С 56 советская Деревня глазами вчк—огпу—нквд. 1918—1939.

Документы и материалы. В 4-х т. / Т. 3. 1930—1934 гг. Кн. 1. 1930—1931 гг. / Под ред. А.Береловича, В.Данилова. — М.: «Рос­сийская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2003. — 864 с.

В настоящем сборнике представлены документы ОГПУ за 1930—1931 гг., от­носящиеся к первому этапу «сплошной коллективизации и ликвидации кулаче­ства как класса» — массовых бедствий, обрушенных сталинским руководством на крестьянство в целом. Это документы о судьбе десятков и сотен тысяч людей, заключенных в концлагеря ГУЛАГ'а и «спецпоселения» в нежилых районах страны, об их гибели от репрессий и принудительного труда. В 1930 г. объем информации о действительном положении в деревне достиг максимума, что было прежде всего связано с ростом крестьянского сопротивления насилию. Имело значение и непосредственное участие системы государственной без­опасности в этом насилии, особенно в «операциях по кулачеству», придав­ших информдокументам ОГПУ отчетно-учрежденческий характер.

Попытки ОГПУ в начале 1931 г. соразмерить масштабы раскулачивания и выселения крестьянских семей с объективными возможностями их устройства в нежилых районах страны привели к столкновению со сталинским Политбюро, для которого никаких объективных ограничений не существовало. Результатом этого столкновения было сокращение и изменение характера информации ОГПУ для партийно-государственного руководства.

© А.Верелович, В.Данилов, Л.Самуэльсон и др.,

© Институт российской истории РАН, 2003 © Дом наук о человеке (Франция), 2003 © Центральный архив ФСБ РФ, 2003 © Совет науки Швеции, 2003 © «Российская политическая энциклопедия»,

2003 © A.Berelowitch, V.Danilov, L.Samuelson, etc.,

2003 © Institut d'histoire de la Russie de 1'Academie

des sciences de Russie, 2003

© Maison des sciences de 1'homme (France), 2003
ISBN 5 - 86004 - 184 - 5 ® Archives centrales du FSB de la Federation de

ISBN 5 - 8243 - 0304 - 5 © _Со^ц _suedois de la recherche, 2003

ISBN 5 - 8243 - 0305 - 3 © ROSSPEN, 2003

Советская деревня 1930—1934 гг.

По документам ОГПУ—НКВД

Книга 1(1930—1931 гг.)

«Как будто у меня земля здесь горит под но­гами. Страшно, душно, мучительно. Думалось, никогда этого не забуду, этой матерщины, дет­ского плача, старушечьего отчаяния и летящего пуха из перин...»

(Из дневника Павла Нилина за 1931 г.)

Хронологические рамки третьего тома настоящего издания определя­ются содержанием информации, поступавшей тогда от ОГПУ—НКВД пар­тийно-государственному руководству страны — информации о насилии над крестьянством при проведении коллективизации и раскулачивания, об их разрушительных последствиях и массовом сопротивлении деревни. Всеохватывающая система политического контроля и секретности инфор­мации добросовестно выполняла свои функции, и власти буквально за­хлестнул поток сообщений о повсеместном неблагополучии как прямом результате государственной политики. Объем поступавшей наверх инфор­мации в 1930 г. достиг максимума, намного превысив возможности освое­ния и учета получаемых сведений без радикального изменения политики. Столь обстоятельная и конкретная информация сталинскому руководству была уже не нужна, ее объем начинает сокращаться, а вместе с тем меня­ется и ее характер. Тем не менее поток сообщений о том, что происходило в деревне, оставался значительным и в основе отражающем реальность.

Информационные материалы ОГПУ—НКВД за 1930—1934 гг. весьма конкретно отражают характер своего времени — времени бедствий, обру­шенных сталинским руководством на крестьянство — на основную массу населения страны. Гибель миллионов людей от репрессий и голода, при­нудительный труд заключенных в концентрационных лагерях и спецпосе­лениях сказались не только на социально-политическом и экономическом развитии страны, но и на ее судьбе в будущем. Представленные докумен­ты говорят о сущности сталинизма. Не случайно они оформлялись как сверхсекретные и должны были оставаться таковыми навсегда, поскольку в них видны бесчеловечность и принимаемых политических решений, и средств их осуществления, несоответствие результатов не только жертвам и затратам, но и реальным возможностям. Эту особенность документов своего времени знал И.В. Сталин, о чем свидетельствует его взбешенная реакция на оставление в захваченном немецко-фашистскими войсками Смоленске областного партийного архива в 1941 г. Документы партархи-ва, по сталинскому определению, являлись самым «ценным оружием» против партии и государства¹, в действительности против репрессивной диктатуры вождя.

