Поёт кузнечик? – знать, живу, 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Поёт кузнечик? – знать, живу,



Любовь, твоим благословеньем!..

Сорву ромашку, пригублю!

А лепестки не поразветрю.

Чего гадать? И так люблю!

Любовь дана мне, как бессмертье!..

И, одолжив у стрекозы

Два звонких крылышка венчальных,

Взлечу я над земной печалью

И – обомлею от красы!..

Пусть Век Любви для вас наступит!

И в эту ночь, и в свете дня –

Благословляю всех, кто любит!

Благословите ж и меня!..


СЕРЕБРЯНАЯ МЕНОРА

 

 

Восьмая Свеча.

«ЗАЧЕМ СПЕШИТЬ,

ЕСЛИ ВРЕМЯ ВЕЧНО?..»

Дом горит, а часы идут.

Еврейская поговорка

Люди не хотят жить вечно.

Люди просто не хотят умирать.

Станислав ЛЕМ

Плачь перед Богом, смейся перед людьми.

Еврейская поговорка

 

Когда немецкие оккупанты обустраивали гетто в обычном городе, то на территории, огороженной проволокой, находилось несколько улиц – с жилыми домами, магазинами, иногда со школой и детскими яслями, и очень редко с каким-нибудь клубом, в котором устраивали театр, но обязательно с рынком и кладбищем. Это был либо огороженный сквер, либо часть городского парка, чаще всего небольшая площадь с булыжной мостовой, из которой, по мере захоронения, вытаскивали камни. И тогда, правда, в редких случаях, эти булыжники становились не только «оружием пролетариата», но и оружием отчаявшихся людей.

В отличие от других гетто, зуевское было длинным и узким – по размеру двух железнодорожных составов – ни один из перечисленных объектов, включая кладбище, не мог здесь поместиться. Несколько десятков жителей, погибших от бомбёжки, болезней и голода похоронили в одной могиле, на маленьком пустыре за туалетами.

Чтобы не тревожить мёртвых и не превращать общую могилу в бочку с сельдями, реб Хаим, Лазарь Наумович, Михаил Менделевич, доктор Бершадский и ещё несколько уважаемых людей города попросили юденполицаев организовать встречу с главой Юденрата Семёном Векслером. Они хотели поговорить с ним о погребении за территорией гетто.

Вначале полицаи на это не отреагировали, потом грубо ответили, что Семён Самуилович сейчас находится на совещании в Комендатуре и вернётся поздно, а, быть может, и не вернётся сегодня вовсе. И лишь после того, как им дали деньги, полицаи сказали «под большим секретом», что их начальник должен скоро приехать.

По еврейским обычаям похоронить мёртвого нужно в день смерти, не откладывая это скорбное мероприятие на утро следующего дня. Поэтому несколько пожилых женщин на свой страх и риск уже начали мыть покойников на том же пустыре за туалетами.

Из окна купе Ева видела, как две здоровенные бабы-мойщицы с большим трудом «поставили» дедушку Павла на ноги, спиной к вагонам, как будто живого, взвалив его руки на свои плечи, а третья тёрла ему спину большим клоком травы, словно мочалкой. Смотреть на это было страшно – дедушка, который навсегда в её сознании остался живым и весёлым, сейчас стоял голый и мёртвый, с окровавленной спиной от насквозь прошедших пуль, с поникшей головой. Ева быстро отошла от окна и пошла по вагону искать бабушку Берту. Она уже не видела, как женщины завернули деда в саван и положили на землю, рядом с остальными покойниками, готовыми отправиться в Царство мёртвых.

Хоронить всех убитых собрались по древнему еврейскому обычаю – без гробов, лишь завернув тела в погребальный саван – тахрихим, ибо достать гробы было невозможно.

Бабушка Берта сидела в купе Левантовичей и рыдала, не переставая. Она никак не могла успокоиться.

– Золст крэйнкен ин нахэс! – проклинала она немцев. – С’зол дир зайн гут афн гутн-орт! – Что означало: «Чтоб ты болел в свое удовольствие» и – «Чтоб ты жил – но недолго».

– Тише, Берта, тише! – цыкала на неё Сара Соломоновна, плача и по Пэпке, и по Иде, которую сейчас тоже мыли на пустыре.

– Золст лэбм – обер нит ланг! – не умолкала проклинать убийц Берта. («Чтоб тебе было хорошо на кладбище!»).

Увидев внучку, она обняла Еву. Та сразу заплакала по давней семейной традиции – тут же поддержать слезами другого. Элла, как ни кривила лицо, не могла выдавить из себя ни слезинки. Зато прослезилась её мама, Лиля-Маленькая, которая кормила Аркашу.

Лазарь Наумович, в отличие от Берты, был в сильнейшем шоке. Ещё не осознав потерю жены, он казался невозмутимым в своём горе, постоянно успокаивал родственников других расстрелянных и даже по привычке пытался шутить. Ежедневные смерти людей в гетто притупили в нём чувство собственного горя, и он никак не мог понять, что его Иды – шумной, острой на язык, не очень образованной, иногда невыдержанной, но безмерно любимой – уже нет в живых.

