Глава III. Вредители и оппортунисты

 

Чистки начала 30-х годов

 

Пусть лучше будет пустое место, чем на нем будут сидеть вредители.

Ян Рудзутак. 1931 г.

 

 

Очень часто насилие и террор большевистской олигархии представляются лишенными какой-либо естественной логики. Как в самом деле, объяснить почти поголовное истребление в первой половине 30-х годов целого слоя специалистов и интеллигенции старой формации при всех очевидных последствиях этого шага для самого режима? Между тем в действиях партийных главарей меньше всего было импульсивных безотчетных поступков. Любая расправа с неугодными лицами или отдельными группами населения преследовала вполне конкретные цели. Однако сами цели большей частью были настолько авантюристичны, безрассудны или просто преступны, что для их достижения не могли использоваться иные методы, кроме насилия. С помощью насилия большевики конструировали новое, неведомое миру общественное устройство, полное противоречий и парадоксов, и этим же средством они пытались исправить его несовершенство.

Жестокие чистки и громкие кампании разоблачений, охватившие в начале 30-х годов многие регионы страны, включая Сибирь, стояли в общем ряду попыток сталинцев совершить резкий скачок в социально-экономическом развитии.

Начав осуществление глобальных промышленных и аграрных преобразований, партия по существу не была к этому готова. Прежде всего она не обладала собственными человеческими ресурсами для выполнения сложных технических и хозяйственных задач и не имела практического опыта управления экономикой нового масштаба. За ней не стояла интеллигенция, на которую можно было бы опереться, а те специалисты старой школы, что еще оставались на службе у государства, не представляли надежного партнера. С ними у партии никогда не было нормальных взаимоотношений из-за того, что их убеждения и образ жизни напоминали о свергнутых буржуазных слоях. Как сама партия, так и часть разгоряченных ее идеологией рабочих откровенно относились к интеллигентам старой формации как к «социально-чуждым элементам». До известной степени их признавали полезной группой, но всегда держали под подозрением, а саму полезность, как правило, рассматривали через призму политической благонадежности.

Жизненная необходимость заставила сталинцев пойти на союз со старыми специалистами и остатками старой бюрократии. Союз этот был вынужденный и потому очень непрочный. Передав в руки беспартийной интеллигенции многие рычаги управления и хозяйственного контроля, партия одновременной возложила на нее и ответственность за свою экономическую политику и ее возможные провалы. В начале 30-х годов эти люди были превращены в основного виновника кризисов сталинского управления. Они стали наиболее удобной мишенью для ОГПУ в ходе открывшейся «борьбы с вредительством».

Начиная с 1928 года, с инсценировки Шахтинского процесса «инженеров-вредителей», Политбюро и ОГПУ проводили систематическое уничтожение специалистов, объявляя их врагами советской власти и организаторами различных подрывных акций в сфере экономики.

Первое время однако расправы проводились весьма осторожно. Они носили больше устрашающий характер, и лишь в исключительных случаях выносились смертные приговор. Большинство специалистов, получая иногда даже «высшую меру», подвергалось высылке в районы Сибири, где их опыт и знания использовались в хозяйственном освоении края.

Так после Шахтинского процесса 1928 года в Сибири оказалась большая группа донбасских «вредителей», избежавших расстрела. Один из главных обвиняемых по «шахтинскому делу», бывший технический директор треста Донуголь Н.П. Бояршинов, которого государственный обвинитель Н.В. Крыленко назвал на процессе «инициатором контрреволюционной организации, ее настоящим и основным руководящим работником»^{133}, был определен ОГПУ на шахты Прокопьевска. «Высшую меру» ему заменили на 10 лет лишения свободы, но свой срок он должен был отбывать на инженерной должности в положении ссыльного. Дальнейшая жизнь его сложилась трагически. Он до последних дней честно выполнял свой долг инженера, оставив о себе благодарную память многих рабочих и служащих Прокопьевска как высококвалифицированный специалист и замечательный человек. В 1934 году Бояршинов погиб в случайной дорожной катастрофе, попав под повозку с лошадьми^{134}.

 

^{Новосибирск в 30-е годы}

 

Другие «шахтинцы» — горные инженеры Н.А. Чинакал (6 лет лишения свободы), Л.Г. Рабинович (6 лет), В.В. Люри (3 года), И.И. Некрасов (4 года), Н.И. Скорутто (10 лет), Л.Б. Кузьма (3 года), Н.Н. Березовский — также вместо лагерной изоляции получили назначение в Новосибирск и Кузбасс в качестве специалистов-управленцев и технических работников угольных предприятий. Некоторым из них, у кого срок представлялся не слишком пугающим, было позволено занять вполне достойные их квалификации посты. Л.Б. Кузьма, например, в 1931 году являлся главным инженером Кузбасса.

