Из «Сборника еврейских песен», 1940

 

 

У пришедших было отличное настроение. Нарядно одетые женщины держали в руках изящные ридикюли. Они ещё не знали, какую бомбу подложила им Берта. В руках мужчин топорщились большие полотняные сумки. Все четверо расцеловались с хозяином и вошли в дом.

– Подожди! – сказала Павлу Марковичу Ида Григорьевна, заметив помаду на его лице. – Дай-ка я вытру, а то Берта заревнует. – Она достала из обшитого цветным бисером ридикюля носовой платок и заботливо потёрла родственнику щёку.

– А где Берта? – резонно поинтересовалась Сара Соломоновна.

– Наряжается… – ответил Павел Маркович и выразительно посмотрел на часы c кукушкой, показывавшие только начало четвёртого.

Сара Соломоновна отвела взгляд. А Ида Григорьевна, пряча платок в сумочку, бросила взгляд на стол в гостиной, сервированный лишь столовыми приборами, сказала:

– Ужасно хочется пить…

– «Нарзан»? «Ессентуки»? Или простую с газом? – предложил хозяин дома.

– Мы люди простые, – уверенно сказала Ида Григорьевна. – Давай «Нарзан».

– А тебе, Сара? – спросил Павел Маркович.

– А чем я лучше Иды? – вопросом на вопрос ответила Сара Соломоновна.

Пить она не хотела, но и не хотелось упустить шанс выпить за компанию. Сара Соломоновна была человеком компанейским.

– А за газ платить не придётся?.. – пошутил Лазарь Наумович.

Павел Маркович принёс из холодильника бутылку с ледяной водой, открыл её и налил дамам в фужеры.

– Не торопись, Аидка, пей по глотку, простудишься… – сказал своей жене Лазарь. «Оперным» именем он называл её потому, что на идиш «аид» означало «еврей».

Михаил же Менделевич называл свою «половину» Сарабандой. И не потому, что Сара Соломоновна, будучи пианисткой, часто играла этот испанский танец, а потому что обожала джаз. Она с удовольствием слушала пластинки с оркестром Эдди Рознера и мечтала сама сыграть в каком-нибудь джазовом коллективе, который музыканты называют джаз-банд. Отсюда и Сара-банда!

В углу комнаты стоял кожаный диван, с зеркалами на спинке и валиками с двух сторон. Гости присели, гостиная наполнилась запахами женских и мужских духов. Сара Соломоновна любила «Красную Москву» – бывший «Букет Императрицы», который придумал французский парфюмер Брокар. Иде Григорьевне, напротив, нравился недавно появившийся и недорогой «Ландыш серебристый», хоть он и считался ширпотребом. Но она была уверена, что «Ландыш…» снимает мигрень. От мужчин одинаково пахло «Шипром», которым, как считалось, любил душиться товарищ Сталин – на другие одеколоны у него, якобы, была аллергия.

– Ну, и где наша виновница торжества?! – преувеличенно громко поинтересовался Михаил Менделевич.

– Наверное, спит… – преувеличенно шёпотом пошутил Лазарь Наумович, помня о прошлогоднем визите.

– Зато я уже оделся! – раздался в дверях голос Лёвки.

Две старые тётки бросились его целовать.

– Привет, фэйгэлэ! – воскликнула тётя Ида.

– Какой он тебе фэйгэлэ! – нарочито возмутилась тётя Сара, и с восторгом сказала: – Это же настоящий парень, а гройссер йингл! Миша, достань подарок.

– А ты достань наш! – приказала Лазарю Наумовичу тётя Ида.

Мужья вытащили из полотняных сумок подарки Лёвке – альбом для рисования, акварельные краски, две кисточки, коробку пластилина и калейдоскоп.

– Спасибо… Ещё раз спасибо… – вежливо поблагодарил гостей Лёвка, чем вызвал у всех новый прилив восторга и умиления. Лёвка любил подражать взрослым – во-первых, чтобы чувствовать себя старше, во-вторых, знал, что за это его непременно похвалят.

– Постой! – сказала ему тётя Ида. – Дай я вытру тебе лоб! – Лёвка не успел вырваться, как она уже больно тёрла ему лицо уголком обслюнявленного носового платка. Лёвка скривился – он терпеть этого не мог. Но тётя Ида держала его «мёртвой хваткой», и только тогда, когда стёрла всю помаду, отпустила на волю. Лёвка тут же убежал в детскую, унося не только подарки, но и свою свободу.

Потерев «для профилактики» свой лоб уголком шторы, он разложил подарки на подоконнике и начал рассматривать узоры в калейдоскопе. Это ему быстро наскучило, и Лёвка стал привычно мечтать о том, что когда вырастет, то будет служить на границе и защищать Родину от японцев. И даже увидел, как всё это будет.

 

…Вот он сидит на коне, на берегу реки Халхин-Гол, а вокруг него, словно лилипуты, испуганные япошки. В одной руке у Лёвки ружьё, в другой богатырский меч.

