XXXI. Молочай. Страусовая башня. Поимка страуса. Общий поход и прибытие в пещеру. Угорь. Приручение страуса. Мед. Изготовление шляп

 

Нам предстояло еще много работы до возвращения домой; однако и медлить было нельзя, но по различным причинам, из которых главной было приближение времени дождей. Мясо медведей было посолено и прокопчено; но я не хотел отказаться ни от найденных нами страусовых яиц, ни от камеди молочайника, открытой мною на одном из коротких привалов во время того же похода. И потому я решился предпринять последний поиск по степи. Мы отправились, оставив при матери не маленького Франсуа, горевшего желанием отличиться на наших глазах, а тяжелого на подъем Эрнеста, который прямо сознавался в своей нелюбви к утомительным походам. На этот раз Фриц уступил мне своего Легконогого, а себе оседлал Быстрого, который становился отличным верховым животным. Франсуа и Жак сели на буйволов. Бурый и Рыжий охотно последовали бы за нами, но они могли понадобиться для охранения матери и Эрнеста, и потому я велел последнему задержать их.

Мы поехали к Зеленой Долине, но со стороны, противоположной медвежьей пещере, и прибыли к Страусовой Башне, то есть к тому пригорку, с которого мы заметили страусов. Тут я дозволил Жаку и Франсуа отправиться вперед, при чем решился, однако, не терять их из виду ни на час. Что же касается до Фрица, то он остался со мной собирать камедь со стволов молочайника, на которых я сделал раньше надрезы. Солнце высушило эту камедь, и мы набрали ее значительное количество; она была положена нами в бамбуковый стебель, принесенный именно с этой целью.

Окончив сбор камеди, мы пустились догонять наш авангард, зашедший далеко за страусовые гнезда. Вероятно, мальчики хотели, зайдя страусам в тыл, погнать их на Фрица, который не раз выражал желание поймать одного страуса живым и которому я для этого уступил онагра.

Нам не пришлось долго ожидать результата хитрости Жака и Франсуа. Вскоре из кустов, окружавших гнезда, выбежали четыре страуса: три самки и один самец. Они вышли прямо на нас, преследуемые мальчиками и собаками, и потому было вероятно, что птицы не минуют наших рук.

Когда они приблизились, я метнул свое лассо; но вместо ног веревка обвила тело выбранного мною страуса. На минуту она сковала птицу, но сильное животное не замедлило освободиться от плохо охватившего его лассо, и я думаю, что оно успело бы спастись, если б Фриц не спустил тотчас же своего орла, которому он заранее обвязал клюв хлопчатником, чтоб этот хищник не мог сильно ранить страуса. Орел налетел на страуса, ухватился за его голову и остановил его на быстром бегу.

В это время прискакал на своем буйволе Жак, в свою очередь кинул лассо и, будучи искуснее меня, охватил им ноги страуса, который тяжело упал на бок.

В минуту мы окружили птицу и связали ее еще крепче. Накинув ей на голову платок, без чего мы не справились бы с нашей добычей, я связал ей крылья широким ремнем из тюленей шкуры, привязанным к веревке, один конец которой мы прикрепили к хомуту Вихря, а другой — к хомуту Мычка. Я решил вести страуса между двумя быками; но из боязни, чтобы он, лягаясь, не ранил которого-либо из этих дорогих нам животных, я связал ему лапы довольно близко одну к другой. Приняв эти предосторожности, я снял ослеплявшую страуса повязку и причинявшие ему напрасную боль веревки.

Сначала страус, раздраженный насилием, не хотел идти, а присел на землю. Потом, считая себя, может быть, свободным, он вскочил и рванулся вперед, как бы намереваясь побежать; но ремень удержал его, и птица снова опустилась на землю. Поднявшись, она продолжала биться, по-прежнему тщетно. Наконец она должна была покориться и следовать за тянувшими ее быками.

