Сказки венского гетто Я не видел в кино.

Это было недавно… Это было давно…

Илья РУБИНШТЕЙН

 

После неудавшегося разговора с комендантом Анна хотела немедленно помчаться в гетто, увидеть родителей, обнять дочь, но с трудом себя остановила. Она подумала, что будет разумнее вначале дождаться медикаментов от немецкой интендантской службы, а уж потом каким-то невероятным образом суметь передать заключённым хотя бы малую часть лекарств. Позже всё это она надеялась списать на операции и лечение солдат Рейха.

Что же касается «неудавшегося разговора» с Хольцманом, то лишь выйдя из комендатуры, Анна поняла, что назвать его «неудавшимся» было бы неправдой. Во-первых, она осталась на свободе, что давало ей почти неограниченные возможности помогать своим, во-вторых, Хольцман обронил фразу: «Работайте на совесть, а там поглядим…» А это значило, что судьба Евы с этого дня действительно целиком зависит от самой Анны. Единственное, что далось ей с трудом, это не думать о дочери вовсе и переключиться на проблемы в госпитале.

 

Вернувшись туда, Анна сразу же увидела, что проблем стало на одну меньше – как и обещал комендант, подали электроэнергию. Кроме того, несколько горожанок попросились в санитарки, а одна – на кухню.

В ординаторской хирург Туйсузян готовил про запас лигатуру – шёлковые и льняные нити для перевязки кровеносных сосудов, а также капрон и кетгут – материал для швов. Тоня Карпова кипятила шприцы и другой инструментарий. А Галя всё ещё не могла успокоиться после утреннего расстрела пациентов – шмыгая носом, она разрезала марлю на полоски разной ширины и потом, свёртывая их, превращала в бинтовые короба.

Анна никому не рассказала о разговоре с Хольцманом по поводу себя и Евы, зато подробно поведала, как она привела домой детей Залиловых, о разгроме и грабеже в своём доме и, конечно же, о «железнодорожном гетто».

– Вот, сволочи! – кратко подытожила Тоня. – И что им от евреев нужно?!

Рассказ Анны дал повод Гале облиться новыми слезами.

Не сказала Анна и о просьбе Зины, только у всех спросила, как бы, между прочим:

– А спирт у нас остался?

– Немного, – ответил хирург Туйсузян. – Желаете кутнуть?

– Кто, я?! – чуть ли не обиделась Анна. – Тоже мне, нашли любительницу выпить! Ну, вы и скажете, Пётр Самвелович!

– Да после ваших рассказов не то, что выпить – напиться не грех. Берите, сколько нужно! – добавил он с кавказской щедростью.

– Возьму граммов двести, – решила Анна и соврала: – У соседки День рождения… – И успокоила всех: – На днях интендантская служба привезёт медикаменты и спирт, в том числе…

Спустя четверть часа, плотно закупорив бутылку резиновой пробкой, она уже спешила дворами в дом Зины.

 

За полчаса до прихода Анны, из Лесного посёлка приехал Зинин отец Андрей Феоктистович, – коренастый небольшого росточка лысоватый мужичок с пегой бородой, будто из речных зарослей, в старом пиджаке, пропахшем тиной и рыбой, надетом на матроску, с прилипшей к ней рыбьей чешуёй, в брюках-галифе и сапогах, покрытых засохшей глиной. Раз в две недели появлялся он в городе со свежей рыбой из реки Искры, для дочки с внуком. В мирное время по заказу Павла Марковича тащил он во флигель зеркальных карпов для заливного и щук для фаршировки.

Был Андрей Феоктистович Головин потомственным рыбаком. И отец его Феоктист Гаврилович рыбачил, и дед Гавриил Андреевич, и прадед Андрей Иванович – аж до седьмого колена. Так что рыболовную науку изучил он досконально, как никто другой. Ловил – и на мотыля, и на мормышку, и на «голую козу», и на блесну, на донку, жерлицу, а ещё сетями да сачком, а, бывало, и голыми руками не побрезгует – столько всякой рыбы в Искре кишмя кишело! На любой вкус! А зарабатывал тем, что рыбачил на заказ: кому – щуку, кому – карасей, а раков – и вовсе черпал вёдрами.

Был Андрей Феоктистович участником Первой Мировой, кавалером двух Георгиевских крестов. Владел небольшим домом на краю посёлка, но с апреля по октябрь сутками жил в своей большой лодке, укрываясь от ветра, дождя и солнца под навесом. На берег почти не выходил, кроме как по разным надобностям, да ещё уху сварить на берегу, или в магазин за хлебом сбегать. Кто в лодке Головина увидит – старик стариком, а выйдет на берег – походка лёгкая, шаг быстрый, военная выправка, и на возраст свой никогда не жаловался. Впрочем, никто и не знал, сколько ему лет, пока он не стал пенсионером.