По материалам 1928—1929 гг., опубликованным во втором томе насто­ящего издания, мы видели, как на смену сводкам о «чрезвычайных хле­бозаготовках» пришли другие темы в деревенских сводках ОГПУ — «классовая борьба», «кулацкий террор», враждебная деятельность «анти-

советских» и «контрреволюционных элементов»². С 1930 г. эта тематика стала главной в общем потоке информации, поставляемой государственно­му руководству из ОПТУ, прежде всего в сводках, докладах и справках, идет ли речь о ходе «сплошной коллективизации» и «организационных недочетах» на местах (см. док. № 5, 6, 8, 27, 40, 44, 47, 73, 99 и др.); о массовых выступлениях против принудительной организации колхозов и против раскулачивания (док. № 3, 8, 40 и др.); о массовых выходах из только что созданных колхозов (док. № 4 и др.); о повсеместной распро­даже и убое рабочего и продуктивного скота (док. № 2 и др.); о «бегстве и самораскулачивании кулаков» (док. Л? 23, 40 и др.); об итогах первой кампании раскулачивания (док. № 114 и др.).

Важной особенностью информационных материалов ОГПУ 1930 г. ста­новится введение специальных сводок о своей деятельности по раскулачи­ванию и подавлению сопротивления посредством массовых репрессий. Новый тип сводок ОГПУ занял в данном томе особое место, что привело к включению в состав сборника распорядительных документов, относящих­ся к информационным задачам и содержащих вместе с тем важную ин­формацию по интересующим нас вопросам. Директива ОГПУ № 771 от 11 января 1930 г. оповещала систему органов ОГПУ о постановке задачи «удара по кулаку». Мы узнаем, что задача изначально не ограничивалась кулаками, а включала и произвольно определяемый ряд «организаций, группировок, одиночек», относимых к «кулацко-белогвардейско-бандит-скому элементу» (док. Ml). Как видим, не считались «извращениями» и «перегибами» расправы в ходе раскулачивания с лицами, не имевшими отношения не только к кулакам, но и к сельскому хозяйству.

В литературе встречаются сведения о том, что в ряде мест (например, в Западной Сибири) сразу после 11 января началось практическое раскула­чивание крестьянских хозяйств, считавшихся кулацкими**. Однако офи­циальное начало кампании раскулачивания по стране в целом было поло­жено директивой Политбюро ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации», принятой 30 января 1930 г. Этим постановлением устанавливались категории рас­кулачиваемых и количественные «нормы». Первую категорию должен был составить «контрреволюционный актив» — организаторы террора и «антисоветской деятельности», которых подлежало арестовывать и реп­рессировать как политических преступников, т.е. заключать в концентра­ционные лагеря или даже расстреливать. Их семьи подлежали высылке в отдаленные районы страны на поселение. Туда же высылались вместе с семьями «крупные кулаки и бывшие полупомещики, активно выступав­шие против коллективизации» (вторая категория). Остальная часть раску­лаченных (третья категория) подлежала расселению в пределах краев и областей их прежнего проживания, но не в том селении, в котором нахо­дились его хозяйство и жилище до раскулачивания. Общая численность раскулачиваемых устанавливалась в 3—5% крестьянских хозяйств, одна­ко для первой и второй категорий были определены «ограничительные контингенты»: в сумме по основным сельскохозяйственным районам стра­ны для первой категории — 60 тыс. и для второй — 150 тыс. хозяйств.

Предписывалось раскулачивание «в районах сплошной коллективиза­ции провести немедленно (!!!), а в остальных районах по мере действитель­но массового развертывания коллективизации». В числе немедленных действий было и такое: «Конфисковать у кулаков... средства производст-

ва, скот, хозяйственные и жилые постройки, предприятия по переработ­ке, кормовые и семенные запасы»⁴.

Требования «немедленных» действий по изъятию хозяйства, вплоть до жилища, и по выселению раскулаченных объясняют «местные художест­ва», о которых, например, сообщала руководству ОГПУ выездная редак­ция газеты «Беднота» из Балашовского округа Нижне-Волжского края. Вот как это было в селе Большая Журавна: «В ночь никто не знал ничего, вдруг врывается несколько вооруженных лиц, забирают все подчистую и выгоняют на улицу. На улице плач, стон и крики... 30 семейств препро­вождаются в исправдом», т.е. в тюрьму (док. № 70). Описаний подобных сцен много в документах практически всех районов страны, что свиде­тельствует о полной ответственности сталинского руководства за ужасы насилия. Низменные страсти местных деятелей и завистливых соседей также имели место, но разжигались они сверху, в том числе цитирован­ной выше директивой Политбюро от 30 января 1930 г.

