не добавляет, она напомнила мне беспомощное выделение «РУССКИЕ» на ультра-националистических сайтах. Малограмотной молодежи простительно не понимать: оттого, что напишешь БАШКИРЫ, РУССКИЕ, ПАПУАСЫ с большой буквы, силы, чести и уважения твоему народу не прибавится. Ясности понятию — так же.

Вот американцам, например, это якобы ОЧЕВИДНОЕ совершенно неочевидно. Там привыкли восхищаться и генералом Ли, и генералом Грантом — активными участниками Гражданской войны — самого большого кровопролития за всю историю США. Последний, кстати, похвалялся, что никогда не считает потерь — похвальба, в наших представлениях, казалось бы, характерная для маршала Жукова, а не для генерала Гранта, но факт есть факт. И всему англоязычному миру — неочевидно. Вот сэр Артур Конан Дойл, воспевает подвиги этой войны: «самой кровавой войны, которую когда-либо вела англосаксонская раса, — единственной войны, когда они, можно сказать, сделали все, что было в их силах» [ Конан Дойл, 2001. С.297 ].

В-третьих, башкирские восстания, которые в масштабах России являлись внутренними войнами, т.е. как бы разновидностью гражданских, для самих башкир воспринимались как Отечественные [ Кулбахтин, 2004. С.7 ]. Без их 200-летней эпопеи башкирская история вообще непредставима. Восстание Салавата, для башкир — одно из них. Эти войны нужно замалчивать или порицать?

Это чтобы настоящая история Башкирии перестала быть частью истории России в глазах башкир? И в глазах любознательных русских, кои пожелают проникнуть сквозь завесу умолчания? Иного следствия из подобных посылов я не вижу, а само данное следствие считаю провокацией против истории и самого жизнеустройства наших народов.

Автор продолжает: «Изрядно преувеличенными следует признавать и те личностные достоинства, которыми наделили Салавата Юлаева (20-летнего юношу) в советской историографии». Здесь уважаемый ученый не замечает подчеркнутое им же самим. Преувеличения всегда найти нетрудно, но не о них речь. Неужели серой бесцветностью должен быть «20-летний юноша»[4] чтобы ему позволила командовать собой трехтысячная «башкирская армия», укомплектованная отнюдь не новичками в ратном деле? И это притом, что в башкирском обществе был очень высок авторитет возраста? Как раз для такой карьеры нужно было обладать совершенно исключительным авторитетом, причем приобретенным крайне быстро: до восстания Салават был малоизвестен за пределами родной Шайтан-Кудейской волости: да, один из лихих сыновей одного авторитетного командира, старшины Юлая, каких сотни, но не более того.

Его подвиги с 10 ноября 1773 по 5 июня 1774 были таковы, что не поразить народное воображение не могли — поэтому и запомнился именно Салават, а не более крупные вожди — Кинзя абыз Арсланов, Каранай батыр Муратов, хотя и о них сохранились баиты. (Но о многих не менее влиятельных: «генерале» Кушаеве, «фельдмаршале» Юнаеве, тархане Ижтимясове — не сохранились). Так что насчет наделения «личным мужеством и героизмом» — все правомерно, не проявивший личной доблести и мужества не имел бы никаких шансов занять тот пост, что занял Салават. Это в правительственной армии можно посадить над войсками слабого и трусливого, вроде фельдмаршала Апраксина или майора Дуве, сдавшего «свирепым башкирам» Бирск. А Пугачев возможности ставить трусов и фаворитов не имел. Это Салават спас его, разбитого наголову, встретив в Башкирии с трехтысячным башкирским корпусом, набранным им самим. Делом доказав, что он способен руководить партизанской войной. Пугачев стал зависеть от Салавата куда более, чем тот от Пугачева. Попробовал бы «государь» не отметить сей факт чином ниже бригадира!

Башкирские джигиты прекрасно понимали, что их ждет, что доверяют этому юнцу они буквально жизни — свои и своих семей. В очень рискованном, почти безнадежном деле (мы-то с Вами знаем — совершенно безнадежном, но мнение башкирских воинов на сей счет нам неизвестно, будем осторожны). В их числе — несколько полков бойцов, поседевших под шлемом, выживших в смертельных схватках с поляками, казахами, калмыками. Так кто, кроме героя, мог мгновенно подчинить себе тысячи сердец «повелителей волков»?

