Цру и нато нашу общую культуру не разрушат

 

— Почему-то сразу вспоминается «воспитательная лекция» в детском саду по поводу русских и украинских имен широко ныне известной своей ярой русофобией одиозного депутата Верховной Рады от партии «Свобода» Ирины Фарион. Помнится, она учила ребятишек заменять русские имена на украинские.

— Кстати, едва ли не больше австрийцев и поляков над украинизацией юга России поработала Советская власть. Тогда это называлось «коренизацией» Дошло до того, что донецкие шахтеры пожаловались Сталину: мол, не осталось практически ни одной русской газеты, и нам, русским шахтерам, живущим в Донбассе, нечего почитать на родном языке!

— То была поддержка национального самосознания народов, населяющих российскую империю. Что в этом плохого?

— Скорее то было стремление интернационалистов ослабить русских как народ имперский, державный. Страну-то собирались метнуть в пожар мировой революции, где сгорели бы все. Потом, конечно, к середине тридцатых одумались, поняв: такая политика ведет к разрушению страны. Но за эти годы украинизация Малороссии очень сильно продвинулась. Третья волна началась в тысяча девятьсот девяносто первом году. При поддержке взявших Кремль либералов. Я отлично помню, что говорили деятели из окружения Ельцина. У них была установка: чем агрессивнее будут националистические режимы в странах, возникших на развалинах СССР, тем больше гарантий, что мощное евразийское государство не возродится. Начиная с Кравчука, практически все президенты Украинской республики были националистами — твердокаменными или пушистыми. Не важно. Достойно изумления другое: при столь массированной атаке на русских остались миллионы людей, ощущающих себя русскими, хранящих свой язык и культуру! Независимо от крови, между прочим.

— Это личное наблюдение, почерпнутое от общения с людьми?

— Да. Кстати сказать, я заслуженный работник культуры Автономной республики Крым. Стал им в две тысячи девятом году за активное участие в Ялтинском телекинофестивале «Вместе», о котором «Литературная газета» много пишет. На Украине шли спектакли по моим пьесам. Помню, когда в Харькове была премьера «Халам-бунду», меня пригласили на телевидение. В прямом эфире ведущие спрашивали меня по-украински, потом сами же переводили вопросы на русский, а мои пространные ответы не переводили. Я поинтересовался после эфира: что за цирк? Ответили: «Ну, мы же на Украине, украинский язык — государственный». «А почему тогда ответы не переводите?» «Зачем? Родной-то у нас — русский!» Кафкианская ситуация. Но понятно, зачем это делается: право на свою государственность надо мотивировать.

— А что, мотивация не может существовать без крена в национализм?

— Коммунисты считали, что может. Кстати говоря, точно так же считали и в Российской империи, определяя этническую принадлежность человека не по крови, а по вероисповеданию. Есть взаимоисключающие теории этноса, но есть и историческая практика. Объединили фламандцев с французами в одно государство под названием Бельгия. Ну и что, фламандцы и французы превратились в условных бельгийцев? Нет, остались собой, хотя живут в одной стране. Пока. А чехи и словаки уже разошлись.

— Но на Украине националистическая мотивация, как показывают события, дает противоположный эффект, фактически раскалывая страну.

— Тут имеет место скорее межцивилизационный конфликт. Лев Гумилев, один из основоположников науки об этногенезе, считал белорусов, украинцев и великороссов единым народом, называя восточнославянским суперэтносом. Интересно, что казанских татар он тоже включал в этот восточнославянский суперэтнос. Спорно, а тем не менее. Однако западных украинцев он относил к западноевропейскому суперэтносу. На территории во многом искусственно образованной нынешней Украины сошлись именно две цивилизации, у которых совершенно разные ценностные ориентиры, менталитет, разная история, разные герои. Чтобы срослось, нужны десятилетия, терпение и терпимость. А нынешняя львовско-киевская элита капризна, как диатезный ребенок, который никак не может собрать игрушечную железную дорогу, подаренную добрым дядей.

— А вот сейчас борьба двух культур или двух цивилизаций, как вы говорите, это тоже происки проклятого ЦРУ?

— Знаете, один академик-паразитолог каждую лекцию начинал со слов: «Хотим мы того или не хотим, а черви в нас есть!» То же самое можно сказать о ЦРУ. НАТО под Белгородом — золотой сон американских ястребов.

— А война двух культур — это надолго?

