Во'роны кличут мне скорые беды.

Я улетаю один, без любви,

Без пораженья, но и без победы.

Верен ли выбор мой? – кто разберёт!

Кто бередит моё сердце ночное?

Я отправляюсь в далёкий полёт,

Горько кружа над родимой землёю...

Всё ли запомню и всё ль сберегу –

Церкви, леса, соловьиные рощи,

Смуглых купальщиц на том берегу?..

Ветер мне крылья полощет, полощет!

Сердце моё, ни к чему эта грусть!

Я ведь не облако, даже не птица!

Только она по весне воротится –

Я же, увы, никогда не вернусь!..

Гнёзда разграблены, звёзды разбиты,

Бедных птенцов под кустами ищу…

Сердце обито бедой и обидой…

Так и лететь мне, коль долечу…

Если же нет – закричу перелётным

Горем пронзительным, горем своим!

Крылья раскинув, паду самолётом!

Уж отпоются мои соловьи...

Только глаза навсегда закрывая,

Пусть мне привидятся гроздья рябин!

Стая моя! Человечья ты стая!..

Клином летишь... Но не вышибить клин!..

ЗОЛОТАЯ МЕНОРА

Вторая Свеча.

НОЧНЫЕ РЫЦАРИ

На осине кровь под корою.

Русская поговорка

Voegel, die zu frueh singen, holt die Katze.

Немецкая поговорка –

аналог русской поговорки:

«Рано пташечка запела, как бы кошечка не съела»

Казалось, ещё мгновенье, и его жуткие сюжеты

– из крови, криков и смерти –

заживут своей выдуманной, но реальной жизнью…

Абрахам РОЗЕНБЛАТ,

«Сны Брейгеля», Берлин, 1876.

 

 

В партизанском отряде находилось десять детей.

Вообще-то их числилось больше, но, остальные, в основном, младенческого возраста, участия в жизни отряда не принимали.

Шестеро из десяти были Залиловы, двое Жёлтиковы и, наконец, Шурка Холодов с Лёвкой Шварцем.

И хотя Марат в этой компании был старше всех, Шурка в свои одиннадцать считался уже опытным партизаном.

 

РАССКАЗ ОБ АРТИСТИЧЕСКОМ ТАЛАНТЕ

ЗУЕВСКОГО ГАВРОША

 

Бабушка Шурки Ксения Головина – жена рыбака Андрея Феоктистовича и мама Зины Холодовой – была настоящей артисткой. До войны она играла в самодеятельном Зуевском театре. И даже известный режиссёр из МХАТа Владимир Иванович Немирович-Данченко, отдыхая однажды в этих краях, предлагал ей поступить в Студию при театре и даже переехать в Москву, но дедушка Андрей поставил перед женой своё условие: или Данченко с Немировичем, или он единственный. Бабушка Ксения из них «троих» выбрала мужа. К сожалению, она внезапно умерла в 36-м году от пневмонии. Но оставила после себя Шурку, у которого обнаружились яркое актёрское дарование.

Несмотря на то, что дома, в школе или во дворе он был застенчивым мальчиком, если было нужно, мог перевоплотиться в кого угодно, изменив голос и походку до такой степени, что узнать его было чрезвычайно трудно. Своими актёрскими способностями он пользовался, когда менял или продавал вещи на Городском рынке, помогая маме Зине. Возле цыган Шурка казался настоящим цыганёнком, а что-то выпрашивая у татар на их языке, казался татарчонком.

А однажды он даже «сыграл роль» племянника торговца Григория Штопельмана из города Ларя, и зуевские евреи в знак уважения к его «дяде» даже подарили Шурке праздничную кипу и чёрную шёлковую жилетку. Каково же было их удивление, когда приехавший в синагогу на праздник Суккот Григорий Абрамович Штопельман никак не мог понять, о каком племяннике идёт речь, ибо имел на свою голову трёх перезревших племянниц – Бину, Лину и Мину, «чтоб они были здоровы!», которых уже десять лет никак не мог выдать замуж. После того «перевоплощения», юный артист был всегда начеку, пока однажды его не схватил за руку реб Хаим. Однако Шурка сымпровизировал на ходу роль хромого мальчика, к тому же немого, глухого и, вдобавок, слепого на один глаз. И шамесу из синагоги пришлось его отпустить с покаянными извинениями.