«Так, вряд ли найдутся научные исторические основания считать Салавата Юлаева выдающимся государственным деятелем. Такое определение предполагается, что он является видным деятелем ГОСУДАРСТВА. Но какого? Самостоятельного Башкирского государства в XVIII веке не было, как нет его и сейчас». Здесь В.Я. Мауль берет на себя смелость опровергать реалии конституционного строя России. Потому что РБ признано частью РФ именно в порядке, утвержденном Конституциями РБ и РФ. И Конституция БАССР, и Конституция РБ, не говоря о самопровозглашенном Башкурдистане, первым в истории РСФСР заключившем договор с Советской властью, подтверждали, что Башкирия является автономным государством в составе федеративной России — будь то в виде РСФСР или РФ. Квази-суверенность этого государственного образования отнюдь не умаляет сам факт его существования. Он аналогичен таковым, весьма уважаемым в мире образованиям, как например, Королевство Шотландия, Уэльс, Страна Басков. Уильям Уоллес – не выдающийся государственный деятель Шотландии?

«Считать же его выдающимся деятелем Российского государства, против политики и устоев которого Салават Юлаев вел активную и насильственную борьбу, тем более нельзя. Он был одним из участников и руководителей борьбы за национальное освобождение от России». На подобные «открытия», уже озвученные Д. Петерс и И.В. Кучумовым, достойно и кратко ответил В.В. Трепавлов: «Среди тюркоязычных документов пугачевской ставки нет ни одного, который бы свидетельствовал о стремлении отделиться от России» [ Трепавлов, 2007. С.129 ]. Добавим, что, по свидетельству И.М. Гвоздиковой, нет их и среди русскоязычных документов той же ставки. И в фольклоре — также нет, как бы не хотелось этого крайним националистам. Так что для подкрепления своего мнения В.Я. Маулю придется таковые документы найти. Что нелегко, учитывая, что именно по башкирскому периоду пугачевщины уважаемый профессор Мауль специалистом не является: в его весьма объемной (412 с.), новаторской диссертации имя Салавата, и даже имя Кинзи абыза Арсланова, без которого пугачевщина вообще не представима, не упоминается ни разу.

Г-н Мауль продолжает: «В этом отношении Салават Юлаев проявил себя, скорее, как антигосударственник, т.е. человек, сознательно действовавший вопреки интересам государства, подданным которого он являлся. Не случайно, что государственная власть именно так и квалифицировала его поступки». Антигосударственник (термин не мой, а уважаемого оппонента) – это не человек, выступающий против той или иной власти в государстве, а против его принципа, устоев. Например, Екатерина Великая, свергнувшая своего мужа, законного императора Петра III, была узурпатором, даже «революционером» (так считали ее же сторонники, Болотов и Державин, например) и мятежницей. Но «антигосударственником» она не была, и доказала это всей своей жизнью. Включая заслуженный ею титул – Великая. Салават делит с ней эти определения (кроме «узурпатора» – вот в чем не виноват, в том не виноват). Но являлся ли он противником монархии? Нет, он явный монархист. России как таковой? Нет, он за русского претендента на русский престол, отделять Башкирию при этом никуда от России не собирался [ Трепавлов, 2007. С.129 ], в отличие от своего предшественника – башкорт-хана Султан-Гирея (Карасакала). Так что уважаемый культуролог вновь оказался неточен в терминах, а потому – не прав в выводах.

«По приговору Тайной экспедиции Сената он был объявлен государственным преступником и понес адекватное в рамках той эпохи наказание. Современная Российская Федерация активно позицирует себя в качестве правопреемницы Московской Руси и Петербургской империи. Взяв на вооружение даже их символику, например герб и флаг. В таком контексте, логичной позицией федеральных властей был бы отказ от пропаганды культа Салавата Юлаева, активно ведущейся на территории самой же Российской Федерации в Башкортостане».

