![]()
Заглавная страница
Избранные статьи Случайная статья Познавательные статьи Новые добавления Обратная связь ![]() Мы поможем в написании ваших работ! КАТЕГОРИИ: ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() ![]() Мы поможем в написании ваших работ! ТОП 10 на сайте Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрацииТехника нижней прямой подачи мяча. Франко-прусская война (причины и последствия) Организация работы процедурного кабинета Смысловое и механическое запоминание, их место и роль в усвоении знаний Коммуникативные барьеры и пути их преодоления Обработка изделий медицинского назначения многократного применения Образцы текста публицистического стиля Четыре типа изменения баланса Задачи с ответами для Всероссийской олимпиады по праву ![]() Мы поможем в написании ваших работ! ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?
Влияние общества на человека
Приготовление дезинфицирующих растворов различной концентрации Практические работы по географии для 6 класса Организация работы процедурного кабинета Изменения в неживой природе осенью Уборка процедурного кабинета Сольфеджио. Все правила по сольфеджио Балочные системы. Определение реакций опор и моментов защемления |
Не говори: «Отчего это прежние дни ⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 10
Были лучше теперешних?» Не от мудрости ты спрашиваешь об этом. Библия – Экклезиаст, 7:10
Лазарь Наумович летел из Управления, как на крыльях. Ещё бы! Ведь он чувствовал себя героем, спасителем всей родни. Никто и не догадывался, что разрешение выехать из города, считай, у него уже в кармане. Осталась небольшая формальность – собрать со своих «дань» для Зубца – и в путь. И он её соберёт, и передаст ему из рук в руки. Пусть подавится! Хотя, тут же подумал Лазарь Наумович, всё в мире относительно – для кого-то Зубец негодяй, а для кого и благодетель. Кто же может его осудить? Даже у Лазаря Наумовича нет теперь такого права – ведь тот спасает от смерти всю его большую семью. Да и в себя самого теперь Лазарь тоже плюнуть не может, ибо сказано в Книге Иова: «Что бы ни предпринимал человек, он делает это для жизни своей». А разве кто-нибудь знает её цену? У каждой жизни своя цена. Ах, только бы жить, подумал Лазарь Наумович. Не доедать, не досыпать, трудиться по шестнадцать часов в сутки – зато дышать и смотреть на звёзды, рвать в лесу ягоды, пить из колодца воду, целовать любимых детей и обнимать единственную женщину на свете. Вот что такое счастье! Вот драгоценности жизни! И разве они дешевле «презренного металла»?.. Так думал Лазарь Наумович, входя в арку двора на Черноглазовской. Подойдя к флигелю Минкиных, увидел на крыльце Берту. – Шолом! – поздоровался он, входя в палисадник. – Какое горе, Лазарь, какое горе!.. – запричитала она, не ответив на приветствие. – То, что этот мэрдэр на нас нападёт, мы с Мишей знали ещё зимой… – с видом пророка сказал Лазарь Наумович, поднимаясь на крыльцо. – Разве можно было иметь с ним дело? И так было ясно, чем закончится «Договор о ненападении»! Они обнялись и расцеловались. – Что делать, что делать?!.. – продолжала причитать Берта. – Пойдём в дом. Я тебе скажу, что делать… Они вошли в гостиную. Берта пододвинула кресло к окну. Лазарь сел в него. Она присела рядом, на краешек дивана. – Ну? – спросила Берта. – Говори… – Сначала давай выпьем, – предложил он. – Неси водку! – Ты хочешь выпить?! – удивилась Берта. – А что тут такого? – пожал плечами Лазарь. – Тогда я принесу что-нибудь закусить. – Не суетись! Я выпью, не закусывая. – Лазарь, ты же еврей! – с возмущением сказала она кузену. – И что с того? Ничто человеческое мне не чуждо! − пошутил он. Ему не терпелось поскорее выложить Берте то, ради чего он сюда пришёл. – Ну, хорошо, – согласилась она. – Что будешь пить? – «Московскую». Берта поднялась с дивана и вдруг спросила, понизив голос: – Послушай! У вас с Идой ничего не случилось?.. – Она сделала паузу и уже приготовилась вскрикнуть. – Нет! – успокоил её Лазарь. – С Идой, слава Богу, всё в порядке. Есть другой повод, чтобы выпить. И тоже очень хороший. – Хороший повод сегодня?!.. – с сомнением покачала головой Берта. – Будто в войну не живут люди и не рождаются дети… – возразил Лазарь. – Неужели Лиля-маленькая?!.. – наконец-то догадалась она. – Нет, – возразил он. – Она родит в конце августа. – Ну, тогда я не знаю… – сдалась Берта, с обиженным видом доставая