Между тем как Жак и Франсуа, верхом на буйволах, вели нашего пленника к Страусовой Башне, я, вместе с Фрицем, пошел к гнездам. Мы были от них лишь в нескольких шагах, как вдруг поднялась самка перед нами, до того неожиданно, что мы не вздумали даже преследовать ее. Присутствие ее доказало нам, что гнездо не было покинуто и что насиживаемые яйца могли содержать живых птенцов. Мы взяли с десяток яиц, а остальные оставили в гнезде, чтобы птица, по возвращении, могла продолжать высиживать их. Бережно подвязав страусовые яйца к седлам, мы съехались и направились вместе к Медвежьей Пещере через Зеленую Долину.

Возвратившись домой, мы были встречены криками изумления; но вскоре жена испугалась того количества корма, которое должно было понадобиться на нашего величавого пленника: «Да какая же будет польза от этого прожоры?»

— Страус будет служить мне конем! — восторженно воскликнул Жак, — и если наша земля примыкает к Азии или Африке, то на страусе я в несколько дней доскачу до первых европейских поселений за помощью и вестями. Поэтому пусть страус и зовется Ураганом; как только он будет приручен и выезжен, ты, Эрнест, можешь взять себе моего Вихря.

Несмотря на некоторые возражения Франсуа, страус тут же был присужден Жаку, который взялся приручить его и выездить.

Было слишком поздно для возврата на ферму; но на следующий день, на рассвете, и мы, и животные были уже в походе. Страус шел с завязанными глазами между двумя быками; тележку тянула корова, на которой сидел верхом Эрнест; Жак и Франсуа ехали по бокам, верхом на Вихре и Мычке; я ехал на Легконогом, Фриц на Быстром. Весь караван наш был довольно живописен.

В ущельи мы сделали небольшой привал. Дети хотели взять оставленные ими в этом месте страусовые перья, да и я был непрочь захватить немного фарфоровой глины и благовонных бобов с запахом ванили, открытых женой.

Перед отъездом я еще более укрепил завал, преграждавший доступ в наши владения бродячим животным. Кроме того, я замел оставленные нами следы, чтобы впоследствии легче распознать незванных посетителей.

Мы хотели прибыть на ферму засветло, и потому дозволили себе только короткую остановку на Сахарнице, где захватили окорока пекари, достаточно прокоптившиеся.

Тотчас по приезде на ферму мы поспешили расседлать и распрячь наших животных и, поужинав несколькими ломтями холодного мяса, улеглись на свои постели из хлопка, потому что изнемогали от усталости.

На другой день, утром, я с удовольствием убедился, что вместе со своими собственными яйцами наши наседки высидели и несколько куропаток. Жена выразила желание отвезти их в пещеру, куда нас тянула какая-то тоска по давно оставленной местности и куда мы и прибыли около полудня.

Первой заботой нашей хозяйки было проветрить жилище, везде вымести, вытереть пыль, вымыть, и она до того предалась этому занятию, что едва не забыла накормить нас, и мы должны были удовольствоваться холодными блюдами.

Пока два младшие мальчика помогали матери, я с двумя старшими развязывал и распределял по местам нашу добычу. Страус, освобожденный от сообщества быков, был снова привязан перед нашим жилищем, под ветвями деревьев, где и должен был оставаться до совершенного приручения. Страусовые яйца мы обмыли в тепловатой воде; затем, те из них, в которых мы предполагали еще живых зародышей, были положены, на подстилки из ваты, в печь, в которой я, по указанию термометра, поддерживал необходимую для их развития теплоту. Ангорских кроликов мы в тот же день перевезли на остров Акулы и выпустили на волю, с целью чтобы они тут обжились и расплодились. Впоследствии мы намерены были устроить им и удобное жилище. Островок кита был предоставлен маленьким антилопам. Мы с удовольствием оставили бы этих миловидных животных, не более фута длиной, при себе, если б не боялись, что им не дадут покоя собаки; что же касается до нескольких сухопутных черепах, которых мы нашли в окрестностях Сахарницы и из которых две штуки оставили на ферме, то я хотел было пустить их на свободу в наш огород, чтобы они очистили его от расплодившихся в нем улиток, но жена ожидала меньшего вреда от улиток, чем от черепах, и потому я поручил Жаку отнести последних в тростник, около озера Лебедей.

