Тридцать третий после Пушкина

 

 

Писатель Юрий Поляков, лауреат Бунинской и Гоголевской премий, автор ставших в свое время литературным событием повестей «Сто дней до приказа», «ЧП районного масштаба» и многих других, приезжал к нам по приглашению БГАДТ имени М. С. Щепкина, открывшего сезон премьерой спектакля «Одноклассники» по его пьесе. В музее театра и состоялась встреча писателя с поклонниками его литературного и журналистского творчества. В непринужденной обстановке артисты, журналисты, студенты пообщались с гостем, который отвечал на самые разные интересующие их вопросы — от литературных до политических. Фрагменты этой встречи предлагаем вашему вниманию.

 

— Юрий Михайлович, как вам удается вести столь многогранную деятельность — вы и прозаик, и драматург, и главный редактор еженедельной газеты?

— Еще с советских времен бытует стереотип, что лучше всего писателю работать дворником. Тогда это точно хороший писатель! Если он управдом, то это уже подозрительно… Ну да, Андрей Платонов работал когда-то дворником в Литинституте… Но практически все классики девятнадцатого века были если не государственными чиновниками, то, как Пушкин и Достоевский, — журналистами, издателями газет и журналов. Некрасов был просто, можно сказать, журнальным магнатом и очень прилично на этом зарабатывал. А я много лет занимался только литературным трудом — с восемьдесят шестого по две тысячи первый год, до того, как мне предложили возглавить «Литературную газету».

Инсценировки своих произведений я начал писать давно. Театр «Табакерка», недавно отметивший свое двадцатилетие, начинался моей пьесой по повести «ЧП районного масштаба». Спектакль шел у них под названием «Кресло». А оригинальные пьесы я начал писать в конце девяностых годов, можно сказать, от отчаяния. Мы с женой Натальей любим в театры ходить, а в то время эти походы всегда вызывали шок. Когда мы с Говорухиным работали над фильмом «Ворошиловский стрелок» (я там выступил в качестве сценариста), исполнитель главной роли Михаил Ульянов попросил нас написать для его театра «нормальную пьесу», без чернухи и нецензурщины, чтобы не стыдно было смотреть всей семьей. Мы такую пьесу написали, называлась она «Смотрины». Но Ульянов счел ее слишком острой. Взяла ее Татьяна Доронина. Во МХАТе имени Горького «Смотрины» успешно идут уже двенадцатый-тринадцатый сезон.

В две тысячи седьмом — две тысячи восьмом году я писал пьесу о поколении, разрубленном пополам девяносто первым годом. Моим сверстникам было легче, потому что страна, в которой мы жили, политический строй рухнули, когда нам было по тридцать семь лет и мы были уже людьми, сформировавшимися нравственно, социально и профессионально. А как это ударило по тем, кому было семнадцать-восемнадцать лет?.. Так вот, я чувствовал, что пьеса у меня получилась… И для меня было большим удивлением, когда театры под разными предлогами один за другим начали «Одноклассников» возвращать. Одни вежливо обещали — «когда-нибудь, через четыре сезона, непременно поставим, а сейчас извините…». Другие прямо говорили, что им пьеса не подходит. Директор театра Ленкома очень обрадовался возможности занять в спектакле Караченцова (главная роль Ивана Костромитина, инвалида-афганца, была как будто создана для него, и Москва бы ломилась на спектакль со своим любимым актером). Но после прочтения Марк Захаров сказал: «Эта пьеса абсолютно чуждой нам идеологии, и мы ее ставить не будем!». Зато главный режиссер Театра Российской армии Борис Морозов, прочитав мою пьесу, позвонил мне на следующий день около восьми часов утра: «Никому не отдавай, я все отложу, а ее поставлю!» Теперь она идет не только у Морозова, но и по всей стране, от Калининграда до Владивостока. И вот Борис Афанасьевич перенес постановку в Белгород… Везде это своеобычное произведение, иногда в чем-то, а иногда сильно отличающееся от оригинала. Не текстуально, конечно, но по режиссерскому решению. Одному постановщику важнее социальная острота, другому — лирическая тема, третьему — мелодраматичность…

— Хочется знать: все-таки в каком жанре вы чувствуете себя наиболее вольготно? Что вам более близко — поэзия, проза или драматургия?