Как только в Лесном Посёлке организовался партизанский отряд, посчитал Головин своим мужским долгом примкнуть к партизанам с двумя приятелями-рыбаками, и уже на следующий день под его началом качались у берега три лодки, которые прозвали «партизанским флотом», а самого Андрея Феоктистовича «адмиралом».

 

Увидев в доме дочери Лёвку и детей Залиловых, Головин нахмурился, а потом предложил перевезти всех семерых на другой берег. Тем более, что у Лёвки там бабушка Нина Андреевна партизанит.

Лёвка, как услышал эти разговоры, тут же выздоровел – так ему захотелось поскорее в лесной отряд попасть. Эх, зря они из Лесного посёлка раньше времени уехали! Был бы сейчас Лёвка настоящим бойцом. Скакал бы на коне по густой чаще и рассекал воздух саблей.

Мальчики Залиловы поддержали желание Лёвки поскорей очутиться в партизанском лесу, а вот девочки не очень – а вдруг за ними мама из Казани приедет, а их не окажется в городе.

– Не скоро ещё приедет… – сказала дворничиха Зина, стараясь сразу же сменить тему: – А в лесу здоровее будете – и грибы там, и ягоды, да и немцев нет рядом…

Вскоре Шурка домой пришёл, продуктов принёс, какие наменял у разрушенного Рынка. Как услышал, что дед хочет ребят с собой в лес увезти, сам загорелся.

– А что, – сказал Андрей Феоктистович дочери, – может, и вправду, Саньку с собой взять? Опасаюсь за вас обоих. Пусть хоть внук со мной рядом будет…

Зина была не против. Одну себя обязательно прокормит. В крайнем случае, попросит Анну устроить в госпиталь санитаркой. Или уборщицей. Уж такую работу она выполнит «на отлично».

– Вот и ладно, – сказал старый рыбак. – Как стемнеет, пойдём к реке окружными путями.

– Мамку его только дождёмся, – кивнула Зина на Лёвку, боясь, как бы Анну не заграбастали в Комендатуре и не отправили на «станцию».

– Подождём, – согласился с ней Андрей Феоктистович. – Всё равно вечера ждать придётся…. А я пока чайку попью…

– А все в лодке поместимся? – поинтересовался Шурка у деда.

– Не поместимся, так потеснимся, – ответил дед и, усмехнувшись, добавил: – Эх, вы, караси!..

Ждать Анну пришлось недолго. Только-только успел старый рыбак третью чашку осилить, тут и Анна в окно постучала.

Открыл ей Шурка дверь, вошла она, поздоровалась с Андреем Феоктистовичем, села на кровать к Лёвке, лоб потрогала.

– Да выздоровел я уже! – убрал её руку Лёвка, очень уж не хотелось ему выглядеть перед всеми «маменькиным сыночком».

– Поговорила? – спросила её Зина.

– Отказал, – ответила Анна.

– Во, немчура! А то Евка со всеми поехала бы…

– Это куда? – испугалась Анна.

– В лес. В партизанский отряд… Мы с отцом решили всех детей туда переправить. И твоего тоже. Ты как?..

– Не пущу! – Анна прижала Лёвку к себе.

– И зря! – покачал головой Андрей Феоктистович. – Там же ваша свекровь – Нина Андреевна, бабка Льва, значит.

– Нет! – замотала головой Анна. – Он ещё болен.

– Ну, мамочка… – тихо сказал Лёвка. – Я уже выздоровел.

– От одного запаха сосен вылечится! – убеждённо сказала Зина. – Я и Шурку своего отправляю. Опасно жить в городе стало.

Анна молчала, хотя и понимала, что предложение Зины и Андрея Феоктистовича вполне разумно. Дети Залиловы тоже молча смотрели – то на «тётю Аню», то на «тётю Зину», ожидая окончательного решения.

– Ну, мам!.. – нетерпеливо произнёс Лёвка.

И Анна вдруг представила, что если, не дай Бог, с ней что-то случится, Лёвка останется здесь совершенно один. Потрогала ещё раз его лоб для проформы и, к удивлению всех, согласилась.

До вечера оставалось несколько часов. Анна решила немного прибраться в своём доме после погрома. Зина вызвалась помочь. Уже в дверях вытащила Анна из сумки бутылку со спиртом:

– Возьми, что просила…

– Ой! – обрадовалась Зина. – Я и забыла! – И сунула бутылку на полку в прихожей, в пустую кастрюлю. – Спасибо тебе…

– Это тебе за Лёвку спасибо!

Они поднялись по ступенькам во двор.

– Я к детям всегда хорошо отношусь, – то ли стала оправдываться Зина, то ли поговорить захотелось. – Не то, что к взрослым… И когда только они успевают душой протухнуть?!

– В жару, – Анна подняла голову к небу. – Дождь будет. Парит сильно…

– А я тебя совсем не знала!.. – сказала вдруг Зина. – Думала, все вы евреи жадные… А ты человек нормальный…

– Ты откуда такое взяла про евреев?! – удивилась Анна.