Насколько мне известно, юридически Российская Федерация-Россия позиционирует себя, прежде всего как правопреемник Советского Союза. И Московии, и империи – это само собой, одно другому не мешает, таковым себя и СССР позиционировал. Попытки «вернуться» в Московию или петербургский период, «перескочив» через Советский, в стиле И.Б. Чубайса - это исторический инфантилизм. Для страны такое несчастье означало бы полную шизофренизацию идентичности, впадение в недееспособное фантазирование, возвращение уже не во вчерашний, а в позавчерашний день. Странная аналогия подкреплена не менее странным примером: «Вспомним, например, какой негативный резонанс ветеранов вызвала попытка президента Украины В.Ющенко назвать героями войны бандеровцев. Ведь не случайно, что до сих пор в России не предпринималась и едва ли будет предпринята попытка юридического пересмотра антигосударственных и антиправительственных действий Салавата Юлаева».

Здесь вновь перепутано все. Именно попытка дискредитации Салавата, который всегда был героем башкирского, и 70 лет – советского народа, есть попытка юридического пересмотра, вроде «пересмотра» Ющенко «подвигов» бандеровцев. «Негативный резонанс ветеранов» подобные упражнения против пугачевского бригадира пока еще не вызвали — исключительно из-за своей малоизвестности и странности. Не защитники Салавата, а его хулители занимаются историческим ревизионизмом а-ля Ющенко!

Далее вынужден выписать длинный отрывок, ибо речь идет о существенном замечании, спрятанном в ряду общих рассуждений. «Теперь несколько слов о Салавате Юлаеве, как о «выдающемся полководце». Военные историки хорошо знают, насколько сложно оценивать полководческие способности того или иного военачальника. Здесь необходимо анализировать стратегию, тактику и масштаб ведения военных действий, психологическую специфику военной атмосферы, учет и соотношение сил воюющих сторон и т.д. И хорошо, когда речь идет о личностях калибра Наполеона Бонапарта, о деятельности которого сохранилось множество документальных источников. Но такая добротная сохранность источников — редкость для исторической науки. О том, насколько трудной и кропотливой является эта работа, какие подводные течения и рифы здесь могут быть, свидетельствует, например, исследования известного уфимского историка Р.Н.Рахимова. Скрупулезно изучив историю Уфимского пехотного полка, автор, тем не менее, счел необходимым сделать осторожные оговорки: «данная работа не претендует на исчерпывающую информацию»; «Несомненно, новые источники, выявленные в архивах, позволят более полно изучить те или иные аспекты полковой жизни». (Рахимов Р.Н. История Уфимского пехотного полка. 1796-1833. Уфа, 2004. С.9, 147)».

Замечание насчет необходимости для историка «осторожных оговорок» следует адресовать не кому-то непонятно-анонимному, а именно к группе самозваных «историков» Орлов — Швецов. Кстати, это В.Я. Мауль в подтверждение своей мысли уважительно ссылается на Р.Н.Рахимова, как на образец добросовестной работы (оценку поддерживаю — А.Б.), а вот Сергей Орлов намекает, что оному Рахимову «звезда Салавата напекла… ученую макушку» [ Орлов, 2006. С.17 ]. Основание — сравнил Орлов произвольно вырванные «две фразы из одного интервью» Р.Н. Рахимова, и изумленно сел, глупо ухмыляясь. Хоть бы доктор Мауль объяснил новоиспеченному краеведу от МВД РБ, что не судят об историке по двум общим фразам из интервью. Но это к слову. Читаем далее.

«В нашем же случае судить о полководческих способностях Салавата Юлаева по немногим сохранившимся отрывочным сведениям источников — задача исключительно сложная. Вот характерный пример описания боя, в котором принял участие Салават Юлаев: «Будучи ж в марше, сего ж 22 числа повстречавшим злодеем башкирцом Салаваткою имел прежестокое сражение, у которого было злодейской толпы до трех тысяч человек. Но храбрами ея величества воинами все были обращены в бег, и несколько сот человек в преследовании побито, и едва сам злодей Салаватка мог спастись: оставевши свою лошадь, бежал в болото. С нашей же стороны вреда никакова не было». (Крестьянская война 1773-1775 гг. на территории Башкирии. Сб. док-тов. Уфа, 1975. С.231)». Процитировав одно произвольно (точнее, совершенно тенденциозно) вырванное описание боя с противной Салавату стороны, автор делает справедливое заключение: «Информация для квалифицированных заключений, как видим, явно не хватает». Конечно, не хватает, особенно если ограничиться вышеприведенной цитатой. Но кроме нее, сохранилось немало документов, по которым вели исследования и делали заключения весьма квалифицированные историки. И заключения, подтверждавшие — Салават проявил себя как очень инициативный и способный организатор, мастер партизанской войны. Насколько высоко оценивалась подобная специализация в военном деле XVIII-нач. XIX вв. — посмотрите по работам Дениса Давыдова. Того самого, поэта из «эскадрона гусар летучих», «Черного капитана». Поэтому не вижу никаких оснований для столь категоричного суждения: «В силу сказанного очевидно: для оценки полководческих способностей Салавата Юлаева у исторической науки достаточных сведений нет». Сведения есть, и немало [ Гвоздикова, 1999; Гвоздикова, 1982; Кулбахтин Н.М., 2000 ]. А оценивать по-разному можно любые сведения, это аксиома герменевтики. Включая упомянутые деяния Наполеона — их совершенно по-разному оценивали уже Вальтер Скотт, Денис Давыдов, Лев Толстой. Но распространенной оценки — военный гений — сие для Бонапарта не отменяет.

