Организация опыта: нечеткие, изменчивые и подвижные категории

 

Как вычислить площадь прямоугольника? Есть правило: длину умножить на ширину. Никаких проблем. Когда следует применять это правило? Его следует применять ко всем прямоугольникам. Мы можем точно сказать, что делает геометрическую фигуру прямоугольником: четыре стороны, являющиеся отрезками прямых и соединенные под прямым углом. Когда мы сталкиваемся с геометрической фигурой, это всегда либо прямоугольник, либо не прямоугольник. Если это он, то для вычисления площади мы применяем приведенное выше правило. Если нет – нужен другой подход. Определение прямоугольника включает в себя необходимые и достаточные признаки, так что мы всегда можем понять, относится ли данная геометрическая фигура к прямоугольникам или нет. Любой прямоугольник обязательно имеет эти признаки.

А теперь рассмотрим правила назначения наказания за вооруженное ограбление. Или принцип, гласящий, что пациенту надо говорить правду. Основные понятия (или категории) этих правил и принципов – «вооруженное ограбление», «правда» и «ложь» – не такие, как в случае с прямоугольниками. Что бы ни означали эти слова, они не будут означать одно и то же в любой ситуации. Их нельзя применять без оглядки, одним и тем же образом. И то же самое верно для понятий, лежащих в основе любых правил и принципов морали: таких как «уважение», «вред», «договор», «доброта», «справедливая заработная плата» или «прожиточный минимум», «терпимость», «преданность» и т. д. Все эти категории не имеют четких границ, поскольку проблемы, с которыми они связаны, невозможно описать однозначно. Поэтому правила, основанные на этих понятиях, – говорить правду пациентам, быть честным и добрым с друзьями, – носят иной характер, нежели правило для вычисления площади прямоугольника. В мире морали и нравственности нет такого однозначно заданного «морально-нравственного прямоугольника». Вместо четких, недвусмысленных отношений между основными категориями в правилах, применяемых в точных и естественных науках, здесь мы находим «более или менее» подобные отношения, с разными градациями и оттенками. Так, случай Майкла является «вооруженным ограблением» лишь в каком-то смысле, но не во всех смыслах. Не говорить пациенту, что у него рак, пока он не спросит об этом прямо, – это ложь в одном смысле, но не во всех остальных.

Умение распознать различные виды грабежей или лжи является решающим для того, чтобы сделать мудрый выбор. Но как распознать, если у этих понятий и проблем нет четкого определения? На первый взгляд может показаться, что подобная расплывчатость характерна для абстрактных моральных и нравственных категорий. Будь они более конкретны и осязаемы – как, например, «фрукты» или «птицы», – было бы ясно, относится предмет к данной категории или нет. Но и эти категории не так конкретны и осязаемы, как нам кажется на первый взгляд. И те же самые интеллектуальные способности, при помощи которых мы управляемся с житейскими понятиями, нужны нам, чтобы иметь дело с моральными и нравственными категориями.

На самом деле расплывчатость и нечеткость – это характерные черты большинства используемых нами понятий. Понятие «фрукт», например, похоже на понятие «прямоугольник» даже меньше, чем это можно было бы подумать. Хотя биологи и могут дать четкое определение фрукта (столь же четкое, как и определение прямоугольника) – часть растения, содержащая семена, – вряд ли это будет то, что мы запомним. Скорее, мы представляем себе фрукты как съедобную часть растений – как правило, сочную и часто сладкую. Более того, некоторые фрукты – как бы «более фрукты», чем другие. Если попросить вас привести примеры фруктов, вы, вероятно, скажете: яблоко, груша или апельсин. Это типичные фрукты. Едва ли вы назовете кумкват, хурму или гранат. Категория «фрукты» имеет ряд типичных примеров и характерных признаков. Ни один из данных признаков не является определяющим, но чем более важные признаки имеет рассматриваемый объект, тем это лучший пример «фрукта». Некоторые фрукты являются прекрасными примерами, другие – менее удачными. А есть такие «не-фрукты» (авокадо, например), которые «почти фрукты». Мы часто называем эти основные примеры «образцами», и способность использования образцов очень важна для оценки оттенков и уровней во всем, от «фруктов» до «лжи».