— Думаю, нет. Наши культуры так тесно связаны, переплетены, что не разорвать. К тому же, извините за прямоту, молодая украинская культура против зрелой русской — то же самое, что я, недужный, на ринге против Кличко.

…И о патриотизме

 

— Юрий, вот все говорят, что присоединение Крыма к России и стало таким актом окончательной реабилитации патриотизма в нашей стране…

— Да, патриотом в России теперь быть можно. (Смеется.) Это в девяностые годы «либеральная жандармерия» могла устроить писателю темную за его «вредные» патриотические взгляды. Кстати, в девяносто четвертом году я опубликовал в «Комсомольской правде» статью «Россия накануне патриотического бума». Мне звонили и говорили: «Ты спятил?»

— То есть, публицист Юрий Поляков сейчас без работы, да?

— Почему? Теперь надо следить, чтобы патриотизм не приватизировали те, кто разбогател на разворовывании страны под общечеловеческими лозунгами. Они постараются патриотизм оглупить и обезобразить, чтобы потом снова объявить «последним прибежищем негодяев». Надеюсь, этого не случится, и патриотизм окончательно станет нашей национальной идеей.

— Теперь понятно, почему Путин снова вернулся в Кремль, да? Чтобы все-таки вот эту задачу по реабилитации патриотизма выполнить?

— Ну, я не знаю, я не настолько посвящен в механизмы власти…

— Вы часто же бываете в Кремле…

— Бываю. И знаете, заметил, что начиная с две тысячи первого года, звезды на башнях Кремля становятся все ярче, а у орлов — растут крылья…

 

Беседовали Любовь МОИСЕЕВА, Александр ГАМОВ

«Комсомольская правда», 10 апреля 2014 г.

 

«Наши либералы любят бегать к начальству»

 

— Юрий Михайлович, на днях в прокат выходит фильм «Небо падших», снятый по вашей повести и при вашем участии в качестве сосценариста. Действие картины приходится на девяностые годы прошлого века и в центре сюжета герои, которых тогда называли «новыми русскими». А где сейчас этот класс людей и кому сегодня подошло бы это определение?

— Вообще-то фильм, как и сама повесть, рассказывает о любви, изломанной, странной, но смертельно сильной. А «новые русские», кто не погиб и не уехал, стали обычными русскими. Меня сейчас больше волнует феномен «новых нерусских». Это те, кто протестует против возвращения Крыма в Россию.

— Несколько лет назад вы сказали, что одна из главных бед России — патриотизм, который принял форму идиотизма. Сегодня уровень патриотических настроений растет. Означает ли это, что и уровень идиотизма вырос? Или ситуация изменилась?

— Удивительно, как вы, журналисты, слышите только то, что хотите услышать. Я говорил, что в России две беды: либерализм, принявший форму аморализма, и патриотизм, доходящий до идиотизма. Я по-прежнему критически отношусь к ура-патриотам, к людям, которые не опираются в своих патриотических грезах на понимание ситуации, реального положения дел. В то же время для меня совершенно очевидно: никакая серьезная модернизация, никакой рывок в развитии страны без патриотического подъема невозможны. Удавшаяся Олимпиада, возврат Крыма этот подъем обеспечили реальным наполнением. Впрочем, реабилитация патриотизма, который Окуджава называл «кошачьим чувством», началась в начале нулевых годов. Процесс непростой. «Литературная газета» в две тысячи втором году подняла вопрос о целенаправленном искажении отечественной истории в школьных учебниках. А результат — отказ от самоуничижительной модели преподавания истории — мы получили лишь недавно. Но патриотизм — это не только «любовь к отеческим гробам», это и обуздание мздоимства, и ликвидация чудовищной разницы в доходах бедных и богатых, и решение жилищной и многих иных проблем…

А неизбежность восстановления, хотя бы частичного, постсоветского пространства была очевидна всегда. Советский Союз был развален таким образом, что максимальный ущерб понесла Россия и русские. В итоге мы оказались самым большим разделенным народом в мире. В прошлом году на встрече в Вильнюсе с интеллигенцией, с читателями меня спросили, каким мне видится будущее Европы, СНГ, России. Я ответил тогда, что вопрос риторический — достаточно взять школьный учебник истории за двадцатый век, полистать карты и посмотреть, как менялось геополитическое устройство мира, в частности, Европы. А менялось оно кардинально и неоднократно. Почему большинство уверено, что двадцать первый век в этом смысле будет отличаться от века двадцатого? Русских, пришедших на встречу, мой ответ воодушевил. Литовцы обиделись. Однако потребовалось совсем немного времени, чтобы убедиться в моей правоте. Кстати, история с Крымом — повод задуматься о судьбе этнократических режимов в Прибалтике.