– Мы – красные кавалеристы,

И про нас

Былинники речистые

Ведут рассказ!..

– громко запел Лёвка.

– О том, как в ночи ясные,

О том, как в дни ненастные

Мы гордо,

Мы смело в бой идём!..

 

Эх, жаль, что это никто не увидит! А почему, собственно, никто? Все увидят!

Лёвка сбегал на кухню и набрал полный стакан воды. Затем вернулся в комнату, раскрыл альбом, достал из коробки акварельные краски и кисти и, пристроившись на подоконнике, стал превращать свою мечту в быль.

 

…В это время в гостиной Ида Григорьевна восхищённо заметила: «Вам не кажется, что Лёвочка ещё больше подрос?».

– И – на здоровье! – ответила Сара Соломоновна, и поинтересовалась у Павла Марковича. – Ещё не надумали научить его на пианино?

– Не хочет, – огорчённо ответил Пэпка.

– Лёвка хочет учиться играть только на рояле, – пошутил Лазарь Наумович.

– Жаль! – сказала Сара Соломоновна. – У ребёнка определённо есть чувство ритма и музыкальный слух. Как у Лёни. У Ханы почему-то нет, а у Лёни есть!

– Недаром Лёня переводчик, – вставила Ида Григорьевна. – У хороших переводчиков – со слухом всё в порядке.

– Надеюсь, он сегодня приедет? – спросил Михаил Менделевич Павла Марковича.

Тот кинул взгляд к настенным часам:

– Должен уже быть… – Внезапно в коридоре скрипнули чьи-то шаги. – О! Кажется, он!

Павел Маркович рывком открыл дверь – но вместо зятя впустил в комнату Еву в небесно-голубом платье.

Её появление было встречено восторженными голосами мужчин и восхищёнными криками женщин:

– Смотрите, кто к нам пришёл! – тоном драматического актёра провинциального театра воскликнул Михаил Менделевич.

–Кто это?! Готэню! Вы не знаете, кто это?! – войдя в образ трагического героя, спросил Лазарь Наумович.

– Ах, Евонька, детонька! Как тебе идёт это платье! – приторным тоном инженю запричитала Сара Соломоновна.

– Порви его на здоровье! – бойким тоном субретки разрешила Ида Григорьевна.

Словом, платье произвело настоящий фурор. После похвалы платью очередь дошла и до самой Евы. Все её расцеловали и поздравили. Потом из полотняных сумок мужчины достали два небольших букетика, Михаил Менделевич подарил васильки, Лазарь Наумович преподнёс полевые ромашки. Вслед за ними появились и сами подарки.

Ева только и успевала благодарить своих щедрых родственников. И её можно было понять – получать подарки безумно приятно! Впрочем, как и дарить.

Левантовичи подарили Еве волшебную повесть-сказку Сельмы Лагерлёф «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями» – книга с цветными иллюстрациями только-только появилась в продаже.

От четы Утевских Ева получила большую куклу размером с младенца. Её голова и руки были из фарфора, а огромные стеклянные глаза голубого цветаумели двигаться вверх-вниз и направо-налево. У куклы были густые чёрные ресницы, она умела опускать веки. Во рту куклы находился резиновый крошечный язычок малинового цвета. Ещё кукла очаровательно улыбалась и если её наклоняли сначала назад, а потом вперед, то жалобно звала по-немецки: «Му-у-тер!». Одета она была в кружевной чепчик и розовые кофту с юбкой.

– Ну, как мы с тобой угадали фасон, а?! – с удовлетворением сказала Ида Григорьевна мужу. – Точно к её платью!

– Просто мадонна с младенцем! – кивнул Лазарь Наумович.

Поблагодарив родственников, Ева осторожно взяла куклу на руки.

– Му-у-тер!.. – замычала та.

На её плач тут же прореагировала кошка Айка, сидевшая до сих пор где-то в укромном месте. Она тут же появилась в комнате и вопросительно посмотрела на фарфоровый подарок.

– А как её зовут? – спросила Ева тётю Иду.

Та не ожидала этого вопроса и растерянно глянула на мужа. Лазарь Наумович сразу принял мудрое решение:

– Теперь она твоя дочь, так что назови её сама.

– Что ты такое говоришь! – одёрнула его Ида Григорьевна и фальшиво добавила: – Какая дочь?! Пусть она будет её младшей сестрёнкой!

– Тогда я назову её Машей, – сказала Ева и поцеловала куклу в щёку.

Сара Соломоновна осталась немного обиженной, что подарок Иды и Лазаря затмил их подарок с Михаилом Менделевичем. Тот сразу заметил настроение жены:

– А чтобы твоя кукла, когда вырастет, была такой же умной, как и ты, – сказал он Еве, – обязательно читай ей на ночь нашу книжку.

Его пожелание сразу же примирили тётю Сару с тётей Идой.

Тем более что в этот момент в гостиной появилась бабушка Берта. Её приход в новом панбархатном платье произвёл эффект вспыхнувшего фейерверка.

