XIX. Онагр. Лен. Время дождей

 

Однажды утром, когда мы намеривались приняться за работу, издали донеслись до нас какие-то дикие звуки: то был род рева, смешанного с резким свистом и кончавшегося жалобными звуками.

Опасаясь какого-либо нападения, мы спешили собрать скот под корнями нашего дерева и поднялись в свой замок, между тем как собаки, подняв уши, готовились к обороне.

На несколько мгновений наступила тишина; потом загадочные звуки раздались снова, на этот раз гораздо ближе. Все мы пристально смотрели в ту сторону, откуда, казалось, доносились эти крики, эти незнакомые звуки, как вдруг Фриц, у которого зрение было наиболее остро, отставил ружье, заливаясь смехом, сказал:

— Да это наш осел! Это он возглашает свое возвращение! Каков голосок!

Тотчас же все дети выразили досаду на то, что потревожились приближением такого врага.

Я успокоился не так скоро.

— Может быть, — сказал я, — наш осел и участвовал в этой музыке; но не один же он исполнял ее.

— Ты прав, папа: осел ведет за собой целое общество.

Я взглянул по направлению, указанному мне Фрицем, и увидел прекрасного онагра, или дикого осла, который со ржанием сопровождал нашего беглеца.

Я тотчас же стал придумывать средство овладеть им, и потому, попросив всех не шуметь, тихо спустился с дерева вместе с Фрицем.

Я взял веревку, привязал ее концом к нашему дереву и завязал на ней петлю, которую накинул на длинный хлыст. Из куска бамбуковой трости я приготовил род клещей. Фриц напрасно силился разгадать мой план. Сгорая нетерпением поймать дикого осла, он хотел употребить свое лассо; но я удержал его, заверяя, что мой способ должен оказаться лучше патагонского.

Оба животные приблизились к дереву, и онагр заметил нас. Впервые, конечно, увидя человека, он испуганно отступил. Но в это время Фриц протянул к нашему ослу горсть овса. Осел не чванился и кинулся к овсу с такой жадностью, что онагр, судя о найденной пище по поспешности своего товарища, доверчиво последовал его примеру. Воспользовавшись этой минутой, я накинул ему на шею петлю, висевшую на конце хлыста.

Онагр тотчас же быстро скакнул назад, чтобы убежать, но петля стянула ему шею так сильно, что бедное животное упало, задыхаясь.

Я поспешил снять давившую его петлю, и заменить ее недоузком нашего осла; потом, прежде нежели онагр очнулся, я сдавил ему ноздри бамбуковыми клещами, которые связал на другом конце бечевкой, употребив таким образом для усмирения животного способ, к которому прибегают кузнецы, подковывая пугливую или злую лошадь.

Потом я привязал недоуздок двумя длинными веревками к корням дерева и стал ожидать, когда онагр очнется, чтобы, смотря по обстоятельствам, употребить то или другое средство для совершенного подчинения его своей воле.

Между тем вся семья спустилась с дерева. Стоя вокруг животного, мы не могли налюбоваться его красотой, которая почти приравнивается этот вид осла к лошади.

По прошествии нескольких минут онагр вскочил и снова стал рваться на свободу; но боль, причиняемая ему бамбуковыми клещами, заметно укрощала его; он даже дозволил довести себя до места, которое предназначалось ему стойлом. Но нужно было предупредить новый побег и нашего осла, так как наша надежда на его верность была поколеблена. И потому, связав ему передние ноги, я привязал его подле онагра, чтобы общество подобного себе животного приучило пришельца к его новому образу жизни.

Не малого труда стоило нам подчинить онагра. Я прибегал и к голоду, и даже к побоям, но добился успеха лишь применяя иногда средство, весьма употребительное в Америке и состоящее в том, чтобы кусать упрямому животному конец уха.