из буфета початую бутылку «Московской особой» и гранёную рюмку. – А себе? – спросил Лазарь. – Ты же знаешь, что я водку терпеть не могу! – Тогда возьми вино. – Что это ты затеваешь?.. – подозрительно произнесла она и добавила с оттенком горечи: – Может быть, хочешь выпить за нашу Победу?.. – Берта достала из буфета и поставила на стол початую бутылку портвейна и вторую рюмку. – А что, хорошая мысль! – одобрительно кивнул Лазарь. – За нашу Победу мы тоже выпьем. – И стал наполнять рюмки. – Что значит «тоже»? Ты собираешься выпить и по второй?! – Собираюсь. Надеюсь, тебе не жалко? – Да нет… Пей на здоровье… – Спасибо. Только сначала давай осушим первую. – Ты много мне налил… – Это за Победу! – категорически возразил он. – Ты же сказал, что за Победу выпьешь потом. – Какое имеет значение – потом или сейчас! Будь здорова! Они чокнулись и выпили. – Может… всё-таки закусишь?.. – поморщилась Берта, будто разжевала лимонную дольку. – Нет. – Тогда закушу я… Она откусила мочёное яблоко. Лазарь тут же налил им по второй, но уже полрюмки. – Ну, вот!.. А теперь… – он сделал театральную паузу, – …выпьём за меня! – Ой! Так я и знала! – вскрикнула Берта. – Что ты знала, что?! – дёрнулся Лазарь, проливая водку себе на колени – он решил, что сюрприза уже не получится. – Что у тебя сегодня День рождения! Готэню! Как же я забыла! Лазарь с облегчением перевёл дух: – Ты таки ничего не помнишь, Бэтя! Мой День рождения зимой. – Зимой?.. – она призадумалась. – Ну, конечно… – вспомнила она. – Я же не идиотка! Третьего февраля, да?.. – Седьмого, – поправил её Лазарь. – Я помню. Тогда почему нужно пить за тебя сейчас? – Потому я гений! – с торжественной скромностью произнёс он. – Только что я получил… Словом, получил разрешение для всей нашей мишпухи! – Какое разрешение?.. – испугалась она. – Эвакуироваться на Дальний Восток. – Лазарь сделал небольшую паузу, словно желая услышать от неё бурные аплодисменты, но Берта молчала. – Ну? – с нетерпением спросил он, подливая себе водки, на этот раз до краёв. – Почему ты не радуешься? – Чему? – спросила она и тут же охнула: – Готэню! – До неё, наконец, дошёл весь смысл сказанных им слов. Они должны будут покинуть город! Заколотить ставни, двери и оставить свой дом, как сироту, на семи ветрах. Оставить все предметы, вещи, мебель, всю посуду, все фото, что висят в её комнате! Даже бочки с соленьями в подвале!.. Ведь с собой всего не возьмёшь. И охранять их дом будет Гершель. Но разве сможет старый маленький домовой противиться погрому, который непременно случится. Она уже представила себе выбитую с петель дверь, чужих людей в военной форме, как они заходят в их дом, проходят на веранду, разбредаются по комнатам, забирая себе всё понравившееся, как, смеясь, стреляют по фотографиям, словно в тире. Она даже услышала хруст осколков под немецкими каблуками, увидела, как горят гардины. И весь их дом, намоленный словами любви и детским смехом – вспыхивает в один миг. И вот уже не дом, а многовековой костёр горит посреди двора. И некому его потушить… – Ты думаешь, это так серьёзно?.. – тихо спросила Берта, оторвавшись от своих огненных видений. – Что, серьёзно? – Лазарь поставил пустую рюмку со стуком на стол. – Ну, война… – А ты как думаешь?.. – Не знаю… – Так знай! Гитлер завоевал уже почти всю Европу. Теперь мы стоим у него поперёк глотки! – Кто это «мы»? – Не поняла она. – Евреи? – Советские люди! – укоризненно, с патриотизмом, произнёс он. – Боже, Боже! – продолжала качать головой Берта. – Неужели они сюда придут?.. – Всё может быть… – ответил Лазарь. – Зачем же рисковать детьми? С сегодняшнего дня все поезда будут ходить только по военному расписанию. Выехать будет трудно, но можно. Именно поэтому я и пришёл с тобой поговорить… – Он понизил голос и сказал многозначительно: – За всё хорошее надо платить… Ты меня понимаешь?.. Бесплатно раздают только дрэк. И то по большим праздникам. Она поняла: – И сколько просят за это гэлт? – Нисколько! – Какие благородные люди! – с душевным порывом воскликнула Берта. – Сволочь он! – остудил её пыл Лазарь. – Почему «сволочь»?.. – Потому что он хочет не денег, а голд! – Золота?.. – удивилась она. – Да! Кольца, перстни, часы! И лучше с драгоценными камнями. Наступила пауза. Он глянул на бутылку и прикинул – а не выпить ли ещё. – Это он тебе сказал? – спросила, наконец, Берта. – Нет! Это мне позвонили из ОБХСС, – невесело усмехнулся