Голгофа Северо-Западной армии

 

<Лишь 16 ноября, да и то по настоянию представителя Антанты, эстонское командование разрешает переход на левый берег Наровы для беженцев, раненых и пленных, но положение боевых частей армии почти не изменилось - им было предписано продолжать оборонять правый берег Наровы и подступы к городу Нарве.

Большевики по достоинству оценили предательские действия эстонцев по отношению к своим вчерашним союзникам. Председатель Реввоенсовета Л. Троцкий направляет директиву 7-й армии, наступавшей на Нарву: «Воздержаться от действий, нарушающих неприкосновенность территории Эстонии». Вместе с тем это нисколько не помешало появлению через несколько дней директивы главнокомандующего Красной Армии С. Каменева от 21 ноября 1919 года: «Для облегчения фронтальных ударов не останавливаться перед вре­менным переходом за реку Нарову». Было ясно, что город Нарва становится разменной монетой в предстоящих сепаратных переговорах между большеви­ками и эстонцами. Свое согласие на эти переговоры дала и Великобритания, передавшая все снаряжение и продовольствие, предназначавшееся для СЗА, в распоряжение эстонских властей.

Но генерал Юденич все еще продолжал безуспешные попытки спасти свою армию. 28 ноября 1919 года, передав непосредственное командование армией генерал-губернатору Северо-Западной области П.В. Глазенапу, он снова телеграфирует эстонскому генералу И. Лайдонеру: «Если до вечера не будет разре­шен переход на левый берег Наровы, катастрофа неизбежна. Еще раз прошу немедленного разрешения перехода армии на эстонскую территорию. Армия поступит под ваше распоряжение». В последней фразе предлагается новый путь спасения армии. А 3 декабря от него поступает, уже эстонскому правительству, заявление с просьбой рассматривать воинов СЗА как резервные войска, кото­рые в дальнейшем могли бы получить разрешение выехать на русскую терри­торию, причем оружие и снаряжение армии было бы им возвращено. Очевид­но, Н.Н. Юденич, имея старые представления о союзническом долге, не мог поверить в то, что его армия уже обречена на гибель согласованными действи­ями большевистского и эстонского правительств с одобрения Антанты.

Но армия была еще жива, она дышала из последних сил и отбивалась от почти втрое превосходящих ее по численности красных частей, когда генерал Ладонер приказал захватить тысячу вагонов с продовольствием и обмундированием, принадлежавшим русской армии, в полную собственность Эстонской республики. Только в одной Нарве эстонцами было присвоено 120 вагонов с санитарным грузом, табаком, одеждой и частным имуществом офицеров. Под­верглись откровенному грабежу многие склады СЗА на территории Эстонии. (Горн В., Гражданская война на Северо-Западе России.).>

<Тем временем на переговорах в Тарту противники прощупывают друг дру­га, припрятывая до поры до времени козыри. А главный-то козырь - Нарва! Возьмут красные Нарву - и эстонцы пойдут на крупные уступки, отстоят эстонцы город - красные станут сговорчивее. А Северо-Западная белая армия, став­шая заложником в этой дипломатической игре, проданная, преданная, разграб­ленная, лишенная будущего, продолжает обороняться на узкой полоске рус­ской земли вдоль правого берега Наровы от Ропши до Усть-Чернево и далее, до самых истоков реки, до Сыренца. Части, которые под натиском красных войск переходят на левый берег Наровы, согласно приказу Лайдонера, разоружаются и отправляются в ближний тыл, в отведенные для них районы. Тем же, кто был согласен воевать и дальше за чужие интересы, оставляли оружие и снова гнали в бой навстречу красноармейским цепям. Примерно 10 тысяч солдат и офице­ров СЗА, лучшие ее формирования, обороняли Нарву, и в том, что город, в конце концов, остался в руках эстонцев, - главная их заслуга.

Пока 7-я армия по приказу Троцкого штурмует Нарву и крутые берега Наровы в ее нижнем течении, в Тарту с переменным успехом идут переговоры. Трижды красноармейцы форсируют реку у деревень Криуши и Усть-Жердянка, и трижды отбрасываются назад северозападниками. 17 декабря красные дела­ют последнюю и снова безуспешную попытку прорваться на левый берег. А буквально на следующий день нарком иностранных дел Г. Чичерин уже телеграфирует из Москвы руководителю советской делегации на переговорах и требует от него пойти на существенные территориальные уступки эстонцам. Речь идет о согласии на передачу им 1 тысячи квадратных километров Псков­ских и Принаровских земель с 60-тысячами коренного русского населения, желания которого, естественно, никто не спрашивал. Все это - в обмен на пол­ное уничтожение армии Юденича.«Мы сделали ряд территориальных уступок, которые не вполне соответствовали строгому соблюдению принципа самооп­ределения наций, - говорил по этому поводу Ленин. - Мы делом доказали, что вопрос о границах для нас вопрос второстепенный...»>

