Рецензия на книгу: А. Т. Бердин. Салават: бой после смерти. - уфа, 2009.

Салават: бой после смерти

Монография

 

 

Уфа—2014

Бердин А.Т. Салават: бой после смерти. — Издание 2-е, испр. и доп. — Уфа: ИИЯЛ УНЦ РАН, 2014. —  с.

 

Монография включает в себя размышления и развернутые рецензии автора, посвященные эпохе пугачевщины, а также социально-философскому анализу кампании по целенаправленной дискредитации башкирского национального героя, которая велась в жанре «политизированной фолькхистори», современной псевдонаучной публицистики, и позволяет четко определить содержание, методологию, истинные цели и место подобных разрушительных информационных проектов в современном общественном сознании.

Рекомендуется научным работникам, преподавателям, аспирантам, студентам, политикам, учителям истории и всем, интересующимся проблемами социальной философии, политологии, истории Башкортостана и России.

 

Рецензенты:

доктор исторических наук Л.А. Ямаева

(ИГИ АН РБ)

кандидат исторических наук В.А.Воропанов

(ЧФ РАНХиГС при Президенте РФ)

кандидат философских наук Р.Р. Вахитов

(БашГУ)

СОДЕРЖАНИЕ

Рецензия В.А.Воропанова на книгу: А.Т. Бердин. Салават: бой после смерти. - Уфа, 2009…………………………………………………………….

Авторское предисловие…………………………………………………………

О названии………………………………………………….…………………….

Тяжелая артиллерия………………………………………………………….....

Картечь для памятника……………………………………………………….

Виктор Мауль: «Взглянуть на бунт глазами самих протестующих, глазами сочувствующих этому бунту»………………………………………

Акт первый: бесы под тенью Батыра………………………………………..

Кто есть кто в пугачевщине………………………………………...………...

Акт второй: орловая атака……………………………………………………

Главный вопрос………………………………………………………………...

Суть культа……………………………………………………………………...

Строители согласия………………………………………………….………...

Нецензурная история………………………………………………...………...

Мобилизация………………………………………………………….………...

Война Салавата……………………………………………………….………...

Жертвоприношение………………………………………………….………...

Злоба на Злобина………………………………………………………………..

Нехорошая глава……………………………………………………..………...

В Москву за правдой…………………………………………………………...

Возвращение Салавата………………………………………………………

О памяти и памятниках……………………………………………………...

Матрица-перезагрузка: битва идолов …………………………...………...

Заключение…………………………………………………………..………...

Список использованной литературы…………………………….………...

О названии

И вечный бой, покой нам только снится

Сквозь кровь и пыль

Летит, летит степная кобылица

 И мнет ковыль

А.Блок, «На поле Куликовом»

 

Каждый человек и каждый народ ведет бой. С врагами, с невзгодами, с забвением. С собственной слабостью и невежеством. У некоторых народов эта борьба больше похоже на судебную тяжбу, на затянувшийся диспут. У других – на вечную пажить: пот застилает глаза, бодрящий запах земли, бегущей из-под плуга, уже отдает тленом расстрельной ямы, подкашиваются ноги, но нужно идти, идти… Или бывает – режет глаза уютный вначале огонек свечи, расплываются строки, нет сил поднять глаза навстречу наступающему новому дню – но нужно идти: надо учиться, надо учиться! А у иных – и настоящий ученый диспут напоминает о другом: лязг сабель, грохот мушкетов, хрип умирающих.

Обычно народ применяет все упомянутые способы борьбы и выживания. Но у разных народов образ какого-то из них предпочтительней для исторической памяти. У башкир, например, славящихся ныне простодушным дружелюбием и гостеприимством, так уж сложилось, что на каждый персонаж мирного просветителя, вроде Муххаметсалима Уметбаева или Акмуллы, приходится десяток фигур, в стереотипах не отделимых от коня и пики. Батыры Алдар и Кусюм, Улекей и Юсуп, абызы Сеит, Бапа, Исмагил и Кинзя, хан Карасакал и султан Мурат, комбриги Муса Муртазин и Галимьян Таган, генералы Миннигали Шаймуратов и Тагир Кусимов – перечислять можно долго.