– Да все так говорят… – ответила Зина почти без смущения.

– А ты больше слушай…

Зина вдруг звонко расхохоталась:

– В следующий раз уши заткну…

Они подошли к флигелю. Зина увидела разбитые окна:

– Во, гады! Ладно бы, фрицы, так ведь наши!

– Это уже «не наши», – возразила Анна. – Если человек идёт в полицаи к фашистам, он уже не человек, а зверь.

– Хорошо хоть дом не спалили, – повторила Холодова.

Они вошли в палисадник, поднялись на веранду, обошли разграбленный флигель. По всему дому трещали под ногами осколки.

– Неси совок и веник, – сказала Зина. – И пустое ведро…

И женщины стали наполнять ведро битым стеклом со всех комнат, а осколки выносить в палисадник. Убрали быстро. Зина несколько раз вымыла полы. Затем метлой смела осколки с крыльца и со всех дорожек палисадника в одно место, и вскоре в центре у клумбы образовалась большая куча из битого стекла.

– А всё-таки, почему ты евреев не любишь? – задала напрямик свой вопрос Анна. – Завидуешь? Или ненавидишь?..

– Скорее, второе… – ответила Зина через паузу. – Ненависть у меня к вам!

– Но за что?! – удивилась Анна. – Какая-то личная обида должна быть!

– Вот-вот, она самая! – Зина помедлила – говорить, не говорить, но всё же сказала: – Он инженером был… Командировочный из Харькова… Как узнал, что я в положении, тут же бросил. Сволочь! Как сквозь землю провалился!.. А мне что одной с ребёнком делать? Да и отцу как объяснишь?.. Он за такое и убить может!.. Хотела даже сама плод вытравить – меня одна бабка на Рынке научила, а тут Генка засветился – школьная моя любовь. Ну, я за него замуж и выскочила. Грех на душу взяла – ничего ему не сказала. А когда Шурка на свет появился, получилось, что родился он семимесячным…

– Погоди! – дошло до Анны. – Так твой Шурик «полукровка»?! – изумилась она. – Я и не знала об этом!..

– А никто не знает. До сих пор… Только ты одна в курсе… Смотри, молчи!

– Как рыба на сковородке… – ответила Анна.

И от этого внезапного откровения, на которое решилась Зина, сердце у Анны дрогнуло, она обняла Холодову и по-сестрински поцеловала её в щёку.

– Ведь это огромное счастье иметь такого сына, как твой!.. – сказала она. – А не было бы того инженера, не родился бы Шурка!..

 

Когда во двор опустился вечер, все дети были собраны к ночному походу. Это был уже Третий Детский Поход, начиная с 1212 года. Анна с Зиной сложили им самые необходимые вещи. Шурка, как старший, повесил за спину тяжёлый рюкзак, сам Андрей Феоктистович взял деревянный чемодан, а Марат – плетёную корзину. Остальные мальчики и девочки пошли налегке.

А ещё Анна положила в чемодан к вещам Лёвки одну общую фотографию, на которых была изображена вся их семья, на крыльце флигеля.

Пока все собирались, Анна рассказала Головину об интендантской службе при Комендатуре, и предложила отбить у немцев лекарства, которые должны были скоро привезти в госпиталь.

– Для солдат Рейха комендант лекарства всегда найдёт… – добавила Анна.

– Хорошая мысль! – одобрил Головин и пообещал поговорить с Фоминым. – Что решим – вам передадим.

– Через кого? – спросила Анна.

Андрей Феоктистович вдруг по-ребячьи рассмеялся:

– Объявились тут у нас две интересные личности… Да вы и сами о них знаете… – сказал он таинственно и больше ничего говорить не стал.

Все принялись прощаться с Анной и Зиной.

– Не переживайте, – сказал им Головин. – В своё время и вас переправлю на тот берег…

Женщины вышли на улицу проводить детей.

Анна увидела в глазах Лёвки слёзы. Она хотела ему сказать: «Пожалуйста, не плачь. У тебя есть я, есть папа, бабушка, дедушка… А у этих ребят уже никого нет…».

Она хотела так сказать, но не сказала, а вместо этого произнесла совсем другое, с улыбкой в голосе:

– Скоро увидимся!..

И махнула всем рукой на прощанье.

Головин повёл детей вниз по Черноглазовской – там было темно, и немцы с полицаями опасались туда заходить. Дождавшись, когда маленькие силуэты слились с темнотой, Зина сказала Анне:

– А давай выпьем. Чтоб добрались хорошо. Я рыбу пожарю…

– Давай, – ответила Анна. – Правда, мне ещё в госпиталь возвращаться.

– А я тебе много пить не дам, – пообещала ей Зина. – У тебя там, небось, своих запасов хватает!

И обе вошли в «проходняшку»…

 

Часа через два, промокшая под тёплым летнем дождём детская группа, во главе с опытным рыбаком, благополучно вышла к берегу Искры, где в камышах покачивалась на воде припрятанная «адмиральская» лодка.

