Групповое переживание (занятия)

Занятия в первичных группах проводятся два раза в неделю, и каждое из них продолжается не менее трех часов. Группы состо­ят из пациентов, завершивших курс индивидуальной первичной терапии. Основной целью таких занятий является восстановле­ние новых сцен первопричины у членов группы. Общая эмоцио­нальная атмосфера в группе настраивает пациентов на оживле­ние таких сцен. Переживания одного пациента могут затронуть болевые точки двух или трех других членов группы. Нет ничего особенного в том, что два человека проходят через эти пережи­вания почти одновременно, ведь теперь пациент лишен своей защитной системы, и ему трудно сдерживать свои чувства даже в течение того примерно получасового периода, когда другой па­циент переживает свою сцену первопричины.

Наблюдая за одновременным оживлением двух сцен перво­причины, кто-то, возможно, подумает, что попал в сумасшедший дом. Пожалуй, не заметят этого хаоса только люди, переживаю­щие сцены первопричины. Скорее всего, в это время они дейст­вительно не замечают присутствия других людей. Вполне веро­ятно, что за одно трехчасовое групповое занятие будут восста­новлены сразу шесть или семь сцен первопричины.

Поскольку процесс переживаний боли первопричины вызыва­ет по меньшей мере тревогу, такие групповые занятия выполняют еще одну функцию: успокаивающее воздействие на пациентов ока­зывает знакомство и встречи с другими людьми, прошедшими индивидуальную терапию. Такие занятия могут продолжаться не­сколько месяцев, конкретный срок зависит от состояния пациента.

Много лет я занимался традиционной психотерапией, и в свя­зи с этим мне хочется отметить, что занятие в группах первичной терапии во многом отличается от занятий на обычных терапевти­ческих курсах. И сами пациенты, посещавшие другие виды пси­хотерапевтических занятий, начиная от групп марафона и кон­чая психоаналитическими группами, также отмечают эти разли­чия. Во-первых, в отличие от других видов терапий, на первич­ных групповых занятиях почти не бывает сиюминутных обсужде­ний или непосредственного общения. Возможны, конечно, нена­вязчивые вопросы о тех или иных мотивировках, но при этом пациенты не обмениваются мнениями. Изредка могут проявиться чувства взаимного страха или гнева. Но все внимание любого члена группы направлено на собственные внутренние ощущения. Если человек проводит время, просто наблюдая за другими или размышляя над их действиями, то это явный признак того, что в описываемый момент он ничего не чувствует. Причин для такого поведения много, но главной особенностью первичной терапии я считаю то, что рна не является неким интерактивным процессом (процессом взаимодействия). Она настраивает пациента на инди­видуальный чувственный процесс, при котором инсайты практи­чески захлестывают человека, если боль глубоко прочувствована.

Вторая особенность заключается в том, что любые неорди­нарные реакции, проявленные кем-либо во время занятий, паци­енты первичной терапии воспринимают как проявление давних переживаний.

В-третьих, такой групповой период в психологическом смыс­ле характеризуется почти полной беззащитностью. Иногда созда­ется впечатление, что пациенты, едва ли не обгоняя друг друга, стремятся упасть на пол, поскольку даже на минуту не могут сдержать охватившие их чувства. Никто не пытается пробудить в них какое-то чувство. Образно описывая состояние пациента в такие моменты, я сказал бы, что он просто «сгусток» чувств. Члены группы очень уважительно и терпеливо относятся к тому, что происходит на полу, и в отдельных случаях одна сцена пер­вопричины может продолжаться два часа. Чаще всего, как я уже говорил, все происходящее с пациентом на полу пробуждает сход­ные чувства у тех, кто наблюдает за ним, и хотя эти наблюдате­ли, возможно, изо всех сил стараются сдерживать себя, однако в результате они также оживляют свои сцены первопричины, сидя в кресле или уединившись в одном из углов комнаты.

Трехчасовое занятие не считается долгим для первичной груп­повой терапии. В среднем восстановление одной сцены перво­причины занимает полчаса, а после этого пациент может проле­жать неподвижно еще целый час или около того, молча восста­навливая причинные связи, пока другие пациенты переживают свои сцены. Вполне вероятно, что на полу одновременно распо­ложатся шесть или восемь пациентов. Все, что происходит с остальными членами группы, видимо, совершенно не волнует тех, кто погружен в свои чувства и воспоминания. В конце каждого занятия отводится время для обсуждения, чтобы люди могли по­говорить о том, что происходило с ними. Так, например, они обсуждают, почему конкретное чувство, оживленное ими в сцене первопричины, могло когда-то привести к особому виду невроти­ческого поведения.