Лазарь. – Слушай, ты на ходу теряешь квалификацию одесситки! Но теперь уже Берте было не до шуток. – И сколько ему нужно золота? – Не знаю... Думаю, чем больше, тем лучше. – Лазарь поднялся с кресла и решил, что пить уже не будет, так как впереди его ждала новая встреча с остальными родственниками. – Словом, так… Я бегу в Низ. А ты поспеши к Пэпке, и решите с ним вопрос по поводу «золотого запаса». – Его сейчас нет на работе, – ответила Берта. – Вечером придёт, и мы всё решим, не волнуйся. – Нет! – замахал руками Лазарь. – Сегодня вечером я уже должен всё передать! Иначе мы останемся на перроне, как бедные родственники. Всё! Анэк! Я побежал!.. Не провожай! Зайду в полдевятого… И Лазарь Наумович покинул дом Минкиных, оставив Берту с невыпитой рюмкой в руке. Она сидела на диване и думала, что можно отдать из её драгоценностей. Смешно сказать, но Берта вдруг забыла, какие именно украшения у неё есть. Она поднялась с дивана, чтобы принести шкатулку из шифоньера. Но, прежде чем пойти в свою комнату, внезапно решилась-таки выпить рюмку до дна, а выпив, тут же налила вторую, и с изумлением подумала, что такими темпами она может вполне заменить во дворе дворничиху Зину. Принеся палехскую шкатулку в гостиную, Берта высыпала на стол содержимое и удивилась, как мало у неё осталось драгоценностей: два золотых кольца, две пары золотых серег, (одна из серёжек со сломанным замком), золотой браслет, два жемчужных ожерелья – из чёрного и из белого жемчуга, и наконец, гарнитур из камей. Всё это, по мнению Берты, трудно было назвать сокровищами. И это за столько-то лет! Правда, половину из того, что у неё когда-то имелось, она подарила Хане – на окончание школы, на свадьбу, на двадцатипятилетие… Парой серёжек одарила Евку. В глубине души Берта считала, что заслужила больший выбор. Верно говорят: «Тот, кто ничего не имеет, всегда готов делиться с другими». Она решила поменять льняную салфетку, что застилала дно шкатулки, вытащила её. Под ней лежал вчетверо сложенный документ с гербовой печатью Российской Империи, который они с Пэпкой хранили, как зеницу ока. В нем было написано, что 10 мая 1913 года мещанин Минкин П. М. и мещанка Минкина Б. И. … впрочем, раз документ хранился тайно, то и нам, до поры до времени не стоит в него заглядывать… Переменив салфетку, Берта сложила своё богатство обратно в шкатулку и спрятала её в шкаф. А спустя четверть часа уже спешила в магазин к мужу, так и не зная – вернулся он из Торга или нет. Над двором она увидела летящего на козе Янкеля-Сироту. – Тебе привет от внуков! – крикнул он ей. – Ночью я был в Лесном посёлке! – Спасибо, Янкель! – крикнула ему Берта. – Ты, случайно, не знаешь: Пэпка в магазине? – Только что вернулся, – ответил городской шут и исчез за крышей четырёхэтажного дома. Её внимание внезапно привлекли несколько окон, уже заклеенных газетными полосками крест-накрест, чтобы не вылетели стёкла во время бомбёжки. Это были окна квартиры, где жила Тата Маляр. Её отец – Зиновий Яковлевич работал в райкоме партии. «Значит, будут бомбить…», – с горечью подумала Берта и взглянула в безмятежное небо, где не было ни облачка. Выйдя из арки, она не узнала улицу. Казалось, всё осталось прежним – и деревья, и вывески, и киоск с газированной водой. Так же спешили по своим делам люди, переговариваясь на ходу, так же шумно играли дети в «казаков-разбойников», так же резко зазвенел на углу трамвай. И в то же время, идти ей было почему-то неуютно, как в незнакомом городе. Какая-то неуловимая и неприметная перемена произошла вокруг неё, но – какая?.. Навстречу прошла соседка из четырёхэтажного дома, хмуро кивнула. И тут Берта поняла, что случилось! У людей исчезли улыбки, вот что! Они слетели, как бабочки или вспугнутые птицы. Печаль и страх, что до этого дня копились в сердцах и душах людей, вдруг вспыхнули в их глазах. Она свернула за угол, на Пушкинскую, и стала внимательно вглядываться в лица идущих ей навстречу. Так и есть! – во взгляде у каждого была своя Беда. Вон у той женщины она звалась «скорбью всех евреев», у этого мужчины – татарской болью, а у этих стариков – грустью-тоской русского народа, – и была эта Беда одна на всех… Пересекая площадь, Берта услышала голос диктора Левитана из чёрного раструба репродуктора, прикреплённого к столбу у входа в Горсовет: – Говорит Москва!.. – с державной скорбью произнёс Левитан. – Передаём сводку Главного командования