Возникновение понятия «социальная проблема» и ранние подходы к социальным проблемам. 


Мы поможем в написании ваших работ!



ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ?

Возникновение понятия «социальная проблема» и ранние подходы к социальным проблемам.



Хотя трудности и страдания можно обнаружить в любом обществе в любой исторический период, представление о том, что они являются социальными проблемами, относительно которых что-то можно и необходимо предпринять, сформировалось относительно недавно.[3] Исследователи утверждают, что осознание существования социальных проблем – общая тенденция видеть и осуждать условия несчастий, случающихся с незнакомыми, неблизкими людьми, и решимость изменить эти условия – не могло появиться до возникновения в Западной Европе конца XVIII века своеобразного комплекса четырех идей: старой идеи равенства и новых идей природного совершенства человека, изменяемости социальных условий и гуманизма.[4] Наиболее значимую роль в признании существования социальных проблем в западном обществе эпохи модерна сыграли: 1) светский рационализм, сущность которого заключалась в концептуальном переводе проблем и условий из древнего теологического контекста добра и зла в рационалистический контекст аналитического понимания и контроля, и 2) гуманизм как постепенное расширение и институционализация чувства сострадания.[5] Само словосочетание «социальная проблема» появилось в западноевропейских обществах в начале XIX века и первоначально использовалось для обозначения одной конкретной проблемы – неравномерного распределения богатства.[6]

Понятие социальной проблемы как нежелательной ситуации, которую можно и нужно изменить, несколько позже используется в западных обществах при осмыслении социальных последствий промышленной революции. В США понятие социальной проблемы стало использоваться в конце Гражданской войны 1861–1865 годов, повлекшей за собой ухудшение жизненных условий большей части населения. В Британии значительную роль в осознании существования социальных проблем сыграли данные статистических обследований, опубликованные в конце XIX века. Описания бедности низших социальных слоев населения поразили британскую общественность. По данным обследования Чарльза Бута «Жизнь и труд населения Лондона»[7], значительная часть жителей столицы Британской империи жила в ужасающей нищете: в этом городе было 387 тысяч «очень бедных», 220 тысяч недоедавших и 300 тысяч голодавших[8], тогда как общее число лондонцев в 1881 году составляло 3 815 544 человека.[9] По данным сходного обследования Сибома Раунтри, проведенного в Йорке, треть рабочего населения этого города находилась в состоянии физической или абсолютной бедности.[10]

Исторически первым подходом, который использовали социальные реформаторы и исследователи социальных проблем в конце XIX – начале XX века, был подход социальной патологии. Его фундамент составляет органическая аналогия, то есть понимание структуры и функций человеческого общества по аналогии с природой живых организмов. С данной точки зрения, люди или ситуации являются социальными проблемами в той степени, в какой они препятствуют «нормальной» работе социального организма. Социальные проблемы, таким образом, рассматривались как болезни или патологии общества. При этом различие между нормальным и патологическим, «здоровым» состоянием общества и его «болезнью» считалось в рамках подхода социальной патологии само собой разумеющимся.

Один из теоретиков данного направления Самуэль Смит, автор книги «Социальная патология» (НьюЙорк, 1911), выразил его сущность следующим образом: «Патология в социальной науке определенным образом параллельна патологии в медицине. Точно так же, как изучение физического заболевания имеет важное значение для поддержания физического здоровья, так социальное здоровье не может быть крепким без более широкого и более определенного знания болезни социальной»[11].

Аналогия с медициной вела не только к интерпретации социальных проблем как болезней общества и стремлению «лечить» социальный организм на основе знаний, полученных в результате их всестороннего изучения. Основной источник социальных проблем большинство «социальных патологов» находили в обусловленной наследственностью «порочной» природе отдельных индивидов, их неспособности к «нормальному» поведению. Наиболее известным примером применения такого подхода к проблеме преступности являются работы Чезаре Ломброзо (1835–1909). 1876 год – время публикации его книги «Преступный человек»[12]– иногда считается некой вехой, отмечающей начало «патологического» осмысления девиантности[13]. Важно отметить, что идеи Ломброзо и, в целом подхода социальной патологии широко, использовались российскими исследователями того времени при изучении преступности, проституции и других явлений[14]. Так, в 1888 году известный русский врач Вениамин Михайлович Тарновский, основываясь на результатах своих антропометрических обследований женщин, занятых на рынке секс-услуг, сделал вывод, что они «суть по большей части болезненные или недоразвитые существа, отягченные неблагоприятной наследственностью, представляющие несомненные физические и психические признаки вырождения»[15].