Мальчик понес черепах. Но едва мог он добраться до тростника, как мы услышали его зовущим Фрица и просящим его принести палку. Я подумал было, что он вздумал преследовать лягушек; но как же удивился я, когда два брата возвратились с великолепным угрем, который попался на удочку, закинутую Эрнестом до нашего отъезда и без нашего ведома. Часть этой добычи была тотчас же приготовлена к обеду, а остальная положена, для сбережения, в топленое масло.

Отводки перечника и упомянутые плоды с ванилевым запахом были посажены возле бамбуковых столбов, которые поддерживали выступавшую кровлю нашего жилища, и мы предвидели, что растения эти, как вьющиеся, скоро взберутся до кровли.

Окорока медведей и пекари были сданы хозяйке и сложены в кладовую, а равно и бочонок жиру, добытый нами с этих животных. Медвежьи шкуры были погружены в море и, во избежание случайностей, завалены тяжелыми камнями.

Куропаток мы посадили в особую клетку, которая должна была защитить их от Кнопса и шакала.

Кондор и гриф были на время повешены, в виде трофеев, в музее; к набивке их мы хотели приступить перед временем дождей.

Туда же, в мастерскую, мы перенесли и горный лен, слюду и фарфоровую глину, и я намеревался употребить все эти полезные вещества сообразно их свойствам.

Предоставив в распоряжение хозяйки все съедобное, я трижды завернул молочайную камедь и, опасаясь, чтобы дети не вздумали полакомиться этим веществом, надписал на нем крупными буквами «яд».

Наконец, шкуры мускусовых крыс, или ондатр, связанные в пачки, я развесил под кровлей, на галерее, чтобы избавить семью от их запаха.

Все эти распоряжения заняли два дня, по истечении их я намеревался приняться за другие дела, которые, по моему мнению, не терпели отсрочки; засеять поле, приручить страуса и выделать медвежьи шкуры.

Землепашество было для нас делом вполне непривычным и потому трудным, и, несмотря на общую помощь, мне удалось вспахать, приблизительно, только треть десятины подле посаженных хозяйкой сахарных тростей. По этому случаю дети и я хорошо уразумели смысл слов Священного писания: «В поте лица твоего снедеши хлеб свой». Это вспаханное поле было засеяно на треть пшеницей, на треть кукурузой и на треть ячменем; кроме того, местами мы посеяли, как и прежде, другие роды зерен. По другую сторону ручья я отвел небольшой мыс под посадку картофеля и маниока, этих двух драгоценных для нас растений.

Так как мы посвящали земледелию ежедневно лишь около двух часов утром и столько же времени вечером, чтобы пользоваться прохладой, то промежутки мы могли употребить на другие занятия.

Например, мы пытались приручить Урагана, как мы назвали страуса. И я должен сознаться, что попытки наши долго не удавались. Мне пришлось прибегнуть даже к окуриванию табаком, оказавшемуся действительным в применении к Фрицеву орлу. Каждый раз страус приседал на землю, и дети садились на него верхом, чтобы приучить его к тяжести. В одурманенном состоянии, в которое повергал страуса табачный дым, птица не сопротивлялась; но, несмотря на наши ласки и приготовленную нами мягкую подстилку, несмотря на то, что мы ежедневно удлиняли веревку, чтобы страус мог пользоваться некоторой свободой, бедное животное не принимало никакой пищи, как бы решившись умереть с голоду, чтобы наказать нас за лишение его свободы, товарищей и степи. Страус робел до такой степени, что я стал беспокоиться насчет его жизни и раскаиваться в пленении его. К счастью, жене удалась однажды утром заставить страуса проглотить несколько катышей тертой кукурузы со свежим маслом. Эти катыши, должно быть, понравились нашему пленнику и с этого дня он ел все, что мы ему давали. Скоро мое снисхождение его возбудило в нас опасения иного рода: жена стала бояться, что, вследствие прожорливости нашего гостя, наши запасы истощатся слишком быстро. Вперемежку с кукурузой и желудями наш пленник угощался иногда и камешками, которые должны были еще убыстрять его пищеварение.