Красной Армии за 22 июня… Во второй половине дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной Армии. После ожесточённых боёв противник был отбит с большими потерями. Только на Гродненском и Кристынопольском направлениях противнику удалось достичь незначительных тактических успехов… У дверей райкома партии стояла толпа горожан – старики, женщины, молодые мужчины. Все молчали, прислушиваясь к каждому слову, будто хотели выучить наизусть, чтобы потом передать соседям и домашним, если кто ещё не слышал, о чём вещал этот «Главный Голос страны». Берта ускорила шаг. Магазин Павла Марковича был уже виден. Такая же толпа, только в несколько раз больше, стояла у трёх входов в гастроном. Очереди никакой не было, была давка – пришедшие хотели любой ценой попасть внутрь. Злых разгорячённых людей пытались успокоить несколько милиционеров, но ничего не могли сделать – люди рвались в двери, как на штурм. Берта слышала женские крики, слова о том, что сахар уже кончился, а теперь кончается соль, и спичек сегодня не будет. Она понимала их тревогу и отчаяние – все, кто пережил Первую Мировую и Гражданскую, знали, что прежде всего нужно запасаться продуктами, и, в первую очередь, солью, сахаром и спичками. Берта обошла гастроном с угла, вошла во двор магазина и, к своему счастью, увидела у входа в подвал Пэпку. На нём был тёмно-синий халат, испачканный мелом. Он помогал грузчикам перетаскивать тяжёлые фанерные ящики с консервами, которые должны были стать неприкосновенным фондом, в случае, если товарные поезда перестанут ходить мимо Зуева. – Паша! – позвала мужа Берта. Он обернулся. – Я сейчас, – ответил Павел Маркович жене, передавая последние три ящика по цепочке. Она направилась в глубь двора и присела на деревянную некрашеную скамью. «Ах, как же он не бережёт себя!.. – думала Берта, издали глядя на мужа. – Ведь у него не сгибается кисть левой руки, а ещё у него гипертония и грыжа – «неувядаемый букет болезней». Наконец Пэпка подошёл к ней бодрым шагом, будто совсем и не утомился. Он не хотел её волновать. – Сядь, – попросила его Берта. – Мне некогда… – он присел рядом, тяжело дыша. Она достала из сумочки шёлковый платок, пахнущий «Красной Москвой», послюнявила его и стала вытирать мужний халат от мела – на плечах и на лопатках. – Сильно не старайся, – предупредил он её. – У меня ещё много работы. Ты видела, какая там давка? Столько людей я не помню со времён нэпа! Ещё пару часов – и залы будут напоминать пустыню. – Не перетрудись, – сказала Берта. – У тебя грыжа… – Тоже мне новость! – Что сказали в Торге? – С завтрашнего дня вводятся продуктовые карточки на все продукты. – Это следовало ожидать, – вздохнула Берта. – А ты зачем пришла? – вдруг спросил он. – Тебя увидеть. Жаль, что в этом году нам не удалось поехать на море. – Думаю, что и на будущий год тоже не удастся. И вообще, тебе с детьми нужно эвакуироваться. – Откуда ты знаешь? – удивилась Берта. – У тебя был Лазарь? – При чём тут Лазарь? – не понял Пэпка. – Звонила Хана. – И что? – Лёня уже, наверное, сейчас в поезде. Днём он говорил с Водовозами – те ждут детей. – Сначала их надо привезти от Нины. – Она их привезёт вечером. Хана с ней тоже говорила. – Слава Богу! – воскликнула Берта, словно тяжёлый груз свалился с её плеч, и тут же огорчилась: – Бедная Нина! Не попрощаться с сыном!.. Ой! – она вдруг спохватилась: – Что же я сижу?! А вдруг они уже приехали?.. – Иди, – сказал Пэпка, вставая. – А что хотел Лазарь? – Он договорился со своим бывшим начальством вывезти из города всю нашу мишпуху. И Берта вкратце ему рассказала об условии их выезда из города. – Как ты думаешь, что можно ему отдать? – Всё! – категорически ответил Пэпка. – Тут и думать нечего! – И добавил: – Кроме обручальных колец… – Павел Маркович! Звонят из Торга! – крикнула ему одна из продавщиц. – Иду! – откликнулся он. – Всё, Бэтя, иди домой, мне некогда. – А ты когда будешь? – Наверное, к утру. – Только к утру? – огорчилась она. – Поздно ночью привезут списки для «карточек». Глаза Берты наполнились слезами. – Ну, что ты? – Если все мы уедем… – произнесла она, готовясь заплакать и доставая из сумочки платок, – если мы уедем… кто будет сторожить наш дом? Его же разворуют!.. – Плакать нужно о живых людях, – ответил Пэпка и, не оборачиваясь, направился к служебному входу в гастроном. Берта чуть постояла, глядя ему вслед, затем, опомнившись, кинулась со двора.