Мы и сегодня мало знаем о нашей замечательной способности классифицировать этот мир, охватить его категориями. Сто лет назад философ Людвиг Витгенштейн высказал важное предположение: большинство наших житейских, повседневно используемых понятий формируются таким же образом, как понятия «фрукт» или «истина», а вовсе не так, как понятие «прямоугольник». Эти житейские (повседневные) понятия следует называть «естественными категориями», в отличие от более формальных и точно определяемых, вроде понятия «прямоугольник». Более тридцати лет назад психолог Элеонора Рош начала исследовать естественные категории с точки зрения психологии восприятия[34]. За эти годы мы многое узнали о том, как устроен данный процесс, и теперь понимаем: наш разум имеет замечательное свойство, чтобы управляться с такими категориями.

Вот кое-что из того, что нам теперь известно:

 

1. Когда людям предлагают привести примеры «фруктов», «мебели» или «игр», возникает общее согласие по поводу одних примеров (их называют «типичными») и разногласия по поводу других (менее распространенных). Так, практически все, говоря о фруктах, называют яблоки, многие – бананы; часто упоминают и малину (хотя она не фрукт, а ягода). А вот хурму в качестве примера приводят единицы.

2. Когда людям дают перечень фруктов (или мебели, или игр) и просят оценить, насколько каждый из примеров годится для обозначения категории, к которой он относится, согласие опять же достигается легко. Самый высокий балл получают яблоки, самый низкий приходится на долю кумквата.

3. Когда людей просят как можно быстрее нажать на кнопку, определяя, ложными или истинными являются предложения вроде «яблоко – это фрукт», они реагируют гораздо быстрее, если пример типичный, и медленнее, если он нетипичен.

 

Эти результаты показывают, что структура естественных категорий отлична от структуры категорий формальных, типа «прямоугольника». Естественные категории «градуированы»: конкретный предмет может относиться к подобной категории в большей или меньшей степени. Границы таких категорий размыты. В пограничных случаях у людей наблюдается расхождение во мнениях: одни считают, что вот это – «фрукт» (или «ложь»), другие придерживаются противоположного мнения. Наша способность различать степень принадлежности, чтобы понять, относится ли нечто к той или иной категории, имеет важное значение для организации нашего мира и умения делать выбор. Кроме того, структура категории и ее границы могут меняться. Киви был когда-то очень неудачным примером фрукта; однако после того, как он в изобилии появился в магазинах и ресторанах, пример стал довольно удачным.

Весьма известным свидетельством важности естественных категорий является рассуждение Витгенштейна об «игре». Если попросить вас определить «игру», вы можете привести в пример, скажем, игру в пятнашки. В пятнашки обычно играют дети; у этой игры есть правила; играют в нее ради удовольствия; игроков должно быть несколько; игра включает состязательный момент; играют в нее обычно на отдыхе. Это хорошее начало для определения. Но как быть с Олимпийскими играми? Они предельно серьезны, и игроками здесь являются взрослые. А как насчет компьютерных игр с одним участником? А профессиональный спорт? Проблема здесь не в том, что вы начали с неправильного примера. С какого бы примера вы ни начали, всегда найдется множество игр, не имеющих важных признаков вашего исходного примера. Однако понятие «игра» позволяет нам организовывать и распознавать сложный набор признаков и действий так, как не позволит ни одно другое.

В способах организации естественных категорий существует большое разнообразие. Иногда они классифицируются по физическим свойствам, иногда по функции, а иногда – даже при помощи представлений о причинно-следственной связи. Например: вы пролили сок клюквы на белую скатерть. Ваш друг предлагает посыпать пятно солью. «От винных пятен это помогает», – говорит он. Или другой пример: вы не можете завести газонокосилку. Вы идете в дом, включаете телевизор и спокойно смотрите футбол. Почему? А дело в том, что когда-то давно вы не смогли завести машину из-за того, что «залили» свечи бензином и пришлось немного подождать, чтобы лишнее топливо испарилось и двигатель запустился.