Немедленное раскулачивание сотен тысяч хозяйств создало проблемы для всех местных организаций. Поэтому 6 февраля ОГПУ разослало всем своим полномочным представительствам разъяснение об «удлинении сро­ков» выселения кулацких семей и предписание: «План выселения рассчи­тать на три месяца (февраль, март, апрель)» (док. N° 25). Но и эти сроки были «сверхреволюционными», обрекавшими десятки тысяч семей на бед­ствия и гибель.

Наиболее полно первый этап раскулачивания представлен в спецсвод­ках Секретно-оперативного управления ОГПУ, посвященных кулакам 1-й категории. В рамках настоящего издания нет возможности и необхо­димости публиковать все 68 спецсводок, составлявшихся почти ежедневно с 31 января по 24 апреля. Нами отобраны 11, дающих достаточно точное представление об «операциях по кулачеству» от начала и до конца. К ним добавлены «сводные спецсводки» № 1 от 5 февраля и № 2 от 17 февраля, а также справка «О количестве изъятого контрреволюционного элемен­та... в связи с проводимой операцией по кулачеству» того же СОУ ОГПУ от 15 февраля. Все они включены в одну тематическую подборку (док. № 9 — 23). Это позволяет проследить динамику арестов кулаков 1-й кате­гории в ее порайонной географии и по стране в целом, а главное — ее место как в общей статистике арестов, так и в статистике раскулачивания социальных и политических групп, попавших под удар.

Обращаясь к содержанию спецсводок «об операциях по кулачеству», мы должны отметить прежде всего, что появление первой из них 31 янва­ря должно было показать, что ОГПУ уже выполняет директиву Политбю­ро от 30 января. Спецсводка № 16 от 15 февраля дает уточненные сведе­ния по стране в целом — 64 589 арестованных, в том числе 52 166 кула­ков 1-й категории. Из сводки хорошо видно, что среди арестованных, по­мимо тех, кого считали тогда кулаками, оказались и середняки, и бедня­ки, бывшие торговцы, бывшие «белые», служители религиозных культов, монахи и монашки, представители сельской интеллигенции и служащие, а также лица «без определенных занятий», «невыясненные» и «прочие». Оценить значение репрессивной статистики помогают замечания, сделан­ные на полях сводки Г.Г. Ягодой — заместителем председателя ОГПУ и фактическим руководителем всей деятельности этой организации. Назна­чение замечаний —*• оценить практику выполнения директивы Политбюро от 30 января местными органами ОГПУ. Эти замечания носили характер начальственного разноса: «...это совсем не то, что надо... Немедленно дать

указания»; «...не поняли наших указаний или не хотят понять — надо заставить понять»; «...прочих — значит не знают, кого берут»; «...брать по делам, не обязательно взять норму, можно меньше...» В замечаниях Ягоды видится и желание застраховать себя от обвинений в перегибах: «Я все время подчеркивал...» (док. №11).

18 февраля «Всем ПП ОГПУ» была разослана телеграмма по поводу нарушений «категорических и совершенно точных директив ОГПУ», тре­бовавших «чтобы удар пришелся по активно действующим... кулацким к/р элементам (кулацко-белогвардейским, бандитским, реакционно-цер­ковным)». «Отдельные» же ПП «расширительно проводят операцию, пре­вращают ее в общую чистку районов от а/с элемента, проводят аресты, базируясь только на данных о социальном положении, данных о прошлом и т.п.»⁵.

Никакого воздействия на дальнейшие «операции по кулачеству» ни за­мечания на полях спецсводки, ни грозное напоминание о «совершенно точных директивах», столь же неопределенное и двойственное, как и сами директивы, не оказали. Больше того, никаких изменений в назван­ных операциях не произошло и после знаменитой статьи Сталина «Голо­вокружение от успехов», опубликованной 2 марта⁶, и после постановле­ния ЦК партии от 10 марта⁷, громогласно осуждавших и запрещавших какие бы то ни было «перегибы» и «извращения» в практике коллективи­зации и раскулачивания, как, впрочем, и после грозного закрытого пись­ма ЦК партийным организациям, разосланного 2 апреля⁸. Данные спец­сводок СОУ ОГПУ со всей убедительностью свидетельствуют, что все эти заявления сталинского руководства преследовали только одну цель: ответ­ственность за бесчеловечные и разрушительные последствия сплошной коллективизации и раскулачивания перенести на местных работников, на исполнителей политики, осуществлявшейся несмотря ни на какие послед­ствия. В состав публикуемых нами спецсводок СОУ ОГПУ включены эк­земпляры, связанные с датами названной сталинской статьи, постановле­ния и письма ЦК, призванные устранять «извращения» и «перегибы». Вот как выглядит динамика общего числа арестованных по 1-й категории в дни, когда появлялись эти документы: 28 февраля — 76 313, 5 марта — 83 220, 9 марта — 88 603, 16 марта — 92 617, 20 марта — 96 591, 7 апреля — 111 714 и 24 апреля — 123 716 (см. док. № 14, 15, 18, 19, 20, 21, 22).