— Видите ли, существует какая-то закономерность — каждый серьезный отечественный прозаик писал пьесы. В какой-то момент хочется уйти от словесной вязи и перейти к жесткому диалогу. На мой взгляд, мне больше всего удаются социально-психологические комедии. Даже если взять «Одноклассницу», в ней, несмотря на драматичность, много комических, даже фарсовых моментов. Наша жизнь так устроена: мы плачем, а через полчаса смеемся, потом опять плачем… Однако если я пишу какую-то серьезную прозу, то не могу отложить ее в сторону на несколько месяцев и заняться пьесой. Этим ведают какие-то разные части мозга! Вот от стихов к прозе переход органичен.

— «Литературная газета» — издание патриотичное, пророссийское, заставляющее думать… Наверное, вам непросто найти сегодня единомышленников в элите отечественной интеллигенции?

— Казалось бы, какой еще может быть газета, издаваемая в России, — только пророссийской! Но, к сожалению, антироссийских, антипатриотичных газет достаточно… Один государственный чиновник в интервью «Российской газете» заявил, что его беспокоит проблема «казенного патриотизма». Я ему возразил, что у нас в стране эта проблема появится нескоро, у нас — проблема «казенного антипатриотизма», который финансируется из государственной казны!

Когда в две тысячи первом году я пришел в «Литгазету», это был заповедник непуганых либералов, которые не желали понять, что произошло в девяносто первом году. Имя Валентина Распутина, например, ни разу не упоминалось. В сфере культуры, журналистики высказывать свои патриотические взгляды, приверженность интересам своей страны — дело опасное. Если ты позиционируешь себя таким образом, то очень быстро понимаешь, что гранты — не для тебя, поездки на фестивали — не для тебя, престижные ярмарки, премии «Букер», «Большая книга» — не для тебя. В сентябре в Краснодаре, во время «круглого стола» с президентом, я выступил и сказал об этом: о каком воспитании патриотизма может идти речь, если современный деятель культуры, который рискнет объявить себя патриотом, обречен на то, что его быстро оттеснят на краешек… Правда, со мной это сложно сделать. Как писатель, я получил признание еще при советской власти, у меня есть свой читатель, во мне заинтересован издатель, и живу я не с грантов и премий, а от издания книг. Я человек независимый, хотя некоторое давление все равно ощущаю.

Я стал тридцать третьим редактором «Литературной газеты». Первым был Пушкин. Он заложил основы, которые мы по мере сил стараемся развивать… Когда мы стали делать из «ЛГ» газету общего направления, где выступали писатели, политики, общественные деятели разных направлений, это вызвало шок. Как нас только не «полоскали»! Но мы выяснили, что людей, придерживающихся близких нам взглядов, немало. Сначала они побаивались высказываться, потом дело наладилось. «Литературка» сегодня газета полифоничная: мы даем слово и либералам, и коммунистам, и традиционалам, чем выигрышно отличаемся от федеральных изданий, в которых любая другая точка зрения просто исключена. Многие видные мыслители государственного направления стали нашими друзьями. До последнего своего дня в газете вел колонку А. Зиновьев, у нас же печатался А. Солженицын, к которому либеральная общественность после публикации его книги «200 лет вместе» резко охладела…

— На какие средства сегодня издается «Литературная газета»?

— Что интересно, пока газета была либерального толка, ее финансировали хорошо. А тут сразу сказали: «Ребята, у нас капитализм, переходите на самоокупаемость». И вот больше десяти лет мы живем на самоокупаемости. В какие-то годы (мы их зовем «тучные») это удается легко. Но прошлый и позапрошлый были тяжелыми — стоимость подписки покрывала лишь половину затрат. На поиск денег уходит много сил, появляются приложения различные…

— Вы как-то сказали, что своей писательской интуицией часто предугадываете события. Как вы считаете, что ждет наше общество в будущем?

— Мне кажется, у нас два пути. Один — если спокойно отнесемся к той общественно-политической системе, которая сложилась в стране, и будем потихонечку ее менять. Я, например, не понимаю, почему от национальных недр должны обогащаться два десятка людей? Что происходит со здравоохранением, образованием, мне тоже непонятно. А есть и другой путь, который предлагает Болотная площадь: все поломать, и пусть границы России еще больше сожмутся! Я считаю, это дорога в тупик.

Поэтому мое предчувствие такое: если удастся пережить кризис и поэтапно устранить проблемы, которых много накопилось, то Россия выстоит. А если решат проблему «взрывом», будет катастрофа.