Проводя аналогию, по нашим наблюдениям, некоторые владельцы домашних, и опекуны безнадзорных животных довольно часто имеют физические и психические отклонения.

Подход социальной патологии довольно долгое время служил единственным основанием для исследований социальных проблем. Расцвет этого направления приходится на период между 1890 и 1914 годами. Историки социологии связывают его доминирование с тем обстоятельством, что в условиях ровного и постепенного социального изменения в большинстве западных обществ до Первой мировой войны существующее положение вещей воспринималось как «нормальное». Вследствие этого привычным было рассмотрение индивидов, нарушающих правила поведения, как «больных», а нежелательных ситуаций – как «болезней общества»[16].

Начиная, с 1914 года подход социальной патологии переживает медленный, но неуклонный упадок. Спад популярности идеи социальной патологии во многом был связан с социальными потрясениями, вызванными Первой мировой войной, в условиях которых данный подход не объяснял реальность, вследствие чего был подвергнут критике. Основное критическое замечание заключалось в том, что подход социальной патологии не свободен от оценочных суждений. Указывалось, что данный подход предполагал согласие (часто подразумеваемое) относительно того, что представляет собой нормальное, или здоровое, состояние общества. Но какое общество можно считать нормальным? Что является болезнью или патологией? Любое современное общество состоит из множества социальных групп, имеющих различные представления о норме и патологии. Критики задавались вопросом, представления каких групп составляли основание для определения социальных проблем в рамках данного подхода. По мнению Чарльза Миллса, подход социальной патологии исходил из определенных ценностей, а именно – ценностей американского среднего класса, жившего в небольших городках и следовавшего протестантским идеалам. Миллс критиковал исследования «социальных патологов», определяя их как нетеоретические и крайне необъективные[17]. Другой критик этого подхода отмечал: «Очевидно, у нас нет норм, реальных или воображаемых, с которыми мы <все> могли бы согласиться. Кроме того, норму невозможно установить вследствие постоянно меняющегося характера общества. Каким же образом возможно знание того, что на самом деле является патологией в обществе? Ответ может быть только один: это знание невозможно»[18].

Переходя к рассмотрению других подходов, необходимо подчеркнуть, что ни одно из ранних направлений в сфере изучения социальных проблем не исчезло окончательно. Так, до сих пор предпринимаются попытки применять подход социальной патологии для объяснения социальных проблем. Например, особо жалостливые защитники бездомных животных подбирают их с улицы в больших количествах, тем самым, обрекая себя и окружающих их людей на, мягко сказать, некомфортные условия проживания.

К традиционным в социологии социальных проблем, как правило, относят подход социальной дезорганизации и функционалистский подход. Они считаются традиционными не только в силу относительной давности их возникновения, но и по причине длительного господства в данной области социологического знания. В настоящее время характер многих социологических исследований, в том числе и осуществляемых российскими исследователями, соответствует этим направлениям. Основной чертой данных подходов, так же, как и подхода социальной патологии, является объективизм – понимание социальных проблем как «объективно» существующих патологических или дезорганизованных состояний, дисфункций или противоречий.

Подход социальной дезорганизации возникает, с одной стороны, в контексте обострения социальных проблем, вызванного ускорением темпов миграции, урбанизации и индустриализации после Первой мировой войны, а с другой – в контексте становления американской социологии[19]. С данной точки зрения, социальные проблемы являются следствиями социальной дезорганизации. Возникновение этого подхода принято связывать с публикацией труда Уильяма Томаса и Флориана Знанецкого «Польский крестьянин в Европе и Америке» (1918–1920). Социальную дезорганизацию Томас и Знанецкий определяют как «уменьшение влияния существующих социальных правил поведения на индивидуальных членов группы»20. Они проводят различие между социальной дезорганизацией и индивидуальной. Последняя понимается как «снижение способности индивида организовывать всю свою жизнь для эффективной, прогрессивной и продолжительной реализации своих фундаментальных интересов»[20].