«Ограничительный контингент» подлежавших аресту уже на первом этапе «операций по кулачеству» оказался превышенным в полтора—два раза (аресту подвергались не только главы хозяйств, но и взрослые сыно­вья, если они попадали под соответствующие обвинения и могли исполь­зоваться на работах в лагерях ГУЛАГа). Остальные члены семей «перво­категорников» отправлялись в спецпоселения вместе с семьями «второй категории», раскулачивание которых было столь же непрерывным и точно так же на их судьбе никак не сказались названные выше официаль­ные осуждения «перегибов» и «извращений».

Приведенные выше данные спецсводок СОУ ОГПУ, ограниченные «первокатегорниками», существенно дополняются и уточняются данными сводок Транспортного отдела ОГПУ, непосредственно осуществлявшего перевозку прежде всего глав семей, передаваемых ГУЛАГу, и семей, высе­ляемых в спецпоселения, которые они же должны были создавать на пус­том месте. Первый эшелон отправился в путь 13 февраля. До 15 апреля их общее число достигло 181. Сводки ТО ОГПУ представляют несомнен­ный интерес и заслуживают специального исследования. Мы включили в

данный том лишь 5 документов этого ведомства: сводки за 9, 13, 14 и 28 марта, а также за 15 апреля, когда начал движение считавшийся пос­ледним эшелон. За время с 13 февраля по 15 апреля было перевезено всего 320 484 человека, в том числе 122 318 детей до 14 лет включитель­но (док. № 39, 77, 78, 79 и 80). Однако и приведенные здесь сведения не являются полными, поскольку раскулаченные по 2-й категории и семьи «первокатегорников», проживавших в районах высылки, доставлялись к месту назначения не эшелонами ТО ОГПУ.

Наиболее полные данные об итогах первого этапа раскулачивания (ян­варь—апрель 1930 г.) содержатся в справках Оперативной группы ОГПУ о количестве раскулаченных и высланных и количестве вселенных семей и лиц на 20 мая 1930 г. (док. М 120 — 123). Справка о высланных в точнос­ти воспроизводит цифру раскулаченных 1-й категории из сводок СОУ — 123 716 человек, без указания численности семей. Цифра выселенных ку­лаков 2-й категории возрастает до 99 013 семей (хозяйств) с населением 491 893 человека. К ним добавились кулаки «особого назначения» из по­граничных районов Украины и Белоруссии — 18 203 человека (в основ­ном одиночки, но и 502 семьи). Общая численность выселенных в качест­ве «спецпоселенцев» выросла до 99 515 семей с населением в 510 096 че­ловек. Справки Опергруппы С.В. Пузицкого разграничивают ввезенных в места вселения из других районов страны и о «переселенных» внутри рай­онов вселения — Северный край, Урал, Сибирь, Казахстан, Дальний Вос­ток, Ленинградский военный округ. Из других районов было ввезено 67 994 семьи (349 734 человека), переселена в пределах названных райо­нов 31 521 семья (161 362 человека).

В одном из документов начала 1931 г. встретится цифра 113 027 семей, выселенных по 2-й категории за первую половину 1930 г. (док. № 201). Вероятно, это численность выселенных семей до возвращения неправильно раскулаченных и оставленных на «свободное жительство».

Отметим, наконец, появление первых данных о 3-й категории раскула­ченных, не представлявших тогда особого интереса для ОГПУ, поскольку они подлежали всего-навсего «переселению на запольные участки» внутри районов проживания. По явно неполным данным, их насчитывалось 26 333 семьи (хозяйства) с населением в 138 182 человека (док. М 120).