— Скажите, пожалуйста, Юрий Михайлович, а почему на вас не только либералы, но и патриотически ориентированные писатели «катят бочку»?

— Я патриотизм воспринимаю как состояние души. А есть люди, которые его воспринимают как повод для создания литературной ватаги, командного объединения. Причем за играми под названием «патриотизм» зачастую стоят какие-то меркантильные интересы. А я в литературные ватаги никогда не входил. И, видно, доля моя такая как литератора и редактора — гулять по обстреливаемой «нейтральной полосе» между патриотами и либералами.

— Я аспирант Белгородского государственного университета, пишу диссертацию и активно использую в работе вашу газету. Вопрос такой: почему в «ЛГ» нет анализа книг Улицкой, Марининой, Донцовой — массовой продукции, которая забивает собой серьезную литературу?

— Это очень разные авторы. У той же Улицкой есть свои сильные и слабые стороны. Кстати, рецензии на книги Улицкой у нас публиковались. Марининой тоже. Сегодня не многие издания могут позволить себе, как «Литгазета», критически писать о каких-то либеральных мифах — о Дмитрии Пригове, Дмитрии Быкове, Василии Аксенове. Правду о них пишут «правые» газеты, но я считаю, там критика идет уже за рамками литературной деятельности. Есть определенная литературная этика, на язык кухни, язык пьяной разборки переходить нельзя. Вежливо, язвительно, на хорошем литературном языке — и все всё поймут. У нас есть такая рубрика «Литпрозектор», где периодически «операции» подвергаются авторы, которых считают надеждой либеральной общественности. К сожалению, машина по раскрутке писателей либерально-постмодернистского направления работает так, что на книжный рынок на одного талантливого «выбрасывается» десять неталантливых. Нужна новая жизнь писательского сообщества, которое должно поддерживать талантливых литераторов. Нужно искать новых Солоухиных и Рубцовых. Сил одной «Литературки» для этого недостаточно… Я вот спрашиваю на мероприятиях: а почему имена лауреатов Государственной премии никому не известны, а имена номинантов (даже не лауреатов!) «Большой книги» у всех на слуху? Потому что работает мощная машина по раскрутке, которая заканчивается выделением государственных денег. Это печальная ситуация, из которой надо как-то выходить. Иначе кто будет воспитывать патриотизм? Либерал, главная трагедия которого в том, что он родился в России, а не в Париже?

— Юрий Михайлович, а как вы относитесь к современной российской драматургии?

— Знаете, такого, как сейчас, не было никогда — чтобы в репертуаре театров не было ни одной современной пьесы! Взять хотя бы столичные: Театр Маяковского, Театр Станиславского… Когда-то МХАТ за честь почитал ставить новые пьесы современников Чехова, Горького, Булгакова… А сегодня — кто же будет писать, если театры не ставят? Драматурги не идиоты. Поэтому они создали лаборатории. Соберутся человек двадцать, какой-то автор почитает свою пьесу, отметят это дело. Автор счастлив, его жена счастлива, критики счастливы… Как может развиваться драматургия, когда двадцать человек слушают одного? Еще книгу за свой счет можно издать, а пьесу поставить — нельзя. Чтобы разорвать замкнутый круг, нужно вмешательство государства. Вот если бы оно сказало: «Даем вам время на раскрутку. Через два года треть репертуара должна у вас состоять из современной драматургии. Не сделаете — перекроем дотации».

— Вы волнуетесь перед премьерой своих пьес?

— Конечно, волнуюсь. Наверное, потому еще и пишу пьесы. Для любого драматурга постановка в театре — большая радость. Она всегда означает новую жизнь твоей пьесы. Когда держишь в руках свою книгу, только вышедшую из типографии, еще пахнущую краской, — это по воздействию как… фужер сухого вина. А когда ты садишься в кресло в зале, гаснет свет, и видишь свою пьесу на сцене, в волшебном ящичке, как у Булгакова, и там все оживает… Это как хороший стакан водки!

 

Беседовала Н. КУТКОВАЯ

«Белгородская правда», 13 ноября 2012 г.