Становление здоровья

После семи или восьми месяцев групповой терапии пациент еще может переживать сцены первопричины. Они проявляются изредка, и, как правило, к восьмому месяцу терапии человек становится практически здоровым. Что это означает? Это озна­чает то, что, какие бы мучительные чувства он ни испытывал, он сможет теперь без всякой помощи полностью прочувствовать и осознать их. У него не осталось исходных невротических защит, позволяющих отфильтровать его чувства или побуждающих к символическим действиям. Это означает полный отказ от симво­лического поведения. Выражаясь более определенно, человек полностью избавляется от физических (психосоматических) симп­томов, которые являются символическими болями. Кроме того, человек избавляется от таких очевидных невротических привы­чек, как курение и пьянство. При всем желании эти пациенты уже не могут совершить поступок, который не соответствует их реальным склонностям. У них не могут возникнуть прежние го­ловные боли, поскольку эти боли были частью защитной систе­мы, подавлявшей реальные чувства. Их защитной системы боль­ше не существует. Они не смогут курить без отвращения. Непри­ятный запах сигаретного дыма незамедлительно вызовет соответ­ствующий отклик. Уйдут в прошлое навязчивые сексуальные желания, поскольку не будет уже прежней необходимости сни­мать символическое напряжение посредством секса. Пациенты перестанут переедать, так как переедание было символическим актом подавления чувств.

Будет ли такое поведение стабильным и долговременным? Да. До сих пор, насколько мне известно, выздоровевшие пациен­ты не возвращались к символическим привычкам (что в той же

мере относится и к физическим симптомам). В чем причина та­кой стабильности? Человек стал самим собой; для того чтобы вернуться к символическому поведению, ему вновь придется прой­ти через расщепление личности. Повседневные жизненные со­бытия не могут привести к расщеплению личности взрослого человека на реальное и нереальное «я». Это происходит с ма­ленькими детьми, которые еще слишком слабы, и их жизнь все- / цело зависит от родителей. Они вынуждены стать такими, каки­ми их хотят видеть родители. Взрослый человек редко попадает в подобные ситуации. У него нет необходимости подчиняться деспотичному начальнику или подавлять чувства, связанные с тяжелой деловой ситуацией.

Однако существенно важно то, что наш выздоровевший па­циент вовсе не пребывает в неком экстатическом (блаженном) или беспечно счастливом состоянии. Первичная терапия не на­целена на построение рая в душе человека. Пациентам, успешно прошедшим наш курс, возможно, даже придется испытать более сильные страдания, ведь они только вступают в реальный мир и долгие годы были йе чувствительны к боли. Поэтому после тера­пии их могут поджидать и огорчения, и несчастья, но как сказал один из пациентов: «По крайней мере, это реальное страдание, у которого есть определенный предел и конец».

Выздоровление не обязательно связано с появлением новых интересов или увлечений; многие пациенты рассказывают, что они по-прежнему любят заниматься теми или иными делами, толь­ко испытывают при этом совершенно новые чувства. Быть «здо­ровым» означает чувствовать то, что происходит «в настоящий момент». Пациенты сами знают, когда они до конца прочувство­вали ситуацию, поскольку после этого у них не бывает остаточ­ного напряжения, и они ощущают полное расслабление. Теперь ничто не может вызвать напряжение. Что-то расстроило их, и они чувствуют огорчение, а не напряжение.

Большинству пациентов достаточно семи месяцев для завер­шения лечения; однако бывают случаи, когда требуется продлить курс терапии до десяти или одиннадцати месяцев. Все зависит от того, насколько тяжелым был вид невроза, насколько сильно была подсознательно подавлена реальная личность перед началом ле­чения. Не важно, как много сцен первопричины было восстанов­лено в ходе терапии, но если еще существует значительный остаток замещенных или подавленных чувств, то эти чувства неизменно будут возвращать человека к символической деятельно­сти, пока не станут прочувствованными и осознанными. Это означает, что пациент может по-прежнему оставаться невроти­ком, даже если оживил множество сцен первопричины.