На своем поприще в сибирской ссылке сумел выдвинуться, чудом избежав чекистской расправы, талантливый инженер-конструктор Николай Андреевич Чинакал. За создание новой системы разработки угольных пластов ему в 1943 году была присуждена Сталинская премия, а в 1967 — звание Героя социалистического труда^{135}.

Но судьба остальных оказалась трагической. Среди «шахтинцев», выброшенных советской политикой в Сибирь, были и такие, кто не имел никакого срока вообще. «За недостатком улик» их не осудили, но все же с клеймом «вредителя» засунули в Кузбасс. В их числе оказались инженеры И.А. Пешехонов, В.К. Пржедпельский, П.Э. Жданов, Космодемьяновский.

Всех этих людей, как, впрочем, и сотни других специалистов, за небольшим исключением, ожидала на новом месте непродолжительная и схожая карьера, в конце которой неизбежно маячил арест.

Главную кампанию по выявлению «вредителей» партия развернула с лета 1930 года, когда признаки экономическом катастрофы в стране уже ощущал на себе каждый гражданин СССР.

25 сентября советские газеты оповестили мир о расстреле 48-ми разоблаченных «вредителей — дезорганизаторов рабочего снабжения». Список, как ни странно, возглавляли профессора, специалисты холодильного дела из Наркомторга СССР — А.В. Рязанцев и Е.С. Каратыгин. За ними следовали имена «саботажников» из различных регионов страны, включая и Сибирь^{136}.

Так был открыт сезон массовых арестов и расстрелов «вредителей», внезапно обнаружившихся во всех основных отраслях советской экономики.

Причин для организации судебных процессов действительно было более чем достаточно. Но на скамье подсудимых должны были сидеть совсем другие лица. В течение 1928–1930 годов партийная клика неуклонно вела дело к тому, чтобы разрушить всякий порядок в продовольственном обеспечении страны.

В Сибири в результате одной лишь чистки госслужащих в 1929 году аппарат треста «Союзмясо» был совершенно парализован. Из состава этой организации изгнали всех специалистов. Остались только «политически благонадежные», но не способные для работы. И когда крестьянство стало в массовом порядке забивать и распродавать свой скот, спасая его от коллективизации, катастрофа оказалась неизбежной. Заготовительные пункты скупали неожиданно подешевевшие мясо и скот без всяких нормативов. Никто не в состоянии был что-либо регулировать. Быстро образовавшиеся неимоверные запасы сырья перерабатывать не успевали и продукция начала гибнуть. Порча была огромной^{137}. Выбиваясь из сил, государственные заготовители на скорую руку производили переработку и засолку мясного товара, чтобы немедленно отправить его в промышленные центры страны.

Но масштабы потерь выявились очень быстро. В Москве, Ленинграде, Иваново и других городах были обнаружены целые составы испорченного мяса и колбас из Сибири, после чего за расследование принялось ОГПУ.

Виновники вредительства, как обычно, оказались среди «бывших». В сибирских мясозаготовительных и торговых организациях, на хладокомбинатах Омска, Новосибирска, Алтая Заковский арестовал несколько десятков человек, а затем оформил «заговор», который стал частью разветвленной общесоюзной организации «вредителей рабочего снабжения». В «сибирский филиал» аппарат ОГПУ включил 13 человек во главе с управленцами новосибирской конторы «Союзмясо», бывшим дворянином К.К. Быковским и бывшим офицером Г.Г. Соколовым. Эти двое, как члены «центра», попали в общесоюзный расстрельный список. Остальные фигурировали лишь в местном «филиале»^{138}.

В апреле 1931 года коллегия ОГПУ подвела черту в деле «вредителей» системы мясозаготовок: кроме Быковского и Соколова, в Сибири к расстрелу приговорили еще трех человек — работников Сибкрайторга и конторы «Союзмясо» — П.Н. Палферова, М.Я. Заруховича, И.И. Серебрякова. Другие получили по 10 лет концлагерей. И только руководитель сибирской конторы «Союзмясо», член партии М.Г. Сычев, проходивший по этому делу, отделался незначительной мерой: ему назначили ссылку на три года в Среднюю Азию.