 

 

«Культура — это энергия исторического движения»

 

О том, что представляет собой современный литературный процесс в России, каковы последствия распада СССР для многонациональной российской культуры, какие проблемы волнуют сейчас россиян больше всего, возможен ли процесс реинтеграции на постсоветском пространстве, рассуждает Юрий Поляков — один из самых популярных и известных современных писателей, который, без преувеличения, уже вошел в золотую копилку русской литературы.

Его повести и романы выходят огромными тиражами и постоянно переиздаются, причем не только в России, но и за рубежом. Он автор целого ряда пьес и киносценариев, лауреат многих российских и международных премий. Кроме того, Юрий Поляков — известный общественный деятель, член Совета при Президенте РФ по культуре и искусству, главный редактор «Литературной газеты», острый и яркий публицист.

 

— Во времена Советского Союза можно было говорить о едином литературном процессе. В каждой из республик были свои авторы. Их переводили, печатали в литературных журналах, издавали их книги. Эти писатели были известны практически на всем пространстве СССР. С распадом Союза этот процесс прервался, большинство людей и понятия не имеет, существует ли литература в бывших союзных республиках. Как можно восстановить этот процесс? И нужно ли его восстанавливать?

— Обязательно нужно, в этом все заинтересованы. Мы в «Литературной газете» как раз и выпускаем приложения «Лад», «Евразийская муза» и «Всемирное русское слово», печатаем произведения авторов, которые пишут на русском языке, живя вне России, а также переводы писателей, живших раньше в границах единого союза. И когда по независящим от нас причинам финансирование «Евразийской музы» прекратилось, поднялась настоящая волна негодования. Ведь писатели на какое-то время опять почувствовали себя востребованными.

Вероятно, лет через пятьдесят — сто — сто пятьдесят мировое культурное пространство изменится. И литература бывших советских республик будет выходить в мир на английском или китайском. Мы не знаем. Но сейчас один из общемировых посредников между разноязычными писателем и читателем — это русский язык. Прежде всего, для тех, кто живет на территории стран бывшего СССР. Он необходим, например, чтобы грузинского писателя прочитали в Литве. Более того, мир русского языка во многом «окормлял» эти трудные два десятилетия все наше евразийское пространство.

Но есть одна проблема. Те, кто в свое время развалил Советский Союз, не исчезли, не сошли еще с исторической сцены. Конечно, кто-то уехал, кто-то умер, кто-то осознал свои ошибки и теперь занимается искуплением исторической вины. Но многие из них остались во власти, в основном в среднем звене. И, к сожалению, чаще всего они концентрируются в культурном и медийном пространстве. Как редактор газеты, как один из тех, кто пытается восстановить общее культурное пространство, я постоянно чувствую сопротивление и саботаж. Пожалуйста, простой пример, берем государственную премию РФ, присуждаемую с девяносто второго года. Сколько писателей, пишущих на языках народов России, получили эту премию за двадцать лет? Один. Канта Ибрагимов — прекрасный чеченский прозаик. Все наши попытки каким-то образом поддерживать национальных писателей сталкиваются с нежеланием финансировать и помогать. Особенно неохотно это делает Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям РФ — эдакая баррикада девяносто первого года, удивительным образом перенесенная в Россию две тысячи двенадцатого. Случайность? Нет, конечно.

У нас в стране достаточно влиятельны силы, которые считают, что распад должен продолжиться, чтобы Россия разделила участь Советского Союза. Государственная же политика — совсем иная, она направлена на сохранение целостности государства. Когда обсуждаешь эти вопросы на самом высоком уровне, то встречаешь абсолютно полное понимание. Но когда дело доходит до принятия конкретных решений — сразу же начинаются проблемы. Например, все то же Агентство по печати предлагает нам на издание приложения «Многоязыкая Россия», единственной трибуны для тех, кто пишет на языках народов России, примерно столько, сколько у них уходит на один фуршет.

Сейчас мы видим, как русский язык тихо угасает в бывших советских республиках. В то же время Франция вкладывает большие средства, чтобы поддержать франкофонов, Англия наращивает финансирование Британского совета, практически в каждой стране есть представительства немецкого Института Гете. А мы? Мы только начали восстанавливать порушенные и распроданные «русские дома» в столицах мира.

— К сожалению, «Русский вопрос» сейчас остро встает не только в бывших республиках СССР, но и в самой России. Что вы думаете о проблеме самоидентификации русского народа? Существует мнение, что нельзя говорить о титульной нации, что русский — это любой человек, проживающий на территории России. Насколько продуктивна и оправданна эта идея?