— А вы одобряете методы, с помощью которых наши границы были изменены?

— Я считаю, в достаточно сложной политической ситуации наша власть весьма разумно сумела восстановить геополитическую справедливость. Результаты референдума не оставляли другого способа решения крымского вопроса. Но воссоединение возлагает большую ответственность на власть. Мало просто вернуть территорию, населенную русскими, надо, чтобы вернувшись, они не пожалели. Надо, чтобы сказали: «Да, здесь действительно лучше!» Будет обидно и опасно, если люди, вновь ставшие гражданами нашей страны, налетят на продажность в судах, на непробиваемую бюрократию, столкнутся с нашим российским жульем, выдающим себя за капитанов бизнеса.

— У вас есть сомнения в том, что они столкнутся со всеми «прелестями» российского жизнеустройства?

— Я этого не исключаю. Уже появились тревожные признаки. Скажем, есть у нас в литературном сообществе одиозный персонаж по фамилии Переверзин. Он, присосавшись к собственности российских писателей, половину уже распродал, а вторую половину довел до разрухи. И что? Теперь он требует у новых властей Крыма отдать ему дом творчества писателей в Коктебеле. Президент Путин предупреждает, что нельзя пускать наш криминал в Крым. Но Кремль у нас полагает, а чиновник располагает! Я надеюсь, созидание разумного жизнеустройства на возвращенных территориях постепенно распространится и на всю Россию. Реформировать социум, экономику, систему власти на патриотическом подъеме можно эффективнее и быстрее. Но, увы, среди бизнесменов и чиновников немало тех, кто в России только деньги зарабатывает, а тратить и жить предпочитает за ее пределами. А ведь чиновник, настроенный антипатриотически, это такой же нонсенс, как хромая балерина.

— Недавно по инициативе премьер-министра цены на авиабилеты в Крым перевозчики снизили почти в два раза — до семи — семи с половиной тысяч рублей. А как же другие регионы России?! Почему за билеты, например, в Екатеринбург приходится платить значительно больше, хотя лететь примерно столько же?!

— Зачастую дешевле за границу слетать, чем в какой-то российский город, и это, конечно, в нашей огромной стране ненормально. Об этом уже говорено-переговорено с самых высоких трибун. То, что снижение цены на авиабилеты началось с Крыма, понятно и разумно. Но в дальнейшем это непременно должно коснуться всей страны. Если этого не произойдет, возникнет недоумение, а значит, очаг напряженности. На Крыме, по-моему, должна быть отработана технология разумного государственного регулирования самых разных процессов, в том числе и рыночных. Так во всем мире происходит.

— За последние пару месяцев в общественный лексикон вошли такие понятия, как «национал-предатели» и «пятая колонна». Что это за категория граждан и есть ли она вообще? Мне кажется, люди хоть и расходятся во взглядах, но каждый по-своему выступает в интересах страны.

— А если человек считает, что для России благо — распад на два десятка маленьких государств, он кто? Кстати, именно об этом мечтал академик Сахаров. Всякий раз вспоминаю об этом, когда иду по проспекту его имени. У нас есть общественный слой, страта, которая по мировоззрению, в своей деятельности ориентирована на разрушение страны. Я называю их «геростратой». Почему они не хотят большой, сильной и обильной России? Почему родная страна для них дракон? Можно лишь догадываться.

— Вам не кажется, что это вопрос оценочности, что это все субъективно?