Некоторые отмечены более заметной печатью – и их бой продолжается после смерти. Прошли века, сгнили в земле сабли и кандалы, сам народ, наводивший некогда ужас на врагов и союзников, давно превратился в образец миролюбия, а бой продолжается. Не дано знать, слава это или наказание – скорее всего, и то, и другое вместе. Яркий пример - Салават Юлаев. Из всей его жизни народ-воитель выбрал для создания дорогого себе образа два года – когда молодой батыр воевал за свободу. А из них – миг, когда юный сотник, в одночасье ставший свирепым бригадиром мятежных башкирских полков, призывал народ к битве за волю и славу. Четверть века жизни до, четверть века спустя – ничто. (Это потом их будут любовно, по дням восстанавливать – из уважения к звездному часу, навсегда оставшемуся в памяти людской). Из 50-80 башкир - предводителей пугачевщины, из сотен военачальников двухвековой партизанской войны волей Аллаха именно Салават послужил для образа, воплотившего в себе для потомков их всех.

Интересно, что этот символ как бы просыпается в сознании народов Башкортостана именно в самые ответственные моменты истории, когда на карту поставлена жизнь и честь.

Все в бою джигиты наши смелы,

Только равных Салавату нет!

пели бойцы Валиди и Курбангалиева, Муртазина и Тагана в новую Российскую Смуту, изменившую лицо мира. Образ Салавата в Великую Отечественную – тема дотошных исследований. 40 лет жила победившая страна мирно – и дети несли цветы к гордому памятнику на Белой.

Но зашевелились бесы новой перестройки – и первый удар пал на Батыра, усопшего двести лет назад. Памятники – не идолы, это всего лишь памятные знаки, вроде тамги. Они не воюют. Воевать с памятниками – идолопоклонство. Но и безобидная на вид тамга много значила для понимающего. Когда Салават был жив и свободен – мало кто смел взглянуть ему в глаза со словом лжи. Зато теперь попинать мертвого льва – любимое занятие перестройщиков. Но зачем существуют потомки?

Необходимо понять – мы защищаем не Салавата – он давно находится там, где не заденет любая клевета и где бессмысленна защита. Мы защищаем себя и своих детей. Свою память. Историческую и обыденную. И башкирского народа, и народов Башкортостана, и всей России. Помните истерию вокруг имени Сталина в общесоюзную «катастройку»? И где теперь Союз? В национальных автономиях России – Башкортостане, Татарстане, Дагестане и др. «демократам» не дали дотянуться хотя бы до своих народных героев, раз уж память общероссийских защитить оказались не в силах. И Республики в составе РФ сохранились – ибо сохранили символы, их скрепляющие.

Теперь и до Салавата дошло. Притянуть его к нынешним мелким политическим дрязгам - это, конечно, еще больший абсурд, чем огоньковская вакханалия про Сталина. Но «покоя нет, покой нам только снится»...

Семантика образа Салавата Юлаева весьма сложна. Хотелось напомнить, как реальный человек стал символом, объединившим важнейшие архетипы самосознания башкир и всех народов Башкирии: память о воинственном прошлом и стремление к дружбе народов. Но образ продолжает жить своей жизнью. Спустя столетия он снова ведет бой. Он защищает эти основы – память и дружбу. От клеветы, провокаций и невежества. И побеждает.

 

Тяжелая артиллерия

Десалаватизация республики неминуема!

В.Я. Мауль

Достаточно вам сказать, что называлась статья Латунского

"Воинствующий старообрядец".

Виктор Яковлевич Мауль – специалист по культурологии пугачевского бунта, т.е. его восприятию в русской литературе и народных представлениях. Широкой публике известен по очерку «Архетипы русского бунта XVIII столетия» в сборнике историко-литературных произведений «Русский бунт». (Авторство сборника представлено оригинально: А.С. Пушкин, М. Цветаева, В.Я. Мауль, через запятую). Его диссертация и ряд статей посвящены отражению Смуты в русской смеховой культуре. Они нередко оригинальны, интересны, и совпадают в основных тезисах со взглядами на Смуту как социокультурное явление, высказанным нами. Так что здесь нам с уважаемым профессором спорить не о чем.