В то время, когда одна часть аппарата ОГПУ раскручивала «заговор» мясозаготовителей, другая фабриковала более широкое дело «контрреволюционной организации в сельском хозяйстве» — «Трудовой Крестьянской Партии».

В течение всей второй половины 1930 года шли аресты в сельхозучреждениях Сибири: краевом земельном управлении, Сибплане, Сибполеводсоюзе, Сибсельмашсоюзе, Сибсельскладе, управлении сельхозкредита, районном переселенческом управлении, краевой станции защиты растений, сельхозинституте и краевой опытной станции. Едва ли не все ведущие специалисты сельского хозяйства и ученые-аграрники Сибири оказались за решеткой.

Одновременно ОГПУ устроило чудовищную чистку на периферии: в Омском, Славгородском, Каменском, Томском, Минусинском, Красноярском и Иркутском округах были также схвачены и посажены многие агрономы опытных станций и полей, работники земельных управлений, а в деревнях — все «крестьяне-культурники» — самые энергичные и трудолюбивые хозяева, внедрявшие на своих наделах передовые методы агрономии и разведения скота.

Все, что представляло научную мысль и прогресс в сельском хозяйстве, все, что не могло идти в сравнение с результатами большевистского способа хозяйствования, было осквернено и уничтожено.

В апреле 1931 года перед судом ОГПУ предстал целый ряд известных сибирских ученых-аграрников и специалистов из 35 человек, составлявших «руководство» краевой организации «Трудовой Крестьянской Партии» — партии А.В. Чаяновая Н.Д. Кондратьева, Н.П. Макарова. Список этих специалистов вполне мог бы претендовать на перечень членов крупного научного совета или объединения. Его возглавляли директор Западно-Сибирской опытной станции, председатель Омского сельскохозяйственного общества, консультант НИИ крайплана С.С. Марковский и краевой агроном, профессор И.И. Осипов. Тут же были имена и других ученых: В.А. Федоровского, Г.П. Никольского, В.Е. Максимова, Н.А. Хруцкого, И.М. Жуйкова, проф. В.В. Сабашникова, И.М. Скорнякова, И.С. Шилдаева и других^{139}.

За каждым из них стояло не только их опороченное прошлое, бросавшее губительную тень на служебную и научную карьеру и саму жизнь «бывших», но и неутраченное здравомыслие, профессиональный долг, трезвый подход к делу — качества совершенно непригодные для практической работы в сталинских учреждениях 30-х годов.

Вредительство членов «Сибирского филиала ТКП», согласно официального обвинения, представляло собой традиционный набор преступлений «реставраторов капитализма»: пробравшись на ответственные посты в сельскохозяйственные организации края, они якобы создавали всевозможные льготы зажиточно-кулацкой части деревни в ущерб коллективным хозяйствам и вместе с тем выращивали кадры для вооруженного свержения советской власти^{140}.

Коллегия ОГПУ 20 апреля 1931 года приняла решение: профессора В.В. Сабашникова, директора красноярской опытной станции и Г.Н. Скалозубова, директора минусинского опытного поля — расстрелять. Остальных заключить в концлагерь на сроки от 3-х до 10 лет.

И «Трудовая Крестьянская Партия», и дело «дезорганизаторов мясозаготовок» были всего лишь эпизодами в обширнейшей кампании разоблачения «вредителей» в 1930–1931 годах. Чтобы представить истинные масштабы изъятий этого периода, необходимо иметь ввиду все отрасли экономики.

В Сибири аппарат ОГПУ во главе с Заковским действовал, по-видимому, с тем же размахом, что и в других регионах страны. За 1931 год здесь было выловлено 11 «контрреволюционных вредительских организаций, охвативших все основные области сибирского хозяйства»^{141}. Были арестованы и осуждены тайным судом 7 инженеров и техников золотодобывающей промышленности края, 11 специалистов угледобычи, 21 — потребкооперации и госбанка, 27 — системы скотоводческих совхозов, 10 — научных учреждений и так далее, всего — не менее 150 человек, как членов «вредительских организаций» общесоюзного или сибирского масштаба.

Но кроме того за тот же период подверглось аресту еще 1010 «вредителей» по менее значительным хозяйственным «делам».

В результате систематических облав, организуемых Заковским и его людьми, многие квалифицированные кадры разбегались, не дожидаясь ареста. Работа в некоторых учреждениях и производственных участках замерла из-за того, что специалистов-управленцев не осталось ни одного. И только тогда местное партийное руководство забило тревогу.