Но все эти невинные «спектакли» были ещё до войны. В партизанском же отряде, пользуясь его способностью к актёрской игре, товарищ Фомин не раз отправлял Шурку в город с серьёзным заданием: то выйти на связь с Борисом Ивановичем Питаевым, то незамеченным пробраться на нужный объект, и потом описать его в мельчайших деталях, то есть, пути подхода и отхода, количество окон и дверей, наличие охраны и так далее, и каждый раз Шурка выполнял всё в точности, за что был прозван «партизанским Гаврошем». Несколько раз его посылали на железнодорожную станцию к гетто, которое товарищ Фомин принял решение освободить в ближайшее время, и Шурка, обладая прекрасной зрительной памятью, начертил по возвращению в отряд подробный его план.

 

Остальные дети в «партизанском лесу» тоже приносили большую пользу.

Во-первых, сбор ягод и грибов. Здесь уже главными были «поселковые» – Павлик с Любочкой. Они знали в бору каждую стёжку-дорожку, все ягодные и грибные места.

Во-вторых, в самом отряде тоже хватало хозяйственных дел. Например, кухня, где командовала Нина Андреевна с Раисой Михайловной. А помогали им девочки Залиловы, особенно, Амиля с Фаридой, которые уже давно умели готовить.

Их младшие братья Алим и Тимур носили из лесного родника воду, а маленькая Диляра мыла посуду.

Ещё Егор Михайлович дал задание всем мужчинам отряда вырыть несколько больших утеплённых землянок, чтобы, когда выпадет снег и ударят первые морозы, в них можно было «жить по-человечески».

Конечно же, все мальчики тоже помогали в строительстве – то инструмент подать, то гвоздь забить, а то и доску распилить, даже пройтись рубанком в смоляной пене сосновых стружек.

Охраняли отряд цыгане на своих красавцах-конях. Они учили старших мальчиков верховой езде.

Набегавшись за день, мальчишки тут же засыпали. Нине Андреевна не нравилось, когда кто-нибудь из взрослых говорил: «спят, как убитые».

– Не «убитые», – учила она, – а спят, притомившись…

 

В конце октября, в одну из октябрьских ночей, увидел Лёвка драгоценный сон – приснился ему отец, который сказал, что его сын должен срочно отправиться в Германию совершить подвиг.

Лёвка давно был готов к нему, чтобы им гордилась не только семья, не только родной город, но и вся великая Советская страна, и лично товарищ Сталин.

– Что за подвиг? – спросил Лёвка во сне, а у самого сбилось дыхание от волнения.

– Адольфа Первого победить, – ответил приснившийся отец и добавил, что для этого Лёвке нужно оказаться в Саксонской Земле, на горе Броккен, неподалёку от городка Тале. И чтобы о его отъезде знало, как можно меньше народу.

– А Шурке рассказать можно? – спросил во сне Лёвка пересохшими губами.

– Шурке можно, – разрешил приснившийся Леонид Матвеевич. – И даже просить его составить тебе компанию. Шурка человек верный и ответственный. А вот бабушке Нине – ни-ни! – ни слова!..

– А я немецкого не знаю… – растерялся Лёвка. – И Шурка тоже…

– Как только вы очутитесь у волшебной горы Броккен, – успокоил его отец, – сразу же начнёте и «шпрехать», и всё понимать…

Проснулся Лёвка. С трудом дождался, когда Шурка продерёт глаза, и всё ему рассказал.

– Нужно ехать! – не задумываясь, сказал тот, выслушав Лёвкин сон. – Вот только Егора Михайловича предупредить надо.

– А если не отпустит? – испугался Лёвка.

– На подвиг-то?! – усмехнулся Шурка. – Чтобы Адольфа Первого победить? Отпустит! – уверенно сказал он.

– А добраться туда как?

– На крыше поезда.

– На поезде далеко не уедешь, – сказал Лёвка. – Нужно просить Янкеля. Может, подбросит нас на козе Тасе?..

А к вечеру и Янкель сам в отряде появился. С разными новостями и приветами, с ведёрком в руке.

– Как там мама? – поинтересовался Лёвка.

– Всё с ней в порядке, – успокоил его городской летун.

– А Евка?

– Лучше не бывает! – бодро соврал Янкель. – Скоро я их вместе в отряд привезу.

– А бабушка Берта и дедушка Павел?

– И с ними всё хорошо, – снова сочинил и тут же перевёл разговор на другую тему.