Приведенные сведения интересны и важны для познания судеб раску­лаченной части крестьянства, а через них и общей социально-политичес­кой ситуации, складывавшейся в ходе сталинской «революции сверху». О тех, кто попал в 1-ю категорию раскулаченных и оказался, по очень точ­ному определению А.И. Солженицына, на «архипелаге ГУЛАГ», мы знаем лишь численность. Они напомнят о себе в 1937—1938 гг., когда закончатся лагерные сроки, и это будет одной из тем последнего — 4-го тома настоящего издания. К сожалению, мы не располагаем данны­ми о «первокатегорниках», приговоренных к расстрелам. Сложность здесь состоит и в том, что смертные приговоры выносились тогда и «тройками» по линии ОГПУ, и судами, подведомственными Паркомюсту.

Из приведенных данных видно, что основную массу раскулаченных со­ставляла 2-я категория, подлежавшая высылке семьями. К ним присоеди­нялись и уцелевшие члены семей раскулаченных по 1-й категории. Куда же отправлялись эти семьи? Где и как должны были создаваться спецпо­селения? Эти и многие другие практические вопросы оставались без кон­кретных ответов как в директиве Политбюро от 30 января, так и в поста­новлениях ЦИК и СНК СССР от 1 февраля⁹.

Публикуемые нами распоряжения руководства ОГПУ о порядке высе­ления кулацких семей начинаются 8 февраля с телеграфного ответа на за­просы с мест: «срок и порядок выселения будет решен 21 февраля, после чего будут даны указания» для всех районов страны, кроме Украины, Бе­лоруссии, Северного Кавказа, Нижней и Средней Волги, Центрально-Чер­ноземной области (док. № 28). Что же касается названных районов, то и у них не было никакого представления, куда и как высылать десятки тысяч семей с детьми и стариками. Об этом свидетельствует содержание последующих запросов и ответов, связанных уже с движущимися на север железнодорожными эшелонами. 20 февраля Центр пересылает из Свер­дловска в Ростов-на-Дону сообщение о том, что «вследствие отсутствия у выселяемых теплой обуви, имеется много случаев обмораживания, что ос­ложняет дело расселения и трудового использования выселяемых» (док. № 31). Из последующих ответов на запросы с мест и распоряжений руко­водства ОГПУ выясняется, что у выселяемых нет не только теплой обуви, но и одежды, домашнего имущества и продуктов питания на время пере­езда, не говоря уже о возможности существования в местах высылки, где еще нет и никаких «спецпоселений». 26 февраля ОГПУ запрашивает свои местные органы о потребном количестве «плугов, борон для обеспечения и сельхозиспользования кулацких семейств на необжитых землях края»; 1 марта «всем ПП ОГПУ» напоминается о том, что «семьи кулаков, не имеющие трудоспособных членов, на Север выселению не подлежат и в эшелоны включаться не должны»; 2 марта предлагается «в связи с моро­зами принять меры размещения семей [с] детьми в ближайших селах впредь до навигации и потепления»; 18 марта рассылается требование «в пятидневный срок» согласовать с совпарторганизациями и предста­вить «план организованного использования расселяемых в Вашем крае кулацких семейств...» и т.д., и т.п. (док. № 50 — 65). Перед нами ха­рактерный образец сталинского руководства — примитивизация обще­ственных проблем, «чрезвычайные», то есть насильственные методы их решения, обрекавшие на гибель десятки и сотни тысяч ни в чем непо­винных людей.

Конечно, сведения о положении, в котором оказывались высланные семьи, о «неправильно» раскулаченных и высланных тем или иным путем проникали наверх, в том числе и через каналы ОГПУ: запросы с мест, справки и даже записки «о чрезвычайном положении с обеспечением продо­вольствием» и с медицинским обслуживанием (док. № 74 — 76). К тому же в составе высшего руководства еще оставались такие, например, деятели как А.И. Рыков или С.И. Сырцов. 1 апреля А.И. Рыков, как председатель СНК СССР, подписал постановление об организации Секретной комиссии при правительстве по устройству высланных кулаков во главе с В.В. Шмидтом — заместителем председателя СНК СССР. 5 апреля Полит­бюро приняло решение о создании Комиссии С.А. Бергавинова для про­верки неправильно высланных в Северный край. 10 апреля СНК РСФСР принял постановление о мерах по упорядочению расселения высланных семей¹⁰.