В одной из телеграмм, посланных в ЦК ВКП(б) в конце 1930 года Эйхе и начальником «Цветметзолото» А. Серебровским, рисовалась горькая картина:

«Положение со специалистами, особенно после обнаружения нового вредительства в золотодобыче, катастрофическое. Не [с] кем работать. Хуже всего на приисках. Также слабо с крупными хозяйственниками…»^{142}.

Аналогичной была ситуация и в сельском хозяйстве. В крайком партии с мест иногда поступали обращения в такой форме:

«В совхозе № 58 ослепло 400 дойных коров. Местные специалисты с данным массовым заболеванием бороться некомпетентны. Срочно шлите опытных специалистов-кулаков»^{143}.

Но специалисты сидели в лагерях и подвалах Заковского и Зирниса, выйти из которых было намного труднее, чем в них попасть. Тем не менее кое-кого действительно выпустили. Спустя полтора-два года после ареста получили освобождение некоторые «члены ТКП» — Марковский и Осипов; на производство и рудники возвратилась часть инженеров. Постепенно ОГПУ пристроило к делу и других «вредителей», содержавшихся в изоляции.

Конечно, Сталин и Политбюро могли легко расстрелять этих людей как «заговорщиков» или «вредителей», но, вероятно, не решались поступить именно так из-за того, что еще нуждались в их услугах. Такое поведение, как результат определенных колебаний, отчетливо проявлялось в течение всего 1931 года.

В Сибири, например, в марте 1931 года ОГПУ арестовало одного из самых видных представителей «исторической контрреволюции» — бывшего генерал-лейтенанта царской армии и главнокомандующего Уфимской Директории — В.Г. Болдырева. Василий Георгиевич был известным человеком. В свое время он получил полную амнистию и являлся очень полезным государственным служащим и научным работником советских учреждений в Сибири. Он издавал книги, консультировал большевистских чиновников по вопросам экономики, участвовал в создании Сибирской Советской Энциклопедии. Под арестом его держали до августа 1931, а затем вернули на место с совершенно необычным для ОГПУ признанием, что «обвинения во вредительской деятельности не подтвердились».

То же самое произошло и с арестованными научными работниками из Общества по изучению Сибири, а также с группой специалистов Сибирского геодезического управления^{144}.

В 1932–1933 годах экономическое положение в стране было ужасным. Сталинская политика уничтожила само понятие о пропорциональном развитии народного хозяйства и приносила лишь неисчислимые социальные бедствия. В деревне на фоне всеобщего хаоса свирепствовали голод и нищета. Городское население влачило полуголодное пайковое существование, а в это время огромные средства вкладывались в строительство заводов-гигантов и железных дорог без всякой надежды на быстрое получение результатов.

Чем хуже шли хозяйственные дела у сталинцев, тем свирепее становились расправы со старой интеллигенцией и инженерно-техническими кадрами.

С апреля 1932 года основная роль в организации кровавых чисток в Сибири перешла от Заковского к новому полномочному представителю ОГПУ — Н.Н. Алексееву — подлинному головорезу, с именем которого связан один из самых драматических периодов террора в крае. Это была довольно любопытная персона в руководящем составе ОГПУ. До революции Алексеев сотрудничал с партией эсеров, а потом, вплоть до 1919 года — с ее левым крылом. Законченного образования он не имел — успел проучиться лишь полтора года на юридическом факультете Харьковского университета. Когда произошел октябрьский переворот, Алексеев, как левый эсер, оказался в составе Совнаркома в качестве заместителя наркома земледелия РСФСР. Вскоре однако эсеры были разгромлены, и Алексеев переметнулся к большевикам. С 1921 по 1925 год он выполнял какие-то «особые задания» Дзержинского во Франции и Англии, а затем его назначили в аппарат ОГПУ, в отдел информации.

Получив должность главного сталинского карателя в Западной Сибири, Алексеев сразу устроил погромную чистку в торгово-кооперативной и финансовой системе. Во второй половине 1932 года его агентура изъяла более 2200 человек — разного рода «вредителей» и «расхитителей социалистической собственности». Приговоры о расстреле выносились без всяких затруднений и особых формальностей: в Омске из 16-ти арестованных работников Госбанка было расстреляно 15; по «делу Союзтранса» в Новосибирске из 70-ти обвиняемых расстреляли 36 человек^{145}.

В конце 1932 года оперативники Алексеева приступили к массовым арестам и фабрикованию беспрецедентных по своим масштабам, но с вполне реальными жертвами, «контрреволюционных дел».

Прежде всего вспомнили о тех, кого ранее по воле обстоятельств пришлось выпустить на свободу.