Но вот статья, которую он имел неосторожность опубликовать в Интернете (точнее, как выяснилось, от его имени опубликовали, исказив, в Интернете), к прискорбию, не только не содержит ничего из его собственных исследований, но и в ряде моментов прямо им противоречит. Возможно, потому, что уважаемый автор взялся за предмет, никогда не являвшийся областью его научных интересов. Исследования В.Я. Мауля о пугачевщине — вклад не столько в историю, сколько именно в культурологию вопроса. Событийная, историческая сторона пугачевщины в его работах – только фон, собственно объектом исследования они не являются. Правомерно ли, например, рассмотрение столь сложного процесса, как Смута, без учета вошедших в нее национальных вооруженных движений, в особенности – массового выступления служилого народа – башкир, без которых она просто не состоялась бы как явление? На 412 страницах работы уважаемого В.Я. Мауля о пугачевщине имя Салавата Юлаева не упоминается ни разу, и вообще сведений о ходе событий на Южном Урале того периода в тексте немного. Об участии башкир – еще меньше, их как бы нет. Как ни странно, это не снижает новизны работы – событийная сторона пугачевщины освещена хорошо и давно, напимер, по событиям в Башкортостане – И.М. Гвоздиковой, и В.Я. Мауль уверенно доверился суждениям специалистов, занявшись иным, собственным, направлением изысканий. Но поскольку, по их результату, его мнение отныне освещено авторитетом доктора исторических наук, попробуем разобраться в них отдельно.

Строго говоря, его статья о «десалаватизации» научной статьей также не является – вывешенная в Интернете, со ссылкой на самый маргинальный политический сайт (находящийся ныне под уголовным преследованием за разжигание межнациональной розни), вне рецензируемых журналов или публикаций, она написана в научно-популярном стиле [см. Список, 48]. Чего стоит одно название: «Десалаватизация…». Сразу вспомнилось классическое, булгаковское: «остолбенев от этого слова «пилатчина, я развернул третью газету». Но не будем придираться к названиям. Начнем с методологических искажений, они важнее.

Начинается статья заявлением, которое не худо бы помнить всем, кто пишет на эту тему: «Салават Юлаев безусловно национальный герой башкирского народа». С безусловностью данного факта автор статьи не спорит. Но весь последующий текст — попытка оспорить изначально признанное безусловным. Постмодерн, господа, никуда не денешься. Некогерентность стала не признаком низкой квалификации — но напротив, родовым свойством не только популярных, но и научных текстов многих и многих авторов, включая весьма именитых и талантливых. (Вспомним «историко-просветительский» проект А.М. Буровского).

Далее используется прием, который в научном споре является просто некрасивым — критикуется утверждение, которое никто не защищает, тезис, просто не соответствующий истине. «Однако не надо забывать, что в нашем общем многоквартирном доме дружбы проживают представители 130 национальностей и заставлять их покланяться [так в тексте. — А.Б.] башкирскому символу незачем». Я был бы весьма признателен, если бы мне указали, кто, когда и кого «заставляет поклонятся башкирскому символу». Памятник работы С.Д. Тавасиева, по определению объектом поклонения не является — это именно памятник, буквально — скульптура для памяти, а не идол, как и памятник в центре города Салавата. От премии или ордена имени Салавата, насколько мне известно, не отказывался пока ни один человек без различия национальной принадлежности, пользоваться улицей или проспектом Салавата Юлаева — также. Пример первого — удалые хоккеисты «Салавата Юлаева», к неистовому восторгу всей Башкирии ставшие чемпионами России-2008.

Что касается «башкирскости» этого символа, то именно достижением отечественного культурогенеза ХХ века я считаю положение, когда «башкирские символы» стали разделятся всеми «представителями 130 национальностей», а не только башкирами, когда русские учатся уважению к памяти башкирских батыров, а башкиры — к памяти Суворова, Кутузова, Рокоссовского. Казалось бы, эту точку зрения поддерживает и уважаемый В.Я. Мауль: «При этом не стоит отделять или противопоставлять историю отечественную и историю башкирскую. Последняя – органическая часть первой». Но, к сожалению, общий смысл его статьи противоречит ее же отдельным фрагментам.

«Общественные круги», на сайте которых опубликовал цитируемую статью д-р Мауль, добиваются как раз обратного: чтобы между башкирскими и русскими национальными героями вновь легла непереходимая пропасть, закрытая было трудом нескольких поколений, чтобы разошлись у людей представления о хорошем и должном. Однако не следует забывать, что без малого сотню лет Салават был героем не только башкирского народа, но и символом всего «нашего общего многоквартирного дома дружбы», если иметь под ним ввиду Башкирию, Башкортостан, будь то в рамках БАССР или РБ — насколько мне известно, территориальные и культурные рамки нашей республики не изменились от переименования. Символом этой самой дружбы «130 национальностей», причем символом общесоюзного масштаба.

Это и отличает его образ от образов героев предшествовавших башкирских восстаний: про Сеита Садиира или хана Карасакала действительно можно было сказать, что они являются героями башкирского, но никак не русского народа, и заставлять русских поклоняться Сеиту, который «многие тысячи христиан победил» [ Рычков, 1999. С.53 ] было бы бестактно.