Называть Салавата военным гением, конечно, серьезный историк не станет, разве что в порыве эмоциональной восторженности, — масштабы несоизмеримы. Буквально «полководцем» — можно — ибо соответствует смыслу слова — он, безусловно, водил в бой башкирские полки (стандартный иррегулярный башкирский полк — 500 бойцов, непосредственно же под началом Салавата воевало до 3000 воинов, не считая уже оперативного руководства мятежными массами в десятки тысяч бойцов на огромном пространстве Сибирской и Осинской дорог Башкортостана). Да и вообще преувеличения типа «Салават-сардар»[ Кулбахтин Н.М., 2000. С.3 ] — все же не более чем преувеличения, причем эпизодические и недавние. Но характерной фигурой отважного командира и батыра Салават батыр Юлаев остается — и в науке, и в народной памяти — со всеми на то основаниями.

Но г-н Мауль продолжает: «Поэтому решение данного вопроса допускает возможность различных, порой прямо противоположных предположение и гипотез, в зависимости от идеологических и политических установок исследователей. Как это произошло, например, с историками И.М.Гвоздиковой и С.А.Орловым. Опираясь на одни и те же скудные источники, они сделали взаимоисключающие выводы. Соответственно, о наличии и отсутствии у Салавата Юлаева полководческих талантов (Гвоздикова И.М. Башкортостан накануне и в годы крестьянской войны под предводительством Е.И.Пугачева. Уфа, 1999. С.441; Орлов С.А. Пирамида Салавата, Казань, 2006. С.20-21)».

Я не буду распространяться о странности сопоставления экс-капитана милиции Орлова с ведущим специалистом по Салавату Юлаеву, И.М.Гвоздиковой, о нем — речь впереди. Мы пошагово разберем, что именно «произошло» с товарищем Сергеем Орловым, какими аргументами оперировал. Скажу лишь, что это все равно, что ставить на один уровень самого В.Я.Мауля и, скажем, А.Бушкова. Но оставим придирки, главное – вывод:

«Таким образом, известные науке исторические источники не позволяют категорично говорить о полководческих способностях Салавата Юлаева вообще, не говоря уже о «выдающихся способностях». Косвенные же свидетельства подсказывают скорее отрицательный ответ на этот вопрос».

Именно «косвенные свидетельства» дают положительный ответ на этот вопрос. Посмотрите на взятые штурмом заводы, города и крепости — и это под носом у генерал-майора Станиславского, генерала Карра, офицеров рангом пониже: подполковника Михельсона, Дуве, Папава и т.д. На великолепный маневр башкирской конницы, благодаря которому многоопытный Михельсон, как иголку в стоге сена, потерял на ровном месте многолюдную пугачевскую орду, Главную Армию самозванца. На изматывание Салаватом отрядов Михельсона, Рылеева, де Колонга, Штерича, Папава, Фреймана и на общий результат — Михельсон не успел догнать Пугачева к занятию последним Казани, самозванец сжег столицу губернии почти на глазах подходящего элитного корволанта под командой лучшего суворовского офицера (лучшего, наряду с М.И. Кутузовым!). Посмотрите на строгую военную канцелярию в штабе Салавата [ Гвоздикова, 1982 ], на уважение к нему бойцов всех национальностей [ Гвоздикова, 1999. С.353 ], на ужас врагов и дошедшие до нас песни друзей, включая русских и татар [ Сидоров В., 2003 ].