Тем не менее подлинную картину положения высланных крестьянских семей, их гибельной судьбы, бессмысленной жестокости к детям и стари­кам воссоздал и заставил увидеть центральную власть В.Н. Толмачев — нарком внутренних дел РСФСР, член республиканского правительства, возглавлявшегося С.И. Сырцовым, входивший в состав комиссий и В.В. Шмидта, и С.А. Бергавинова. Возможно, что он был первым предста-

вителем Центра, прибывшем на Север для ознакомления с положением спецпоселенцев. Увиденное В.Н. Толмачев описал 16 апреля 1930 г. в письме Д.З. Лебедю — заместителю председателя СНК РСФСР. Найденное в архивном фонде ОГПУ и, главное, касающееся деятельности ОГПУ, письмо Толмачева публикуется в настоящем издании как очень ценный исторический источник. Современная историография в лице Линн Виолы обратилась к документам этой интересной личности, в том числе и к на­званному письму по копии из архивов Архангельска¹¹. Естественно обра­щение к позиции Толмачева и при анализе альтернатив сталинизму в со­ветском руководстве того времени¹².

Ко времени появления в Северном крае Толмачева там находилось уже 45 тыс. семей, в составе которых насчитывалось 158 тыс. человек, из них трудоспособными оказались всего 36 тысяч. Все они были отправлены «в разные места на работу». Нетрудоспособные женщины, дети, старики, больные (122 тыс.) были «размещены в бараках по линии Вологда—Ар­хангельск и Вятка—Котлас»: «Теснота невероятная. Есть места, где на че­ловека приходится 1/10 м² площади при постройке нар в несколько эта­жей (кубатура меньше гробовой). Полов в бараках нет, крыша сделана из жердей и слегка присыпана тающей и осыпающейся землей. Температура не выше 4°, как правило. Вшивость. При скверном питании, а для мно­гих при почти полном его отсутствии, все это создает колоссальную забо­леваемость и такую же смертность среди детей».

В письме приводится «Справка о заболеваемости и смертности среди высланных». Вот некоторые данные из этой справки: «По г. Архангельску за март и 10 дней апреля из 8000 детей заболело 6007... Умерло детей — 587.

По Севере-Двинскому округу на 12 апреля 1930 г. всего умерло — 784, из них детей — 634.

По Вологодскому округу с 29 марта по 15 апреля болело детей — 4850, из них умерло — 677, в том числе только за 12—13 апреля умерло 162... Причем болеют и мрут младшие возраста...»

Еще одно место из письма Толмачева: «...с высланными обращаются, как с опаснейшими заключенными, подлежащими строжайшей изоляции. Это исключает возможность использования их собственной инициативы и самодеятельности и налагает на нас совершенно непосильную обязанность их полного обслуживания. Это ведь не ящики, не тюки груза, который сам о себе не думает, а живые люди...»

Отметим также вполне убедительное мнение наркома, получающего информацию из всех районов РСФСР о том, что положение высланных семей в Сибири и на Урале «во всех отношениях должно быть еще хуже, чем здесь» (док. №97).

Все сказанное в письме Толмачева о бедствиях выселенных семей под­тверждается в произведениях поэта Семена Милосердова, десятилетним мальчиком оказавшегося в одном из северных спецпоселений и спасенно­го приехавшим за ним крестным (благодаря письму Толмачева). Приве­дем здесь стихотворение «Бараки» как подлинное свидетельство спецпосе­ленца:

Незрячие, в метельном полумраке, Средь вологодских елок и снегов Я помню те холодные бараки Для спецпереселенцев, кулаков.

Январь. Трещали сосны на морозе.

Гуляли по баракам сквозняки.

На нарах умирала тетя Фрося,

И с голодухи пухли старики. Улыбки стерла и согнула плечи Тоскливая таежная судьба. И только в снах еще топились печи, Стояла под березами изба...

И нам была, мальчишкам, непонятна

Такая жизнь. И мы на весь барак

Скулили, как паршивые щенята,

Что брошены хозяином в овраг. И я не написал бы эти строки, Когда б не крестный, не его приезд... Болота. Мох. Вороны да сороки. Унылое безлюдье ссыльных мест.

И высились угрюмые, как знаки

Эпохи разоренья мужиков

Дощатые, щелястые бараки

Средь вологодских елок и снегов-^.

Публикуемая нами справка «Основные недовольства высланного кула­чества и вытекающие из них настроения» (конец мая) воссоздает пережи­вания и настроения людей, подвергшихся «депортации в никуда»: «Нас размещают как скот... и, наверное, собираются уморить как собак»; «...хуже этого не может быть, страшно даже вспоминать, можно с ума сойти...» (док. № 124).