Затем он принес в медсанчасть и передал фельдшеру Селезнёву волшебную мазь.

– Любую боль снимает, любую рану заживляет, даже хромого на ноги ставит!..

Потом он рассказал Нине Андреевне наедине о расстреле Пэпки, и о том, что Берта сошла с ума. Поплакала Нина втихомолку, чтобы Лёвка не увидел…

А когда Янкель к Лёвке с Шуркой в землянку спустился, рассказали они ему о своих «героических планах» и попросили доставить их на козе прямиком в Германию.

– Не могу!.. – с сожалением ответил Янкель, – дела у меня важные. Но помочь помогу. Попрошу Колодезного Журавля. Он вас туда и доставит.

– Того самого, что живёт во дворе у бабушки Нины?! – удивился Лёвка.

– Того самого, – подтвердил Янкель. – Он ведь дальний родственник серых журавлей.

– И как это он нас туда доставит? – засомневался Шурка. – Разве ему известно куда лететь?

– Ещё, как известно! Серые журавли не раз ему рассказывали о своём полёте. Они каждый год зимуют в Северной Германии. Так что поговорю с ним сегодня же.

– А если не согласится?

– Согласится, Лёвка, не бойся! Недавно он сам мне жаловался, что какой, мол, смысл зваться «журавлём» и ни разу не взлететь в небо! Не волнуйтесь и начинайте собираться. Но предупреждаю: путь далёк и опасен. Ведь полетите вы в самое логово чёрных всадников!

– Мы не боимся! – бесстрашно ответил Лёвка. – Если не мы с Шуркой, кто же тогда победит Адольфа Первого?

– Логично! – согласился с ним Янкель.

– Я тоже полечу с вами, – сказала вдруг появившаяся в партизанском отряде Айка человеческим языком. – Там, где не пройдёте вы – пройду я. Надоело кошачьей мамкой сидеть. Одни дети летают, другие по всему посёлку бегают, а я, что, хуже?

– Молодец, Айка! – похвалил её Шурка. – Берём!

Командир отряда товарищ Фомин тоже долго не думал, и разрешил ребятам отправиться в столь опасное путешествие. Он никогда не прикрывался детьми, но понимал, что совершить такой подвиг выпадало далеко не каждому, и если Судьба призвала для этого двух малолетних мальчишек, то и благословить их следует от всей души. Тем более что «гаврошей» в России не меньше, чем в самой Франции!

Выдали им два рюкзака с недельным пайком – консервами и сухарями, полный пузырёк с чудодейственной мазью Парацельса, а также дали наставление, как вести себя советским партизанам в немецком городе в военное время.

А поздним вечером и Колодезный Журавль прилетел.

Так Лёвка, Шурка и Айка отправились на нём верхом навстречу опасным приключениям.

Какие же страшные картины увидали они сверху! И разрушенные города, и сожжённые деревни, и колонны советских пленных и тяжёлые смертные бои…

А ещё была встреча в небе с «юнкерсами». Завидев летающего под облаками Колодезного Журавля, фашистские асы всерьёз подумали, что столкнулись с секретным советским оружием – летающей гаубицей, и от страха дали дёру.

– Хорошее начало! – сказал Шурка.

– Начать всегда легко, – ответила Айка. – Вот закончить дело, чтобы душа пела – намного труднее…

Тут даже Лёвка не стал с ней спорить. А вспомнил одну историю, которую рассказал им с Евкой Янкель-Сирота.

 

ДЕРЕВЯННЫЙ САМОЛЁТ

Однажды столяр Симха, что жил за городом, решил сколотить деревянный самолёт. Но не игрушку, не макет, а настоящий летательный аппарат.

– А-а-а!.. – махнёте вы рукой. – Сказки!

Особенно, если вы лётчик. И будете совершенно правы, если не знаете, на кого рукой махнули. Ведь прежде, чем ею махать, надо знать Симху, а вы его точно не знаете, даже если облетели всё небо вдоль и поперёк.

Дело в том, что нет на свете человека упрямее, чем он. Уж на что осёл упрям – если заупрямится, с места не сдвинешь. Но упрямей осла есть на свете только столяр Симха – если что-то задумал, сделает обязательно.

Как-то раз он придумал из одной доски изготовить мебельный гарнитур. И что бы вы думали? Изготовил! И не кукольный, а самый настоящий, для гостиной и спальни, из восемнадцати предметов! И как ему это удалось – сам не понял. Зато услышал, как от радости душа поёт.