– Ты ещё не одет?! – изумилась она, увидев Пэпку всё в тех же домашних брюках, сетчатой майке и шлёпанцах. – Иди одевайся, я тебе всё приготовила.

Павел Маркович ушел облачиться в праздничный костюм, а Берта с удовольствием выслушала от женщин восторженные слова, а от мужчин − тонкие комплименты по поводу двух вырезов – на груди и спине. Из бездонных хозяйственных сумок они извлекли ещё два букета – розовых и тёмно-бордовых роз.

– Спасибо, мои дорогие! – бабушка Берта была искренно тронута их подарком. Она обожала розы, даже душилась исключительно драгоценными каплями розового масла, купленного когда-то Павлом Марковичем в Торгсине.

– А посмотри, что у меня! – похвасталась Ева, показывая свои подарки.

Берта Ильинична тут же разразилась ответной восторженной тирадой.

Женщины расцеловались.

– Постой! Дай я тебе вытру, – сказала ей Ида Григорьевна, в который раз вытаскивая из ридикюля носовой платок.

– Опять испачкала? – хмыкнула Берта Ильинична. – У тебя это каждый раз! Придётся подарить к Новому году дорогую помаду.

– Почему к Новому? – не понял Лазарь Наумович.

– Пусть сначала использует эту, – практично разъяснила Берта.

– Как раз у меня очень дорогая помада! – не согласилась с ней Ида Григорьевна.

– Оно и видно!

– Уже нет! – ответила Ида Утевская, пряча платок в сумочку. Она имела лёгкий характер, и никогда ни на кого не обижалась, этим Ида была похожа на своего мужа.

– Кстати, – сказал Михаил Менделевич, доставая третий букет из сумки, как опытный фокусник. – Это для Ханы. Нужно поставить его в воду, а то завянет.

– Наш тоже вытащи! – напомнила Ида Григорьевна Лазарю Наумовичу.

Когда все подарки были вручены, Берта Ильинична глянула на часы и взяла инициативу в свои руки.

– Ну, раз вы пришли раньше, – напомнила она гостям, – то помогите накрыть столы.

– А есть чем? – пошутил Лазарь Наумович.

– Слава Богу! – в голосе Берты Ильиничны моментально прозвучала нотка обиды. В отличие от его жены Иды, она вспыхивала, как спичка. Однако всё-таки вспомнила, что родилась недалеко от Одессы и пошутила: – Мы же не бедные, Лорик. Мы нищие!..

Михаил Менделевич громко рассмеялся её шутке – сегодня Берта была в ударе! И все стали легко и весело утяжелять столы блюдами и закуской.

Я не стану подробно описывать праздничное меню, лишь вкратце его перечислю. Итак…

Несколько летних салатов. Винегрет. Паштет печёночный. Паштет селёдочный. Нарезка из нескольких сортов сыра и колбасы, ветчины и буженины. Холодец из птицы. Рыбное ассорти – икра, чёрная и красная, кусочки сёмги и балыка. Фаршированная щука. Тушёный чернослив с картошкой и говядиной. Фаршированные куриные шейки. Перец фаршированный овощами и куриной грудкой. Жаркое из баранины. Жаркое из курицы для детей. Соленья и разносолы. И, наконец, селёдочка с отварной картошкой, с уксусом и подсолнечным маслом. А ещё несколько видов пирожков – с мясом, капустой и рублеными яйцами. Ну, и конечно, куриный бульон с клёцками и «эйсик-флэйш». На десерт было выпечено по два торта на каждый стол – «Наполеон», шоколадно-бисквитный. А ещё миндальное печенье и флудн – орехи в меду и вафлях. И, конечно же, покупные сладости – разноцветный мармелад, шоколадные конфеты «Авиация» и «Садко», шоколадки «Цепеллин», а также печенье «Сталинская Конституция».

 

…Надо вам сказать, что это печенье редко покупали, но не потому, что оно было невкусное – как раз, наоборот, оно таяло во рту – но ходили слухи, что если попросить «взвесить триста граммов «Сталинской Конституции», вас сразу же посадят.

Вот такие два стола поджидали гостей.

И «новый гость» не заставил себя долго ждать.

Ева первая увидела его и бросилась ему навстречу:

– Ура-а-а! Папочка приехал!

Леонид Матвеевич подхватил дочь на руки и крепко поцеловал. От его волос пахло паровозным дымом.

Был папа высоким, худощавым и выглядел очень молодым, поэтому носил небольшие усы для солидности. И уже по необходимости очки с толстыми линзами – у него была близорукость.

– Мама дома? – с надеждой в голосе спросил он Еву.

– Ещё в больнице… – огорчённо ответила она.

– Жаль! – огорчился папа.

– У неё сегодня три операции.

– Знаю… Так что с подарком придётся потерпеть до вечера.

– Потерплю, – успокоила его Ева, спрыгивая на пол.

– А чтобы ты терпела без мучений, держи сувенир из Москвы! – и достал откуда-то из-за спины коробку с её любимым зефиром в шоколаде.