— Нет, вполне объективно. «Герострата» заранее убеждена в неправильности любого действия власти. А когда речь идет о национальных интересах, они впадают в неистовство. Если мы вошли в Афганистан — это преступление, а если американцы — то это правильно. Если Грузия напала на Южную Осетию — правильно, грузины восстанавливают территориальную целостность. А вот если Россия вернула Крым — это аннексия! Придя к власти, эти люди разрушают страну. Вспомните девяностые! Вспомните гайдарономику и козыревщину! Их идеология — двойной стандарт. Когда я вел программу на ТВ, у меня был такой случай. В студию пришли два деятеля и стали взахлеб восхищаться перформансом: в Питере актуальщики нарисовали огромный фаллос на разводном мосту напротив отделения ФСБ. «Ах, как смело, ах как свежо! На мосту! Напротив ФСБ! Большое искусство!» Тогда я спросил: «А если бы подобное нарисовали на стене музея академика Сахарова — это было бы искусством или хулиганством?» Отвечают: конечно, хулиганством! Тогда я попросил объяснить разницу, они поняли, что попали в ловушку, замахали руками, потребовали перезаписи, побежали к начальству. Наши либералы очень любят бегать к начальству. Впрочем, это проблема не только русская. Например, Гейне презирал немцев, для него свет шел из Франции. Антипатриотизм — это какая-то нравственная, а возможно и биологическая мутация. Главное не пускать людей с таким отклонением во власть, в том числе в третью. Есть множество других хороших профессий, где это отклонение не так заметно и опасно для общества.

— Возвращаясь к разговору о патриотизме, по опросам многие считают поводом для гордости запасы нефти, газа и территорию. Правильно ли гордиться подобными вещами?

— А почему нет? Обширность территории и богатство недр не упали к нам с неба, а достались дорого. Это результат героической истории, тяжких усилий. Но мы не в меньшей степени гордимся Достоевским, Чайковским, Менделеевым, Гагариным… Однако, думаю, организаторы опроса нарочно обошли эту сторону национальной гордости. Видимо, такая была у них задача. Именно такими нас хочет видеть Запад. Именно поэтому американцы, трясущиеся над своими геополитическими интересами, как импотент над случайной эрекцией, даже не пытаются понять, что есть для России Крым. И сейчас, когда нас со всех сторон обкладывают различными санкциями, надеюсь, власть озаботится нашей самодостаточностью, подорванной Горбачевым и добитой Ельциным. Сколько твердили, что опасно держать национальные резервы в американских ценных бумагах?! Все как об стенку горох! Гром грянул — пора перекреститься. Если мы сделаем правильные выводы из происходящего, то через пять-семь лет будем жить в другой стране.

 

Беседовал Сергей ГРАЧЕВ

«Аргументы и факты», 23 апреля 2014 г.

 

«На Украине началась гражданская война, которая зрела годами»

 

Давайте скажем прямо: на Украине началась гражданская война, новая Руина, которая зрела годами, если не веками. Это предрекали многие. Лет семь-восемь назад один из бывших руководителей УССР сказал мне в доверительной беседе: «Украина обречена на распад…» И вот началось. Обычно гражданскую войну представляют себе как чисто классовый конфликт, так нас учили при советской власти. Конечно, глядя на того же Коломойского, испытываешь классовую неприязнь, но не только… Гражданская война — это всегда клубок конфликтов, в том числе политических, этнических, религиозных, цивилизационных… Именно так и было при разрушении Российской империи.

Кто хоть раз смотрел по телевизору заседание Верховной Рады, понимает: современная Украина — сплошной политический ералаш. Даже удивительно, что страна так долго продержалась. И лишь слепому не виден межплеменной конфликт на Украине: «западенцы», малороссы, русины и русские Юго-Востока — это совсем разные народы с различным этногенезом. Могут они жить в одном государстве? Наверное, могут, если дотошно соблюдаются права каждого этноса, как, например, в Бельгии, Швейцарии, Финляндии или России. Но первое, что сделала «майданутая» власть, — запретила русский язык. Зачем? А чтобы объяснить, кто теперь в доме хозяин. Но кто сказал, что именно «мовофоны» — хозяева на Украине? Это надо доказать. Вот и доказывают «коктейлями Молотова».

На Украине налицо также межконфессиональный конфликт, начавшийся не вчера, а давным-давно, когда католическая Европа, проиграв в открытом столкновении с «ортодоксами», пошла другим путем — униатским. Острие нынешнего конфликта направлено против Московской православной церкви, всегда стоявшей за единство евразийского пространства. Не случайно во главе хунты — баптист, сайентолог, униаты, раскольники и бог еще знает кто, судя по ухваткам и физиономиям. Кстати, в первом большевистском правительстве были даже сатанисты, «пострадавшие» позже от Сталина. Но это я так, к слову… Можно ли сохранить единство страны при межконфессиональном ожесточении? Видимо, можно — в двух случаях. Если конфессии будут сосуществовать в согласии во имя общих гуманитарных целей. Второй вариант: если одни политически подавят других, как в Северной Ирландии, где католики и протестанты живут в ненависти и насилии много веков. Кстати, марши и камлания правых («Кто не прыгнул, тот москаль!») очень напоминают марши оранжистов в Ольстере. То ли еще будет, если «право-коричневые» победят, и начнутся «марши ярошистов»!