А однажды столяру Симхе захотелось вырезать из дерева коня. То ли конь ему тот приснился, то ли где-то услышал он о коне Троянском, словом, не прошёл и месяц, как в его дворе стоял стройный конь, с резным хвостом и резной гривой. Не животное, а деревянная скульптура Микеланджело, которая умела ещё и ходить, высоко поднимая стройные ноги. И вновь услышал Симха, как поёт его душа от радости.

Теперь вы понимаете, что если Симха задумал вырезать летающий самолёт из дерева, то сделает его обязательно.

Прежде всего, он нарисовал чертёж. И, конечно же, не на бумаге – ведь бумагу можно извести в два счёта, – а на песке.

О! Чертить и рисовать на песке одно удовольствие. Не понравилось – мгновенно стёр ладонью или ступнёй, и начинай чертить заново. А Симха, надо вам сказать, был человек прижимистый. Не в смысле, жадный, упаси Бог! А вот прижимистый – это как раз к нему. То есть, в меру скупой, в меру хозяйственный, словом, человек, который сначала сто раз обдумает, а потом один раз сделает. Что совсем неплохо.

В основном же, в еврейских семьях мужчины сначала делают, а потом думают, так ли они сделали, то ли они сделали и вообще, зачем они это сделали. Но хуже всего, если потом все эти вопросы им зададут жёны, чтоб они были здоровы! – тут уж скандалов не оберёшься. А надо вам сказать, что еврейские жёны прекрасно умеют устраивать скандалы. Любой концерт самой, что ни есть знаменитости, меркнет перед их концертами, то есть, семейными скандалами, потому как еврейские жёны большие мастерицы играть на нервах своих мужей. После них любому скрипачу незачем даже настраивать скрипку и доставать смычок, это я вам говорю.

Так вот, к Симхе всё вышесказанное никак не относилось. Во-первых, он всегда сначала думал, а уж потом делал. Во-вторых, делал очень хорошо. Так хорошо, что Бог в удовольствии цокал языком и одобрительно качал своей кудлатой головой. И, в-третьих, Симха не был женат. Что немаловажно для творческого человека. Потому что творческий человек живёт не по плану – сегодня придёт на ум одно, завтра другое, свобода – и только. А какая свобода у женатого?

Впрочем, мы немного отвлеклись от сути рассказки, а именно, как это Симха сумел построить самолёт. Да ещё без мотора и пропеллера. И ведь взлетел в небо, словно настоящий! И снова пела его душа от радости!..

Впрочем, как он его сделал, тут вам никто не скажет – ни я, ни сам Симха. Потому что настоящие открытия делают те, кто не знает того, что это сделать нельзя. Так и наш столяр – знал бы, что нужен мотор и пропеллеры – ни за что бы не построил самолёт! Мало того, что тот вздетел, так он ещё и бомбил врагов деревянными чурбанами. Одно дело бомба, которая разнесёт полдеревни. А тут точно на голову вражескому солдату падает деревянный чурбан, или даже пень – представляете, что после этого случается с вражеской головой, даже в каске?

Конечно, я не против знаний. Без знаний и яму не выроешь, и в небо не взлетишь. Но всё же, чем меньше знаешь, тем больше возможностей для фантазии совершить открытие. И музыка в душе поёт, не переставая…

 

Пока наши путешественники летели по маршруту: город Зуев –город Тале, Янкель-Сирота продолжал совершать путешествие по векам, в поисках родственников помощника Парацельса.

Вначале он очутился в конце шестнадцатого века. Там он застал рыжего Абу уже стариком, перед самой смертью, а его детей увидел взрослыми людьми, имеющих свои семьи.

Янкель почти не задерживался в переулках прошедших веков, лишь мельком обозревая ветви потомков родового дерева Абраама, которые разрастались всё гуще и гуще. Его внуки, правнуки и праправнуки были разными людьми, но всех объединяло одно – рыжие волосы и рассыпанные по лицу оранжевые веснушки.