Но Мауль переходит к новым обвинениям башкирскому герою: «Бал ли Салават Юлаев выдающимся башкирским поэтом — на мой взгляд, вопрос также не решенный. Известно, что из 500 приписываемых ему поэтических строк, ни одно из произведений в оригинале не сохранилось. (Салават Юлаев: энциклопедия. Уфа, 2004. С.267). Все они находятся только в копиях на русском языке. И никаких подлинников в источниках не содержится. Отсюда возникает вопрос об атрибуции данных текстов Салавату Юлаеву. Источниковеды знают, что до сих пор не удалось установить авторство даже такого замечательного произведения древнерусской литературы, как «Слово о полку Игореве», изучению которого посвящены многие тысячи (придерусь — преувеличение на порядок, а мне хотелось бы, чтобы уважаемый доктор Мауль был во всем безупречно точен. — А.Б.) работ (См., напр.: Зимин А.А. Слово о полку Игореве. Спб., 2006)».

Ну причем, причем здесь «Слово о полку Игореве»? В песнях Салавата обнаружены какие-либо вневременные несостыковки, типа «хиновей» в «Слове…»? Текстуальные совпадения с каким либо другим автором, как у «Слова…» с «Задонщиной»? Альтернативные варианты авторства предложены, как для «Слова…» — создатель «Задонщины», позже — Чулков, Домбровский? Причем на авторитетном уровне, не ниже Л.Н. Гумилева, А.А. Зимина и др.? Нет, на все эти вопросы ответ — отрицательный. Тогда почему это «Тем более сложен для решения вопрос об авторстве Салавата Юлаева», по сравнению со «Словом»? «Насколько известно, никаких специальных источниковедческих исследований по данному вопросу не существует. А, значит, считать его однозначно решенным не приходится». Правильно, не существует. И отрицающих данное авторство — тем более не существует. На профессиональном уровне. Г-н Мауль первым им заинтересовался. Правда, без всяких доказательств, что удручает. А традиция считать их автором Салавата — существует, и в народе, и в академической историографии, третье столетие. «Однозначно решенным» же «считать не приходится» вопросы об авторстве и деятельности очень многих символических для народного сознания фигур, от Гомера до Хайама, от Кирилла с Мефодием до Шолохова, от Ньютона до Эйнштейна. Практически любую историческую фигуру нетрудно поставить под сомнение. Но, очевидно, у нас с оппонентом разные позиции, стоит ли это делать, каким образом и в какой мере. В любом случае, в разбираемой ситуации для подобных сомнений требуется вовсе не «однозначно решенный вопрос», а однозначное научное опровержение авторства, признанного давно и прочно. Пока же такового близко не существует, выступать с заявлениями наподобие озвученных Маулем — есть попытка, некорректная ни научно, ни этически.

«И последнее: в литературе присутствует тенденция возвеличивать личные героизм и мужество Салавата Юлаева, попавшего в плен к правительственным войскам. Но и тут источники не предоставляют возможности для таких утверждений. Известно, что оказавшись на допросе, Салават Юлаев каялся, списывал все на свои молодость и страх: «из страха боясь учинить побега, в толпе злодейской и оставался». Старался приуменьшить размер своих преступлений перед государством: «Будучи в злодейской толпе, никого из своей воли и сам собою не умерщвлял». От «мужицкого царя» Пугачева/Петра III отрекся, именуя его теперь «злодеем Пугачовым». (Пугачевщина. М.; Л., 1929. Т.2. С. 276-279). Вполне типичное для многих пленных пугачевцев, но едва ли героическое поведение».

Достоинство поведения Салавата заключалось отнюдь не в этом, не за это его в народе хвалили. Достоинство — во-первых, в отказе сдаться, когда ему предлагал сам Потемкин, уже после поимки Пугачева. Это — проявление верности своим, даже в ситуации, когда и при обратном поведении порицать его с точки зрения служилого народа было, в общем-то, не за что. Потому как он на тот момент уже знал, что Пугачев пойман и дело проиграно. Причем в ситуации, когда от этого выбора зависело нечто большее, чем личная жизнь Салавата — смирись — и получишь гарантии, и детей-заложников отпустим, и жен-заложниц. Но не смирился. (Детей, кстати, не отпустили, — это к вопросу о гуманизме и законности власти).