Не считая, опять же, такой мелочи, что ни Салавату, ни кому-либо иному в Башкортостане поклоняться никого не заставляют: во-первых, это не идолы, чтобы им поклоняться, это просто исторические образы (и напоминающий о них памятник).

Во-вторых, не хочешь – не поклоняйся, проблем-то. Именно поэтому Степан Злобин и противопоставил в своем романе Салавата Карасакалу (это был именно авторский шаг, поскольку башкирская народная традиция, наоборот, прославляла их в одном ряду [ баит «Кара h акал менен Салауат» ]).

И 70 лет имя Салавата — на башнях танков, на страницах фронтовых листков, в боевых песнях Башкирской гвардейской дивизии, — объединяло башкир и русских, татар и чувашей — вместе, кроваво и дружно рвавших общего врага с яростью «свирепого Салавата». Имелись ли для этого «научные обоснования»? А как же! Такие, которых не может не знать доктор исторических наук В.Я. Мауль, справедливо высоко оценивший вклад в историографию И.М. Гвоздиковой. Следовательно — и вклад ее предшественников: Н.Ф. Демидовой, Р.В. Овчинникова, В.В. Мавродина, Ю.А. Лимонова и других советских историков. Это подтверждается и высокой оценкой, данной В.Я. Маулем означенным исследователям пугачевщины в его докторской диссертации [ Мауль, 2005. С.13 ]. И все перечисленные историки считали — основания для признания Салавата Юлаева героическим персонажем истории Отечества — присутствуют в избытке. Считать, что столь высокая оценка Салавата означенными историками диктовалась только «советской идеологией» — значит, не считать их историками вообще — они специализировались именно по означенному периоду. Прием не просто ненаучный, но и пошлый — соболезнующе списывать не понравившуюся тебе позицию на «советское прошлое», а не собственное мнение выразившего его ученого. Каковы же эти основания, если не брать в расчет «классовой борьбы» (героем которой сотник и сын старшины Шайтан-Кудейского юрта Салават батыр Юлаев действительно не был — вот здесь идеологизацию еще можно найти — ибо не относился пугачевский бригадир к «эксплуатиремому классу»)?

Башкирские боевые вожди прошлых веков были скорее героями башкиро-русских войн [ А.С. Доннелли, П.И. Рычков, В.Н. Татищев ]. Салават — напротив, участник российской гражданской войны. Безусловно, что массовое участие в русской гражданской войне есть показатель активной интеграции не в какое-нибудь, а именно в российское общество — в данном случае, в качестве весьма автономного элемента, но ведь до Салавата и этого про башкир сказать было нельзя. Салават воевал уже не с русскими, а с одними русскими и башкирами против других русских и башкир. По политическим, а не этническим (и не социальным, в отличие от своих «союзников» из мужицкой «голытьбы») признакам! То, что башкир за ним пошло явное большинство, дела не меняет (точнее, меняет только для башкир: именно поэтому он — их национальный герой) — русские пугачевцы также постоянно и намного превосходили в численности своих противников (причем вели карателей в подавляющем большинстве «немцы» на имперской службе — Билов, Рейнсдорп, Фрейман, де Колонг, Михельсон, Диц), поэтому русско-башкирской войной пугачевщину уже никак не назовешь.

Именно поэтому Салават-батыр стал первым башкирским героем, которого смогли принять отечественная историография и общественное сознание в качестве не только башкирского, но и русского символа. Посмотрите на успех того же романа «Салават Юлаев», одноименного кинофильма в советские годы! Разве Злобин не сообщал факта сожжения Салаватом заводов и деревень при них (населенных, конечно, не башкирами)? Сообщал! Естественно, смягчая натуралистические подробности в соответствии с общепринятыми тогда культурными нормами.

Между прочим, нормами, опиравшимися на многовековый культурно-исторический опыт многострадальной России. Опыт, позволивший советской цивилизации сделать то, что не смогла (и на чем сломала свой хребет) Россия дореволюционная — а именно, донести до самых широких масс достижения элитарной «высокой культуры»: когда мальчишки из аулов Башкирии и Дагестана, заимок Алтая и яранг Чукотки зачитывались русской классикой. И собственной, и зарубежной — в великолепном переводе Маршака, Чуковского, Симонова. И вырастали — Рами Гарипов и Расул Гамзатов, Василий Шукшин и Юрий Рытхэу! А вот к 1917 преодолеть культурный раскол «европейских верхов» и «традиционных низов», пронзивший душу России — не успели, и раскол привел к развалу империи.