Вот пролетел семнадцатый век, за ним восемнадцатый. Девятнадцатое столетие поднялось над горизонтом. Оно тоже не принесло ничего нового. Привычная жизнь по законам Авраама – молитвы, свадьбы, рождения детей, обрезания, похороны, да ещё погромы – как же без них! Много погромов… Всё, как обычно…

И только в конце девятнадцатого века, в Германии, Янкель вдруг увидел, как последний потомок помощника Парацельса совершил обряд крещения себя и своего сына в католической церкви. Янкель даже опустился на площадь перед Собором, чтобы поближе рассмотреть этих новоявленных выкрестов последнего колена Абы. Мальчик, как мальчик… Рыжий, с красивыми карими глазами… Ничего особенного. И только вместо могендовида поблёскивал на его груди золотой крестик.

Янкель тут же совершил на козе Малый Временной Круг в Будущее, и очутился на той же площади, но уже в самом начале двадцатого века. И увидел того же ребёнка отцом, с таким же, как и он, рыжим младенцем. Янкель сделал последний Круг в Будущее и увидел младенца стройным молодым человеком со знакомыми чертами лица, которые принадлежали тому, ради кого Янкель и совершил это изматывающее путешествие по векам, чтобы собрать все нужные документы – выписки из церковных книг, справки из городских ратуш. Он ещё раз внимательно вгляделся в его лицо – да, это был тот человек! Та же улыбка, знакомые жесты, тот же голос! У Янкеля на руках наконец-то был козырь, который он скоро вытащит из колоды и предъявит этому человеку в качестве доказательств! Он уже представил себе его недоверчивое, растерянное и разгневанное лицо. И впервые за многие сотни лет душа Янкеля возрадовалась.

 

Около полуночи Колодезный Журавль опустился на землю Саксонии, доставив троих путешественников в город Тале, а сам отправился к подножью горы Броккен, чтобы немного отдохнуть от непривычного ему перелёта и, в случае надобности, по первому же зову хозяев, явиться на помощь и унести в безопасное место.

Шурка, Лёвка и Айка остались одни на городской площади.

– Хоть глаза выколи – ничего не вижу! – пожаловался Шурка.

– Зато хорошо вижу я, – сказала Айка и тут добавила с тревогой: – Быстро, за мной!

Мальчики не стали пререкаться, а, доверившись кошке, укрылись в нише одного из домов.

Мимо них, как будто по воздуху, проплыл конный патруль. Вороные кони бесшумно двигались по мостовой, едва касаясь копытами земли. В сёдлах сидели чёрные всадники, которых не раз в своих фантазиях видел Лёвка, в руках они держали длинные мечи. На голове у каждого был рогатый шлем, закрывающий лицо, отчего все воины казались похожими один на другого.

– Пахнет вороньём! – недовольно скривилась кошка.

– Там, где смерть, там всегда во'роны – шёпотом ответил Шурка.

И тут же мимо них, но уже в другую сторону, неслышно проскакали новые патрули.

– Что будем делать? – нетерпеливо спросил он, когда те исчезли за углом. – Эти чёрные всадники кружат по всему городу.

– Вот именно! – возмутился Лёвка. – А ведь нам надо побеждать Адольфа Первого!

– Погодите побеждать! – фыркнула на них Айка. – Вначале нужно выяснить, где живёт этот Адольф. Может быть, его сейчас вообще нет в городе.

– У кого же мы выясним? – спросил Шурка. – У этих всадников? – И тут же изменил голос: – «Скажите, дяденьки, где найти вашего Предводителя?». «А зачем он вам, мальчик?» – спросил он чужим грубым голосом и вновь ответил сам себе: – «Ах, не волнуйтесь, пожалуйста, дяденька! Мы хотим его только погубить, и ничего больше…».

Лёвка рассмеялся.

– Очень смешно! – без улыбки сказала Айка. – Значит, так… Ждите меня здесь. А я побегу на «разведку местности». Всё разузнаю и вернусь.

– Хорошо! – согласились с ней мальчики. – Только будь осторожна!..

– «Bei Nacht sind alle Katzen grau», забыл?.. – сказала вдруг Айка по-немецки, что означало: «В темноте все кошки серы», – и побежала по тёмной узкой улице.

 

На одной из них она столкнулась с бродячим драным котом. Его шерсть была грязна до такой степени, что определить какого он цвета, было невозможно. Зато на шее кота болтался настоящий Орден, с изображением трёхлучевой свастики и гусиного пера. Кот шёл и выл вслух стихи – это у поэтов называется «декламировать»:

– Глаза твои – зелёные смородины!

Упомрачителен спины изгиб!