…Улица Черноглазовская начиналась от улицы Пушкинской и спускалась вниз, извиваясь ужом. Чтобы ходить зимой по ней было не скользко, лет сто назад установили деревянные ступени, но не везде, а на самых крутых склонах и поворотах. Частные дома на этой улице стояли купеческие, крепкие, в два этажа, с резными наличниками, уютными садиками и палисадниками, где по весне цвели яблони, вишни, сливы. В каждом дворе, кроме обязательной собачьей будки, были ещё клетки с домашней птицей и кроликами, а у некоторых хозяев сараи были оборудованы под небольшие свинарники и закутки для коз. На самой улице зеленели клёны, ясени и росли даже несколько дубов. Впрочем, понятие «росли» для этих древних деревьев, по три метра в обхвате, было в прошлом. Дубы давно выросли, и с той поры, уже несколько веков наблюдали, как растут человеческие дети, как они вырастают, мужают, потом стареют, слабеют и умирают, так же тихо и молча, как сами деревья. Но по их кончине плачут родные и близкие, и этому все деревья на Черноглазовской очень завидовали. Плакать по ним было некому – разве что воробьям, но их птичий возраст был ещё короче человеческого. Лазарь Наумович, словно мальчишка, бегом припустился по улице, и уже через пять минут входил во двор Левантовичей. Старый пёс Шлымазл, привязанный длинной цепью к верёвке, протянутой через весь двор, громко лакал суп из своей большой миски. Завидев гостя, он бросил обед, подбежал к Лазарю, и радостно прыгая вокруг него и звеня цепью, принялся вытирать свою жирную морду о его новые брюки. – Фу! Пошёл вон! – с негодованием заорал на него Лазарь, отпихивая пса ногой. Но, видимо, для Шлымазла эти слова были настолько привычными, что он даже встал на задние лапы, чтобы лизнуть гостя в лицо. Лазарю Наумовичу не оставалось ничего другого, как поспешно ретироваться в сторону дома. Добежав до крыльца и очутившись в недосягаемости от собачьих нежностей, он сорвал большой лист лопуха у забора и стал им энергично вытирать лоб, щёки и колени. За этим занятием его застала Сара Соломоновна. – Привет! – сказала она Лазарю, появившись на крыльце. – Слышу чей-то знакомый голос и думаю, как же он похож на твой! А это ты и есть! Заходи!.. Что ты делаешь? – не поняла она. – А ты разве не видишь! – с детской обидой сказал Лазарь. – Всяк сверчок должен знать свой шесток! А ваш Шлымазл, видимо, этого не знает! – Он не сверчок, – пошутила Сара. – Зато окончательно испортил мой костюм! – возразил Лазарь. – Вместо того чтобы научить его сидеть у своей будке и лаять на каждого гостя, вы научили его лизаться со всеми подряд! Словно это не собака, а какой-то шикер!.. – Ну, во-первых, ты для него не «все подряд», а, как-никак, родня. А, во-вторых, где это написано, что порядочный пёс должен лаять на людей? Или ты не знаешь, что все собаки похожи на своих хозяев? – В таком случае, научи его играть на фортепиано «Собачий вальс», – посоветовал ей Лазарь. Он выбросил лопух за перила крыльца и поднялся по ступенькам. – Всё! Анэк! Давай переменим тему. Я пришёл к вам по очень серьёзному вопросу. Миша дома? – А где ему быть? – привычно ответила Сара вопросом на вопрос, пропуская Лазаря в дом. – Чинит чьи-то часы. В мире идёт война, а он чинит часы. Я ему говорю: «Миша! Нужно что-то делать!» Так он мне отвечает своей любимой фразой: «А куда спешить, если Время вечно?». Они вошли в небольшую столовую. – Миша прав, – сказал Лазарь. – Время таки вечно, в отличие от нас. Так что нам надо спешить, и как можно быстрее. – Куда? – спросила Сара. – На Восток, – ответил Лазарь. – Если еврею не суждено жить на Ближнем Востоке, пусть его приютит хотя бы Дальний. Помнишь, «Искатели счастья»? – Нет. – Ну, фильм, где играет Зускин? Помнишь? – Нет, я его не смотрела. – Он играет шлымазла Пиню Копмана, который у всех спрашивает: «Скажите, пожалуйста, конечно приблизительно, сколько может стоить такой пароход?..». Лазарь Наумович довольно рассмеялся. – Это ты к чему? – даже не улыбнулась Сара. – О Дальнем Востоке, – убрал улыбку Лазарь. – Потому что туда немец не дойдёт. Словом, так… – сказал он важно. – Я договорился со своим бывшим начальством… Сама понимаешь, «Почётный Железнодорожник» и всё такое… Словом, они мне обещали дать зелёный семафор на выезд. Едем все! Мы, Минкины, Шварцы! И учти: билетов в кассах нет, и никого из города не выпускают. А нас выпустят. Но для этого нужно только хорошо заплатить. – И что у них называется «хорошо»? – поинтересовалась Сара. – Драгоценностями. Гелт брать не хотят. Сара замолчала, видно что-то обдумывая. – Миша! – наконец позвала она мужа. – Что? – донёсся из маленькой комнаты, превращённой в часовую мастерскую, голос Михаила Менделевича. – Иди сюда! У нас