По прошествии нескольких недель Легконогий — так прозвали мы онагра приручился до такой степени, что мы без опасения ездили на нем верхом. Для управления им я придумал особую узду без мундштука, род капцуна, состоявшую из недоузка, к которому с обоих боков было прикреплено по палочке, ударявших по воле всадника то левое, то правое ухо, животного, весьма чувствительные.

В этот промежуток времени три выводка наших кур дали нам около сорока цыплят, которые живо бегали по птичнику и около нашего жилища, ища корм.

Это умножение нашей живности, а равно приобретение онагра, напомнили мне мое прежнее намерение построить на время дождей, которое не могло не наступить, крытые конюшню и птичник.

К стоявшим сводами корням нашего дерева мы прикрепили стены из бамбуковых тростей, заделывая щели более тонкими тростями; этот остов мы покрыли мхом и глиной, а затем слоем смолы; всю постройку мы окружили перилами, так что она походила на беседку.

Внутри мы перегородили ее на несколько отделений, которые должны были служить: одни стойлами или овином, другие молочной или амбаром, для зернового хлеба и других запасов, которые мы хотели собрать ко времени дождей, так как это время, соответствующее в тропических странах нашей зиме, должно было лишить нас возможности выходить.

Прошло несколько дней без всякого увеличения наших запасов.

Однажды, вечером, когда мы возвращались со сбора картофеля, мне пришла мысль отпустить жену и двух младших сыновей одних в Соколиное Гнездо, а самому с Фрицом и Эрнестом отправиться в дубовый лес, чтобы добавить к дневной добыче запас желудей. Мы так и сделали. Фриц гордо ехал верхом на онагре, а Эрнест нес на плече обезьянку.

У нас были пустые мешки, которые мы предполагали наполнив свезти домой на онагре, чтобы постепенно приучить его к услугам подобного рода, так как до сих пор он не давался в упряжь.

Пробравшись в чащу леса, я привязал Легконогого к дереву, и мы ревностно принялись наполнять мешки, что сделали очень скоро, благодаря обилию и легкости сбора. Когда мы занимались этим, наша обезьяна внезапно бросилась в ближние кусты, перед которыми она несколько минут перед тем уселась настороже. В кустах мы услышали птичьи крики и хлопанье крыльями, что заставило нас подозревать борьбу между Кнопсом и какой-либо птицей.

Эрнест, стоявший ближе других к кустам, осторожно подкрался и закричал: «Фриц, иди сюды; здесь гнездо, полное яиц. Возьми его, а я подержу Кнопса, который хочет угоститься ими. Да и птица убежит».

Фриц поспешил в кусты, и несколько минут спустя вынес канадскую курочку, по которой он, несколько дней перед тем, дал промах. Я помог ему связать птице лапы и крылья и радовался ценному приобретению для нашего птичника. Эрнест, устранив Кнопса, вышел со шляпой, полной яиц и прикрытой листьями, похожими на листья косатиков. Показывая свою находку, он сказал:

— Я захватил и несколько листьев, из которых было сделано гнездо; они походят на копья, и Франсуа может играть ими.

Мы взвалили полные мешки на спину онагра, оставив, впрочем, место для Фрица, обыкновенного седока онагра. Эрнест нес яйца, я курицу, и мы направились к Соколиному Гнезду.

Жена очень обрадовалась нашей добыче. Она так заботливо ходила за канадской курочкой, что последняя снесла несколько яиц и, когда они были оставлены ей, вывела нам дней через двадцать такое же число цыплят.

Спустя некоторое время, когда мечевидные листья, которыми играл Франсуа, засохли и валялись около нашего дерева, Фриц, желая, вероятно, позабавить своего младшего брата, сказал ему:

— Вот, из твоей прежней игрушки мы сделаем плетки, чтобы подгонять скот. — И, разорвав один из листьев вдоль на три или четыре полоски, он стал сплетать их в длинный кнут. Случайно я смотрел на эту работу. Заметив гибкость и крепость полосок, я внимательнее рассмотрел растение и с радостью признал в нем формий, или так называемый новозеландский лен (Phormium tenax), растение, которое индейцам хорошо заменяет наш европейский лен.

