Я пожал ему руку и улыбнулся. Абсолютно безболезненно он сделал мне укол в плечо, проверил частоту пульса и вытащил заканчивающуюся капельницу.

- Я ни разу не видел вас в Алец - Гратли, - всё же решился спросить я, - Вы недавно приехали?

- Я из военного госпиталя Малого Гратли. Мне нельзя было там оставаться.

После последней фразы Лемьен горестно поджал губы, промолчал около минуты, якобы перебирая ампулы, распиханные по карманам, на каждом стеклянном бочку было написано, кому это лекарство надо было дать, имя, фамилия, номер палаты.

- Нас вербовали в агентов, которые будут доставать информацию и использовать её назло городу. Я бежал вместе с кланом Гиен два месяца назад, - улыбка, холодная, штампованная вдруг стала настоящей, - это такое счастье, заниматься любимым делом. Тихо и спокойно. Ведь где-то снаружи война...

Делая вид, что я слышу поток нужной мне информации о медицине Ингаллы, Ривеи, Крум - Латты, я рассматривал ампулы, ища хоть одно знакомое имя.

- Вы не могли бы принести мне воды? - попросил я, уже просчитав, что сумку с ампулами он вполне может доверить мне.

В Малом Гратли жители очень заметно делились на две группы - одержимая армией и не верящая во зло. Лемьен относился ко второй. Только дверь в палату за ним закрылась, я полез в сумку, искренне жалея, что остальную часть ампул доктор забрал себе. Переполох на улицах меня пугал, я почти чувствовал, что за окном идут массовые беспорядки, наверняка есть жертвы. Готовый найти любое знакомое имя, готовый отозваться на это имя и поддержать, спасти таковых, наивный добродетель наткнулся на слишком знакомые буквы, химическими чернилами въевшиеся в память, в детство, превратившееся в недетский кошмар...

Неаккуратная надпись, сделанная наспех маркером, сообщала о том, что данная доза элзепама принадлежит Рику Ирто, и лежит этот Рик Ирто никак не иначе - в девятой палате. На кровати валялась ещё вскрытая ампула, тепло реланиума уже растекалось по телу. На ней было написано "Мэттью Рангски, девятая палата". Я повернул голову в сторону беспомощной мумии и улыбнулся. "Вот и встретились… но сегодня я буду делать первый ход. Ход белой пешкой Е - 2, Е - 4..." - подумал я, чувствуя расслабление и покой.

11 Джентри

Город развернулся шокированным полотном. Дома ёжились, фонари боялись светить, голуби под капитэлями притихли и не слетали с них, дети с любопытством торчали из окон и периодически строгие матери выглядывали, чтобы схватить непутёвых отпрысков за шкирку и спрятать в квартире за плотными занавесками. Весело звенели умирающие витрины под ударом тяжёлых огненных шаров на крепких цепях. Вспышками мелькали широкие яркие юбки, расшитые люрексом и окрашенные красной глиной рубашки, злые, шумные цепные собаки поднимали гомон в каждом районе, где пока было тихо. Искрились огненные фонтаны, вились на ветру длинные, вьющиеся тёмные волосы, восхищением и яростью отблёскивали жёлтые глаза чужаков.

Огромная толпа жителей всех частей Гратли собралась в старом огромном доме, обдумывать дальнейшую судьбу родных гнёзд.

- Джентри... - начал свою речь городничий, но закашлялся, - Джентри повсюду. Из последних сведений могу сказать, что Ривея уже вчера сгорела почти дотла. Толпа беженцев, сирот, бездомных, малоимущих иждивенцев двигается сюда, но это мелочь по сравнению с кучей джентри, которые грозят нам участью, что уже настигла Ривею.

Старушки в первых рядах заохали и запричитали. Народ возмущался. Паника медленно, но верно сводила людей с ума, лишая способности мыслить логически.

- А что они хотят? - спросил какой-то очень бойкий мальчик лет пятнадцати, поправляя фиолетовый со стразами ошейник, который, судя по всему, от духоты в помещении начинал давить на бледную шею.

В воздухе повисло молчание, так как никто об этом не задумывался.

- И в правду! - выкрикнула глуповатая, размалёванная розовой помадой и красными тенями женщина, - Мы можем предложить им мир, Мы можем как-то помочь им!