Кроме того, на Украине жесткий межцивилизационный конфликт. Говоря проще: то, что для одних алтарь, для других — плевательница. Для одних русский язык — основа самоидентификации, для других — «собачья москальская тарабарщина», а родной может быть только мова, которую за последние десятилетия искусственно изменили так, что Тарас Шевченко от изумления зарыдал бы. Помню, в советские годы, бывая на Украине и слушая радио, я, изучавший в вузе старославянский, понимал почти все. Теперь я не понимаю почти ничего. Какой-то мовояз! Ни один язык не может за четверть века так сильно измениться, естественно развиваясь. Зачем это делалось? А вот зачем. Есть такое понятие — «конституирующий чужой». Народу, чтобы обособиться, надо кого-то себе противопоставить. Так, римляне, называли кельтов варварами. Бар-бар-бар… Бормочут что-то, а непонятно. Славяне называли германцев «немцами». Мол, говорят что-то, а все равно, как немые. Строя свою внезапную государственность, украинская, воспитанная на галицийской традиции элита не нашла ничего лучшего, как выбрать себе в качестве «конституирующего чужого» Россию. И это, когда половина населения или русские, или те, кто считает русский язык родным, что, в сущности, одно и то же. Можно заставить русских говорить по-украински? С помощью оружия можно. Но в Канаде почему-то никто не заставляет франкофонов перейти на английский. Понимают: страна сразу распадется. А в Киеве не понимают.

Межцивилизационный конфликт — это борьба символов, а также версий истории. Так, для одних граждан Украины День Победы — главный праздник. Для других — день позорного поражения, сигнал к жестокому реваншу. Как соединить в одном государстве людей, для которых главный герой войны — Жуков, с теми, кто молится на Шухевича? Трудно вообразить объединенную Германию, где в Восточной части Берлина продолжают праздновать Девятое мая, как некогда в ГДР.

Кроме того, «западенская» элита во многом относится к Новороссии как метрополия к колонии. Видимо, сформировавшись под пятой Австро-Венгрии и Польши, а потом в условиях ленинской «коренизации», она отношения «пан-холоп» воспринимает как единственно возможные. Весь вопрос в том, кто пан, а кто — холоп? Холоп, естественно, для хозяина — недочеловек. Отсюда «колорадские жуки». Дело не в цветовом сходстве, все гораздо страшнее. Колорадский жук — вредитель, его надо уничтожать до последнего. Именно здесь ментальный исток карательной жестокости «правого сектора». Теперь подумаем, что будет, если львовско-киевские картофелеводы, вооруженные новейшим американским дустом, останутся с «колорадскими жуками» в одном государстве?

Мне кажется, точка невозврата, особенно после Одесского пожарища, пройдена. Как говорится, назовите мне хотя бы одну причину, по которой Новороссия должна быть под трезубцем в составе Украины, которая возникла как результат революций и противоборств сверхдержав. В награду за верность историческим зигзагам Хрущев привесил к ней Крым, завершив собирание украинских земель. Чтобы сохранить огромную территорию, превратившуюся в девяносто первом из условно-административной единицы в незалежное государство, от власти требовался максимум гибкости, толерантности, компромиссов. А что они сделали? Понесли на хоругвях Бандеру и стали требовать, чтобы все Николаи впредь именовались Миколами. Если кто и виноват в развале на Украине, то лишь ее националистическая элита. Какие-то второгодники! Неужели не понятно, что после ликующего ухода Крыма в Россию нужно было кардинально сменить стратегию. Нет, не сменили! Потому как не единство им нужно, а единовластие…