Когда уставшие дети расселись под навесом, Андрей Феоктистович поглядел в небо и, перекрестившись, сказал:

– Ну, Господи, довези!

Затем поплевал на ладони и, ухватившись за вёсла, несколькими мощными взмахами отплыл от берега, и лодка, как большая утица, послушно и быстро заскользила по речной глади к другому берегу.

Короткий дождь давно прошёл, остудив воздух животворящей прохладой. В искрящейся от звёзд речной ряби плыл месяц, молодой, рогатый, не отставая и не забегая вперёд – просто плыл себе рядом с лодкой, о борта которой билась ночная рыба, под уханье совы и звонкое пощёлкивание соловьёв.

– Страшно! – тихо произнесла самая маленькая Залилова – Диляра, прижимаясь к своей старшей сестре Амиле.

– Это потому, – сказал ей Лёвка, – что здесь в лесу живут злые герои сказок!

– Будет врать! – возразил ему Тимур. – Они живут не здесь, а в книжках.

– А как же домовые? – спросил его Лёвка. – А Янкель-Сирота?

– Какие же это сказочные персонажи?! – удивился Тимур. – Мы живём мы с ними в одном городе! А твои злые герои…

– Хватит, мальчики! – прервала его Амиля. – Дилярка вся уже трясётся от страха.

Тогда Лёвка, чтобы её успокоить, стал читать вслух стихи Гёте в переводе Лермонтова:

– «Горные вершины

Спят во тьме ночной…

Тихие долины

Полны свежей мглой…»

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…»

И тут он вспомнил, как эти стихи учила на немецком языке Ева, и вдруг закончил стихотворение, громко прокричав его в темноту реки:

– Warte nur, balde

Ruhest du auch!!!

Что в переводе означало:

«Подожди немного,

Отдохнёшь и ты».

 

И тут же в ответ вспыхнули с двух сторон два ярких фонаря, и до них донёсся зычный мужской голос:

– Stehenzubleiben! sich nicht zu bewegen! Die Hände nach oben!

Что по-немецки означало: «Остановиться! Не двигаться! Руки вверх!..».

 

В тот же час, что и вчера, в дверь квартиры Питаева глухо постучали.

«Никанор! – подумал Борис Иванович и направился в прихожую. – Опоздал, гад!..».

Он придумал трагический финал их разговора, сродни кровавым сценам Шекспира – заманить Вихрюкова в подвал кочегарки, там его задушить и закопать в уголь. Потом, при случае, тело вывезти на Городскую свалку.

Но вышло по-другому – его мальчиков отправили в гетто. По зову материнского сердца ушла туда и Лариса, а он, здоровый мужчина, остался на воле и был бессилен что-либо изменить. Борис Иванович почувствовал, что стоит на краю пропасти. Один неверный шаг, и он рухнет в бездонную яму.

Стук повторился.

Питаев включил в прихожей лампочку, висящую под потолком на плетёном шнуре, она зажглась мутным неярким светом. Не спрашивая: «Кто?» – отпер входную дверь. Так и есть! На пороге действительно стоял Никанор Степанович.

На этот раз, без всяких там: «Можно?», или: «Не ждали в гости?», уверенно вошёл в квартиру.

– Что решили? – спросил у Питаева.

– Опоздали, Никанор Степанович, – ответил Борис Иванович с внутренним торжеством, не приглашая на этот раз в комнату.

– В каком смысле?.. – не понял Вихрюков.

– А в том самом, – сказал Питаев, – что детей моих забрали в гетто и без вашей помощи… Так что всё у вас обломилось, уж не обссудьте!..

Вначале Вихрюков не хотел верить, что богатый улов ускользнул из его рук, но тут же он внезапно рассмеялся своим тихим свистящим хохотком:

– Вы так думаете?.. А я мыслю иначе... Изменились лишь обстоятельства, а оплата всё та же… Видите ли, Борис Иванович, у меня среди полицаев свои люди… Народ жестокий, грубый... Ну, а кто сейчас мягкий?.. Придётся с ними поделиться. Зато ваши дети с супругой вернутся домой… Хорошенько подумайте! Я слов на ветер не бросаю… Сами знаете… Как соберете то самое… дайте знать. Только не тяните кота за хвост. И долго, и больно…

Он вышел на лестничную площадку и добавил напоследок:

– А жена у вас красавица!.. Жаль, что еврейка!..

И стал спускаться по лестнице.

Борис Иванович запер дверь, прошёл на кухню и закурил. За окном припустил долгожданный дождь.

«Неужто такое возможно?», – стучало его Сердце.

«Неужели Судьба даёт мне и моей семье ничтожный шанс выжить, обмануть Смерть?», – стучала в висках Кровь.

«Что есть блеск и власть Золотого Тельца против человеческой жизни? Против разума, улыбки, души, в конце концов?!.. Да ничего!» – сказал он себе.