Генри, тупо сидящий на заднем ряду наблюдал за всем этим с чувством глубокого отвращения. Собрания глупых и импульсивных людей художник считал бессмысленной и скучной клоунадой, потому окашлялся, демонстративно накинул сумку и вышел вон, к развесёлому танцующему на улицах народу, к запахам незнакомых угощений, к хищным, немного злым, но искренним улыбкам. Чудом мальчику удалось втиснуться в их толпу. Затесаться среди пахнущих конским потом, большегрудых женщин, скачущих и поющих мужчин. Откуда-то обнаружилась кружка крепкого пива. Не успев до конца понять, что происходит, Генри заметил, что уже не трезв, какая-то женщина лет пятидесяти уже прижимала его к огромной обвисшей груди, к мягкому животу, чьи-то руки пихают ему под нос сладости, в основном орехи в карамели и слоёную выпечку. Всматриваясь в лица, он всё больше хотел оказаться совсем одним из них, пить пиво и вино, петь песни, танцевать безумные танцы, смеяться и быть свободным, идти, куда захочешь. В толпе, когда наконец большинство прекратило обращать на него внимание сквозь толстые ноги особо огромной дамы протиснулась смуглая девочка лет десяти. Генри улыбнулся ей, и она засмеялась.

- Ты тоже из джентри? - спросил мальчик, пытаясь начать разговор и выяснить хоть что-то о загадочных пришельцах.

- А-мё.

Ответ Генри вполне устроил, но он понял, что до поры у него не выйдет ничего узнать, потому продолжил пить, плясать и просто быть счастливым. "Я счастлив" - думал Генри,... "Я счастлив и свободен. Я избранный, я понял их, а остальные – дураки. Остальные не верят в добро".

В это же время Анджелика сидела у окна и делала зарисовки приближающейся издалека цветной толпы. Краски ложились яркими крупными мазками, но при том картина получалась совсем не грубой. Грустные дома, верёвки, натянутые с балкона на балкон, серое небо и яркая река, впадающая в улицу, пустынную, покинутую людьми, привыкшими к спокойствию и серости. На подоконнике соседнего дома сидел котёнок. Его трогательные огромные зелёные глаза и маленький хвостик, беличьей кисточкой торчащий вверх придавал картине надежду, что-то, что не имеет отношения ни к одному, ни к другому убийственному течению. Анджела обмакнула кисть в зелёную краску, когда увидела, что крошечный комочек шерсти спрыгнул сначала на дерево, а после стал играть на дороге с ворохом листьев. Крики и топот приближались, а он не замечал ничего. "Ис-рис", позвала Анджела котёнка, но он и ухом не повёл. Детёныш был глухой и беззаботный.

..."Доброта это абстрактное понятие", говорил мне папа, когда мы запускали воздушного змея. Я глупо улыбался и мало вслушивался - змей вился настолько красочно и резво, что хотелось взлететь вместе с ним. Я представлял себе, как я хватаюсь за шуршащий хвост и отрываюсь от земли в молочно-рыжее закатное небо. "Ещё более странная и необъяснимая черта - стремление потерять свою жизнь, чтобы спасти чью-то чужую. Это веет самоотрешённостью и полным отсутствием рационализма в характере. Перед тем, как решать спасать ли кого-то с риском для собственной жизни, Мэтт, необходимо просчитать многие варианты, и, не просчитав их, не стоит ничего делать. Это будет, по крайней мере, горделиво и эгоистично". Я наматывал леску на катушку, чтобы поближе рассмотреть, как смотрится узор, просвеченный закатным солнцем и снова распускал её. Полынь была такая высокая, что меня издалека невозможно было заметить. Папа специально решил запускать змея в полыни - чтобы голодные вечерние мошки не подлетали к нам и не мешали наслаждаться ярким мгновением. Параллельно внимания к папиным речам я тогда ещё думал, что мне стоит постричься. Чёлка лезла в глаза, волосы путались, и каждое утро превращалось в мучение. У меня довольно тонкие и сухие волосы. "Добродетель наказуема не в меньшей степени, чем самое страшное зло. Если ты и лезешь в чужую судьбу и берёшь на себя чужие беды, то будь готов потерять себя," папа говорил, будто не мне, будто в небе располагалось зеркало, и он говорил это своему отражению. " Когда ты решаешь спасти кого-то ценой своей жизни, просчитай, хотя бы то, чего может этот человек достичь в перспективе, насколько его любят, насколько он нужен. Сравни с собой. Если его показатели выше твоих, то иди и умри, но если есть хоть малейшее сомнение - уходи, пока не поздно." - говорил отец всегда чётко и холодно. Я отвлёкся, наблюдая за шныряющей в метре от меня ящерицей. Иногда она находилась настолько рядом, что я мог бы её поймать, будь я чуть быстрее. Папа после этого стоял молча, и я начал про себя напевать мелодию, пахнущую наступающей осенью. Потом стемнело, я свернул змея и пошёл домой, а взрослый, гордый и печальный человек так и остался стоять в степи, по плечи в полыни, с лунным светом в волосах...