Ева завизжала от восторга и тут же бросилась угощать Лёвку.

Поздоровавшись родственниками, папа сказал, что должен привести себя в порядок, побриться-умыться с дороги, и отправился в ванную. Выглядел он немного усталым и озабоченным.

– Привет, Лёня! – столкнулся с ним Пэпка в коридоре, выходя из своей комнаты уже празднично одетым. – Как съездил?..

– Всё нормально, Пал Маркович, как всегда, – улыбнулся зять. – Вам очень идёт этот костюм! – И Леонид Матвеевич заперся в ванной.

Пэпка чуть постоял у двери, услышал шум включённой воды, вздохнул и немного расстроенный вернулся в гостиную.

 

…После того, как Куся прокуковала четыре раза подряд, время полетело, распластав крылья.

Так всегда бывает. Когда чего-то ждёшь, время напоминает большую сонную муху, которая с трудом переползает по циферблату на своих лапках – часовых стрелках, цифру за цифрой. Но как только что-то начинает происходить, оно, словно дикий пёс, срывается с цепи, и вы теряете его из виду. А когда через полчаса о нём вспоминаете, оказывается, что прошло уже больше трёх часов. И где оно пропадало всё это время?..

После приезда папы остальные гости, словно сговорившись, пришли все вместе – троюродные сёстры и братья, ребята со двора и одноклассники Евы. Дедушкин дом наполнился весёлым смехом и громкими разговорами.

Ева не успевала получать подарки! А они были замечательные! Книги Гайдара, Катаева, Маршака, Житкова; сборник русских сказок, кукольный мебельный набор, настольные игры – от «Советского лото» до «Литературных викторин». А ещё чашка с блюдцем, детский фартук для кухни, набор открыток «Артек», мягкие игрушки – коричневый медвежонок и белая собачка. Какой-то чистюля подарил коробочный набор «Мойдодыр», в котором лежали – зубной порошок, зубная щётка, кусок цветочного мыла и одеколон.

В «Альбоме юной портнихи» находились картонные фигурки мальчика и девочки, которые нужно было одеть в разную бумажную одежду – от пилотки и сапог до платья и туфель.

В ответ Ева преподнесла каждому гостю по самодельному сувениру. Все были довольны.

Начали программу Дня рождения с традиционного «Каравая». Гости взялись за руки и повели хоровод вокруг именинницы:

– Как на Евины именины

Испекли мы каравай –

Вот такой вышины,

Вот такой нижины,

Вот такой ширины,

Вот такой ужины!

Каравай, каравай,

Кого любишь, выбирай!

– Я люблю, конечно, всех, – отвечала Ева, – Ну, а Лёвку – больше всех!..

Он становился на её место, после него кто-то другой, и хоровод продолжался до тех пор, пока всем не надоест.

Затем гости сели за столы. Чтобы не оставлять детей хоть на минуту одних, на веранде по очереди дежурила чья-нибудь мама.

Никто из детей не боялся этих знакомых тёть, но всё же, когда рядом с тобой находится взрослый человек, чувствуешь себя немного скованно, словно внезапно попадаешь из школьных каникул обратно на урок или даже в детский сад. Эти «воспитательницы и учителя на час» непререкаемым тоном требуют вести себя чинно, не кричать, не размахивать руками, громко не смеяться, словно ты пришёл не на День рождения, а на похороны соседской кошки. Да еще есть при них нужно аккуратно, ничего не роняя с вилок на стол, а уж тем более, на пол, и, конечно же, не испачкать костюм или платье!

Даже Ева, хозяйка стола, была немного не в своей тарелке, особенно, если «на посту» стояла тётя Лиля-Большая. Та говорила только приказным тоном: «Не вертитесь!», «Тише!», «Ешьте!», «Жуйте!», «Я сказала, тише!», «Марик, не горбись, сядь прямо!», «Почему руками? Где вилка?!» «Тише, я сказала!», «Когда я ем, я – что?.. Я – глух и нем!»…

«Даже Лёвка присмирел, – огорчилась Ева. – Его совсем не слышно. Ведёт себя, словно, воды в рот набрал… Это на него не похоже…»

Она посмотрела по сторонам, чтобы увидеть за столом брата, но на веранде его не оказалось.

– Вы не видели Кудряшку? – спросила она девочек, сидевших напротив.

– Ещё нет, – ответила Надя Пинкензон.

– А где он? – спросила Элла Боград. – Может, во дворе?

– Один, да? – фыркнула Ева, зная, что Лёвка любит играть в компании

– А может, спит? – предположила Тата.

– Его и в полночь в постель не загонишь. Наверно, в нашей комнате. Пойду, посмотрю. А то будет ныть, что самое вкусное без него съели…

Только Ева собралась встать из-за стола, как на веранде появился довольный Лёвка с невысохшей акварелью в руках.

– Привет, Лёв! – крикнул ему Шурик Холодов, сын дворничихи тёти Зины. – Ты где прятался?