— Смотрите, даже американцы в своей национальной политике перешли от теории «единого плавильного котла» к принципу компота, фруктового салата. Мол, все в одной емкости, но отдельными кусочками! А ведь речь идет о стране, где этносы, кроме индейцев, не имеют своих исторических территорий. А у нас народы, даже крошечные, имеют свои земли, на которых живут столетиями, а кто-то и тысячелетиями. Да, они все граждане России. Это политический, гражданский уровень самоидентификации. Я полностью согласен с президентом, когда он говорит о том, что должна быть общность граждан России. Но это общность социально-политическая. А есть же еще этнические общности. И их никто не отменял, и родовое самоощущение — вопрос языка, культуры и генетики. Скажите кумыку, что он россиянин. Возражений не будет. Но русским его никто не назовет — он обидится. И это нормально. А вот когда русский считает себя не только россиянином, но и русским, это вызывает почему-то бешенство, чаще всего у наших телебалаболов с двойным гражданством.

Русский народ, по новым генетическим исследованиям, моноэтничен в большей степени, чем те же немцы или французы. Большинство русских принадлежат к так называемой гаплогруппе R1. Это потомки тех людей, которые в послеледниковый период жили на территории современной Европы, охотились здесь на мамонтов. Это автохтонное население, аборигены. И от этого никуда не денешься. Наука! На мой взгляд, действительно существует дискриминация русских, которая связана с тем, что после распада СССР начался парад суверенитетов и многие субъекты Российской Федерации тоже готовились к отделению. Сейчас стараются об этом не вспоминать, но история есть история. И реликты этой подготовки остались в конституциях, принятых тогда автономиями. Во всех этих республиках главным субъектом, главной ценностью признается народ именно этой республики. В Якутии — якуты, в Чечне — чеченцы, в Удмуртии — удмурты и т. д. Только русские оказались «не конституированным» народом, хотя именно русские, точнее русский супер-этнос, построил Государство Российское. И уже по одной этой причине должен иметь… Нет, не привилегии, а по крайне мере права на равное признание своих национально-культурных интересов.

— А можно ли было этого избежать? Например, не допустить развал СССР.

— Почему все-таки развалился Советский Союз? У меня есть своя версия, которую, кстати, я ни от кого не слышал. В Конституции СССР остался реликт нашего интернационализма, сохранившийся с того времени, когда страна готовилась к мировой революции. В основном законе было записано, что каждая республика имеет право на выход, но не на роспуск СССР! У американцев тоже, кстати, штаты по Конституции имели якобы право на выход. Но в тысяча восемьсот шестьдесят девятом году решение Верховного суда США по делу «Техас против Уайта» создало прецедент, согласно которому штаты не могут выходить из состава Соединенных Штатов в одностороннем порядке. И все: вольные звездочки намертво приколотили к полосатому флагу.

У нас же процедура выхода прописана не была. Все было бы иначе, если бы имелся пункт, по которому, к примеру, республика, выходящая из Союза, возвращалась в границы двадцать второго или сорокового года. А принадлежность территорий, которые были присоединены в период пребывания в составе СССР, решалась бы путем плебисцита. И я уверяю, из пятнадцати республик большинство осталось бы. На такие территориальные утраты не решились бы даже самые разнационалистические элиты. Ну куда пойдет Литва без Вильнюса, а Казахстан без Целинограда? Кому нужен такой суверенитет? А народы в основном и не желали развода. Я, конечно, упрощаю… Но с другой стороны, разве Беловежский сговор отличался особой сложностью? Главная сложность заключалась в том, чтобы Ельцин не упал лицом в салат, пока не подпишет на ходу сляпанную бумажку. Почему не прописали порядок выхода из СССР? Почему Горбачев не арестовал людей, не имевших по конституции страны права распускать Союз? Я думаю, это не только политическое преступление тогдашнего руководства, но и сложнейшая мировая закулисная интрига, растянувшаяся на весь двадцатый век!

Да, конструкция Советского Союза к тому времени устарела и нуждалась в обновлении, которое законодательно уже оформлялось — новый союзный договор. Но тогда это явилось бы развитием многонационального сообщества, а не развалом, разгромом, который прошелся по семьям, по судьбам, вызвал череду войн. Да, были бы изменены отношения с центром. Но не было бы этого маразма, когда русских людей, оказавшихся вдруг на Украине вместе с исконно русскими землями, заставляют говорить на наскоро слепленном «мовоязе». Мы только сейчас через интеграцию начинаем восстанавливать общее хозяйство, сращивать утраченные экономические связи. В том числе и через такие интеграционные проекты, как Союзное государство.