На одном узком партийном совещании в Новосибирске Алексеев заявлял:

«Известная часть специалистов оказывается недостаточно научена теми уроками, теми ударами, которые были в 30-ом и начале 31-го года. Кое-кто берется за старое. (…) Нами раскрыта контрреволюционная организация в системе Зернотреста…во главе этой организации стоял инженер Агинский, уже осужденный за контрреволюцию в 1930 году. Правда, в первый раз он не сознался, сейчас же сознался во всем…»^{146}.

«Сознавались» и многие другие. Когда похватали тех, у кого имелись старые «грехи», принялись за аресты по новым спискам.

Сталин систематически подгонял периферийную номенклатуру. Он непрерывно раздувал масштабы «вредительства» и требовал увеличить темпы изъятий. В декабре 1932 года все секретари обкомов, крайкомов и представители ОГПУ получили из Политбюро материалы, составленные воротилами ОГПУ — Прокофьевым и Мироновым, в которых шла речь о разоблаченных «контрреволюционных организациях» в Ветеринарном управлении Наркомзема СССР и его исследовательских институтах, а ниже — о «заговоре» работников Трактороцентра.

Эти секретные меморандумы сопровождались сталинским пояснением:

«Посылается для сведения две записки т.т. Прокофьева и Миронова: а) о вредительстве в области животноводства, б) о вредительстве в системе Трактороцентра. Ввиду исключительного значения рассылаемых материалов, предлагается обратить на них серьезное внимание. Секретарь ЦК И. Сталин»^{147}.

Последовали аресты специалистов многих отраслей сельского хозяйства. Хватали главным образом бывших офицеров, чиновников и просто беспартийных людей различных учреждений по всей Сибири. Очень скоро образовался громадный «заговор в сельском хозяйстве Западной Сибири» — филиал «всесоюзной организации» — из 2197 арестованных^{148}. Главарями «заговора» оказались 5 управленцев: работники краевого земельного управления М.М. Холостов и И.У. Варакса, селекционер омской станции зернового хозяйства, профессор В.Р. Берг, агроном А.Ф. Брусницын и руководитель отдела Трактороцентра Е.Г. Мольс.

Как и их предшественники, эти «вредители» расплачивались за свои знания и научный опыт, противоречившие большевистским хозяйственным фантазиям. Одна из действительных причин их ареста заключалась в том, что в течение нескольких сезонов они пытались отстаивать выработанные методы агрономии, избегая разного рода прожектерства и безумных нововведений. Но своим сопротивлением сумели лишь вызвать злобную политическую реакцию. В официальных партийных кругах против специалистов-аграрников во главе с проф. В.Р. Бергом было выдвинуто обвинение в создании вредительской «теории средних сроков сева и мелкой пахоты»^{149}.

В результате все сторонники этой «теории» оказались за решеткой. Омскую станцию зернового хозяйства, как главное «гнездо кондратьевско-чаяновской группы», разгромили вторично, вместе с проф. Бергом арестовали руководителей станции Д.Г. Бошкова, Г.Н. Дроздова и некоторых других.

284 «ячейки» в МТС, совхозах, колхозах и населенных пунктах числилось в ОГПУ в связи с «заговором в сельском хозяйстве». На краевом партийном совещании в июле 1933 года Алексеев докладывал об итогах истребления:

«Кроме организации, вскрытой в системе МТС, мы имели параллельные, соединенные с ней официальные группы, которые были раскрыты почти во всех наших животноводческих трестах. В совхозах мы также имели чрезвычайно большое количество подрывных ячеек. Всего по делу этой контрреволюционной сельскохозяйственной организации нами было арестовано примерно 2100 человек. Из них по приговору тройки мы расстреляли около 1000 человек. [Было расстреляно 976 человек. — Авт.] И все это на протяжении последних пяти месяцев.

Надо сказать, что большинство специалистов, агрономов, зоотехников и прочих являлись членами этой контрреволюционной группы»^{150}.

К середине 1933 года с «селекцией» специалистов сельского хозяйства было покончено. Из сферы управления и производства вытравили последние живые следы прошлой эпохи, а на место исчезнувших уселась советская поросль, свободная от всяких профессиональных традиций и «интеллигентских сомнений».

Но чистка, устроенная Алексеевым, продолжала распространяться с быстротой эпидемии. Она захватывала каждый город и поселок, каждый угол, где осели «бывшие» после революционных бурь.