– Я не прятался, – важно ответил Лёвка, – я работал. Рисовал Евке подарок.

– Этот, что ли?.. – заглянул ему через плечо Вова Боград, внук Михаила Менделевича. – А что здесь?.. Каракули какие-то!

– Сам ты каракуля! – возразил Лёвка.

И в этот момент на веранде появилась бабушка Берта – наступила её очередь сменить тётю Лилю-Большую, которая, отдежурив своё, вернулась в гостиную. Увидев внука, бабушка громко запричитала:

– Вэй из мир! («Горе мне!») Какой ужас! Что ты с собой сделал, газлэн? Что ты натворил, мэрдэр?

Праздничный костюм «разбойника» и «убийцы» Лёвки, светлый в полоску, с такой любовью сшитый бабушкой, был испачкан всеми цветами красок, отчего любимый внук напоминал собой ходячую палитру.

– Дарю! – поспешно сказал Лёвка, кладя рисунок на стол, возле Евы.

Все дети на веранде замолчали и даже перестали жевать.

На возгласы бабушки Берты прибежала тётя Сара с тётей Идой.

– Что здесь происходит?! – закричали они ещё громче.

– А разве не видно?! – не унималась бабушка. – Посмотрите, что он с собой сделал!

Обе посмотрели и ахнули «Аз ох ун вэй!..», что означало на идиш: «увы и ах!».

На их крики уже бежали дедушка Павел с папой.

– Что случилось?!

– А вы сами не видите! – вопила Берта. – Этот ребёнок сведёт меня в могилу!

– Не кричи на него, Бэтя! – пробовал утихомирить её дедушка Павел.

– Это не ребёнок, готэню, это чёрт знает что! – ругалась бабушка.

– Помэлэх, Берта! – успокаивала её тётя Ида, что означало: «осторожно, не нервничай». – Я сейчас же постираю костюм. У вас есть простое мыло?

– Это же тончайшая шерсть! – с мукой в голосе возразила Берта. – Всё, фэртиг! Его можно выбросить к свиням собачьим!

В отличие от верующих евреев, она почему-то очень любила этих домашних животных и посылала к ним в гости кого угодно, хотя сама не знала адрес.

– Иди, переоденься, – сказала Лёвке Ева.

– Не пойду! – он уже чуть не плакал, апеллируя ко всем на веранде. – Разве вы не видите, что я нарисовал?

– Всё видим! – строго сказала тётя Сара. – Ты испортил дорогую вещь и расстроил бабушку! Ты нехороший мальчик! А я ещё хотела научить тебя играть на фортепиано «Амурские волны».

– Не хочу «Амурские волны»! Я плавать не умею! – завопил на весь дом Лёвка. – Неужели вы не видете, что я спас всех вас от японцев?!..

И со слезами на глазах убежал в детскую.

 

…Запершись на крючок, Лёвка с ненавистью стал вылезать из праздничных брюк.

В дверь постучала Ева:

– Лёвка, это я, открой!

– Не открою! – ответил он, бросая праздничный пиджак в кресло, вслед за брюками.

– Потом придёшь?

– Не знаю!.. – Лёвка сбросил праздничные туфли и забрался под одеяло.

– Ладно. Сиди там один, если хочешь, – сказала Ева и ушла.

Лёвка закрыл глаза – сейчас ему ничего не хотелось. И никого видеть тоже. Никого! Кроме товарища Сталина…

«Вот кто самый добрый и справедливый, – подумал он. – И на меня никогда бы не накричал».

И вдруг Лёвка увидел, что подоконнике, положив ногу на ногу, сидит сам Иосиф Виссарионович – такой, как на фото в «Огоньке» – в мягких сапогах и френче.

Лёвка ахнул от неожиданности и в изумлении сел в постели. Встать он не решился, так как был в одних трусах.

– Добрый вечер… товарищ Сталин… – сказал он дрожащим голосом. Но не потому, что испугался, а от волнения.

– Рад тебя видеть, товарищ Лёвка! – ответил вождь мягким хрипловатым голосом с небольшим акцентом, выпуская дым из трубки и щуря глаза в доброй улыбке. – Сегодня ты совершил ещё один подвиг в своей жизни – не дал японцам ступить на нашу землю. За это я награждаю тебя вторым «Орденом за Подвиг»! Носи его с честью!

Товарищ Сталин беззвучно спрыгнул с подоконника и по-кошачьи подошёл к Лёвке, чтобы пожать ему руку. Рука у товарища Сталина была мягкой, как студень. Он достал из кармана френча большого размера орден, на котором было написано: «За подвиг» и, заметив лежащий на стуле пиджак от Лёвкиного костюма, прикрепил награду к лацкану.

– Спасибо, товарищ Сталин! – выдохнув от волнения Лёвка. – Служу Советскому Союзу!

– А за костюм не переживай! – добавил вождь. – Главное, честь свою не замарать! У нас на Кавказе есть «Витязь в тигровой шкуре». А тебя, товарищ Лёвка, я назначаю «Рыцарем в львиной шкуре»! Ведь имя твоё Лев!