В каждом из этих случаев вы помещаете в одну категорию очень разные вещи (вино и клюквенный сок; автомобиль и газонокосилку). Основание для проведения подобных параллелей заключается в том, что вы подозреваете в разных событиях наличие одной и той же причинно-следственной связи. Какие бы химические процессы там ни происходили, но то, что выводит со скатерти пятна от вина, может вывести и пятна от сока. Точно так же во всех двигателях внутреннего сгорания есть риск «залить» свечи, и решить проблему может испарение лишнего бензина. Вы используете мышление по аналогии, относя красное вино и сок (или газонокосилку и автомобиль) к одному классу вещей (одной категории)[35]. С точки зрения удаления пятен красное вино и клюквенный сок действительно относятся к одной категории.

Если соль подействует, вы можете попытаться расширить категорию («Выводит ли соль только пятна от вина и соков? Может быть, кофейные пятна она тоже выведет?»). Если же соль не поможет, вам придется сузить категорию, но, возможно, расширить ее в другом направлении («Если так выводятся только пятна от алкоголя, то интересно: к пятнам от пива это относится?»). И то, что вы поместили вино и клюквенный сок в одну категорию для достижения конкретной цели (выведение пятен), не означает, что вы будете относиться к ним как к взаимозаменяемым в других случаях. Вы же не спросите шестилетнего ребенка, хочет ли он яблочного сока или вина? А готовя гурманского «петуха в вине», не замените вино клюквенным соком.

Основанием для классификации предметов может служить их происхождение. Представьте себе, что у вас в руках фрукт, похожий на лимон. Он имеет правильную форму, соответствующий запах, тот самый цвет и должную текстуру. «Это лимон», – думаете вы. А если мы покрасим его красным лаком для ногтей, обрызгаем нашатырем и раздавим в лепешку? Это все еще лимон? Конечно. Это просто лимон, который употреблен недолжным образом. Но заметьте: он уже совсем не похож на другие, «правильные» образцы лимонов. Что делает его лимоном? Описание его происхождения и того, что с ним произошло. Или взять поддельные 20 долларов, которые только что вышли из цветного лазерного принтера вашего приятеля. На ваш взгляд, это точная копия реальных 20 долларов. Выглядит как полагается, на ощупь воспринимается как подлинная банкнота, даже пахнет настоящим казначейским билетом! Так это действительно 20 долларов? Конечно, нет. Это подделка двадцатидолларовой купюры.

Помимо того что естественные категории расплывчаты и нечетки, они еще и меняются по мере приобретения нами опыта. Если мы сталкиваемся с множеством современных стульев, у нас может измениться представление о типичном образце. Мы добавим эти стулья к нашему набору образцов или выделим важные признаки, присущие многим современным стульям, добавляя их в наш перечень признаков и, таким образом, пересматривая категорию «стул». И, что еще важнее, мы можем создавать категории по ходу дела. «То, что делают в дождливое воскресенье», «то, что едят, находясь на диете», «как можно развлечь четырехлетнего ребенка, лежащего в постели с температурой», «что в первую очередь выносить из дома в случае пожара»[36]– это всё «категории», которые не существуют до тех пор, пока не возникнут те или иные обстоятельства. Но когда эти обстоятельства возникают, нам ничего не стоит создать соответствующие категории. Изобретательность и творчество в концептуальных построениях подобны импровизации джазовых музыкантов. Перед саксофонистом на пюпитре стоят ноты, а в голове у него – пара идей по поводу следующего соло, но в этот момент внезапный пассаж пианиста все меняет – и возникают новые возможности. Теперь соло саксофона рождается сходу, моментально – и вот вам версия джазового музыканта о выносе вещей из дома, охваченного пожаром.

Без подобной импровизации судья Форер была бы вынуждена в случае с Майклом придерживаться общих директив для определения меры наказания. Делает ли игрушечный пистолет ограбление «вооруженным»? Такой вопрос, вероятно, никогда не приходил в голову судье Форер, пока она не столкнулась с этим делом. Является ли сокрытие части истины ложью? У доктора Левенштейна, не имей он представления о нечеткости границ «лжи» и «истины», не оставалось бы никакого выбора, кроме как сказать своему пожилому пациенту, что у того рак.