В начале 1933 вновь был арестован генерал Болдырев, на этот раз уже безвозвратно. ОГПУ стало стряпать вокруг его имени чудовищную «контрреволюционную белогвардейскую повстанческую организацию», в которую заносило представителей старого мира, извлекаемых из всех провинций бескрайней Сибири: бывших офицеров, купцов, помещиков, священнослужителей, членов различных политических партий^{151}.

Рядом с фигурой Болдырева в этой лживой «организации» стояли имена других «идейных вождей» из краевых учреждений:

Бутенко Х.Е. — б. полковник, командующий войсками Приморского правительства, а в советское время — директор Лесоснабсбыта в Новосибирске; Шавров Н.П. — профессор, б. бригадный врач, а затем — директор химико-фармацевтического института; Краснов Г.А. — б. товарищ министра финансов правительства Колчака. При большевиках — зав. сектором Крайплана; Черемных Г.И. — б. председатель земской управы. Научный сотрудник и преподаватель; Лаксберг И.А. — б. капитан. Ученый-лесовод.

ОГПУ отыскало всех бывших генералов и полковников. Они превратились в «руководителей повстанческой деятельности». В их числе: М.Б. Шатилов — б. министр Сибирского Областного правительства, Р.П. Степанов и А.С. Шеметов — б. командующие 1-й и 2-й Оренбургскими казачьими дивизиями, Е.В. Булатов — б. командующий 7-й Сибирской дивизией войск генерала Пепеляева и другие.

А затем последовали изъятия целых групп населения, с которыми у большевиков имелись старые счеты. В городах и поселках Алтая ОГПУ арестовало около 1100 человек, главным образом бывших партизан и священников. Были схвачены такие партизанские авторитеты, как Кондратий Бабарыкин, Михаил Чухломин, Кирилл Зиновьев, Аникий Яровой, Ефрем Буньков. Самые многочисленные аресты прошли в селах Солонешное, Россошь, Сараса, Алтайское.

Огромные потери понесла православная церковь на Алтае. ОГПУ буквально растерзало Бийскую епархию, арестовав друг за другом трех вновь назначавшихся епископов и почти все городское и сельское духовенство. Исчезли епископы Никита Прибытков, Герман Коккель, Тарасий Ливанов, Петр Потанин, протоирей Шалаев, протодиакон Александр Кикин, священники Федор Воронин, Завадовский и масса других служителей церкви общей численностью 218 человек^{152}.

В связи с «белогвардейским заговором» была полностью разгромлена редакция Сибирской Советской Энциклопедии, поскольку ее члены — В.Г. Болдырев, П.К. Казаринов, Г.И. Черемных — оказались в центре «вредительства».

Большие аресты прошли в омских районах — взято 371 человек. В Минусинске и Хакасии выявлено 280 «контрреволюционеров», в Томске — 73, Новосибирске — 146, Прокопьевске — 13. Арестованы многие инженеры, техники, работники сферы управления, кооперации, профессора и преподаватели вузов Сибири.

Размеры нанесенного урона предстанут в более полном виде, если учесть то обстоятельство, что слой специалистов в крае и до этого был чрезвычайно скромным.

Общее число арестованных по «белогвардейскому делу» составило 1759 человек.

Алексеев определенно исполнял строго рассчитанный план по уничтожению в Сибири «остатков враждебных классов». Все наиболее важные аресты и расстрелы его аппарат произвел до лета (июль-август) 1933 года. Кроме двух проведенных крупнейших чисток — специалистов и управленцев сельского хозяйства и офицеров — партизан — церковников, — он также прочесал все предприятия и учреждения лесного хозяйства: управления, тресты, леспромхозы, лесозаводы, перевалочные базы и сплавные конторы — арестовано 325 человек во главе с инженером Е.И. Покровским из крайплана^{153}.

Параллельно были проведены изъятия на некоторых промышленных предприятиях. В Томске, на заводе «Металлист», где назревало волнение рабочих из-за невыплаты заработной штаты за несколько месяцев, горком партии и ОГПУ обнаружили «законспирированную вредительскую деятельность»^{154}. В мае 1933 здесь арестовали 23 «участника повстанческой организации» под названием «Томский рабочий комитет»^{155}.

«Повстанческую группу технического персонала» из 12 человек «социально-чуждых» в январе 1933 года схватили на новосибирской бумажной фабрике. В нее входили технические руководители и специалисты предприятия, которые, как установило ОГПУ, «готовили свержение советской власти». 14 апреля 7 человек из «группы» были расстреляны^{156}.