Сравнение понятия «социальной дезорганизации» в том смысле, в каком его используют Томас и Знанецкий, и понятия «аномии» Эмиля Дюркгейма показывает, что, за исключением некоторых аспектов, они являются сходными. Об этом свидетельствует, в частности, дюркгеймовское описание аномического самоубийства, в рамках которого он использует термины «аномия» и «социальная дезорганизация» в качестве синонимов: «В момент общественной дезорганизации – будет ли она происходить в силу болезненного кризиса или, наоборот, в период благоприятных, но слишком внезапных социальных преобразований – общество оказывается временно не способным проявлять нужное воздействие на человека, и в этом мы находим объяснение тех резких повышений кривой самоубийств, которые мы установили выше»[21].

Согласно Томасу и Знанецкому, одной из причин процесса дезорганизации является расширение связи и контактов между определенной общностью и внешним миром (данное положение, очевидно, может использоваться и при объяснении некоторых реалий трансформации российского общества). У членов данной общности, отмечают Томас и Знанецкий, развиваются новые установки, которые не могут контролироваться старой социальной организацией, поскольку не имеют адекватного выражения в старых первично-групповых институтах. «Группа пытается защитить себя от дезорганизации методами, сознательно направленными на усиление влияния традиционных правил поведения. Однако эти попытки, часто эффективные, пока внешние контакты остаются ограниченными некоторой отдельной областью интересов, становятся все менее и менее действенными, когда эти контакты продолжают развиваться и постепенно распространяются на все сферы социальной деятельности»[22]. Проблема в таком случае состоит не в том, как подавить новые установки, оставив их в положении, в котором они выражают себя в индивидуальном бунте и социальной революции, а в том, как найти для них институциональное выражение, использовать их для социально продуктивных целей. Эта ситуация является общей для всех обществ в периоды быстрого изменения.22 По мнению Тамоцу Шибутани, мысль Томаса и Знанецкого о том, что социальная дезорганизация есть неотъемлемая часть процесса социального изменения, является одной из наиболее ценных идей в социологии[23].

Подход социальной дезорганизации стал основой работы целой плеяды социологов Чикагской школы (Р. Парк, Э. Берджесс, Р. Маккензи, Р. Каван, К. Шоу, Г. Маккей и др.). Рассматривая социальные проблемы как следствие социальной дезорганизации, они изучали подростковую делинквентность, самоубийства, умственные заболевания, бездомность. В большинстве этих исследований использовалась идея различных уровней социальной дезорганизации, во-первых, в сельской и городской местности, во-вторых, в различных частях города. Последнее положение сформулировано в теории концентрических зон Эрнста Берджесса. Наиболее высокий уровень социальной дезорганизации характерен для зоны перехода, то есть зоны, непосредственно примыкающей к центру города. Именно в этой зоне, как правило, регистрируется наиболее высокий уровень преступности и других видов девиантности.

Подход социальной дезорганизации так же, как и подход социальной патологии, был подвергнут жесткой критике. Утверждалось, что дезорганизация – это субъективное и оценочное понятие, замаскированное под объективные концептуальные рамки. Указывалось также, что социальная дезорганизация предполагает разрушение предшествующей организации, которое часто невозможно установить. С социальной дезорганизацией смешивается социальное изменение без объяснения, почему одни социальные изменения являются «дезорганизующими», а другие «организующими». Отмечалось, что социальная дезорганизация обычно считается чем-то «плохим», а это является оценочным суждением наблюдателя. Наконец, то, что представляется дезорганизацией, может быть высокоорганизованной системой конкурирующих норм. Многие девиантные культуры, такие, как подростковые шайки, организованная преступность, гомосексуальные сообщества, проституция, «беловоротничковая преступность», не говоря уже о политической коррупции, являются высокоорганизованными[24]. В частности, это отмечает Уильям Уайт в своей работе «Общество на углу улицы», написанной по результатам четырехлетнего включенного наблюдения[25]. Его основной вывод заключался в том, что итальянский квартал в Бостоне, представлявшийся «благополучным» жителям этого города перенаселенными, хаотическими, «дезорганизованными» трущобами с высоким уровнем преступности, в действительности являлся высокоорганизованной общностью со своим набором ценностей, норм и образцов поведения. Подобного рода критика привела к попыткам найти иное, четкое и ценностно-нейтральное определение социальной дезорганизации.