Радость мою, конечно, вполне разделила и хозяйка, которая воскликнула: — Это лучшее из открытий, какие мы сделали до сих пор. Наберите мне побольше этих листьев, и я изготовлю вам рубашки и другую одежду. — Она, добрая, забывала, какой долгий труд обращает волокнистые растения в ткани.

В то время, когда я напомнил ей об этом, чтобы предупредить грустное разочарование, часто следующее за слишком пылкими надеждами, Фриц сел на онагра, Жак на буйвола, и оба, не говоря нам ни слова, пустились вскачь по направлению к дубовому лесу.

Спустя четверть часа мы увидели их возвращающимися. Подобно фуражирам они привесили по обоим бокам своих вьючных животных по огромной вязке формия, который и сложили к нашим ногам.

Я поблагодарил их за рвение и обещал жене, что каков бы ни был исход наших попыток, мы постараемся извлечь из нашего льна наибольшую пользу.

— Прежде всего, — сказал я, — мы займемся мочкой льна.

— В чем же состоит она? — спросил Фриц.

— Лен или пенька подвергаются попеременно сырости и теплому воздуху, чтобы растение подверглось некоторой степени гниения. Тогда и наружная кожица, и мягкая части растения легче отделяются от длинных крепких волокон, так как связывавший их растительный клей распускается в воде; затем стебли мнут и треплют, а волокна выделяют.

— А сами волокна разве не гниют наравне с остальными частями растения? — спросил Фриц.

— Они и сгнили бы, если б продолжить мочку дольше необходимого срока. Но крепость волокон делает этот случай очень редким. Притом же опасность в значительной степени предупреждается еще тем, что волокна не подвергают солнечной теплоте, а оставляют в воде до надлежащей степени гнилости стеблей.

Жена советовала, по причине большой жары в этой стране, употребить последний способ мочки и указала болото Краснокрылов, как весьма удобную для него местность. Мысль была хороша, и на другой день, утром, мы впрягли нашего осла в тележку, на которую наложили вязки льна. Франсуа и Кнопс поместились на этом мягком сиденьи. Мы шли позади, с лопатами и кирками.

По прибытии на место, мы разделили вязки на небольшие пучки, погрузили их на дно и наложили на них камни.

Работая, дети имели случай заметить инстинкт, обнаруживаемый краснокрылами. Вблизи было несколько гнезд, покинутых этими птицами. Гнездо представляет возвышающийся над водой усеченный конус. Яйца лежат в углублении сечения, так что самка краснокрыла может высиживать их, стоя ногами в воде. Гнезда эти построены из земли, сложенной так прочно, что вода не может размыть их в течение времени до вылупления выводка.

По прошествии дней пятнадцати, хозяйка наша вспомнила, что лен уже достаточно времени лежал в воде и что его пора вынуть. Мы разостлали его по траве, на солнце, и в один день он высох совершенно. Мы перевезли его к Соколиному Гнезду, намереваясь позже мять, трепать, прясть и, если удастся, ткать его. Предвидя наступление дождей, я обсудил, что нам следует раньше заняться сбором продовольственных припасов.

До последних дней погода стояла ясная и жаркая; теперь же случалось, что небо покрывалось тучами, дул сильный ветер, а иногда бывали и ливни.

Мы собрали и сложили в кучи все количество картофеля и маниоковых корней, какое могли собрать: они должны были служить нам главной пищей во время дождей. Мы запаслись также большим количеством кокосовых орехов и желудей. Вместо картофеля и маниока я посеял хлеб, потому что как ни обильны и вкусны были яства, открытые нами в этой плодородной стране, все же мы ощущали недостаток хлеба, которого ничто заменить не может. Это признает каждый, кто некоторое время был лишен хлеба. Убеждение наше разделял даже и маленький Франсуа, который в прежнее время вовсе не любил хлеба.