— Сейчас самое популярное слово — это кризис. Все его боятся, ожидают, по-своему готовятся. Понятно, что речь идет, прежде всего, об экономическом кризисе. Но ведь одновременно с ним нас ожидает и моральный, нравственный, интеллектуальный кризис. Неоправданная жестокость, всеобщая злоба, ненависть к тем, кто хоть чуть-чуть выходит за средний уровень. Более того, ученые из Стэндфордского университета доказали, что у человечества снижаются интеллектуальные и эмоциональные способности. Причем происходит это на генетическом уровне. И если после экономического спада всегда идет подъем, возможно ли такое в интеллектуальной сфере? Может ли в «стране дураков» появиться поколение гениев?

— История знает периоды упадка. Все это уже было. Общество потребления неизбежно приводит к снижению морального и интеллектуального уровня, когда начинается легализация того, что всегда считалось отклонением от нормы. Рим погиб оттого, что были легализованы все пороки. Если гедонизм становится смыслом цивилизации — жить этой цивилизации осталось недолго.

Но я все-таки не политолог, не геополитик. Я писатель. И на примере литературы я могу сказать, что в своем окружении, особенно у тридцати-, сорокалетних писателей, вижу катастрофическое падение профессионального уровня. Нынешние лауреаты Букера или «Большой книги» в буквальном смысле приготовишки. У того же Захара Прилепина, Дмитрия Быкова, Сергея Минаева, Виктора Пелевина есть, конечно, интересные идеи и социальные наблюдения, но на уровне языка, на уровне литературного мастерства, они пишут так, что средний советский прозаик, не мечтавший о премиях, был посильнее… Вы никогда не задумывались, почему никого из них толком не экранизируют? А если и экранизируют, то выходит конфуз, как с «Духless» или «Generation P»? А нечего экранизировать. Там нет ни толковых сюжетов, ни характеров, ни речевых характеристик. Герои говорят по-русски так, как синхронисты, сходу переводящие американский фильм. А Быков, способный либеральный публицист, едва берется за прозу, сразу становится похожим на акына с высшим филологическим образованием.

Депрофессионализация произошла практически везде. И в политике тоже. Это связано с тем, что покойный Александр Сергеевич Понарин называл гедонизацией общества. Высочайший чиновник, который светится пионерским восторгом от сознания своей крутизны, вызывает у меня смех. Государственному подвижнику не до позерства. Ведь что такое гедонизм? Этическое учение, согласно которому удовольствие является главной добродетелью, высшим благом и целью жизни. А в чем заключается работа писателя? Труд писателя, особенно прозаика, заключается в том, чтобы сидеть на стуле, и каждый день писать. И переделывать до тех пор, пока не дойдешь до той степени совершенства, на какую способен. А чем сейчас занимаются писатели? Тусовками. Я очень редко хожу на них, но если туда попадаю, то вижу одних и тех же людей. Кстати, именно по этой причине некогда отличный писатель Маканин превратился в улыбчивого халтурщика. Когда они пишут? Я не знаю. Им некогда работать над словом. Слыть писателем и быть писателем — вещи разные.

— Отсутствие хорошей литературы, наверное, зависит не только от писателей. Издательства отказываются печатать серьезные книги молодых авторов. Потому что это просто экономически не выгодно. Лучше напечатать детектив или любовный роман. То, что стопроцентно понравится публике…

— Есть издательства, которые выпускают хорошие книги, правда, маленькими тиражами… В конце концов, издать книгу можно и за свой счет. Но книгу надо раскрутить. А система раскрутки позаимствована у американцев: премии, гранты, телевизор, заказные рецензии. Кстати, за ниточки из-за ширмы дергают те самые чиновники, которые тормозят все то, что необходимо для восстановления мощной евразийской державы. Если они увидят у тебя в книге, пусть даже самой талантливой, намек на патриотизм, заботу о государстве, не дай бог любовь к своему народу, ты обречен. Будешь мыкаться по маргинальным издательствам, получать никому не ведомые премии… А получишь случайно государственную премию — замолчат. Интересная вещь: опусы лауреатов Букера навязываются, как сверхнадежные прокладки легковерным дамам, а вот столика с книгами лауреатов государственной премии России, не видно ни в одном магазине. Странно, правда?