Советская культура, преодолев к 1930-м гг. стихию бунта, наложила табу на размазывание грязи и крови по страницам книг. Результат — при всей бедности и жестокости быта, при несравнимо тягчайших по сравнению с Первой Мировой войной поражениях — Советский Союз выстоял и победил во Второй Мировой войне. Потому что, в отличие от Первой, ее не только объявили, но и приняли все народы страны как Великую Отечественную.

Но уходят последние свидетели этой Победы, люди, воспитанные и победившие на соблюдении норм той культуры. Грязь и кровь (только не своя!) приятно щиплет пресыщенные, расслабленные души, нуждающиеся во внешних стимуляторах — и наши «борцы с культами» занялись этим прибыльным бизнесом, блудливо хихикая и потирая ладошки. Сначала в столицах, ныне докатилось и до Башкирии. Вне всякой связи с наукой и историческим правдоподобием: «Салават отрубил руку …» и т.д. (см. главу данной книги «Нецензурная история»).

Посмотрите, г-н Мауль, кого Вы защищаете, кого доверчиво назвали «историком» лишь на основании его собственных представлений о самом себе. Еще экс-биржевика Швецова, который самостоятельно даже пары псевдоисторических брошюр-агиток написать оказался не в состоянии [ Мусина, 2006 ], так назовите, совсем будет хорошо. Останется только ВАКу утвердить. Но оный гражданин и так сам себя «научным оппонентом» называет — в зале суда [ http://bashforum.net/forums/index.php?showtopic=5404 ]. Полагает, видимо, что существует такая профессия. Может быть, уважаемый д-р Мауль просто перепутал С.А. Орлова, провинциального публициста с претензией на скандальность, с настоящим историком, исследователем екатерининской эпохи, А.С. Орловым? Тем самым, который по поводу новых веяний в историографии пугачевщины предупреждал: «Избавляясь от схематизма и классово-узких оценок не впадать в новую крайность в угоду сегодняшним политическим страстям» [ А.С.Орлов, 1994. С. 174 ]?

Итак, Злобин сообщал о событиях, которые нынешние герои борьбы с мертвецами выдают за свое открытие. Только не смакуя и не размазывая по страницам кровь и грязь Смуты, как принято ныне разрушителями общественного сознания. Неужто читатели Злобина — многие, в массе прошедшие через Гражданскую, и позже — Великую Отечественную — не знали, что на самом деле скрывается за сдержанным описанием кавалерийских рейдов, налетов, братоубийственных боев и стычек? Т.е. как это в жизни, а не на картинке от «Детгиза» выглядит? Знали, думаю, и получше нас с Вами. Кстати, сам Сосланбек Дафаевич Тавасиев, создатель знаменитой скульптуры Салавата, по воспоминаниям своей снохи Татьяны Юрьевны, прошел и революцию, и Гражданскую войну, «командовал полком «Красный шариат», в котором царили крайне жестокие нравы». Поэтому он неплохо чувствовал и понимал своего героя. Сколько можно читателей за дебилов держать: совок, глупенький, оболваненный советской пропагандой? Не были предки наши, читатели и почитатели Злобина и Мубарякова, зомби. Это потомки их стали, некоторые. В массовом порядке. Правда, и силы к зомбированию приложены немалые: «катастройка», вся мощь радикальных горбачево-яковлевских, либерально-ельцинских и «суверенно-демократических» ТВ м СМИ, теперь еще Интернет-ресурсы.

Но ближе к теме. Именно страстный к знаниям, на себе познавший бранные тяготы советский читатель воспринял «Салават Юлаев» на «ура»! Отнюдь не только и не столько башкирский. Конечно, советская власть заказала, подхватила и многократно усилила воздействие образа башкирского батыра на массы Союза. Официальный культ был создан, слился с башкирским (конечно, во многом видоизменив его, о чем сокрушаются А.А. Дильмухаметов и Р.Ш. Вахитов), с народным, они взаимно усилили друг друга. Но вопрос возникает: а что в этом плохого?

В котором недурно бы разобраться.

Пока же вместо анализа я вижу только «обличающие» намеки: «по причинам, далеким от науки». Можно подумать, сейчас любая идеологическая компания, включая дискредитацию советских мифологем с заменой их на «либеральные», скажем, очернение того же образа Салавата, происходит на основах, близких науке! По поводу последнего могу лишь заметить: до появления статьи В.Я. Мауля «разоблачением» Салавата в Башкирии занимались исключительно индивиды, никакого отношения к истории не имевшие, но печатно именующие себя «историками». Что в истории как и в любой науке, уже само по себе не приветствуется.