Мы позаботились также насадить около Палатки молодых кокосовых пальм и сахарного тростника.

Несмотря на нашу усиленную деятельность, дожди застигли нас раньше окончания работ. Дождь лил такими потоками, что маленький Франсуа спрашивал в испуге, не будет ли потопа и не следует ли нам построить ковчег, подобный Ноеву.

Сильные ветры и дожди до такой степени беспокоили нас в нашем воздушном жилище, что мы должны были переселиться под дерево, под сень его густых ветвей. Но и здесь помещение было далеко не удобно: оно перегорожено было стойлами и заставлено запасами, оружием, утварью, что мы едва могли двигаться. Кроме того, когда мы разводили огонь, то едва не задыхались от дыма, не подымавшегося в сырой воздух.

Тем не менее мы благодарили Бога за то, что погода была только сырая: при незначительном запасе дров, холод заставил бы нас страдать невыносимо!

Жена приходила в ужас при одной мысли, что дети могут заболеть; перед этой опасностью обыкновенная твердость покидала жену. К счастью, опасения эти не оправдались: все дети обладали отличным здоровьем.

Наш запас сена также в короткое время истощился, а мы не могли заменить его ни картофелем, ни другой пищей, не подвергая самих себя опасности умереть с голоду.

И потому мы решились предоставить наших туземных животных их собственному попечению о своем прокормлении. Однако, не желая, чтоб они одичали, Фриц и я ходили каждый день и каждый вечер навещать их и собирать к нашему дереву.

Жена, видя, что из каждого такого похода мы возвращались промокшими до нитки, задумала изготовить нам по паре непромокаемого платья. Она взяла две матросские рубахи, пришила к ним по башлыку и покрыла эту одежду слоем резины. В этой одежде мы могли ходить под дождем, не опасаясь ни за наши платья, ни за наше здоровье.

В это же время я начал, для развлечения, подробно записывать нашу жизнь в этой пустынной стране. Не раз приходилось мне обращаться к воспоминаниям жены и детей, чтобы занести в описание все события со дня крушения.

Все делились своими воспоминаниями, при чем дети научились многому по поводу задаваемых каждым вопросов. Чтобы не утратить узнаваемого, Эрнест делал заметки в тетради. Франсуа и Жак стали его учениками. Благодаря этому мать учила и их, и остальных детей нравственности, я старался внушить всем надежду и мужество. Таковы были наши развлечения; остальные часы коротались работой, но тем не менее казались нам иногда очень долгими.

Ящик с книгами капитана был вскрыт. Он оказал нам большие услуги: в нем было много хороших книг, — научных словарей с рисунками и особенно много практических руководств. Книги эти не были совершенны: мы часто находили в них ошибки, преимущественно в описании иноземных растений и животных, которых мы теперь наблюдали. Эрнест тотчас же исправлял эти ошибки на полях и оговаривал сведения, в ложности которых нас убедил личный опыт. Но на ряду с этими ошибками сколько нашли мы в книгах назидательного и полезного! Тут-то поняли мы всю благодетельность книгопечатания, дозволяющего науке идти вперед, не теряя ничего из того, что однажды приобретено ею!

Из всех моих изделий жена особенно благодарила меня за большую и малую чесалки для льна. Для изготовления их я округлил и заострил напильником длинные гвозди, которые укрепил на равных расстояниях на пластинке жести; края пластинки были загнуты в виде ящичка, в который мы влили расплавленного свинца, чтобы сделать гвозди неподвижными. Я припаял к каждой чесалке маленькие ушки, чтобы прикрепить свое орудие к подставке. Мое изделие казалось до того прочным и удобным, что жена, сгорая желанием испытать его, нетерпеливо ожидала солнце, которое должно было высушить наш запас льна.