Перевесившись через окно, девочка зацепилась за дерево. Перехватившись за ветку обеими фарфоровыми ручками, она отцепилась от окна и повисла. Раскачавшись, ей удалось ухватиться ногами за шершавый ствол и, сдирая нежную кожу с внутренней стороны бёдер, съехать по нему вниз. Приземлившись в колючую поросль, она одёрнула юбку и побежала за котёнком. Поймав его, девочка сразу взяла пушистый комочек на руки. Толпа шла метрах в ста. К этому времени чужеземцы успели впасть в безумные пляски, граничащие с эпилептическими припадками, гремели бубны, слышались песни, больше похожие на лай стаи койотов. Прижимая серенького беднягу к почти детской груди, Анджела побежала к ближайшему подъезду. В полутьме и затхлом запахе чувствовалась тревога вперемешку с чувством усталой защищённости. Стены были исписаны наивной нецензурщиной, из подвала, сквозь прогнившее дерево сочился пар, отдающий прелой трухой и плесенью.

Джентри - босые, пьяные, шумные, единым потоком заполонили улицу. От их ног оставались пятна крови - они ранили ноги о те стёкла, что сами же и били. Анджелика припала к щели в двери и наблюдала. Ей нравились эти люди, но они были совсем чужие, будто кроты, вторгнувшиеся в аккуратно засаженную клумбу. Котёнок свернулся клубком в углу и уснул, несмотря на шум и топот.

На секунду девочке показалось, что её глаза подводят её, что бессонница стала причиной нервных галлюцинаций. "Мне показалось", - сказала она про себя и зажмурилась. Но, открыв глаза через секунду, она поняла, что это не мираж, не наваждение - обмотав вокруг худой шеи цветастый шарф петлёй, какой-то огромный, грязный и страшный мужчина волок безвольное тело Генри прямо по грязному асфальту. Мальчик иногда дёргался, но ноги и руки явно не слушались его, лицо стало бледным, на нём появилась синяя венозная сетка, под глазами тёмно-серые круги от недостатка кислорода. Генри был бос и ноги его были в жутких ранах. Из кровоточащих порезов торчали осколки стекла, правая ладонь была проткнута ржавым гвоздём, волосы казались грязной мочалкой, локоны слиплись от побуревшей крови. Забыв обо всём, Анджела кинулась к толпе, пробиваясь сквозь цветастые юбки, сквозь хватающие её руки, уворачиваясь от бесконечных фляг, вдыхая дым с алкогольным дыханием. В толпе бегали дети, больше похожие на игривых щенков.

- Генри! - голос прозвучал тихо и глухо, - Генри, я здесь! Это я, Анджела. Генри!

На глазах наворачивались слёзы беспомощности. Кафски слабо повернул голову и приоткрыл глаза, затянувшиеся болезненной плёнкой. Новая струйка крови побежала из недавно запёкшегося виска, тяжёлыми каплями стекающая с волос. Беспомощно улыбнувшись Генри снова потерял сознание. Гвоздь, торчащий из ладони противно скрежетал, наталкиваясь на мокрые участки асфальта.

Анджелика почувствовала весомый удар по затылку, голова закружилась, она рухнула на колени. Второй удар пришёлся под рёбра. "Сука", кинул кто-то из толпы. Откуда-то набежали дети, начали растаскивать ленты и кружева, тянуть за волосы, беспечно смеясь. Через несколько секунд последовал третий удар, уже в лицо. Рот переполнился кровью и Анджела выплюнула несколько зубов - жемчужин. Кровь шла из дёсен и из носа, вперемешку с солёными слезами и едкой желчью. Выблёвывая разбитые внутренности, девочка рухнула на асфальт, и реальность покинула её.

Толпа уходила дальше по городу. Уже было понятно, что джентри пройдут по всем улицам города и изувечат всех, кто попадётся им на пути. Никто так и не мог понять их - ни зачем они здесь, ни чего они хотят, ни как они выживают при переходах в пустыне. Хрупкое, почти прозрачное тело, извалянное в грязи распласталось на луже собственной крови и блевотины. Сонно потягиваясь из подъезда вышел котёнок и подбежал к умирающей Анджелике, и, принюхавшись сел рядом. Оглянувшись вокруг пронзительным зелёным взглядом, он наклонил мордочку к лицу девочки и жадно стал слизывать кровь.