Он ещё раз пожал руку новоявленному Рыцарю, и вдруг Лёвка увидел на голове у Иосифа Виссарионовича кипу, такую же, какую надевали Михаил Менделевич и Лазарь Наумович перед молитвой.

Лёвка страшно удивился:

– Товарищ Сталин, вы… еврей?!..

Под усами вождя появилась хитрая усмешка:

– Нет, товарищ Лёвка, я не еврей.

– Тогда почему вы носите кипу?..

Иосиф Виссарионович не торопясь запалил потухшую трубку и ответил:

– Товарищ Сталин носит не только кипу. В дом узбека он приходит в тюбетейке и халате. В гости к горцу − в папахе и в бурке. К украинцу – в соломенной шляпе и вышиванке. А к вам, евреям, в кипе! Потому что для товарища Сталина все народы – его народ, а он для народа – вождь и отец!..

Сталин выпустил дым из-под усов, затем, как ни в чём не бывало взобрался на подоконник и мягко спрыгнул с него на землю.

У Лёвки сильно колотилось сердце.

Он подбежал к окну и выглянул наружу – никого!

И тут же услышал стук в дверь.

– Лёвка, открой! – раздался голос Евы. – Мама принесла мороженое! Твоё любимое, в цветных шариках!

После этих слов Лёвкины ноги сами подвели его к двери, а руки предательски отбросили крючок.

– Ты, что, курил? – принюхалась Ева, входя в комнату.

– Нет, – ответил Лёвка.

– А ну, дыхни!

Лёвка дыхнул.

– Странно! – Ева повертела головой по сторонам.

– Ничего странного, – сказал Лёвка с затаённой радостью. – Здесь только что был товарищ Сталин!..

Ева не удивилась.

– Опять врёшь? – спросила она с укором.

Лёвка хотел возмутиться: «Это я вру?! Я не вру! Я говорю правду!». Ему так хотелось ей рассказать о встрече с вождём, но вместо этого он понял, что «его правде» в этом доме никто не поверит.

И Лёвка понуро опустил кучерявую голову.

– Ладно! – великодушно пообещала сестра. – Я никому не скажу, что ты курил…

 

…Мама выглядела усталой и расстроенной, хотя старалась это не показать.

– Хана, ты не заболела? – спросила бабушка Берта. – Какая-то бледная… Как прошли операции?

– Всё хорошо, мама. Не волнуйся, иди к детям. Я переоденусь и приду.

– Что с тобой, Хана? – тихо спросил папа. – Неприятности?

Это было время, когда неприятности ждали все – когда угодно, где угодно, откуда угодно и с кем угодно. В то время, о котором идёт речь, жить без неприятностей было не то, что непривычно, а как-то даже неудобно перед остальными. Что значит, у меня нет цурес?! У всех есть – горе, беда, несчастье, а у меня их нет? Быть такого не может! Даже неприлично как-то… В городе жила Тревога, а по улицам, дворам и подъездам ходил Страх. Все ждали чего-то плохого. И ничто не спасало людей от этих предчувствий – ни замки', ни цепочки, ни крючки, ни засовы, ни слова успокоения, ни песни любви, ни колыбельные. Беде, как и смерти, не нужны ни окна, ни двери. И беда входила внезапно, сквозь стены, когда её никто не ждал.

– Кажется, я убила одного человека… – призналась Хана мужу.

– Как убила?.. – оторопел он.

– Своими руками. Во время операции. Человек умер прямо на операционном столе. Это не первая смерть в моей практике. Но этот, кажется, чей-то племянник.

– Вот, чёрт! – вырвалось у Леонида Матвеевича.

– Не чертыхайся.

– Всё так серьезно?

– Нашему Главному уже оттуда звонили– ответила Хана. – Спрашивали обо мне…

– И что он сказал?

– Что я опытный хирург…

– Так оно и есть! – воскликнул Леонид Матвеевич, чтобы поддержать жену.

– Тише! В данном случае мой опыт сыграл со мной злую шутку. Если я опытный врач, то как могла допустить такое!..

– Ты не виновата! Это могло случиться с каждым!

– Могло, – согласилась Хана. – Только не со мной. У нас дети, Лёня... Хотя я сделала всё, что смогла. У него был рак последней стадии.

С веранды доносился патефонный голос Петра Лещенко:

– Скажите, почему,

Нас с вами разлучили?

Зачем навек ушли

Вы от меня?..

 

Под это взрослое танго танцевали дети, а руководила ими Сара Соломоновна.

…Ведь знаю я,

Что вы меня любили.

Но вы ушли.

Скажите, почему?..

 

– Отнеси мороженое детям, – попросила Анна. – Оно в леднике. А я переоденусь, и мы привезём подарок для Евы. Ключ от сарая у тебя?

– Да, – ответил Леонид Матвеевич. – Девочка ждёт с утра.