В середине XX века доминирующим направлением в социологии социальных проблем становится функционализм. Главными представителями функционалистского подхода к социальным проблемам являются Роберт Мертон и Роберт Нисбет. Одно из исходных положений данного подхода заключается в том, что между периодически возникающими социальными проблемами и ценностями и институтами культуры существует тесная и предсказуемая связь. «Социальные проблемы... часто связаны функциональными отношениями с институтами и ценностями»[26]. Например, социальная проблема алкоголизма, указывает Нисбет, во многом неотделима от социальной функции, выполняемой алкоголем во множестве значимых контекстов коммуникации – от семейного предобеденного коктейля через религиозные церемонии до обязательного дипломатического приема. Таким образом, исследование социальных проблем дает возможность глубокого проникновения в природу общества: его социальную структуру, систему нормативной регуляции, процессы организации и дезорганизации, образцы конформности и девиантности. Функционалистский подход к социальным проблемам заключается в выявлении условий или видов поведения, которые мешают реализации целей общества, препятствуют его ровному функционированию или приводят общество в неустойчивое, неравновесное состояние. Центральное место в ряду концептуальных средств этого подхода занимает понятие дисфункций как последствий какой-либо социальной деятельности, идущих вразрез с функциональными требованиями социальной системы или разрушающих институциональные связи. «Исследование социальных проблем, – пишет Р. Мертон, – требует от социологов скорее внимания к дисфункциям образцов поведения, убеждений и организации, нежели сосредоточения главным образом или исключительно на их функциях».26 Определив дисфункциональные условия или виды поведения как социальные проблемы, функционалисты стремятся исследовать и объяснять их происхождение. По аналогии с различением явных и латентных функций Р. Мертон проводит различие между явными и латентными социальными проблемами. Социологи, согласно такой точке зрения, выступают экспертами, одна из задач которых заключается в обнаружении и изучении латентных социальных проблем.

Вклад Мертона в изучение социальных проблем связан также с его теорией девиантного поведения как симптома рассогласованности между целями, предписываемыми культурой, и предоставляемыми социальной структурой средствами их достижения[27]. Данная теория включает типологию приспособления (конформизм, инновация, ритуализм, ретретизм и мятеж) к целям и институциональным средствам индивидов, занимающих различное положение в социальной структуре, которая может объяснять возникновение целого ряда явных и латентных проблем. Инновационным типом приспособления объясняется часть преступности, включая экономическую; ритуализмом – бюрократизм; ретретизмом– употребление наркотиков, алкоголизм, часть самоубийств, бездомность; мятежом – идеологический терроризм, деятельность экстремистских групп. Мертон уточняет, что ритуалистское приспособление в общем не является социальной проблемой, поскольку в сущности это внутреннее решение, а внешнее его проявление, хотя и не является предпочтительным в культуре, все же институционально разрешено.

Важно отметить, что различные виды девиантного поведения рассматриваются Мертоном как следствие нормального реагирования людей на социальную ситуацию, в которой они оказываются. Как социолог, он отказывается от поиска каких-либо особенных биологических или психологических предрасположенностей к девиантному поведению. «Наша главная задача, – пишет Мертон, – состоит в том, чтобы понять, каким образом социальная структура побуждает некоторых членов общества к несоответствующему предписаниям поведению»[28].



Поделиться:


Последнее изменение этой страницы: 2017-02-21; просмотров: 868; Нарушение авторского права страницы; Мы поможем в написании вашей работы!

infopedia.su Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Обратная связь - 54.224.52.210 (0.009 с.)