Обсуждение

Я полагаю, что единственный путь уничтожения невроза — это ниспровержение его путем силы и ярости: силу придадут годы подавленных чувств и неудовлетворенных желаний, а ярость необходима для полного разрушения нереальной системы.

Невроз появился в результате последовательного вытесняю­щего процесса, и точно так же путь К выздоровлению включает в себя последовательные стадии. Поскольку боль не позволяет слиш­ком быстро погрузиться в пучину чувств первопричины, это по­гружение должно происходить постепенно И вероятность сим­волического замещения остается до тех пор, пока человек не прочувствует всю глубину своих реальных чувств.

Первичную терапию можно сравнить с невротическим про­цессом, идущим в обратном направлении. День за днем страда­ния заставляют ребенка подавлять все больше своих потребнос­тей и чувств, а в результате он становится невротиком. В ходе первичной терапии пациент оживляет эти страдания, раскрыва­ясь навстречу реальным чувствам, и в конце концов выздоравли­вает. Одна обида не делает человека невротиком, и одна восста­новленная сцена первопричины не сделает его здоровым. Обиды накапливаются постепенно, и чувство боли неизменно нарастает, и наконец количественные изменения переходят в качественные, что справедливо как для процесса заболевания, так и для процес­са выздоровления. Я считаю, что пациент, начавший курс пер­вичной терапии, уже встал на путь исцеления и она неизбежно приведет его к выздоровлению. После разрушения исходной за­щитной системы у пациента не остается иного выбора,, как толь­ко выздоравливать. Эта неизбежность подобна той неизменно трав­матической домашней обстановке, в которой постоянно подав­лялись потребности маленького ребенка. Его невроз — финаль­ное вытеснение реального «я» и построение надежной защитной системы — есть неизбежный результат. Если устранить эту трав­матическую обстановку до основной сцены раскола, то ребенок может избежать серьезного невроза. Если прекратить курс тера­пии до восстановления цельной личности, то выздоровления может и не произойти.

Почему ранние неврозы не могут быть устранены любящими родителями или учителями? У некоторых пациентов в подрост­ковом возрасте появлялись новые приемные родители, с которы­ми у них складывались прекрасные отношения, доброжелатель­ные и сердечные, и все-таки рано или поздно эти индивидуумы осознают необходимость лечения. Самые добрые приемные ро­дители никогда не смогут сами устранить заикание ребенка, нерв­ный тик, аллергию и т. д. Даже логопеду не удастся вылечить невротические речевые дефекты. Уход из дома в юношеском воз­расте, встреча с хорошими друзьями или взаимная любовь также не смогут устранить напряжение и хронические симптомы, на­пример такие, как псориаз (кстати, в ходе первичной терапии подобные невротические заболевания поддаются лечению). Если доброта, любовь и искренняя заинтересованность могут ослабить неврозы, то вполне понятно, что и психотерапия, проведенная внимательным терапевтом, может повернуть вспять многие не­врозы, но я полагаю, что в данном случае нужен другой подход.

Невроз не может быть умиротворенным, здраво осмыслен­ным, угрожающим или разлюбленным как способ существова­ния. Его патологические процессы, казалось бы, готовы прогло­тить все, что встречается на их пути. Вы можете кормить невроз инсайтами, и он ловко проглотит их, будто это сущая безделица. Вы можете устранять одну невротическую привычку за другой, и это приведет лишь к тому, что будут найдены новые, менее яв­ные пути для снятия напряжения. Можно пичкать невротика ус­покоительными лекарствами, но стоит прекратить их прием, и невроз проявится вновь во всей своей неизменной силе. Спра­виться с неврозом может только один из самых сильных энерге­тических источников — потребность быть любимым, потребность стать цельной личностью, единой духом и телом.

Отлично понимая необходимость обоснованных и строгих научных описаний, я осознаю, насколько драматичным и «поту­сторонним» выглядят мои последние высказывания. Вполне воз­можно, что некоторые читатели отвергнут первичную терапию, сочтя, что она применима только к определенным видам невро­зов. Однако она применима ко всем неврозам и, возможно, даже к психозам, хотя эта тема заслуживает отдельного обсуждения. Пациенты, которых я раньше лечил методами традиционной психотерапии, никогда не испытывали ничего подобного сценам Пер­вопричины. Однако после открытия первичной теории я пригла­сил некоторых из моих прежних пациентов пройти курс первич­ной терапии, и на этот раз мы не потерпели неудачу и обнаружи­ли их боль. Годы психотерапевтических занятий лишь слегка затронули поверхностный слой их рациональной защиты, и мы были просто потрясены, обнаружив, сколько подавленных чувств скрывается под ним.