Я об этом совершенно откровенно говорил на круглом столе по проблемам патриотизма, который в Краснодаре собрал президент Путин. И мне кажется, что все-таки не зря говорил. Это очень серьезная проблема, если писателю в России невыгодно и даже опасно быть патриотом. В две тысячи первом году, придя в «Литературную газету», я напечатал интервью с В. Распутиным, имя которого десять лет даже не упоминалось в «ЛГ». И меня сразу стали обвинять во всех грехах, даже черносотенцем называли. Ну какие Распутин, Белов, Кожинов черносотенцы? Они просто русские писатели. Вот такой был накал русофобии в начале двадцать первого века. Впрочем, сегодня мало что изменилось…

Считаю, в России русский вопрос сейчас один из главных. И решать его лучше в интеллектуально-творческой сфере, а не дожидаться, когда на русский марш выйдут не тридцать тысяч, а триста тысяч человек. В субъектах федерации национальный вопрос не такой острый, потому что у власти там в основном национальная элита. В тех республиках, где много русских, это уже начинает вызывать раздражение. Показали недавно репортаж из Уфы: президент встречается с ведущими врачами центральной больницы: ни одного славянского лица — одна титульная нация. А разве Уфа моноэтнический город? Далеко нет. Вот так и вызревают этнические конфликты. В некоторых государствах на территории бывшего СССР русские живут вообще в условиях апартеида. А просвещенная Европа делает вид, что так и надо. Конечно, в русском движении есть свои маргиналы, сумасшедшие, экстремисты, провокаторы. От них надо спокойно избавляться. Но и среди либералов тоже множество неадекватных и буйных персонажей — послушайте «Эхо Москвы»! Но мы ведь из-за этого не объявляем либерализм погромной идеологией…

По-моему, пренебрегая русским народом с его государственническим инстинктом, формировавшимся веками, власть совершает ошибку. История нашего народа сложилась так, что его от гибели спасали именно государственные скрепы. В нем еще со скифских времен живет стремление консолидироваться в мощную общность, необходимую на огромных открытых пространствах Евразии. Я сам, как русский человек, это чувствую на каком-то генетическом уровне. Когда государство начинает распадаться, мне физически становиться плохо. Когда оно начинает укрепляться — мне лучше. У некоторых моих оппонентов наоборот. Когда государство ослабевает, они чувствуют себя лучше, когда укрепляется — они жутко страдают и стараются, засев в СМИ, навязать свои страдания людям с совершенно иным мировидением. И мне больно за нормальных людей, не понимающих, почему их заставляют разделять двухпаспортные муки того же Познера?

— Как вы относитесь к миграции? Мы что, разучились работать и Россия не сможет выжить без приезжих?

— Это продолжение русского вопроса. А также вопроса о социальной ответственности бизнеса и роли государства. У нас в России немало безработных. Если предложить им нормальную заплату и условия, они будут работать. Пусть власть потребует от бизнесменов именно такого подхода — они у нас и так имеют прибыль, от которой какой-нибудь шведский предпринимать просто упал бы в обморок. Государство должно устанавливать правила игры, а не бизнес. Так во всем цивилизованном мире. Вспомним времена Великой депрессии, когда президент Рузвельт обладал полномочиями, сопоставимыми с полномочиями Сталина, если не больше. А про это забывают. Прежде всего, наши либералы-западники.

— Что для вас является главным критерием настоящей литературы?

— Для меня критерий хорошей литературы — это перечитывание. Один раз можно прочитать любую ерунду, поддавшись рекламе, настроению или советам друзей. Но хорошая литература — это такая, которую хочется перечитать. Обратите внимание, книги всех наших букеровских и прочих лауреатов издаются один раз, и больше уже не печатаются. Ну что это за литература такая? Хорошая литература — это та, которая переиздается и перечитывается.

— В литературе вас можно назвать полностью реализованным человеком. И тем не менее есть ли какой-то творческий замысел, который вы не смогли осуществить? Была, есть ли такая мечта?