Степень вмешательства России в украинскую смуту зависит от степени безрассудства киевской власти. А оно, кажется, беспредельно. Еще в начале девяностых годов я писал о том, что историческая сверхзадача нашей страны — восстановление единства русского народа, разорванного на части катастрофой девяносто первого. Ах как надо мной тогда потешались либералы, которые мечтают о маленькой России с той же нежностью, как педофил о школьнице! А ведь речь велась не о включении отторгнутых русских территорий в состав РФ. Речь шла о единстве хотя бы экономическом, культурном, языковом, что, кстати, и предполагали параграфы Беловежского соглашения, забытые сразу же после того, как протрезвели подписанты. За некоторыми исключениями лимитрофы, созданные на руинах СССР, установили у себя суровые этнократические режимы, направленные на вытеснение, притеснение или насильственную ассимиляцию русских. Ельцинское прозападное окружение, козыревский МИД это поощряли. Украинская государственная русофобия поднялась и окрепла на почти дармовом русском газе, который гнал по трубам «конституирующий чужой». Наверное, Черномырдина и направили послом в Киев — чтобы сам посмотрел на дело рук своих! Превратив русских в объект унижения, даже искоренения, некоторые лимитрофы сами вынудили Россию, отряхнувшуюся от слизи либерального пораженчества, занять более жесткую позицию. Немало постарался и Запад. Он все эти годы использовал русофобию на евразийском пространстве как минные галереи-подкопы, с помощью которых раньше взрывали стены сопротивляющейся крепости. Могла ли Россия в этой ситуации и дальше фуршетно улыбаться, когда «западные партнеры», говоря попросту, оборзели? Нет, конечно! И не потому что русские хотят войны, а потому что они ее не хотят. Когда-то нужно было объяснить друзьям-НАТОвчанам, что негоже воплощать геополитические фантазии с помощью «цветочно-фруктовых революций» и бомбежек, что разговаривать с нами как с побежденными недопустимо. Мы войну не проигрывали, нас просто сдали ненадлежащие правители, и с них еще История спросит.

Есть ли у страны ресурсы для такого объяснения с Западом? Не знаю, я не специалист… Однако первый же серьезный конфликт наших и западных интересов прояснил, что необходимо нам делать в военном, экономическом, финансовом, информационном и прочих направлениях, чтобы обеспечить реальный, а не сувенирный суверенитет России. Прояснилось и то, как с помощью внутреннего прозападного лобби нас много лет делали «страной-бензоколонкой». Конечно, в ответ на эту колкость улыбчивого Обамы можно назвать Америку «страной — печатным станком», что недалеко от правды. Но отшутившись, мы не отменим тех огромных задач, которые стоят перед нами после долгого существования в виде добровольного западного доминиона. Я нарочно сгущаю краски, но мы слишком долго смотрели на мир сквозь зеленый доллар. По размаху эти задачи сопоставимы с экстремальной индустриализацией накануне Второй мировой, а может, и еще грандиознее!

Но самое трудное тут не строительство новых заводов, проектирование новых ракет и спуск на воду новых авианосцев, хотя и без этого не обойтись. Самое трудное — это оздоровление и обновление нашей политической, экономической, культурной и медийной элиты, которую выговаривать слово «патриотизм» кремлевские логопеды выучили совсем недавно. Тут я не сгущаю… Когда шла трансляция знаменитой кремлевской речи Путина восемнадцатого марта, камера выхватила лицо одного крупного чиновника. В его глазах была глухая тоска рекрута, отправляемого на войну с обожаемой им страной. А ведь Путин призывал не к войне, наоборот, к миру, здравому смыслу, деликатно напоминая об исконных интересах России.

Что же ты головушкой поник, слуга народа?

 

«Комсомольская правда», 8 мая 2014 г.

 

«Наша гвардия в обозе…»

 

— Юрий Михайлович, в конце прошлого года в Москве с участием главы государства проходило Всероссийское литературное собрание, — мероприятие, которому трудно найти аналоги, во всяком случае в новой и новейшей истории страны. Его организаторы попытались свести вместе всех, кто профессионально так или иначе причастен к печатному слову, независимо от политических убеждений и эстетических пристрастий. Но многие наши коллеги по СМИ ничего лучшего не нашли в освещении этого форума, как либо вовсе замолчать о нем, либо едко поиронизировать над самой идеей его и выбранной формой проведения. Язвительные стрелы, например, были выпущены в адрес президиума — потомков классиков русской литературы…