– Ты ей сказал?! – испугалась Хана.

– Что ты! Это же сюрприз, – успокоил он её. – Ты купила тот самый, который мы видели на витрине?

– Тот самый… – В библейских глазах жены стояла печаль.

– Прошу тебя, успокойся. Если, не дай, Бог, что-то, – я приложу все силы…

И Хана поняла, где и у кого Лёня попросит эти силы. Она крепко поцеловала его в бритую щёку и прошла в их комнату.

 

…После танцев наступила пора десерта.

Каждому гостю досталось по три цветных весёлых шарика мороженного – белый, тёмно-коричневый и ярко-оранжевый, словно шарики от пинг-понга.

– Не спешите! – говорила детям тётя Лиля-Большая, вновь дежурившая на веранде. – Держите во рту, пока не растает – так вкуснее! Марик, кому я говорю? К тебе это тоже относится! Не бери полную ложку, бери на кончик! У тебя же гланды!..

– У меня тоже гланды! – объявил всем Шурка Холодов.

– Значит, и ты не торопись, – посоветовала ему тётя Лиля-Большая.

– А мне в прошлом году вырезали аппендицит, – сказала Тата. – И совсем не было больно.

– Молодец! – похвалила её мама Марика.

– А мне вытащили занозу! – крикнул кто-то.

– А мне выдавили «ячмень»!

– А мне!

– А мне!

– А мне!..

– Всё! Хватит! – крикнула всем тётя Лиля-Большая. – Вы не в больнице! И не на рынке! Доедайте мороженое и начнем викторину.

Не прошло и минуты, как мороженое с блюдец исчезло. Все стали отгадывать загадки и отвечать на вопросы тёти Лили-Большой. Программа Дня рождения была проверена годами. Менялись только темы. На этот раз проводили викторину по сказкам Пушкина.

Играть в неё было интересно, потому все знали его стихи.

Были вопросы о князе Гвидоне и царе Салтане, о том, какое второе желание загадал Старик Золотой Рыбке, как звали царицу в сказке о Золотом Петушке, и какие персонажи жили у Лукоморья.

Потом угадывали литературные загадки по «Золотому ключику» Алексея Толстого.

– Ходит с плёткой в семь хвостов,

Кукол бил и бить готов… –

 

начинала читать тётя Лиля-Большая. –

 

Страшный вид, грозный бас.

Это жуткий…

 

– Карабас! – кричал кто-то первый и сразу же получал шоколадный батончик.

А она уже читала новую загадку:

 

– Он с рассвета на работе.

Целый день сидит в болоте.

В камышах, в болотной травке

Ищет жирные пиявки.

А потом продаст товар

Друг Карабаса…

– Дуремар! – отвечал кто-то и получал сладкий приз.

– Он в нарисованный очаг

Свой сунул длинный нос,

И тут же кукольным друзьям

Подарок свой принёс.

Так кто же он – друг Арлекина,

Друг Артемона и Мальвины?

Наш несравненный…

 

Ну, конечно же, Буратино, отвечал кто-то третий, и тоже не оставался без шоколадки.

Когда последняя загадка был разгадана, тётя Лиля-Большая разделила детей на две команды, чтобы начать патриотически-музыкальный конкурс. Побеждала та команда, которая вспомнит больше песен о Гражданской войне.

– А если я их не знаю? – спросил Олег Гончарко, одноклассник Евы.

– Значит, не пой, – легкомысленно сказала ему Лёля Турчина. – Я их тоже не знаю. – И тут же предложила: – А давайте споём о любви!

– Сопли подотри! – посоветовала ей тётя Лиля-Большая. – Ишь, взрослая какая! Любовь им подавай! Её взрослым не хватает!.. Всё! Ша! Ша, я сказала! Все приготовились! – Она выдержала небольшую паузу и взмахнула рукой: – Первая команда начинает!

 

Первая команда тут же вспомнила:

 

– По долинам и по взгорьям

Шла дивизия вперёд…

 

Другая команда подхватила:

 

– Мы – красные кавалеристы,

И про нас

Былинники речистые

Ведут рассказ!..

 

Первая команда не сдавалась:

 

– Каховка, Каховка,

Родная винтовка,

Горячая пуля, лети!..

 

Вторая команда тоже:

 

На земле, в небесах и на море

Наш напев и могуч, и суров:

Если завтра война,

Если завтра в поход,

Будь сегодня к походу готов!

 

Лишь только первая команда собралась запеть новую песню, как во дворе раздались мелодичные звонки. Один, второй, третий…

Все подбежали к окнам веранды, и Ева увидела в палисаднике сияющие лица папы и мамы. Родители держали с двух сторон за руль двухколёсный велосипед. Он тоже весь сиял, как и подобает новенькому подарку, его металлические части так и сверкали на солнце.

– С Днём рождения! – сказали вместе родители дочке.

Ева громко взвизгнула и выскочила на крыльцо:

– Это же тот самый, о котором я давно мечтала!