— Конечно! Как писатель, я двадцать лет пребываю в ситуации замалчивания. Мои книги бойкотируются. Не читателями, конечно, а либеральной критикой, которая контролирует девяносто процентов литературного пространства. Вот пример. В альманахе, редактируемом Н. Ивановой, вышла большая статья критика Данилкина о прозе первого десятилетия нового века. Там есть про всех, даже робких дебютантов. Моя фамилия даже не упомянута. Но я привык. Зато мои книги расходятся большими тиражами, пьесы идут по всей стране, повести и романы экранизируются. Весной на ТВ покажут новый четырехсерийный фильм по «Апофегею» и шестисерийный по «Грибному царю». Меня ставят и в СНГ — в Армении, Грузии, Казахстане, Молдавии… В Белоруссии в Театре киноактера Александр Ефремов готовит одну из моих пьес, сейчас решается — комедию или мелодраму.

В апреле две тысячи двенадцатого вышла третья, заключительная часть моего большого романа «Гипсовый трубач», который я носил в голове лет пятнадцать, а писал шесть лет. Скоро выйдет сводный том в новой редакции, я сильно переработал роман, надеюсь, улучшил… Сейчас сел за новую пьесу. Есть у меня и замыслы новых прозаических вещей. Очень хочу написать книгу о Николае Лескове. Сейчас собираю материал. Интересно, что в ЖЗЛ о Лескове не писали никогда за все время существования серии, ни в советский, ни в постсоветский период. Что наводит на грустные размышления. Надо сказать, судьба Лескова сложилась драматично. Прогрессисты на него обиделись, упорно бойкотировали, отравили ему жизнь. Да и сейчас, через полтора века, не успокоились, недавно вот выбросили из школьной программы, заменив Улицкой. Мне захотелось разобраться в его судьбе и его творчестве.

— Проект Союзного государства России и Белоруссии, которому в этом году исполняется двенадцать лет, пожалуй, самый успешный интеграционный проект на постсоветском пространстве. Для политика критерием успешного завершения проекта может стать создание наднациональных органов управления, принятие конституционного акта, введение единой валюты и т. д. А для вас, как для литератора, для художника, что может стать таким критерием?

— Знаете, я скучаю по дням многонациональной литературы, которые часто проходили при советской власти. Когда собирались прекрасные поэты и прозаики, когда выступали на одной сцене, например, Владимир Соколов или Николай Тряпкин от России, Давид Кугультинов от Калмыкии, Борис Олейник от Украины, от белорусов — Рыгор Бородулин… И когда ты слышишь эту симфонию разноязыких литератур, видишь эту цветущую сложность, понимаешь: без каждого рода-племени, даже самого малого, от века живущего в Евразии, невозможно то плодоносное единство, которое у нас было и еще, верю, будет.

Иногда говорят, что великорусская культура была только донором для народов Советского Союза. Это неправда! Ничего подобного, она сама обогатилась, усложнилась, украсилась, взяв многое и от белорусов, и от малороссов, и от кавказских народов, и от наследников великой империи Чингизидов. Мы просто этого не осознавали. Тот же Чингиз Айтматов или Василь Быков повлияли на советскую литературу не меньше, чем Борис Пастернак или Константин Симонов. Это взаимный процесс и взаимное обогащение.

Помня все трудности прошлого, я, как и многие, тем не менее скучаю по тем временам и надеюсь, что процесс интеграции, пусть пока в рамках Союзного государства, вступит в более очевидную фазу. Наша общая культура способна помочь ускорению этого процесса. Ведь культура не просто духовный ореол народа, это — прежде всего — та энергия, благодаря которой народ движется крутыми дорогами Истории…

 

Беседовал Андрей БАЙДАК

журнал «Союзное государство», 20 ноября 2012 г.

 

 

Писатель и храм

 

 

22 декабря 2012 года гостем программы «Церковь и мир», которая выходит на телеканале «Россия 24» и которую ведет председатель ОВЦС митрополит Волоколамский Илларион, стал писатель, поэт, драматург, главный редактор «Литературной газеты» Ю. М. Поляков.

 

МИТРОПОЛИТ ИЛЛАРИОН: Дорогие братья и сестры. Вы смотрите передачу «Церковь и мир». Сегодня мы будем говорить о литературе, о нравственной ответственности писателя и о том, как жизнь Церкви преломляется в литературных произведениях. У меня в гостях писатель, поэт и драматург, главный редактор «Литературной газеты» Юрий Поляков. Здравствуйте, Юрий Михайлович.