Вот только где взять эти проклятые золотые украшения? Ну, не пойти же грабить своих жильцов!..

А тут ещё приказали всем мужчинам города разгребать руины вокзала – для чего-то понадобились кирпичи. И каждый управдом должен был в приказном порядке обеспечить должное количество рабочих рук для разборки завалов. Комендатура даже обещала каждому за день работы – небольшой съестной паёк, состоящий из пачки галет, пачки сигарет и пачки эрзац-кофе из цикория.

Питаев только недавно вернулся домой после такого обхода по всем домам на Черноглазовской и по всем близлежащим улицам. Мужчин осталось ничтожно мало, в основном, одни старики. Конечно, он и сам выйдет завтра на разборку завалов. Тем более что в нескольких сотнях метров от разрушенного здания вокзала находится гетто. А вдруг случайно увидит кого из своих?.. Нужно только взять, на всякий случай, какую-то еду для детей. А ещё баян. Не потому, что песня «строить и жить помогает», а затем, чтобы сыграть мелодию, под которую так любила танцевать его Ляля. А вдруг услышит и выйдет из вагона? И они хотя бы издали посмотрят друг на друга.

Запасов в доме оказалось ничтожно мало, но всё, что было, Борис Иванович завернул в несколько газетных свёртков. Сам же поужинал сухарями с чаем без сахара и лёг на диван, не раздеваясь.

И тут же провалился в сон, как в пропасть…

 

– Эй, Кузьмич! Ты, что ли?! – крикнул Андрей Феоктистович в ответ на немецкую речь.

– Я, ёлки-палки! – донеслось со стороны левого фонаря.

Это был Николай Кузьмич – один из товарищей-рыбаков Головина. До войны он работал учителем немецкого языка в поселковой школе.

– А мы думали, фрицы приплыли, – раздался другой смешливый голос из-за правого фонаря.

Принадлежал он второму рыбаку – Павлу Витальевичу, заядлому мотолюбителю, которого разбуди ночью – он тебе мотор разберёт, потом соберёт, затем повернётся на другой бок и продолжит тот же самый сон смотреть.

– Это Лёвка вас напугал! – крикнул им Головин. – Внук Нины Андреевны!

– Во, шутник! – недовольно отозвался Кузьмич. – А коли бы пальнули в вас, что тогда?!..

Дети сидели – ни живы, ни мёртвы, особенно Лёвка. Но тут днище «адмиральской» лодки стукнулось о деревянный мосток.

– Вылезайте, караси! – сказал детям Андрей Феоктистович.

Те быстро выпрыгнули и встали стайкой на берегу.

– А это что за гости важные? – спросил Витальевич, кивая на Залиловых.

– Потом расскажу, – ответил Головин.

Поставив «адмиральскую» лодку «на прикол», трое мужчин повели детей в партизанский отряд.

По пути Андрей Феоктистович поведал рыбакам-приятелям о судьбе залиловских детей.

– Покормить бы их надо, – сказал Николай Кузьмич. – Больно уж костлявы…

– А ты их варить собрался? – усмехнулся Павел Витальевич. – Их сейчас Иона накормит. Он на костре цыганскую кашу варит невероятной вкусноты!

Каким же волшебным и таинственным казался ночной лес! Каждое дерево напоминало застывшее лесное чудовище. Откуда-то раздавались неизвестные шумы и шорохи, слышались странные голоса зверей и птиц, высоко в верхушках дубов и сосен шумел ветер, а по небу, освещённому молодым месяцем, плыли рваные тучи.

– Страшно… – опять сказала Диляра.

Николай Кузьмич тут же посадил её себе на плечи.

– А так, – спросил он её, – не страшно?..

– Так нет, – она крепко обхватила его за шею.

Лёвка стал узнавать местность. Вот поляна, где они отдыхали с бабушкой Ниной. Вот тропа, ведущая к охотничьему дому.

Внезапно с ветки слетела чёрная птица, похожая на какого-то четвероногого зверька. За ним ещё одна… Две странные птицы… Лёвка не мог понять, кто это.

– Видели? – спросил он у ребят.

– Ага, – ответили Шурка с Маратом.

– Что видели, что? – спросил брата Тимур.

– Сами не поняли. То ли птица, то ли зверь какой-то…

– Я же вам говорил, что в нашем лесу сказки живут… – сказал им Лёвка. – А вы не верите!

– Мало ли что в темноте примерещится… – ответил Марат.

Издали послышались чьи-то голоса и ржанье коней.

– Стой! Кто идёт? Пароль! – раздался внезапно из кустов чей-то молодой голос.

– Свои! – ответил Николай Кузьмич, и недовольно заметил невидимому хозяину молодого голоса: – Ты, Петька, потише партизань, детей напугаешь!..

– Так ведь положено!.. – обиженно сказал «невидимый Петька» и вышел на тропу с автоматом в руках. Это был молоденький парнишка, в сапогах и стёганой телогрейке, надетой на майку. – Всем доброй ночи!..