В июле 1933 года, когда чистка государственных учреждений еще продолжалась, и старых интеллигентов одного за другим волокли в тюремные камеры, Алексеев огласил общее количество арестованных «вредителей» в Западно-Сибирском крае за предыдущие полгода — «около 15-ти тысяч»^{157}.

Безусловно, тут преобладали «бывшие», по выражению наркома юстиции Крыленко — «человеческая пыль», люди исчезающей эпохи: инженеры и техники, служащие государственных контор, ученые и преподаватели, специалисты многих отраслей экономики и управления. Все они стали опасными, ненужными, превратились в социальный хлам, место которому в лагерях и колониях массовых работ.

Таким образом, был осуществлен подлинный геноцид граждан из тех сословий, которые большевистская власть с первых дней своего существования объявила обреченными. Полтора десятилетия партия шла к цели ликвидации «сил старого мира» и теперь, наконец, достигла ее. После 1933 года ОГПУ уже не производило изъятий «классово-чуждых» в таких масштабах. Оно лишь добирало уцелевших. Основные усилия переключались на новые категории населения и остатки врагов внутри правящей партии.

 

Идейные отступники

 

Троцкизм есть передовой отряд контрреволюционной буржуазии.

Сталин

 

 

В то же самое время, когда происходила коренная ломка экономической структуры страны, сопровождаясь уничтожением отдельных слоев общества, по новым меркам перекраивалась и партия. Из общественно-политической жизни устранялись последние элементы «внутреннего разложения», за которыми стояли главные сталинские противники — вчерашние фракционеры.

Выбросив из партии в 1927–1928 гг. беспокойную троцкистскую оппозицию, а затем задвинув на политическую периферию и бухаринцев, Сталин имел дело теперь только с послушным ему аппаратом. Все его явные противники оказались в изоляции. Самые активные и влиятельные находились в ссылке в отдаленных концах страны и тюрьмах, а те, кто оставался на свободе, не могли больше чувствовать себя в безопасности. ОГПУ установило за ними постоянное наблюдение, контролируя переезды, встречи, переписку. После XV съезда всякая политическая деятельность вне партии, любые контакты бывших оппозиционеров неизбежно вели либо в ссылку, либо в политизолятор.

С передачей лидеров и активистов троцкизма в руки ОГПУ была решена одна из главных задач сталинцев. Вслед за этим началась кампания «разложения» сосланных партийцев, частью которой стали акции по разрушению связей между колониями ссыльных и устранению каналов, через которые к ним поступала информация извне.

Последовали аресты действовавших на свободе троцкистских агентов — разного рода корреспондентов и связных.

В начале 1930 года в Новосибирске ОГПУ арестовало не менее 9-ти участников «троцкистского подполья», «проводивших работу по связи с колониями ссыльных троцкистов и по консолидации их рядов на позициях Троцкого и Раковского»^{158}. В эту группу входили бывшие члены партии, исключенные в 1927–1929 годах: И.В. Сурнов, Ф.П. Сасоров, М.Я. Перцев, И.С. Пархомов, Я.А. Калнин, И.Н. Кузнецов, П.Е. Дороган, Н.Ф. Коротков, М.Н. Иванова.

Следствие продолжалось три месяца. За это время шесть обвиняемых успели заявить о своем «отходе от оппозиции», и в результате только трое — Сурнов, Сасоров и Иванова — были осуждены как члены «Сибирского троцкистского центра». Они получили от Особого Совещания по три года лишения свободы и отправились отбывать срок в Верхнеуральский политизолятор.

В феврале 1931 года руководство ОГПУ информировало свой периферийный аппарат о настроениях и неубывающей активности ссыльных троцкистов в связи с появлением новых писем и обращений Троцкого:

«… мы имеем чрезвычайно усилившуюся активность колоний ссыльных троцкистов. Колонии Средней Азии во главе с М.М. Иоффе, Кикнадзе, Николаем Окуджавой и Акиртавой использовали смерть туберкулезного ссыльного троцкиста Котэ Цинцадзе в Ялте для организации политической демонстрации. (…)

В Сибири, где работа ссылки активизируется Раковским, Косиором и Мураловым, усилилась переписка с Троцким, получение от него директив и указаний; такие же явления наблюдаются в Казахстане и на Урале.