О научности же «антипугачевской» кампании, к сожалению, придется судить по цитате из работы В.М. Соловьева, на которую уважаемый д. Мауль почему-то ссылается, как на неопровержимый документ. «В этом смысле справедлива точка зрения видного современного историка В. М. Соловьева о русских бунтах: «Какие-то конкретные справедливые цели, добрые порывы, благородные мотивы, благие намерения и т.п. очень быстро вымывались и отодвигались на третий-четвертый план, уступая место грабежу, насилию, террору, пьяной гульбе и богохульству. Ни Робин Гуд, ни Гильом Каль не жгли и не крушили без всякой нужды и без всякого разбора все «дворянское», не проливали кровь ради куража, не измывались над людьми на забаву себе озверевшей черни… Собственно, и сами-то бунты – какая-то патология, что-то из ряда вон, нечто устрашающе сумасшедшее, оголтелое, вурдалакское, оцепеняющее сердце и леденящее кровь». (Соловьев В. М. Анатомия русского бунта. Степан Разин: мифы и реальность. М., 1994. С.200-201)» [ Мауль, 2008 ].

Только произошедшим в России катастрофическим расщеплением общественного сознания можно объяснить ситуацию, когда один историк пишет такое, а другой действительно достойный историк с серьезным видом цитирует в качестве основы собственных суждений по принципиальному для собственной темы вопросу. Гийом Каль, напомню, был предводителем Жакерии — самого чудовищного по размаху и жестокости антифеодального восстания во всей Европе (май-сентябрь 1358 г.). Это в разгар тяжелейшей для этого королевства Столетней войны, Парижского восстания горожан и битвы при Пуатье, когда Франция стояла буквально на краю гибели, оставшись без цвета рыцарства, короля, столицы и двух третей земель. Вспомним из школьной хрестоматии: «они стремились искоренить дворян всего мира и самим стать господами» [ История средних веков, 1990. С.348 ]. Под корень! Общее число бунтующих «жаков» значительно превышало армию пугачевцев — до 100 тыс. человек, а в процентном соотношении со всем населением страны — в несколько раз! Именно Жакерия, дикое зверство мужицкого скопища вдохновила сэра Артура Конан Дойла на самые жуткие страницы его «Белого Отряда», Льва Вершинина — на фантастическую повесть «Доспехи бога». Почитайте, у кого нервы не слабы, художественные достоинства, пожалуй, не ниже, чем у злобинского «Салавата Юлаева». Но нет, обличители непреклонны, наши Смуты — это нечто «оголтелое», «вурдалакское», а «их» Жакерия или Война Роз — суровая, но благородная поступь Истории.

Я, наверное, отсталый провинциал, и никогда не пойму такого неуважения к собственной истории. Когда нечто подобное говорил Чаадаев, это было терпимо, при детском уровне историографии его времени. Да и философская мысль Чаадаева, это все же — Нечто, оправдывающее подобные преувеличения — редукция для акцентации главной мысли и т.д.

Когда такое говорит современный историк, отмеченный ученой степенью, это грустно. В действительности эта цитата из В.М.Соловьева противоречит и фактологии и духу исследований самого В.Я.Мауля по пугачевщине – ведь он доказывает, что «русский бунт» отнюдь не был бессмысленным! Мы же напомним масштабы Смут в России и на Западе позже, чтобы прояснить, какие из них «вурдалакские», а пока вернемся к цитате. Следующий пример В.М. Соловьева (и В.Я. Мауля) — Робин Гуд. Но он и вовсе — вне зависимости от вопроса об реальности сего персонажа — откровенный разбойник! («Благородный» в сознании народа — это не правовая, а морально-оценочная категория, точно такой же характеристикой обладал и Салават). Но в отличие от Салавата, с его башкирами и мишарями, недовольными «бабьим царством» [ Письмо Батырши, 1993. С.92 ], Робин не замечен ни в каких сомнениях в законности государя, законы которого нарушал, грабя и убивая его аристократов. Подобные сомнения в отношении принца Джона и Ричарда Львиное Сердце, при которых он, кстати, точно не жил, приписал ему только сэр Вальтер Скотт; именно с целью «облагородить» данный персонаж — уже не в народных глазах (народ его и так любил), а в глазах элиты, читавшей шотландского романиста. Но никто не додумался, что, скажем «деробингудинизация» королевства Англия неминуема.