Осенью 1930 г. В.Н. Толмачев вместе с С.И. Сырцовым окажется в последней антисталинской оппозиции и разделит ее судьбу. Но апрельское письмо наркома внутренних дел РСФСР произвело весьма сильное впечат­ление на руководство ОГПУ. 20 апреля на места был разослан меморан­дум, разрешающий родственникам «высланных кулацких семейств 2-й ка­тегории... вывоз детей кулаков с мест высылки на родину». При этом даже предписывалось «разрешать немедленно», ввиду «тяжелых условий пребывания малолетних детей на Севере», разумеется, «при согласии ро­дителей» и в возрасте «до 14-ти лет»¹⁴. К сожалению, этот проблеск чело­вечности продержался недолго — наплыв родственников и соседей в райо­ны лагерей и спецпоселений был в принципе неприемлем сталинской сис­теме репрессий, поскольку разглашалось то, что должно было держаться в строжайшем секрете. К тому же появление близких лиц и увоз ими детей облегчали побеги взрослых переселенцев.

Оперативная группа ОГПУ, непосредственно руководившая раскулачи­ванием, вывозом и «устройством» на местах, в справке от 12 июня 1930 г. сообщала, что к этому времени на Север было «переброшено» 230 005 че­ловек, из которых с конца апреля, когда потеплело, бежали 14 123 (6,1%). При этом отмечалось: «Значительно облегчает побег взрослых ку­лаков отправка детей кулаков на родину». Приводились и «факты», кото­рые мы частично воспроизведем, настолько они выразительны: «Из лаге­ря бежала Котельникова Мария 25 лет с сыном Александром 7 месяцев. Остальных своих детей Котельникова отдала гр. Сухих, с которыми уеха­ла и сама... Из лагеря бежала Чебановская Ксения 32 лет из Запорожско­го округа, которая ходила провожать отправляемых на родину детей и в лагерь не возвратилась. Из лагеря бежали Юмахины Мария 20 лет и

Ирина 37 лет из Острогожского округа. Обе они бежали с отпущенными

на родину детьми......... Из лагеря бежали: Артеменко Лукерья 61 года,

Глушкова Мария 24 лет с ребенком Иваном 10 месяцев и Кривова Анаста­сия 63 лет. Бежали при отпуске детей на родину с родственниками, при­ехавшими за детьми» (док. № 128).

Тема бегства из спецпоселений представляет интерес не только с точки зрения характера и масштабов личных протестов пострадавших, но и с точки зрения отношения к «кулакам» крестьянской, как правило, сосед­ской среды. В мае—июне 1930 г. еще сохранялись настроения «исправле­ния ошибок», отразившиеся и в документах ОПТУ. Мы узнаем из них «о массовом возвращении бегущих кулаков на родину» — на Украину, в Бе­лоруссию, Черноземный центр, Северный Кавказ... При этом сообщалось, что, например, «в Одесском округе в с. Васильевке... при попытке задер­жания бежавших из ссылки кулаков возникло массовое выступление с участием 150 женщин», требовавших не только оставления беглецов, но и возвращения им имущества. Больше того — «толпой женщин кулаки были вселены в свои прежние хаты». В Киевском округе отмечались «факты, когда активные колхозники не только ходатайствовали о возвра­щении высланных кулаков, но и укрывали их у себя». «В Гомельском ок­руге Белоруссии самовозвращение кулаков в большинстве (!) районов об­ставляется весьма торжественно. Предварительно оповещенные родствен­ники и знакомые собираются на станции и огромной толпой сопровожда­ют их на место жительства...» Естественно, что «особо отрицательное вли­яние на политические настроения основных прослоек крестьянства оказы­вает возвращение детей. К прибывающим из ссылки детям собираются группами крестьяне, расспрашивают.., проникаются сочувствием к вы­сланным и предъявляют различные незаконные (?) требования». И т.д. В справке Опергруппы ОГПУ по раскулачиванию от 12 июня отмечалось усиление «тенденции среди части крестьян за возвращение всех выслан­ных кулаков» (док. № 126, 127, 128).

Конечно, спецслужбы не бездействовали. За 4—5 июня в одной Волог­де было снято с поездов ехавших «на свидание с кулаками родственников до 800 человек, у которых при обыске найдено 154 поддельных документа для бегства... Снятые с поездов возвращены обратно, кроме лиц, у кото­рых найдены подложные документы» (там же). «Наведение порядка» в поведении раскулаченных и высланных семей должен был обеспечить приказ ОГПУ № 223/106 от 10 июля 1930 г., потребовавший от местных органов «повести решительную работу по выявлению незаконно возвра­тившихся.., принятию мер по их задержанию, усилению мер репрессии в отношении их...» Предписывалось также «максимально усилить меры борьбы с бегством кулаков,...привлекая к поимке бежавших кулаков ми­лицию и местное население...» за «соответствующее премирование». Осо­бое решение было принято по Северному краю: «Временно, впредь до рас­селения кулаков... в местах постоянного жительства, в силу особых усло­вий...: а) не допускать приезда к высланным кулакам родственников и за­житочных, б) разрешать входящую к кулакам корреспонденцию только в виде открыток и телеграмм, а также посылок и денежных переводов»¹⁵. Цитированная выше справка от 12 июня сообщала о более крутых реше­ниях, среди которых было и такое: «Прекращен отпуск на родину детей» (док. № 128).