К данному моменту во всех районах ссылки остается около 400 и в изоляторе около 150 непримиримых троцкистов. Свыше 1300 человек порвали с оппозицией, возвратились из ссылки и изоляторов и подали заявления о приеме в партию. По имеющимся у нас сведениям более 40 % из возвратившихся троцкистов сохранили свои антипартийные настроения, а некоторые из них, как установлено последними арестами, проводили определенную работу по восстановлению троцкистской организации. (…)

Оперативными действиями в ночь на 26-е декабря 1930 года и 5 января 1931 года изъяты группы троцкистов из бывших капитулянтов, располагавшие техникой…»^{159}.

ОГПУ сохраняло бдительность и готовило новые аресты.

К этому времени фигура троцкиста по существу уже превратилась в политическое пугало, форменное чудовище, которое выставлялось напоказ всякий раз, когда требовалось публично продемонстрировать верность «генеральной линии». В партийном лексиконе не было более подходящего слова для обозначения отпетого негодяя или врага партии, достойного лишь того, чтобы сидеть в тюрьме. Брань по адресу последователей Троцкого сделалась правилом любого партийного собрания и официальных выступлений.

Разумеется, сам Сталин играл здесь главную роль. В октябре 1931 года его пропагандистская машина распространила «Письмо в редакцию журнала «Пролетарская революция», в котором Сталин изображал троцкистов в облике самого опасного внутреннего врага. Он писал:

«Некоторые большевики думают, что троцкизм есть фракция коммунизма, правда, ошибающаяся, делающая немало глупостей, иногда даже антисоветская, но все же фракция! коммунизма. (…)

На самом деле троцкизм давно уже перестал быть фракцией коммунизма. На самом деле троцкизм есть передовой отряд контрреволюционной буржуазии, ведущей борьбу против коммунизма, против Советской власти, против строительства социализма в СССР. (…)

Это факт, что подпольная антисоветская работа троцкистов облегчила организационное оформление антисоветских группировок в СССР»^{160}.

Для ОГПУ стало достаточно любого повода, чтобы бывших оппозиционеров прятать за решетку или высылать куда-нибудь подальше.

В декабре 1931 года взяли некоторых троцкистов в Красноярске, в их числе — бывшего члена ВЦИК и председателя профсоюза пищевиков страны Самуила Кроля^{161}. Причиной ареста послужила якобы «связь с местной колонией ссыльных оппозиционеров» и «активная нелегальная фракционная работа». Однако сам обвиняемый, Кроль, заявлял в жалобе, что «все, с начала до конца, является чистейшим вымыслом… Верно лишь то, что я подписал вместе с другими товарищами оппозиционерами, находившимися в ссылке в г. Красноярске, протест против гнусного обвинения т. Аграновского во вредительстве».

В 1932 году, после возвращения из ссылки, Кроль вновь был арестован и вновь получил ссылку, на этот раз вместе с 12-ю рабочими, заподозренными в «троцкистской агитации» на предприятиях Красноярска и среди красноармейцев^{162}.

Тем временем в Москве и ряде других городов страны произошло несколько важных внутрипартийных разоблачений. В руководящем составе московской парторганизации ОГПУ раскрыло «группу Рютина», а затем — группу правых из «бухаринской школы», «антипартийную группировку Эйсмонта, Толмачева и других».

Как показали дальнейшие события, наибольшую опасность для Сталина представляли рютинцы. За чтение и хранение составленной ими «платформы», содержавшей развернутую критику сталинского режима, была установлена уголовная ответственность. По всей стране прошла кампания исключений из партии и арестов под видом «разоблачения политического двурушничества». Не миновала она и Сибирь.

В конце 1932 и начале 1933 года аппарат ОГПУ провел специальное расследование, в ходе которого были обнаружены «последыши» рютинцев в краевом управлении статистики и крайплане. Это были бывшие «красные профессора», высланные в свое время из Москвы за поддержку бухаринцев или троцкистов, экономисты и публицисты. Западно-Сибирский крайком ВКП(б) с большим шумом исключил их из партии и снял с ответственных постов^{163}. Четверо «двурушников» — В.В. Кузьмин, К.К. Кацаран, Г.И. Раевич и И.В. Юдалевич — оказались в тюрьме^{164}.

В цепи зловещих разоблачений ОГПУ стояло также дело «Всесоюзного троцкистского центра» 1933–1934 годов, почти целиком построенное на материалах, полученных из Сибири. Несмотря на громкое название, в «Центре» не было ни одной мало-мальски известной фигуры, действительно способной играть заметную роль. Из 39-ти арестованных большинство представляла партийная молодежь, отбывавшая сибирскую ссылку за участие в оппозиции, и тут же были совершенно случайные люди, которых ОГПУ взяло, очевидно, лишь для создания видимости широты работы оппозиции^{165}.