Петька Кузнецов только что закончил десятый класс и собрался было на войну с другими одноклассниками, но по ранней молодости никто из них на фронт не попал, зато почти весь класс вступил в партизанский отряд по представлению директора школы Василия Афанасьевича, который и стал заместителем Фомина.

– Здорово, Петруха! – ответил ему Андрей Феоктистович и спросил: – Фомин не спит?..

– Да вы что! – обиделся за командира Петька. – Когда это он спал? Небось, свои хитрые планы сидит-разрабатывает…

Пройдя Петькин пост, ночная группа вошла, наконец, на территорию лесного отряда. Лёвка тут же увидел тот самый охотничий дом, огороженный изгородью, у которого они выследили с Евой и бабушкой Ниной похитителей Тучки с жеребёнком из поселковой конюшни.

«Сейчас меня почует Вулкан», подумал Лёвка и представил себе, как старый пёс кинется на него с радостным лаем, стараясь лизнуть в лоб и щёки.

Но собачьего лая Лёвка не услышал. Как потом оказалось, всех собак оставили в посёлке, чтобы не привлекали внимание немцев. Каждый вечер две-три женщины уходили покормить домашних животных и птицу, оставленных во дворах, а на обратном пути привозили в отряд овощи и ягоды с огородов, которые к тому времени стали общими, как и сады. В тот день идти в посёлок пришла очередь Нины Андреевны с Раисой Михайловной и Викторией. Но об этом Лёвка узнал уже только утром.

Неподалёку от охотничьего дома горел костёр, у которого цыганский вожак Иона что-то варил в большом котле. Всем сразу же захотелось есть – видно лесной воздух поспособствовал аппетиту.

Поручив старому цыгану накормить детей, Головин с рыбаками поднялся на крыльцо охотничьего дома и постучался в дверь:

– Входите! – раздалось изнутри.

И рыбаки вошли в избу, чтобы рассказать Фомину о прибытии в отряд детей, а также о казни родителей Залиловых.

А дети уселись вокруг костра. Иона тут же раздал всем по комплекту новенькой алюминиевой посуды – из запасов поселковой столовой. В комплект входили – ложка, кружка, тарелка. Затем старый вожак насыпал каждому дымящуюся ароматную перловую кашу с жареным луком и морковью. Каша обжигала язык и губы, но, несмотря на это, новенькие тарелки вскоре были пусты.

Пока в большом чайнике закипала вода, Лёвка спросил у Ионы, почему они здесь, если неделю тому назад собрались всем табором уйти из посёлка. И старый вожак рассказал, что вернуться пришлось из-за немцев, которые по приказу Гитлера поставили цыган вне закона. В тот день его табор напоролся на колонну немецких мотоциклистов, и, чтобы сберечь и защитить оставшихся в живых людей, Иона пришёл с ними в партизанский отряд.

Помощь от цыган была большая. Женщины стирали бельё, могли шить и готовить, а мужчины были отличными кузнецами, столярами и плотниками. Кроме того, у цыган были лошади, на которых они совершали дальние дозоры.

Пока Иона рассказывал детям о своём таборе в партизанском отряде, у костра появился товарищ Фомин вместе с рыбаками.

– Здравствуйте, ребята! – сказал он детям.

– Здравствуйте! – хором поздоровались они с ним.

– А вы кто, дядя? – спросила самая младшая Залилова.

– Зовут меня Егор Михайлович. А для всех вас – дядя Егор. А ты кто будешь? – спросил он её.

– Я Диляра, – ответила девочка.

– А вы тут самый главный? – поинтересовался Алим.

– Да, командир партизанского отряда. Так что, если есть какие вопросы – смело обращайтесь ко мне. А сейчас всем приказываю поесть и ложиться спать. Подъём в шесть утра.

– Так рано?! – удивился Лёвка.

– Дел много, – ответил товарищ Фомин.

– Не волнуйтесь, товарищ командир, – сказал Иона. – Они сейчас чай попьют и сразу – отбой. Разрешите уложить у костра? А завтра мы две новых палатки поставим – одну для мальчиков, другую для девочек.

– Разрешаю, – ответил Фомин, – если только дождя не будет.

– Не должно быть, – ответил старый вожак. – Когда дождь собирается, Шалый копытом землю бьёт. А нынче спит, не шелохнётся…

– Ну, смотри, – сказал ему командир отряда. – За ребят лично отвечаешь.

И вместе с рыбаками пошёл проверять посты.

Пока дети пили чай с сахаром и сушками, Иона принёс два мешка скошенной травы, приготовленной для лошадей, и уложил её вкруг да поодаль догорающего костра. Траву накрыл ватниками – вот постель и готова.

– Дедушка Иона! А ты сказки знаешь? – спросила его Фарида.