В отличие от своего отца, примирившегося со своей судьбой («кысмет»!), юный батыр надеялся уйти в Степь, как это сделал в свое время башкорт-хан Султан-Гирей (Карасакал), переждать там, и снова поднять свой народ на борьбу (или договориться оттуда с правительством — точно мы не знаем, не спириты). Не удалось. Во-вторых, что касается его ясноглазого уверения следователю — мол, воевал за Пугача: «из страха боясь учинить побега» — да это же почти открытое издевательство над следствием! Ага, «из страха», а вместе с ним — 3000 его воинов. Кто, хоть немного слышавший о делах Салавата, мог этому поверить? Но делать нечего, говорит подследственный — записывай, писарь, так положено, он же «кается». Виктор Яковлевич, Вы позиционируетесь как специалист по истории отечественной смеховой культуры [ Мауль, 200 4. С.277 ], как же можно с серьезным видом ссылаться на такие показания? Точнее, делать из них такие выводы, — ведь они есть объект уже современной смеховой культуры!

Чтобы разобраться в дальнейшем, исчерпаем сначала аргументы д-ра Мауля. «А ведь были и другие примеры. Вот как, например, вел себя нижегородский крестьянин Василий Чернов: «при сем допросе под жестоким мучением во все продолжительное время упорствовал назвать Пугачева злодеем, почитая ево именем государя Петра третияго». (Пугачевщина. М.; Л., 1929, Т.2. С.363).
Говорится это вовсе не в упрек Салавату Юлаеву, а только для констатации исторической реальности. Но, все же. Пример подлинного мужества на допросе показал отнюдь не он».

Если подобное поведение Мауль считает «мужеством» на допросе, то сие означает лишь, что исследователь сам находится в плену советско-опереточных мифов и соцреалистических представлений, типа картины «Допрос Салавата». Различие в поведении узников объясняется легко:

1. Крестьянин на самом деле верил, что Пугачев есть Петр Третий, иных вариантов его сознание просто не вмещало. Как специалист по социопсихологии пугачевской эпохи, уважаемый историк легко найдет подтверждения данному тезису на странницах своей докторской диссертации. Так что твердил крестьянин про царя вовсе не из «героизма» и не «назло» следователям — как видимо, представляет себе «героическое поведение» г-н Мауль (сразу вспоминается классическое: «Я крикну им: «Да здравствует революция!» Нет… не это. Это всегда кричат. Я крикну: «Проклятие палачам!» Нет, я скажу… — Так что же я крикну?» [ А.П. Гайдар, 1984. С.155 ]). Он же сам объяснил следователю, почему так уверенно думает – не царь, по убеждению крепостного мужика, не мог назваться царем! [ Мауль, 2007. С.92-93 ]. Потому что потому! Не посмел бы, видите ли. В этом – отличие крестьянской логики, сакрального монархизма от монархизма служилых воинов – башкир, мишарей или казаков, которые «и царю своей волей служат!»

Мужество безвестного крестьянина Чернова бесспорно. Но, как говорится, нет героев, не заговоривших на допросе, есть только плохие и хорошие следователи. Крестьянин Чернов был никому не известен, невысокого полета и его следователи. Салавату следователи достались хорошие, по высшему разряду, ибо его процесс — по заслугам и честь — исключительный.

Салават — человек несколько другой культуры, чем Чернов, более развитой: он башкир, а не крепостной, да еще старшина и сотник (а для пугачевцев — «бригадир») башкир. Он мог и заранее предполагать/знать, а мог согласиться с очевидным фактом уже во время следствия, что Пугачев — самозванец. Как справедливо заметил знаток башкирского фольклора Р.Ш. Вахитов, даже рядовые повстанцы называли Пугачева «Бугас-падша», т.е. «Пугач-царь», что уж говорить о предводителях [ Р.Ш. Вахитов, 2008. С.80 ]. Никакого значения на следствии это не имело, поскольку он знал — Пугачев уже четвертован. Валить на мертвых либо на врагов — прием, естественный для заключенных во все времена. Главное, чтобы на живых друзей не валили. Салават из живых не сдал никого, о чем и проинформировал соратников на воле. Сомневаться в этом не приходится: до нас дошли его показания, введенные в научный оборот И.М. Гвоздиковой [ Гвоздикова, 1982 ], сохранилось и письмо Салавата на волю, казенным глазам отнюдь не предназначенное.