Впрочем, оказывается, западные люди «не измывались над людьми на забаву себе озверевшей черни…» - теряя контроль над падежами и фактами продолжает возмущаться историк. «Не измывались»? В Париже якобинцы носили на копье, извиняюсь, вырезанные половые органы аристократки, целый день носили. Это, наверное, не на потеху черни, в этом был глубокий смысл, перед которым должны склонить головы наши ущербные лапотники и грубияны казаки со башкирцы. Склоняем, наши малоумные предки до такого не додумались.

И разбойником Робина Локсли признал сам народ — но своим, героем-разбойником. Салавата — нет, даже «благородным разбойником», в отличие от имперского суда, фольклор его не признал, ни башкирский, ни русский: он для людей был много выше атамана крошечной шайки браконьеров Шервудского леса — именно «наш Юлаич», «батыр», «благородный воин», «только равных Салавату нет!» [ Сидоров, 2003. С.77 ].

Юридически, кстати, Салават действительно не разбойник — он мятежник, это разные вещи. Салават Юлаев, официально — сотник иррегулярной башкирской конницы, т.е. военнослужащий, перешедший, не нарушая строя, вместе со всем своим отрядом на сторону самозванца – т.е. легитимного в его собственных глазах претендента на престол. За что и наказан. Формально справедливо — он вмешался в дела государей. Как Уильям Уоллес, Роберт Брюс, Алан Брек Стюарт. Как Козьма Минин, если угодно — только претендент, на которого ставили под конец Минин и Пожарский, выиграл, а на которого поставил Салават — проиграл. Результаты соответствующие, победителя не судят. Но в глазах, скажем, призванного на Московское княжение королевича Владислава Минин-Сухорукой был не менее беззаконен, чем Салават Юлаев — в глазах Екатерины Великой.

Выглядела пугачевщина не так гламурно, как в случае с Уильямом Уоллесом или Роджером Мортимером в западной романистике? Возможно. Что поделать, не любили наши предки гламура. Но не уверен, Уоллес в экшене «Храброе сердце» и реальный Уоллес — все же две большие разницы. Но стоит ли из-за этого так переживать? Цитируемые уважаемым доктором Маулем строки Соловьева прямо дышат этим псевдо-чаадаевским, европоцентристским настроем. Надо же, «оцепеняющее сердце и леденящее кровь». 70 тысяч бродяг, повешенных в Англии Генриха Тюдора — не леденящее, это для блага цивилизации, и Тулон, стертый Наполеоном с лица земли (на руинах написали: «Тулон пошел против народа, Тулона больше нет!») — не леденящее, а вот пугачевщина — ужас, да и только. И Жакерия, и Война Алой и Белой роз, и шотландские восстания, включая 1745 год, когда людей убивали просто за то, что горский плед носят — это, оказывается, для прогресса. (Даже в самых страшных 1740-41 гг. в Башкирии не додумались убивать любого башкира только за ношение малахая — нужны были более серьезные поводы: ношение мундира, снятого с зарубленного башкиром драгуна, например, чем бойцы Кильмяка-абыза Нурушева действительно любили щеголять). Если без эмоций, то с точки зрения функционального подхода, т.е. ни по степени вовлеченности населения, охвата территории конфликта, жестокости, длительности (кроме территории — ну большая она у нас, куда от нее денешься!), ни по частоте, внутренние войны в России не превосходили аналогичные на Западе. Как и внешние войны. Что специально исследовал и доказал основатель современной социологии, Питирим Сорокин [ Сорокин, 1990. С.463-489 ]. Откуда убеждение, что Смута — нечто неслыханное в мире, некое оголтелое зверство, мне не понять. Т.е. зверство, конечно, но вполне, увы, для тех времен обычное. Как раз при жизни Салавата полыхнуло: Великая Французская революция (ранее в СССР добавляли эпитет — буржуазная) и выделение США. По поводу жестокости последнего — рекомендую современный исторический триллер «Патриот». Не источник, но показатель, какой эта война представляется в американском сознании — подход, не чуждый д-ру Маулю, судя по его замечательной диссертационной работе. А уж Францию по количеству жертв странно даже сравнивать — в одной Вандее революционные французы убили больше местных крестьян, чем общие потери в пугачевщине от Сибири до Украины.