– Знаю, – ответил Иона, присел на пень, стоящий у старой сосны и стал рассказывать…

СКАЗКА О ГРИБНОМ КОРОЛЕ

– В густом лесу, возле Зеркального водопада, – начал сказку Иона, – стоял цыганский табор. И среди других семей, жила в нём семья кузнеца Марко – сам кузнец, его жена Земфира и сын их Миро. Кузнец подковывал лошадей, делал на заказ оружие, жена его занималась хозяйством, а Миро каждое утро отправлялся в лес за грибами и ягодами.

 

– Один? – спросила Амиля. – А почему не с другими детьми?

– Каждый занимался в таборе своими делами. Кто ухаживал за лошадьми, кто ходил на охоту, кто торговал в городе, а вот Миро грибы в лесу любил собирать. Леса он не боялся, потому что родился в нём, заблудиться не мог, так как знал каждую тропку. Да и по характеру был храбрым мальчиком. Однажды взял с собой большую корзину и палку…

– Чтобы волков отгонять? – спросила Фарида, раскрыв свои и так большие глаза.

– Нет, не волков, – ответил Иона. – В том лесу волки не водились.

– А зачем тогда палка? – спросил Алим.

– Чтобы легче было кусты просматривать. Грибы – народ хитрый, если видят, что на них охотятся – шмыг под куст, шляпку на самые глаза надвинут – попробуй, отыщи!.. Ну, слушайте дальше.

К полудню, когда корзина наполнилась почти до краёв, мальчик наткнулся на грибное семейство под кустом можжевельника. Он приподнял ветки, чтобы добраться до грибов, но вместо подосиновиков или боровиков увидел с десяток бледных поганок, стоящих на хилых ножках и, что есть силы, стукнул по ним палкой. Ядовитые ошмётки шляпок разлетелись во все стороны.

Эх, не стоило ему этого делать! Откуда ни возьмись, появилась костлявая старуха в сизом платье и широкополой шляпе. Её лицо было перекошено злобой.

– Хорошо же ты себя ведёшь с моими подданными! – прошамкала она. – Уж я тебе это припомню на всю жизнь!..– И что-то пробормотав, взмахнула в воздухе шляпой, и стал Миро коротышкой, даже корзину с грибами не смог унести.

Возвратился он в табор.

– Что с тобой?! – испугалась мать, а кузнец сразу понял, что сыну повстречалась Белая Поганка – страшная лесная колдунья.

Мальчика отвезли в город, но доктора только руками развели. Лекарства, правда, выписали, но предупредили, что чары Белой Поганки очень сильны. И у знахарок были, и даже к священнику ездили – все понапрасну. Миро так и остался коротышкой.

Сидел он целыми днями в кибитке, горевал, даже родителям помогать перестал. Да и какая польза от мальчика ростом с черничный куст?..

Прошли годы. Повзрослел он, но так и не вырос. И решил сам вылечиться. Стал Миро готовить отвары из трав, однако, себе не помог. Зато научился спасать людей от разных болезней. Столько чудодейственных бальзамов изобрёл – не перечесть: от хворей, от ран, от сглазов, от наговоров.

Стал Миро известен по всей округе, а затем и по всей стране. Стали лекарства его именем называться: «Мазь Миро», «Настойка Миро», «Бальзам Миро». И все же, тот единственный рецепт, который вернул бы ему человеческий рост, он так и не мог найти.

Как-то раз, собирая в лесу весенние травы, Миро увидел прекрасную девушку верхом на олене. Она промчалась через поляну, а его тут же пронзила любовная боль, сладкая и мучительная. Эта встреча омрачила его душу еще сильней оттого, что он знал: никому не нужен в мужья карлик, пусть даже самый знаменитый в Европе.

Прошли и весна, и лето, но боль не утихала. Она стала настолько нестерпимой, что решил Миро уйти из жизни и пришёл ранним осенним утром к Зеркальному водопаду.

Птицы щебетали ему, что жизнь – прекрасна, лес грозно воздевал к небу ветви, осуждая безумный поступок, даже звери вышли ему навстречу, угрожающе рыча и воя – все было напрасно: подошёл Миро к краю пропасти, закрыл глаза и бросился в бурный поток.

Летел он, как ему показалось, долго. А когда его тело коснулось земли, осторожно открыл глаза. Открыл – и поразился, потому что оказался на берегу, далеко от зеркальной стены водопада.

«Ну, и прыжок я совершил!» – удивился Миро, глядя снизу вверх на водопад. Но ещё больше удивился тому, что остался жив – ни одного синяка не получил!

Поднялся он и отправился вниз по незнакомому берегу, куда глаза глядят. Шёл всё утро, весь день, а к вечеру оказался в чужом лесу. Трава здесь была ему выше пояса и ни одной тропинки вокруг. Прилёг Миро на землю и уснул от усталости.

И приснилась ему та девушка, скачущая на олене. Заметила она вдруг в кустах жалобно верещавшего в силках кролика. Соскочила на землю и стала распутывать малыша.