<… русские части, которые оказывались в тылу на территории Эстонии, ожидала не лучшая участь. Измученных, больных, голодных, их не впускали в жилые помещения, а загоняли в леса и болота, где они находились по несколь­ко суток на морозе под открытым небом. При этом нередко вместе с военны­ми были их семьи, женщины и дети беженцев. Множество людей замерзало, умирало от истощения (Родзянко А. Воспоминания о Северо-Западной армии). О том, что ожидало потом изнуренных боями, разоруженных, больных и го­лодных северозападников в эстонских лесах и на хуторах, впечатляюще описал в своих воспоминаниях Петр Коновницын: «Весь день и ночь раздаются стоны: «Воды... водицы... братцы, умираю...». Или кто-нибудь бредит. Часто больные в бреду выбегают из помещения и вскоре, ослабев, падают или на крыльце, или в лесу на снег. Тогда мы, выздоравливающие, с большим трудом водворяем их на место. Один в бреду подошел к окну и с криком: «Французская кухня приехала», упал, разбив головой стекло. От пореза стеклом у него потекла кровь... Рядом со мной лежит прапорщик. После сделанного ему укола камфорой, он посмотрел на нас, соседей, грустными глазами и попросил: «Держите меня, а то я улечу...». Ког­да мы проснулись, он был уже мертв...» (Рукопись воспоминаний П.А. Коновницына хранится в Гдовском краеведческом музее).>

Красный лед Наровы

 

<20 ноября, когда Талабский полк занимал позиции на правом, восточном берегу Наровы, пришел приказ из штаба армии: Пермикину передать командование Талабским полком полковнику Н.Н. фон Гоерцу и принять от полков­ника Дыдорова Ливенскую дивизию. Однако уже несколько дней спустя, сдав дивизию генералу Бобошко, Пермикин был вынужден отправиться в «команди­ровку» в Финляндию. Некоторые исследователи не без основания объясняют это интригами некоторых штабистов против одного из лучших командиров СЗА.

Трудно проследить последние недели существования Талабского полка. Известно, что в конце ноября талабцами была осуществлена успешная контратака, в результате которой они захватили батарею и пленных красных солдат (очевидно, в деревне Попкова Гора и на мызе Гавриловская – Б.В.). Об этом упоминает в своих воспоминаниях А.П. Родзянко. Некоторые истори­ки считают, что 9 декабря был последним днем пребывания русских белогвардейских частей на восточном берегу Наровы, после чего все они, разоружен­ные и вдобавок ограбленные эстонцами, были размещены по хуторам, лесам и болотам Северо-Западной Эстонии. Однако по другим данным, к 23 декабря 1919 г. на восточном берегу Наровы еще оставалась 2-я дивизия СЗА: 9 тысяч военных с 80-ю орудиями. И только лишь со 2 января, когда уже было заклю­чено перемирие между Эстонией и Советской Россией, все русские части сни­мались с фронта и переводились в тыл.>

<В середине декабря 1919-го красные перешли Нарову в верхнем ее течении на участке между деревнями Криуши и Сыренец. Туда были переброшены несколько частей, в том числе и Талабский полк. Красные цепи были отбиты, однако и белые понесли серьезные потери.

Скорее всего именно тогда и произошло событие, о котором сохранилось лишь изустное воспоминание. Рассказывал о нем живший в Эстонии писатель Юрий Дмитриевич Шумаков (1914-1997), который слышал обо всем от бывшего офицера Талабского полка Кузьмина. Отступая под натиском красных, большая часть талабцев оказалась в расположении эстонских войск. Эстонцы их разоружили, раздели до нижнего белья и в таком виде, угрожая винтовками, погнали их обратно на лед Наровы. И потом с двух сторон - эстонской и крас­ной - по талабцам ударили пулеметы. Сколько тогда полегло воинов Талабского полка под этим перекрестным огнем, - неизвестно, но до самой весны, сказы­вали, лед на месте позорного побоища был красным от крови, красной была и вода в оттаявших речных лагунах. Самому же офицеру Кузьмину, участнику этого побоища, удалось спастись почти чудом. Тяжело раненый, до ночи про­лежал он в плавнях, а с наступлением темноты дополз до крайних изб села Сыренца, где его, полуживого, нашла хуторянка-эстонка. Она же его потом и вы­ходила, а он так и остался в ее доме, женился на ней, и всю оставшуюся жизнь так и прожил там, в Сыренце (Васьк-Нарве), недалеко от места гибели своих боевых товарищей...>

<Несомненно, тут многое зависело и от случая. Не окажись в блокированной войной и тифом Нарве журналиста из «Вестника Северной армии» Г. Гроссена (Нео-Сильвестра), мы так никогда бы и не узнали о потрясающих сценах разгула «вшивой смерти» в городе, о беспримерной, героической борьбе с нею горстки русских людей.>