 

Группа переговорщиков из шести человек поджидала Семёна Векслера у ворот гетто, тихо разговаривая между собой.

– А если не разрешит?.. – волновался реб Хаим, шепелявя, картавя и заикаясь ещё больше.

– Разрешит, не переживайте, – ответил Михаил Менделевич. – Своего отца он похоронил за оградой.

– Сравнили! – подал голос Григорий Палатник, всеми уважаемый в городе парикмахер. – Он уже тогда был юденполицаем!

– Вэй, чувствую, не разрешит!.. – огорчённо вздохнул реб Хаим, качая головой.

– Где это вы научились с таким пессимизмом смотреть на жизнь?.. – спросил его доктор Бершадский.

– Наверное, со дня обрезания… – сказал Лазарь Наумович.

– Что «со дня обрезания»?! – не понял шамес.

– Ничего, – ответил Утевский. – Просто вспомнился один анекдот…

– В такой час рассказывать анекдоты – грех, – предупредил его реб Хаим.

– А вы только слушайте и не смейтесь, – ответил Лазарь Наумович и стал рассказывать: – В одной семье родился мальчик без одного века… Огорчённые родители попросили помощи у ребе, на что тот ответил, что как только он сделает обрезание – кусочек кожи пришьёт на место отсутствующего века. – А это не опасно? – поинтересовались родители. – Нет, – ответил ребе. – Просто у него будет хреновый взгляд на жизнь.

Все закивали головой, но, помня о скорби, не улыбнулись.

– И вовсе я не пессимист! – сказал шамес. – Я просто волнуюсь: разрешит Векслер или нет!

– Разрешит, так разрешит, – философски произнёс Лазарь Наумович. – А не разрешит, то писать жалобу Гитлеру мы с вами не станем.

Из вагонов доносился надрывный женский плач.

– Так-так-так… Шутки шутками, – продолжил шамес, – но что нам делать, если его сегодня таки не будет? Женщины уже помыли всех покойников.

– Тогда выкопаем второй раз яму на пустыре, – ответил доктор Бершадский. – Мёртвые подвинутся. Они не обидчивые.

На эти слова Лазарь Наумович внезапно заплакал…

Он рыдал, никого не стесняясь, вдруг осознав своё сиротство. Дочь Лиля-Большая и внук Марик не в счёт. Они были просто дочерью и внуком. Лазарь вдруг представил свою одинокую постель, где уже никогда слева от себя он не услышит сонное дыхание жены, да и саму постель уже никогда не увидит; представил свою трапезу, которую с этого дня ему будет готовить дочь Лэя, за которой никто не сделает ему замечание есть аккуратно, не кроша на стол; и никто ему так не выгладит брюки и рубашку, чтобы – «стрелочки» и воротничок, без единой морщинки; и никто его больше никогда не отругает ни за что и не похвалит просто так, как это умела делать только она. Он вдруг по-настоящему понял, кто была для него Ида, но никак не мог понять, как теперь без неё жить. Его плечи сотрясались от рыданий, слёзы катились по щекам. Для всех стоящих рядом это зрелище было непривычным и шокирующим – их Лазарь, мудрец и острослов, оказался пожилым нервным человеком, сражённый безмерным горем. Никто не решился его успокаивать, не нашел для этого слов. Левантович и Бершадский просто взяли Лазаря под руки и отвели в вагон. Он не сопротивлялся, даже позволил уложить себя на полку, чтобы придти в себя до похорон. Тем более что в день траура родственники могли не работать и не заниматься делами.

 

К четырём часам дня в гетто появился Семён Векслер. Увидав группу евреев, о которых его уже предупредили юденполицаи, глава Юденрата первым делом, отказал им в просьбе. Так было принято у начальства. Но евреи не расходились. Каждый из них знал, что разговор только начинается. Знал это и Сеня – когда еврей прощается, уходя из гостей, он может до утра простоять в прихожей. Поэтому спустя час, немного передохнув после интимного свидания со своей бывшей одноклассницей, Векслер вернулся к переговорщикам.

Опять долго спорили. Семён не сдавался, явно набивая цену. В конце концов, получив деньги от родственников всех убитых, а также заверение от Михаила Менделевича, что погребённые ночью не уйдут к партизанам и не подожгут железнодорожные составы, Векслер дал разрешение. И около шести вечера трое мужчин, у кого ещё были силы держать в руках лопату, под присмотром охранников стали рыть общую могилу за ограждением гетто, в молодом перелеске.

 

Ева скорбела по дедушке вместе со всеми, вспоминая разные истории, связанные с ним. Один смешной случай она запомнила навсегда. Он произошел прошлым летом, когда дед повел её и Лёвку в Летний сад.

 

ЗАБАВНАЯ ИСТОРИЯ,



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2016-04-08; просмотров: 187; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.94.102.228 (0.067 с.)