Невроз станет более понятным только после того, как мы рас­смотрим множество переживаний, которые помешали детям жить в реальном мире. На самом деле, одним из изумительных свойств человеческого организма является то, что его реальный мир неиз­менно ждет своего восстановления; вероятно, реальность — не­отъемлемая часть этого организма.

Пациент становится союзником первичной терапии. Его боль пребывает в подавленном состоянии долгие годы, и обычно она сама стремится найти выход. Невротическое поведение, видимо, было неосознанным поиском правильной причинной связи, все тем же стремлением найти выход. И если невротику предостав­ляется такая возможность, то его уже нельзя остановить, и мне думается, что именно в этом кроется причина нашего успешного лечения широкого спектра невротических типов.

Первичная терапия провоцирует некоторых невротиков на амбивалентную реакцию, учитывая то, насколько хорошо они защищены от их боли. Если защита слаба, они реагируют немед­ленно, поскольку чувствительная точка определена верно. Если они далеко спрятали свои чувства, они могут отвергнуть ее, со­чтя примитивной, наивной или слишком рациональной. Невро­тику, с трудом втиснувшему себя в рамки некого сложного обра­за ради завоевания родительской, любви, может показаться, что эта терапия не заслуживает доверия, поскольку она не предпола­гает многолетней продолжительной и «мучительной» борьбы.

Первичная терапия может показаться очень простой, однако я должен сделать одно серьезное предостережение: ПРОВОДИТЬ ПЕРВИЧНУЮ ТЕРАПИЮ ДОЛЖНЫ ТОЛЬКО ХОРОШО ОБУ­ЧЕННЫЕ И ЗНАЮЩИЕ СПЕЦИАЛИСТЫ! Иначе результаты могут быть самыми плачевными. Одна учебная группа проходила подготовку в течение многих месяцев. И не только мне, но и этим психологам-практикантам было ясно, что они еще недоста­точно освоили основы теории и методики. Я хочу еще раз под­черкнуть, что крайне опасно проводить первичную терапию без квалифицированной подготовки.

Данная книга практически не включает в себя методологиче­ских деталей, и поэтому я заостряю внимание на том, что пер­вичная терапия не является случайной, наугад выбранной мето­дикой. Это четко спланированная программа. Есть специфиче­ские задачи, которые необходимо разрешить в ходе первых трех недель, и конкретные результаты, ожидаемые на определенных этапах из месяца в месяц. Мы имеем четкие представления о том, каким должен* быть режим питания и 'сна пациента в ходе терапии и к чему это может привести. Создавая индивидуальную терапевтическую обстановку, разные терапевты будут следовать почти одинаковым курсом.

Первичная терапия требует максимального доверия к терапев­ту. Несведущему терапевту пациент вряд ли сможет довериться. Но если терапевт хорошо подготовлен, то пациент почувствует это. Многие ли из нас сразу после первого рукопожатия доверят хирург, разрезать свое тело? Таким образом, нет ничего удиви­тельного в том, что пациент после первой встречи (^терапевтом не позволит ему вскрыть нарыв своей боли.

Конец невроза во многом напоминает его начало. Он не ха­рактеризуется неким большим взрывом, особым последним глу­бочайшим инсайтом или острейшим эмоциональным пережива­нием. Это будет самый обычный день, в который у пациента возникнет новое чувство, уже не связывающее его с прошлым. Один из пациентов представлял себе конец невроза следующим образом: «Не знаю толком, чего я хотел добиться. Наверное, мне хотелось, чтобы случилось нечто очень драматичное, что могло бы соответствовать по размаху бесконечным годам моих страда­ний. Может быть, я надеялся стать идеальным человеком, по­рожденным моими невротическим воображением, то есть некой исключительной личностью, которую все наконец полюбят и оценят. Все это казалось мне таким вполне реальным...» А в итоге он просто избавился от своего невроза.