экспроприатор! – Кто? – Лазарь! – Не могу. Я разбираю новые часы. – Может быть, я тоже хочу разбирать новую сонату! – не выдержала Сара. – Иди, я сказала! Есть важный разговор! – Сейчас! – с мукой в голосе произнёс Михаил Менделевич. – Он идёт, – объявила Сара Лазарю, будто тот ничего не слышал. – Ты у Берты был? – Был. – И что она? – А что она?.. Берта согласна! Как будто есть другой вариант! – Конечно, почему бы не согласиться, – хмыкнула Сара Соломоновна, – если в закромах целый ювелирный магазин! А вот что мне отдать – ума не приложу. В комнате появился Михаил Менделевич в чёрных нарукавниках. – Ну?.. – сказал он. Это означало: «Вот я и пришёл, говорите». – Здравствуй, Мишаня! – протянул ему руку Лазарь. – Привет! – ответил Левантович, подавая в ответ свою. – Что случилось? – А разве ты не слышал?.. – сделал удивлённое лицо Лазарь. – Сегодня в четыре утра на нас напали немцы. – Это я знаю, – ответил Михаил Менделевич без улыбки – он никогда не понимал: шутит Лазарь или говорит всерьёз. – В таком случае, – продолжил Лазарь Наумович, – мне будет легче убедить тебя ехать на Дальний Восток. – Зачем? – В эвакуацию. – Лорик говорит, что немец туда не дойдёт, – объяснила Сара. – Не дойдёт, так долетит, – ответил Левантович. – Крылья отсохнут, – сказал Лазарь. – Словом так! Вопрос нужно решать быстро. Вечером я должен уже всё передать этому человеку. – Что передать? – не понял Михаил Менделевич. – Какому человеку?.. И Лазарю Наумовичу пришлось ещё раз пересказать всю историю, в которой он был главным героем. – И когда нужно ехать?.. – понуро спросил Левантович. Ему совсем не хотелось уезжать из города – за эти два дня он получил от Лили-Большой с десяток заказов на ремонт часов. – Сегодня вечером всё и решится, – ответил Лазарь. – Уже сегодня?!.. – Михаил Менделевич растерянно посмотрел на Сару Соломоновну. – Не паникуй, Миша! – успокоила она его. – Ты же сам любишь говорить: «Куда спешить, если Время вечно?» – Я не паникую... Собираться будем без спешки. – Подожди собираться! – не сдавалась Сара. – Пусть сначала Лазарь всё уладит с отъездом! – Я улажу, улажу! – успокоил он её. – Вот и уладь. – Я же сказал, что улажу. – А, что, если я пойду с тобой? – внезапно предложила она. – Куда? – не понял Лазарь. – К твоему начальству. – Зачем? – удивился он. – Так будет надёжнее… – И поспешно добавила: – Не волнуйся, я постою в сторонке. – Что, надёжнее? – Чтобы тот человек, которому ты сунешь наши драгоценности, не смог бы потом отвертеться, будто он их не брал! Лазарь посмотрел на неё, как на сумасшедшую. – Ты хочешь всё испортить?.. – Почему испортить? – Потому что так дела не делаются!.. – А если он потом откажется? – Он не откажется. Я уже обо всём договорился! – А если всё-таки скажет, что ничего не брал! Что, тогда? – Ты знаешь… – вдруг произнёс Лазарь каким-то странным тоном. – Я, кажется, понял, куда ты клонишь… – Что ты понял?.. – А то, что я хочу прикарманить твои цацки, вот что! – Ой! – театрально вскрикнула Сара и с оскорблённым видом обратилась к мужу: – Ты слышал, что он говорит?! – О том, о том! – подтвердил разобиженный Лазарь. – Разве не так? – Перестаньте! – не выдержал Михаил Менделевич. – Вы оба ненормальные! – Она мне не верит, Миша! – О чём ты говоришь, Лорик! – Да, не верит! Пусть тогда договаривается сама! Я умываю руки! – Лазарь, подожди! Не будь ребёнком! «Верит – не верит»! Мало ли о чём она подумала! Мало ли что она сказала! Сарабанда всегда сначала говорит, а потом думает! – Это я сначала говорю, а потом думаю?! – вспыхнула Сара Соломоновна. – Ну, не я же! – сказал Михаил Менделевич. – Хорошо же ты думаешь о своей жене! Вместо того чтобы быть мне защитником, ты на меня же нападаешь, как фашист! Боже! Кому я доверила свою жизнь?! Кому отдала свою молодость? Человеку, который не ставит меня ни в грош! – Молчать!!! – внезапно заорал на жену Левантович. – Хватит!!! – Его лицо побледнело, а губы исказила злая гримаса. – Мне надоела твоя каждодневная песня!!! Он схватил со стола вазу и со всей силы грохнул её об пол. Хрустальные искры со звоном разлетелись по всей комнате. Лазарь вздрогнул от неожиданности, а Сара громко ойкнула. – И запомни! Когда говорю я – никогда! Слышишь?! Никогда не открывай рот!!! Стой и молчи, как рыба!!! Сара Соломоновна испуганно замолчала. Она впервые видела мужа в таком гневе. Вечно тихий и забитый Михаил Менделевич по прозванию «тряпка», сейчас преобразился в грозного супруга, о котором она так мечтала всю свою жизнь. Сара Соломоновна не терпела покорных мужчин, и сама хотела не командовать, а чтобы командовали ею. И вот оно, сбылось! – Мишенька… успокойся… – пролепетала она. – Я всё сделаю, как ты хочешь… Я всё отдам… Зачем