Возвращение на острова

<... Там, где воды Чудского озера вливаются в широкое русло реки Наровы, на ее открытом пологом правом берегу, на небольшом взгорке, стоит высокий деревянный Русский северный голубец - памятник воинам-талабцам, которые сложили здесь головы более восьми десятилетий назад. Здесь по сути дела закончилась и сама недолгая история Талабского полка, в течение года с небольшим совершившего свой земной круг, чтобы уже навсегда слиться в людской памяти с этими тихими водами реки. Отсюда по прямой до Талабских ос­тровов какая-нибудь сотня километров. Те же чайки летят над водой, то же небо простерлось над водным речным простором. Получается так, что воины-рыбаки так и не ушли со своей родной земли, остались в ней и с нею, - непо­бежденными. И что с того, что многие их имена для нас остались неизвестны­ми - Господь зрит свое небесное воинство и один знает, когда будет оно вос­требовано для последней решающей битвы.

Ибо «имена же их Ты, Господи, веси».>

 

Сказ о Талабском полку

<В теплые июльские дни 1999 года на берегу реки Наровы, в старинном селе Скамья проходил лагерный сбор, организованный ямбургским Братством Архистратига Михаила. За год до этого общество, главной задачей которого является создание Мемориала белых воинов в России, объявило о начале «Крестного марша» по спасению и восстановлению братских захоронений солдат и офицеров Северо-Западной добровольческой армии. Первый сбор участников марша проходил в июле 1998 года в селе Ложголово Сланцевского района, где на могиле белых воинов был установлен памятник - Русский северный голу­бец. Второй сбор, проходивший в селе Скамья, был посвящен памяти воинов Талабского полка СЗА, который по некоторым свидетельствам принял свой последний бой на этих берегах.

Дни стояли погожие, пока съезжались в село участники Крестного марша: священники, историки и журналисты из Ямбурга (Кингисеппа), Петербурга, Пско­ва, - пока во дворе дома рыбака, где остановились гости, походный атаман Игорь Шевчук со своими казаками налаживал Русский северный голубец - трехметро­вый деревянный брус с двусторонней иконой под кровелькой из двух широких резных наличии и крестом наверху. А в это время другие во главе с энергичным, подвижным председателем Братства Сергеем Зириным выбирали, посоветовав­шись с пограничниками, место для установки голубца на берегу Наровы, копали яму под его основание, подвозили бутовый камень, не обращая внимания на тучи остро жалящих слепней, слетевшихся со всей округи.>

<…подпевали петербургскому поэту-барду, автору замечательных песен о белом во­инстве Кириллу Ривел… >

<…с утра, в день установления Русского северного голубца, тоже было сухо, хотя и пасмурно. Но едва иеромонах Варсонофий Капралов, приехавший из Петербурга, начал чин освящения голубца, как полил мелкий, плотный дождь, который лил, не переставая, часа полтора - пока шла панихида по погибшим воинам Талабского полка, а потом и молебен по святым новомученикам российским.>

<Именно во­ины Талабского полка, писал А. Куприн, уже видели блестевший на солнце «ку­пол св. Исаакия Далматского». Есть в его повести такая характеристика полка: «Основной кадр его - это рыбаки с Талабского озера. У них до сих пор и говор свой собственный: все они цокают... А в боях – тигры».>

 

Олег Калкин. На мятежных рубежах России. Псков. 2003.

 

Смирнов Николай Петрович,

 

<1876 - 1941 (?). С 1897 -учитель Скамейской церковно-прнходской школы. С I898 - священник церкви свв. Фроля и Лавра в с. Гавсари СПб епархии. Учился в СПб Духовной семинарии. Знал несколько языков. В 1914-23 -настоятель Старосиверской Преображенской церкви. В 1923-30 служил в Троицком соборе Ленинграда. Подвергался арестам в 08.1923 и в 12.1930. До 07.1932 отбывал срок в концлагере. Вернулся в Ленинград. Преподавал в школе и в Университете, был фенологом. Состоял членом Географического общества и Центрального Бюро краеведения Ленинграда — заведующий отделом. Имел опубликованные статьи и труды. Художник-любитель. В 1934 — настоятель Софийского собора в Детском Селе (г. Пушкин). В 1936-37 отказался снять рясу. Арестован по ст. 58 и выслан без права проживания в крупных городах. Поселился в Ленинградской области в с. Малые Березницы, где занимался научной деятельностью. Его работы опубликованы в Известиях Государственного Географического общества (№ 4. 1937, № 6. 1938). Затем переехал в с. Чолово Ленинградской области. Во время Великой Отечественной войны вместе с местными жителями бежал от немцев предположительно в направлении г. Колпина. Затем его следы теряются.>

 

Памятная книга СПб епархии. СПб. 1899. 507 с;

Виктория Ивановна Зубко, внучка.