Вдруг кролик обернулся злобно хохочущей Белой Поганкой. Сняла она свою широкополую шляпу и взмахнула ею прямо перед лицом красавицы. Пошатнулась та, упала без чувств на траву… Вздрогнул Миро – и проснулся.

Ранние сумерки окутали чужой лес. Когда осенний сухой туман опустился на поляну, из белесой пелены возник седобородый старик ростом с Миро, в белом плаще и широкополой бархатной шляпе.

– Король приветствует короля!.. – поклонился он Миро в пояс.

Тот обернулся, но позади него никого не было.

– Я обращаюсь именно к тебе, – улыбнулся старик. – Ведь Зеркальный водопад принёс нам Короля чудесных лекарств, я не ошибаюсь?..

– Здравствуйте…– поклонился Миро и спросил: – А вы кто?

– Король грибов, – представился старик.

И рассказал Миру, что его дочь – принцесса Волнушка – тяжело заболела. Но чем именно – не знает никто.

– Только ты один можешь её спасти. Пожалуйста, помоги! А я постараюсь помочь тебе, – сказал Грибной король. – Я ведь знаю твою беду.

Он взмахнул шляпой, и они очутились в подземном грибном королевстве. Там жили все грибы, какие только есть на свете. Король повел гостя в свой дворец, где Миро увидел бледную обессилевшую принцессу. Взглянул на неё – и обрадовался. Но, конечно, не потому, что она была больна, а оттого, что принцесса оказалась той самой девушкой на олене.

Понял тут Миро, что означал его сон, и поведал о нём Грибному королю. Совсем опечалился тот и рассказал о злой колдунье вот что:

– Когда-то давно вздумала она захватить грибной трон, да ничего не получилось: я был молод и силён. А когда женился, и жена подарила мне дочь – наследницу королевства – Бледная Поганка стала от злобы еще бледней. Всю силу своей ненависти она направила на то, чтобы извести моих родных и близких. И это ей почти удалось: возлюбленную жену мою погубила она вскоре после рождения Волнушки. Но дочь я оберегал всеми силами. Да она и сама за себя постоять могла. Но колдунье хитростью удалось заманить её в западню... Не знаю, что теперь будет, если… – Король Грибов не смог договорить, волненье душило его.

Не один день провёл знахарь-карлик в лесу, чтобы найти и собрать нужные тра­вы. Трижды варил он особое зелье и давал пить принцессе. Не сразу возвращались силы к Волнушке. Сначала да­же казалось, что лечение не приносит никакой пользы, но Миро действительно оказался Королем чудесных лекарств. В один прекрасный день Принцесса выздоровела.

– Помоги теперь и ты мне, – напомнил Миро Грибному королю.

– Не сейчас, – ответил тот, – а будущим летом. Поживи этот год с нами!

Миро был счастлив: Волнушка дала ему согласие стать его женой. Так Миро стал гражданином Грибного королевства.

Прошла осень. Наступила зима. Весна землю обогрела. А уж когда зазвенел июнь – грибной король сказал Миро:

– Пришла мне пора сдержать данное слово. – Он вывел карлика из подземелья. – Готовься, Миро, сейчас пойдет дождь…

Поднял тот голову – над лесом собирались тучи.

– Эх! – огорчился молодой знахарь. – Надо было шляпу на прогулку захватить!..

– Тебе-то как раз шляпа и не понадобится, – рассмеялся король. – Ну-ка, повторяй за мной!

– Дождик летний, дождь грибной.

Ты пролейся надо мной!

Все болезни смой мои,

Бодрой силой напои,

Чтобы Вечная душа,

Словно лес, была свежа!

Силу верни!

Киф-чиф-миф!

Болезни уйми!

Лох-тох-мох!

Сначала пролился весёлый ли­вень. В один миг он омыл целый лес. Миро промок до костей.

А потом три дня не прекращался мелкий грибной дождик. Под каждым кустом целыми семьями вырастали грибы.

И Миро почувствовал, что растет. Вымахал он за эти дни в здоровенного молодца, каким и должен был стать, если б не чары колдуньи.

– Что всё это значит?!.. – ошеломлённо спрашивал он грибного короля, который так и остался крошечного роста.

– Тебе помогает грибной дождь, – ответил ему король. – Но не будь ты гражданином великого Грибного королевства – ни одно Заклинание не подействовало бы!..

– А почему не могло помочь Волнушке твоё Заклинание?

– Это Заклинание действует только при летнем дожде! – объяснял король. – Ты сам знаешь: она ведь могла и не дожить до июня!

Когда они вернулись домой, к ним навстречу вышла принцесса и протянула Миро младенца, которого родила накануне.

– Как же мне быть теперь?.. – изумлённо пробормотал большой Миро, ошалевший от свалившегося на него счастья.

– Сам решай, – сказал грибной король. – Хочешь – у нас оставайся, а хочешь – возвращайся к своим.

– Тогда и я с ним! – воскликнула принцесса Волнушка.