— Это была серьезная акция, которая давно назрела, — если не перезрела. Почему? Союзы писателей, которые до перестройки — если отбросить в сторону идеологическую функцию — не только координировали текущий литературный процесс, но и были, по сути, писательскими профсоюзами. Первое они делали успешно, второе еще успешнее. Если иметь в виду свободу творчества, то ей Союз писателей в целом не препятствовал. Мне, молодому поэту, никто не указывал, какие стихи писать. Писал, как сердце стучало. Да, больше ценили традиционные формы, новаторов, особенно неадекватных, побаивались. И что? После девяносто первого, наоборот, власть возлюбила новаторов, и чем дурней, тем лучше. Правда, писательское начальство оговаривало важное условие: не бузите, коллеги, против советской власти. А сейчас разве не так? Вот недавно писатель Андрей Макаревич, специализирующийся на алкогольной теме, посокрушался, что Крым вернулся в Россию, и сразу исчез из телевизора, как жирное пятно под волшебным воздействием чудо-порошка.

Советские писатели, неважно — либералы или, скажем, почвенники, вполне могли творчески себя реализовать, если не пили как сапожники. Да и те, что пили, все равно успевали — Рубцов или Светлов. К слову, в той же Московской писательской организации, в которой я состоял, либералов было немало, в том числе и в парткоме. Кстати, именно СП СССР бомбил письмами военную цензуру, чтобы пропустили в печать мои «Сто дней до приказа». Даже знаменитый «Метрополь», как теперь выясняется, оказался плодом, если не любви, то согласия. Органам была нужна маленькая буза, чтобы подтянуть идеологические гайки, а Василию Аксенову очень хотелось в Америку…

В годы перестройки Союз писателей раскололся. Началось с объединения «Апрель», которое возглавил автор романов о рабочем классе А. Приставкин, а потом пошло-поехало. В «Козленке в молоке» я это все описал, отсылаю к источнику. В итоге, имущество, которым ранее владел Литфонд, выполнявший роль хозяйственного управления при писателях, оказалось фактически в личном пользовании подсуетившихся хозяйственников, этаких профессиональных охотников на «моржу». Союз писателей сразу же лишился практически всей своей материальной базы. А литература, хоть она и витает в духовных сферах, должна стоять на прочной материальной базе. Ее-то и увели крепкие хозяйственники, вроде Ивана Переверзина, которому «ЛГ» за время моего редакторства посвятила больше статей, чем основателю нашей газеты А. С. Пушкину.

К тому же, как раз в этот без того сложный период государство чуть ли не демонстративно ушло из культурной сферы. Мол, удочку в виде свободы слова и творчества, мы вам, так и быть, дадим, а дальше как-нибудь сами. Если балетом по инерции власть еще интересовалась, то про писателей забыла. Они превратились в этакий забытый полк, причем одних забыли в окопах, где бились за советскую власть, других бросили прямо на марш-броске в светлое капиталистическое завтра с Сахаровым в башке и ваучером в руке. Прибавьте к этому кризис руководящих кадров. Снова обращусь к советскому опыту — Союз писателей возглавляли люди если уж не гениальные, то по меньшей мере талантливые, состоявшиеся как литераторы. Тот же Георгий Марков был серьезным прозаиком сибирской школы, не говоря уж о Фадееве, Федине, Симонове. Московскую организацию в разное время возглавляли Сергей Наровчатов, Смирнов, Михалков… А сейчас? Ни одного имени, кроме А. Битова, заведующего ПЕНом, занятым невесть чем. Во главе толстых журналов были не графоманы-номенклатурщики, «генералы от литературы», как это сейчас пытаются представить, а люди по-настоящему одаренные, с именем. Конечно, многолетние руководители журналов «Октябрь» и «Наш современник» Ананьев и Викулов по масштабу не доставали до Твардовского, возглавлявшего «Новый мир», но если их сравнить с нынешним редактором этого журнала Василевским, то они просто титаны!

А что сделали в литературе Барметова («Октябрь»), Чупринин («Знамя»), тот же Василевский («Новый мир»)? Они сделали невозможное: превратили в посмешище некогда легендарные журналы. В результате рухнула мощнейшая культурная традиция литературоцентричности, которая всегда, при всех режимах, была у нас ведущей, задавала тон в общественном мнении, выдвигала новые идеи, определяла художественное движение. Литература, отражая жизнь, влияет на нее. Литература, отражающая кишечно-психическое состояние автора, ни на кого не влияет. Может быть, этого и добивались. Любопытный факт. Против «неперспективных деревень» насмерть стояли писатели-деревенщики. Тот же Распутин. Автором же проекта ликвидации «неперспективных деревень» была академик Т. Заславская. Кто стал светочем мысли при Ельцине, Распутин? Нет, Заславская. Правда, интересно?