мне золото?.. Я у тебя и так золотая… Разве нет?.. Золотые руки… Золотое сердце... Она юркнула в спальню и принесла оттуда ювелирные украшения. – Бери, Лазарь! Бери всё! Тут даже золотые коронки моей покойной мамы… Зачем мне её коронки, если мамы давно нет в живых?.. Вот это моё… а это Лиличкино... Она мне дала на хранение… Для Михаила Менделевича это оказалось очередной «новостью». – От кого «на хранение»? – В его чёрных глазах вспыхнули молнии. – От Изи? От своего мужа?! Который кормит и одевает её, детей, содержит дом?! Это ты её научила?! Ты?! Никому не верить?!! Сара тут же схватила со стола хрустальную пепельницу, которая стояла в доме, где никто не курил, просто для красоты, и прижала её к груди, словно к подушке. Михаил же схватился рукой за сердце и присел на стул. – Ай! – вскрикнула она. – Прошу тебя, успокойся! Тебе нельзя волноваться! У тебя уже был один приступ «грудной жабы»! – Может быть, вызвать карету «Скорой помощи»?.. – предложил вконец растерянный Лазарь Наумович, оказавшийся невольным свидетелем их ссоры. Михаил Менделевич отрицательно замотал головой. – Ничего не нужно… Сейчас пройдёт… Прости нас, Лорик!.. Бери всё и иди. Как получишь разрешение – сразу сообщи… Лазарь Наумович, не говоря ни слова, неловко завернул драгоценности в газету, лежащую на столе и, спрятав их во внутренний карман пиджака, спешно направился к выходу. Под его ногами захрустели хрустальные осколки. У крыльца его уже поджидал Шлымазл, весело заглядывая в глаза и размахивая рыжим хвостом. Наверное, он хотел продолжить игру, так как был сыт и для него по-летнему светило солнце. – Ступай на место! – на этот раз по-дружески сказал ему Лазарь и почему-то вспомнил строку из Экклизиаста: – Сейчас «не время для объятий…»
…Когда Лазарь ушёл, Сара Соломоновна внезапно расплакалась. Она отвернулась к окну и закрыла лицо руками. Ей было стыдно перед мужем своей внезапной слабости. Плечи её содрогались, а безутешные рыданья напоминали плач маленькой девочки, у которой отняли куклу. – Что ты плачешь?.. – спросил Михаил Менделевич. Он не мог переносить её слёз. Как только она начинала рыдать, все его обиды куда-то исчезали, и ему становилось перед ней совестно, словно именно он её чем-то обидел. – Ша, Сарабанда, не плачь… – Михаил Менделевич подошёл к ней и обнял. Сара не сопротивлялась. – «Нет беднее того, кто боится обеднеть…» – тихо сказал он. – Когда-нибудь ещё купим… Главное − выжить!
…Лазарь вышел со двора Левантовичей и перешёл улицу. Напротив их дома стоял его с Идой дом – почти такой же, в купеческом стиле, построенный в середине 19 века. Он вошёл в калитку. Ида Григорьевна развешивала во дворе бельё после стирки. – Слава Богу! – сказала она с облегчением. – Где ты ходишь с утра?! Я уже подумала, что ты попросился на фронт добровольцем. – Пойдём в дом, – сказал ей Лазарь. – Есть разговор. – А кто будет развешивать бельё? – спросила Ида. – Пушкин? – Его жена… – ответил он.
…Вернувшись домой, Берта вновь достала шкатулку из шифоньера. Пока шла из магазина, она уже твердо, что отдаст, а что нет. Она вновь высыпала всё на стол, но прежде чем разделить драгоценности на «свои» и на «чужие», стала вспоминать историю каждой доставшейся ей вещи. ИСТОРИЯ ДРАГОЦЕННОСТЕЙ Берта взяла в руки золотое старенькое кольцо с аметистом – самый первый подарок Пэпки. Ей тогда было восемнадцать лет… Или семнадцать? Ай, сейчас это уже не имело значения! И вспомнила тот вечер, пахнущий весенним воздухом и прелыми листьями. Они шли по городу, о чём-то весело говорили и громко смеялись, как вдруг он достал это кольцо – тогда оно было совсем новым! – и, покраснев, протянул ей, отведя глаза в сторону. И тихим голосом сделал предложение… Берта улыбнулась и положила кольцо обратно в шкатулку, затем взяла со стола другое… Оно было тоже золотым, но уже без камня, зато с красивым резным узором. По внутренней окружности вилась гравировка: «Дорогой и любимой Бэте от любящего тебя Пэпки». И дата – «14 февраля 1918 г.». Это кольцо он подарил ей на их десятилетие – их первый юбилей, на «розовую», или, как говорят, «оловянную свадьбу». И где он тогда достал зимой целую охапку роз, аромат которых она чувствует до сих пор – Берта так и не узнала!.. Розы были, как и полагалось в такой день, настоящего розового цвета, стройные, с длинными стеблями, а их лепестки были словно из шёлка. И это кольцо положила она в шкатулку. Третье кольцо сверкало большим чёрным агатом. Берта носила его часто – чёрный цвет подходил к любой одежде. Кольцо когда-то принадлежало её маме – Берта даже ощутила на ладони материнское тепло. Тогда мама очень болела сердцем, и почти целыми днями лежала в их большом доме в Балте, который выстроил