Когда силы страуса восстановились, приручение его совершилось само собой; по прошествии месяца он уже садился, вставал, поворачивал по воле седока и возил его на себе шагом, рысью и вскачь.

Я должен сознаться, что сильно затруднялся устроить для него верхнюю сбрую. Ему непременно нужно было изготовить уздечку; но видел ли кто уздечку для птичьего клюва? Я уже хотел было отказаться от попытки, когда вспомнил влияние, которое оказывала на страуса перемена света и тени, и придумал кожаный колпачок, сходный с колпачком, сделанным для Фрицева орла, только несколько длиннее, чтоб он закрывал и часть шеи, и снабженный с боков отверстиями, которые можно было бы по произволу открывать и закрывать. Когда я закрывал одно из отверстий, страус бежал по направлению, по которому проникал к нему свет; при закрытых отверстиях страус тотчас же останавливался; когда оба отверстия были открыты, он бежал прямо вперед.

Седло также потребовало большого искусства; но несмотря на затруднения в его изготовлении, я исполнил работу до того успешно, что на мысе Доброй Надежды, вероятно, получил бы от англичан привилегию на изготовление страусовых седел.

Когда сбруя была окончена, мы произвели полный опыт, и счастливый исход его весьма обрадовал нас. Хотя страус упрямился в упряжи, но под седлом не уступал хорошей верховой лошади. Например, расстояние между пещерой и Соколиным Гнездом он пробегал дважды в такое короткое время, в какое Фриц успел бы пробежать этот путь только в один конец. Эта быстрота страуса возбудила в детях некоторую зависть к Жаку, которому я присудил страуса, и они просили меня отменить мое решение. Но я настоял на нем, и Жак продолжал располагать страусом, — конечно, под условием, чтоб птица оставалась общей собственностью, на которую каждый из четырех мальчиков имел, в случае надобности, одинаковые права. Фриц, Эрнест и Франсуа утешались мыслью, что из яиц, лежавших в печи, вылупятся такие же верховые животные. Но надежда обманула их: вылупившиеся из яиц птицы были безобразны и, несмотря на самый внимательный уход за ними, в несколько дней издохли.

Одновременно с приручением страуса и другими мелкими работами я занимался еще выделкой медвежьих шкур. Я очистил их при помощи старого сабельного клинка; вместо дубильной коры я употребил скислый мед, а чтоб размягчить кожи, я натер их смесью жира и золы, которая и произвела желаемое действие.

Упомянув о медовом уксусе, я кстати замечу, что получив его совершенно случайно, я тем не менее признал в нем очень полезное вещество: разбавленный водой, он мог служить нам весьма освежающим напитком.

Двойной успех в качестве кожевника и медовара ободрил меня попытать свое искусство в шляпном мастерстве: мне хотелось изготовить маленькому Франсуа шляпу из меха мускусных крыс. Так как это мастерство совершенно не походило на наши прежние работы, то я и встретил некоторые затруднения. Однако я не унывал. После нескольких опытов мне удалось таки добыть войлочную массу. За недостатком другого красящего вещества я окрасил ее в приятный карминный цвет, при помощи кошенили, и пропитал массу жидкой резиной; затем, намазав пласт этой массы на приготовленную мною форму, я поставил ее на ночь в печь. На другое утро я имел удовольствие вынуть из печи и снять с болвана швейцарский берет красивого цвета, очень легкий и достаточно прочный. Жена, счастливая радостью, которую берет должен был доставить Франсуа, подбила шляпу шелковой тканью и украсила золотым позументом и страусовым пером. Франсуа был в восторге, а мне пришлось обещать остальным моим сыновьям изготовить им такие же береты, под условием, чтоб дети добыли необходимое количество меха, пятая часть которого должна была служить уплатой за выделку в пользу мою и жены.