…Мой учитель классик отечественной кинодраматургии Евгений Габрилович говорил мне: «Юра, не верьте, что сценарий — какой-то особый вид творчества. Сценарий — это жанр литературы, как пьеса. Только для кино». Литература — базовая основа искусства. Но так случилось, что именно она подвергалась минимизации, что отозвалось кризисом театра, кино, изобразительного искусства, образования, культуры в целом. Да и политической мысли тоже. Так уж устроено: без хороших книг не растет политик. Боксер растет, а политик нет. Поэтому убеждать в необходимости литературного собрания никого не надо. Писатели давно ждали именно такой встречи. Да, были скептические, даже издевательские оценки. Но тут ничего не поделаешь: среди наших деятелей культуры есть странно устроенные люди: если Обама справит в Конгрессе нужду, они начнут вдохновенно рассуждать о новом витке американской демократии, а если Путин навестит лепрозорий, зашипят о том, что он популист. Отмечу, что по охвату различных категорий специалистов, так или иначе причастных к литературе и издательскому делу, подобных мероприятий в нашей стране, пожалуй, не проводилось.

— Ваши впечатления о том, как президент воспринимал выступления и предложения участников форума, с чем не соглашался.

— На совещании Путин напомнил: у нас уже была эпоха, когда государство активно вмешивалось в творческий процесс. Кстати, часто вмешивалось, между прочим, по просьбе самих же писателей. В конце двадцатых годов прошлого века стало очевидно: само собой литературное пространство организоваться не может. Литературная борьба шла на самоуничтожение. Союз писателей, созданный в тысяча девятьсот тридцать четвертом, спас многих замечательных писателей, если не от смерти, то от серьезных проблем. Что хуже: лишнее вмешательство власти в литературу или полное невмешательство? Отвечу словами вождя: оба плохо! Некоторое время назад на заседании Совета по культуре при Президенте я спросил: «Почему власть не поможет литературному сообществу выйти из кризиса?» Почему нам отвечают: «Вы хотели свободы, вот сами теперь и выпутывайтесь!» Банкиры тоже хотели рынка и свободы предпринимательства, но, как только банки просели, в две тысячи восьмом, власть поспешила к ним на помощь с деньгами. И с какими! А могла бы сказать: «Ну, лопнете и лопнете. Другие надуются. Рынок!» Ан нет! Спасли. А что, писатели хуже банкиров? Лучше!

— И для писателей, и для журналистов не одно десятилетие актуален вопрос о творческих союзах. Не секрет, что при сломе прежней политической системы они незаметно из профессионально-творческих объединений тихой сапой превращались просто в творческие компании без всяких обязательств перед «творцами». Иначе говоря, по статусу они приравнивались к бесправным, финансово нищим общественным организациям, а то и вовсе к клубам по интересам, что-то вроде пчеловодов-любителей или кружков кройки и шитья. Об обеспечении достигших пожилого возраста литераторов пенсиями, страховками и прочими житейскими надобностями применительно к «реформированным» союзам смешно было и заикнуться.

— Сегодня с точки зрения закона сочинение книг — что-то среднее между самодеятельностью и экзотическим досугом. Объединения же писателей — что-то вроде кружков любителей морских свинок. Я не шучу! Но тогда почему же, если надо поддержать возвращение Крыма в лоно русской державы, обращаются к писателям, а не к морским свиноводам? Значит, журналисты, писатели — все-таки особая, социально и интеллектуально значимая категория трудящихся, как говорили в советские годы? Тогда почему этот факт не отражен в законодательстве? С девяносто первого никак не примут закон о творческой деятельности. Важнейшая задача литературного собрания заключалась в том, чтобы договориться о воссоздании полноценного литературного сообщества. Соответствующий закон был разработан и прошел через чтения в Государственной думе еще во времена Ельцина, который при всей своей любви к работе с документами, отказался его подписать. Почему? А ему объяснили швыдкие советчики: писателей, учитывая их роль в перестройке и свержении Советской власти, лучше держать в ничтожестве. А если уж вам так писатели понадобятся, то вот — Гайдар, Чубайс с Кохом тоже на досуге пописывают. А гонорары у них, что твоя Нобелевка!

— Насколько проблемы языковой культуры решаются, на ваш взгляд, в качественной прессе?