Лишь только она села в седло и взялась за руль, ноги сами понесли её за калитку. Ева хорошо умела кататься, и велосипед, чувствуя это, помчал её по двору!

И каждый из гостей, глядя на счастливую Еву, мечтал прокатиться так же, как и она.

Наконец, замкнув большой круг, Ева вернулась.

– А можно и мне на нём? – спросил Шурик Холодов.

– Можно, – великодушно разрешила она.

Шурик перебросил ногу через раму и поехал, с удовольствием крутя педалями.

– А давайте-ка, ребята, все сделайте по одному кругу, – предложил папа Лёня.

– Я не умею… – расстроено сказала Тата.

– Я тебя научу, – пообещала ей Ева. – Только не сейчас. Вот вернусь в конце августа из Лесного посёлка и обязательно научу.

Наконец, после того, как все прокатились на велосипеде и вернулись на веранду, неугомонная тётя Лиля-Большая громко объявила:

– А сейчас – ша! Шура, если я сказала «ша!» – значит «ша»!.. Сейчас Марик прочтёт стихотворение, посвящённое товарищу Сталину!

– Не буду я читать, – ответил Марик.

– Как не будешь?! – удивилась его мама. – Товарищу Сталину?!

– Я начало забыл… – тихо ответил Марик.

– Зато я помню! – сказала она и прочла первые строки:

 

– О, страна большая,

Честь тебе и слава!..

 

И тут же обратилась к Тате, которая сидела рядом:

– Детонька, дай на минутку табурет. Как только Марик прочтёт, ты сядешь опять.

Тата неохотно встала. А тётя Лиля-Большая поставила его в центр веранды.

– Я не хочу на табурете! – веснушки Марика из рыжих превратились в красные.

– Могу поставить стул, – предложила его мама на выбор.

– Я уже не маленький!..

– Представь, что ты стоишь на Мавзолее, – сказала тётя Лиля-Большая. – Давай, становись! Некрасиво! Дети ждут! А вы что молчите? Аплодируйте!

Все на веранде громко захлопали в ладоши.

Марик знал, что спорить со своей мамой бесполезно. Он влез на табурет. Наступила пауза.

– Ну, начинай! – сказала тётя Лиля-Большая.

– Я и дальше не помню… – чуть не плача, прошептал Марик.

– Дома ты всё помнил, – недовольно ответила она. – Повторяй за мной, газлэн! – И громко прочла:

 

– О, страна родная,

Честь тебе и слава!

Мир твоим гордится

Сыном величавым!..

 

Марик повторил.

После этих слов на веранде зависла новая пауза.

– Ну? – сказала Лиля-Большая. – Ты же сказал, что не помнишь только начало!

– Я уже забыл и середину, – ответил сын, пытаясь слезть с табурета.

– Стоять! – приказала она. – Такие стихи не забывают! – И стала декламировать дальше:

 

– В целом свете Сталин –

Великан могучий.

В целом свете Сталин –

Всех добрей и лучше!

 

Лиля-Большая сделала паузу и выразительно посмотрела на Марика. Тот молчал.

– Болван! – сказала ему его мама и сама продолжила:

 

– Выше горных кряжей,

Нив цветущих краше.

Ярче солнца светит

Сталин – солнце наше!

 

– Идиот!.. Вспомнил, наконец?

На этот раз Марик, кажется, вспомнил:

 

– И народов сердце

Полнится отрадой.

От его улыбки,

От родного взгляда!

 

– Очень хорошо! – похвалила его тётя Лиля-Большая. – Ша! Кто там разговаривает? – она строго обратилась к детям. – Кому неинтересно слушать стихи о товарище Сталине?!..

А Марик уже читал дальше сам:

 

– Бедных, угнетённых

В бой ведёт суровый –

Сталинская воля,

Сталинское слово! –

 

– Молодец! – кивала головой в ритме Лиля-Большая.

 

– Как отец стоит он,

День и ночь на страже,

Край наш охраняет

От налётов вражьих!

 

Для него народы –

Что родные дети… –

 

– Оттого и любят

Все его на свете! –

 

− не дав сыну опомниться, прочла финальные строки его мама.

Финальные строки мать с сыном прочли уже вместе:

 

– Мир гордится нашей

Родиной могучей.

У неё есть Сталин –

Вождь и друг наш лучший!

 

Мама-Лиля зааплодировала.

– Хлопайте, хлопайте! – обратилась она к детям. – Почему никто не хлопает? Марик старался, учил!

Гости захлопали вразнобой.

– Почему так тихо? Это же «Песня о Сталине»!..

Внезапно со двора раздался знакомый голос:

 

– Гоп, гоп! Выше, выше!

Ест коза солому с крыши.

 

Все бросились к раскрытым окнам веранды. В палисадник, среди цветочных клумб, уже приземлился на козе Тасе знаменитый городской летун.

Дети высыпали на крыльцо:

– Привет, Яник!

– Привет, дети! – воскликнул Янкель весело.

– Ты в гости?

– А разве не видно?

– А подарки привёз?