Бертин отец Илья Моисеевич. Он был хорошим портным, и его умение передалось ей. Большой дом был построен для большой семьи – у Берты было три сестры и три брата, которые позже погибли ещё детьми в еврейском погроме вместе с отцом. Мама же сумела спрятаться с маленькой Бертой в подвале, и их не нашла оголтелая пьяная толпа. После этих потерь материнское сердце не выдержало. Она проболела совсем немного и умерла во сне, как умирают праведники. Берта решила это третье кольцо ни за что не отдавать, и тоже положила его в шкатулку. Затем взяла золотые серёжки со сломанным замком. Она их не любила, иначе давно бы уже отремонтировала. Причиной их появления была серьёзная размолвкой с Пэпкой – откуда-то пошли слухи о наличии у него любовницы в магазине – то ли кассирши, то ли бухгалтерши. Берта не разговаривала с мужем целых две недели, и его клятвы и заверения, что никого у него нет, кроме неё – не помогали. Тогда он купил ей эти серьги, но она их в бешенстве бросила на пол и стала топтать ногами, восприняв его покупку, как желание выкупить прощение. И лишь после того, как Пэпка собрал вещи, чтобы уйти из дому и жить в своём небольшом подвальном кабинете, она взяла себя в руки и навсегда простила его, так и не узнав, были то пустые слухи или правда. Замочек от одной серёжки тогда откололся и, наверное, попал в щель между половицами. Они долго его потом искали с Гершелем, но так и не нашли. Берта отложила серьги в сторону, чтобы никогда их не больше не видеть. Она даже обрадовалась, что наконец-то нашёлся повод с ними расстаться. Вторая пара серёжек с капельками аквамарина была в хорошем состоянии. Она их купила сама в Торгсине, куда они однажды пошли с мужем. Там же они приобрели ей два новых платья, несколько пар туфель разного цвета и разной высоты каблука, а также выходной костюм для Пэпки. Эти серёжки она почти не носила и без сожаления могла отдать Лазарю. Затем взяла в руки жемчужные ожерелья – чёрное и белое, которые Пэпка подарил ей на сорок лет. Эту круглую дату они решили не отмечать – по каким-то там приметам она влекла за собой жуткие несчастья, поэтому сэкономив на гостях и угощении, он преподнёс ей сразу два почти одинаковых подарка. Берта вздохнула и положила к «чужим украшениям» чёрное ожерелье, но тут же передумав, положила вместо него белое. И только затем отложила в сторону оба. Золотой браслет, который она взяла в руки, был очень изящный, в виде змейки, тонкой ювелирной работы. На её гибком теле чётко виднелась каждая золотая чешуйка, а вместо глаз блестели два округлых осколка граната свекольного цвета. Этот браслет был общим подарком Левантовичей и Утевских на её сорокапятилетие. Берта думала, что когда-нибудь подарит его внучке, но решила пожертвовать им сейчас, и дополнила браслетом выросшую кучку уже «не её драгоценностей». И, наконец, изящный гарнитур из камей, вырезанный на перламутре, в котором она была на Дне рождении Евки. Это был подарок Ханы и Лёди ей на День рождения. Подарок был дорогой, купленный зятем в Москве в антикварном магазине на Кузнецком. Две серьги и брошь. В Берте боролись сложные чувства, и только, когда она вспомнила, что какое-то время будет жить в Москве, где может быть, купит гарнитур, похожий на этот, положила его в «чужую» кучку.
…Когда «неестественный» отбор был произведён, Берта поспешно завернула отложенные для Лазаря предметы в грубую плотную бумагу серого цвета, в которую в магазине заворачивали продукты, перевязала всё это тонким шпагатом и убрала в буфет. «С глаз долой, из сердца вон!» – подумала она и отнесла шкатулку в спальню. После этого, с некоторым облегчением, стала печь штрудель – яблочный пирог из слоёного теста, которым хотела угостить Нину Андреевну.
…Пригородный поезд несколько раз пропускал литерные поезда, потому прибыл с большим опозданием и вдобавок остановился на самых дальних путях от вокзала. Попрощавшись с машинистами и кочегаром, Нина Андреевна с детьми влились в поток приезжих. За углом вокзального здания, возле узких ворот, ведущих в город, милиция проверяла документы. «Ищут диверсантов», − подумал Лёвка. На диверсантов бабушка с внуками не походили, и их благополучно пропустили. Сесть на трамвай было невозможно – столько людей на остановке скапливалось только в дни футбольных матчей, когда болельщики ехали на стадион и когда возвращались с игры. – Может, пойдём пешком? – предложила Ева. – Я устал, – сказал Лёвка. – Ты же всю дорогу сидел! – возмутилась она. – У меня затекли ноги, – заныл Лёвка. |
||
Последнее изменение этой страницы: 2016-04-08; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы! infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 3.239.192.241 (0.05 с.) |