Тема «беглых кулаков», возникшая зимой—весной 1930 г., окажется в документах ОГПУ одной из постоянных и важных на длительное время.

Кулаки станут силой, пополнявшей отряды «бандитов», ряды вредителей в городах и на стройках... Они же окажутся объектом массовых репрес­сий 1937—1938 гг. («Кулацкая операция» по приказу ОГПУ № 00447 ста­нет одной из тем 4-го тома данного издания).

Обращаясь к теме крестьянского противостояния насильственной кол­лективизации, мы должны отметить, что в документах ОГПУ она отраже­на полнее, нежели в любых других, ибо главные функции этого учрежде­ния и состояли в выявлении и подавлении (ликвидации) всех форм проти­воборства государственной политике, власти как таковой. Практически нет информационного документа ОГПУ о деревне за 1930 г., в котором не шла речь о «классовой борьбе» и сопротивлении сплошной коллективиза­ции и раскулачиванию. Поэтому мы остановимся здесь лишь на докумен­тах, посвященных непосредственно противоборству крестьянства и власти на первом этапе «сплошной коллективизации» и раскулачивания. Факти­чески оно началось с «чрезвычайных» хлебозаготовок в январе 1928 г. и нарастало от одной кампании к другой. Инициатива в этой «классовой борьбе» принадлежала власти, а главным средством стали репрессии. Од­нако масштабы и характер репрессий с января 1930 г. радикально изме­нились.

Выше отмечалось, что «ликвидация кулачества как класса» сразу же стала трактоваться как уничтожение «кулацко-белогвардейско-бандитско-го элемента». Таким было первое собирательное определение противников сталинской политики в деревне. Все они заранее объявлялись «контррево­люционными» или «антисоветскими» элементами и подлежали ликвида­ции в первую очередь. Первым объектом собственно репрессивной дея­тельности ОГПУ в «ликвидации кулачества как класса» стали отнюдь не кулаки, а «контрреволюционные» (далее: к/р) и «антисоветские» (далее: а/с) элементы, независимо от связей с деревеней. Характерно для настро­ений начала 1930 г. название сводок, отражавших направление работы уже знакомого нам СОУ ОГПУ — «Оперразведсводка... о ходе операции по контрреволюционным кулацко-белогвардейским и бандитским элемен­там». Как известно, армейские разведсводки содержали сведения о про­тивнике в условиях борьбы, военных действий, а не после его разгрома. Здесь же сообщались сведения о результатах операций СОУ по уничтоже­нию противника, практически неспособного к сопротивлению. Поэтому, с № 6 из названия документа исчезла частичка «развед». Содержание этих сводок начиналось с информации об общих результатах операций за от­четный срок. Оперразведсводка № 1 сообщала о том, что «на 6 февраля... ликвидировано: к/р организаций — 20, к/р группировок — 244. Всего арестовано вместе с к/р активными одиночками — 15 985 человек» (док. № 10). Сводка № 4: «За последние 5 дней (12—17 февраля) по всем райо­нам СССР ликвидировано: к/р организаций — 29, к/р группировок — 887, банд — 2. Арестовано... вместе с к/р одиночками — 18 711» (док. № 41). И т.д. Текущие цифровые сведения оказывались, естественно, не­полными. Поэтому об общих итогах этих операций лучше будет судить по итоговой отчетности СОУ ОГПУ.

Основное содержание оперсводок должна была составлять характерис­тика политических организаций и группировок, которые пытались ис­пользовать коллективизацию и раскулачивание для развертывания контр­революционного и антисоветского движения, провоцирования массовых крестьянских выступлений, а в конечном итоге и всеобщего восстания. На Украине нелегальные организации представлялись в сводках чаще всего

как «петлюровские», на Тамбовщине — «бывших антоновцев», в других районах — «бывших белых», «кулацко-казачьи», «эсеровские» и т.п. По­требуются специальные исследования, чтобы установить их действитель­ное существование и поведение, особенно в условиях массового насилия над крестьянством. «Группировки» представляли собой искусственно объ­единенных участников собраний или каких-то разговоров, высказывав­ших отрицательное отношение к коллективизации, раскулачиванию, хле­бозаготовкам и т.п. (док. № 24, 41, 81, 92 и др.).