Поэтому защитники памяти Салавата от огульных «разоблачений» защищают не только башкирскую, но и русскую, и советскую, и российскую память от поруганий. И мое личное мнение — защищают науку. От постмодернистских посягательств «методологического плюрализма», используемого в сферах, где любой плюрализм должен быть ограничен монизмом исторического сознания. Проще говоря — от шизофренизации общественного сознания. Наше общество без того ему постоянно подвергается.

Можно обоснованно возразить, что В.М. Соловьев написал строки, на которые опирается В.Я. Мауль, не о пугачевщине, а о разинщине и Смутном времени. Возможно, сравнение с Гийомом Каллем Стенька Разин заслужил, не буду спорить, не специалист.

Но: 1. Заслужил именно сравнение, а не «несравнимость», как утверждает в данном отрывке Соловьев. Вся некорректность и некогерентность процитированного суждения, касающегося сравнительных оценок Смут в целом, остается в силе. 2. Зачем аргументировать свою позицию по интерпретации образа Салавата Юлаева, опираясь на мнение другого автора о совершенно другом явлении — разинщине? Ведь с точки зрения сравнительно-исторического и статусно-ролевого подхода (но не классового) эти восстания и их вожди различаются коренным образом? Как совместить подобное со справедливым замечанием автора: «Любая эпоха и ее персонажи должны «измеряться» нравственной шкалой своего, а не нашего, времени. Задача историка не в том, чтобы судить прошлое. Историк – не судья. Он должен стремиться понять изучаемую эпоху, исходя из ее морального и юридического барометра»?

Было совершенно непонятно, как человек, осуществивший интересное исследование по пугачевщине, методологически основанное на изысканиях М.М. Бахтина о «народной смеховой культуре», в статье о предмете, близком его исследованию, игнорирует стержневое положение философии Бахтина о диалогичности культур? И я не ошибся – разбираемая статья в Интернете оказалась целенаправленным искажением подлинного текста проф. В.Я.Мауля. Но для нашей темы важен сам факт: образ Салавата — именно очевидный результат такого взаимодействия культур. И разрушать его — дело ненаучное, неблагородное и неблагодарное. Это с исторической, моральной и культурологической точки зрения. А с точки зрения гражданской – пагубное.

 

Картечь для памятника

Какая это великая истина,

что когда человек весь отдается лжи

его оставляют ум и талант!

Кто есть кто в пугачевщине

Каждому – свое!

Немецкая народная мудрость

 

Помимо «башкирского войска» Салавата Юлаева, по всей Башкирии действовали десятки башкирских отрядов вполне сопоставимой численности, к которым, по выражению другого пугачевского полковника, Бахтияра Канкаева, ревностно присоединялись «мещеряки, татары, черемисы, чуваши, арцы (удмурты — А.Б.), люди всех общин», и, что очень важно, русские казаки и «голытьба». Но костяк отрядов в Башкирии был башкирским (это естественно, т.к. опытными воинами в этом краю были только они да мишари, а на Яике — еще казаки и калмыки). Они не только не выдали Пугачева, не только спасли его, но и дали ему возможность уйти к Казани, преградив путь Михельсону — главному преследователю «мужицкого царя». «Тем временем, спешившие в Поволжье вслед за Пугачевым войска только с 21 июня по 6 июля одиннадцать раз были вынуждены вступать в бои, навязанные им башкирскими повстанцами» [ Гвоздикова, 1999. С. 416 ]. И продолжали войну, когда все остальные уже усмирились, а сам Пугачев был сдан властям своими сообщниками, яицкими атаманами [ Гвоздикова, 1999. С.450-466 ]. Придирки Н.Швецова просто поражают своей развязностью и отсутствием логики. Верно сообщив, что «в боях под Осой Салават вновь был тяжело ранен», на следующей строке он заявляет, что «через день Главное пугачевское войско… двинулось на Казань, а Салават покинул Пугачева, якобы чтобы лечиться в Башкирии» [ Швецов, 2006. С.38 ]. Почему «якобы»? Тяжело раненному командиру, и так всему в шрамах от ран, нахватанных им за неполный год непрерывной рубки [ Гвоздикова, 1982 ], не нужно залечить тяжкое ранение? Он должен был сразу же тащиться на носилках за Пугачевым, на Казань, где его никто не знает? Где он не может набрать людей для пополнения своего отряда, и где нет возможности вести привычную для него войну в родных горах? А зачем он там нужен?

Сила Пугачева была не в численности его войска, которое в открытом бою, почти при любом численном перевесе, регулярные полки обязательно разбивали,