Учения о социальном прогрессе

 

1. Понятие этического и социального прогресса. 2. Наглядность технического прогресса. 3. Сомнения в прогрессе этическом, предание о золотом веке. 4. Религия и вера в этическое совершенствование. 5. Отрицательные спутники культуры. 6. Непопулярность идеи прогресса в классическом мире. 7. Точка зрения средневековья и эпохи после ренессанса (Бодэн, Бэкон). 8. Учение Вико о циклическом прогрессе. 9. Развитие идеи прогресса в XVIII-XIX в.в. — идея непрерывности прогресса (Кондорсе). 10. Конструктивный идеализм (утопия «Земного рая»). 11. Научная социология и положительная политика Конта. 12. Учение Спенсера об эволюции. 13. Марксизм об истории и перед судом истории. 14. Философское обоснование непрерывности прогресса у Гегеля. 15. Критики прогресса. 16. Культурный пессимизм Шпенглера и философия консерватизма К. Леонтьева. 17. Сущность культуры и прогресса. 18. Законы социального прогресса.

 

1. Когда юристы говорят о праве и силе, они ставят право на первое место, предполагая и желая, чтобы право вытесняло силу. В этом движении от силы к праву сказывается прогресс: культура побеждает стихию. Распространение права вширь и вглубь, проникновение его во все области общественной жизни, укрепление правовой психики, т. е. предрасположение к поступкам, соответствующим праву, и отрицательного отношения (репульсий) к его нарушениям, ослабление, в связи с этим, принудительного начала в праве — все это считается признаком прогресса. Но этого мало. Меняется самоё право. Формально понятие его одно и то же, но содержание не остается неизменным.

То право, которому еще недавно поклонялись, вызывает неудовлетворенность, оно само начинает рассматриваться, как насилие. Переход от абсолютизма к конституции, от монархии к республике, от либерализма к солидаризму рассматривается, как прогресс. Каждая эпоха нуждается в своем праве, таком, которое для неё является гармонией, которое при данных условиях вызывает наибольшую удовлетворенность. Возникает вопрос, в какой степени эта смена различных систем права тоже является прогрессом и по каким признакам можно отличить, что прогресс и что не прогресс. Возникает также вопрос, нельзя ли содействовать прогрессу, направлять движение в его сторону, чтобы ускорить достижения прогресса и устранить возникающие препятствия.

Для того чтобы ответить на эти вопросы, надо знать, что такое прогресс и какие пружины им управляют.

Надо различать прогресс умственный, технический, моральный. Если человек понимает окружающее все лучше и лучше, если он способен выражать свои идеи все яснее и знания становятся и разнообразнее и доступнее, это признаки умственного прогресса. Если человек все более овладевает способами воздействия на мертвую природу, подчиняет её своим желаниям и, при меньшей затрате труда, достигает больших результатов, — это прогресс технический. Что касается прогресса этики, то поскольку этика состоит из обязательных правил поведения людей в их отношениях друг к другу, прогресс этики выражается в качественном улучшении этого поведения, т.е. приближении его к наиболее гуманному, человеколюбивому, креативному отношению к наиболее широкому кругу лиц и в истреблении злостных, человеконенавистнических, одиозных начал даже по отношению к врагам. Такое изменение этики способствует улучшению условий общественной жизни и является прогрессом социальным.

2. Прогресс — идол нашего времени[146]. Поразительные успехи материальной культуры настолько бросаются в глаза, что современный человек может из личного опыта почерпнуть богатую коллекцию примеров прогресса. Не были ли мы свидетелями, как быстро развивалось автомобильное дело, как человек завоевывал воздух, как кино из забавы превратилось в могущественное орудие культуры, в громадную отрасль промышленности, в новый вид искусства и творчества? Не чудо ли передача фотографий посредством радио, возможность слышать концерты и речи за тысячи верст? Сколько удобств доставляет современному человеку повседневное усовершенствование различных машин, механизирующих труд и сберегающих человеку его энергию.

Богатейшие технические музеи в Мюнхене и Лондоне (Кенсингтон) представляют наглядную картину успехов человечества. Переходя из комнаты в комнату, можно наблюдать, как человеческий гений в течение веков сумел усовершенствовать самые разнообразные стороны техники. Вот перед вами громоздкий фонарь, вы идете дальше и видите, как этот фонарь заменялся все более дешевыми и удобными средствами освещения. Вот отверстие в окне для вентиляции. Вы видите, как оно заменяется сначала простою вертушкою, потом эта вертушка соединяется с электрическими проводами и вентиляция производится вне зависимости от ветра. Наконец, вентилятор соединяется с водопроводной трубой, распыляет струю воды на мельчайшие частицы, водяную пыль, чтобы и освежать, и увлажнять воздух. Так постепенно одна и та же идея находит себе все более совершенное выражение. Не нужно приводить много примеров, доказательств — технический прогресс нагляден даже в мелочах.

Но, когда видишь успехи в области транспорта (в Лондоне модели судов всех времен), электротехники, механического оборудования фабрик, то тогда достижения прогресса поражают и заставляют верить в неограниченные возможности будущего.

3. Человек побеждает природу — здесь прогресс несомненен. Успехи естественных наук послужили исходным моментом мысли о быстром развитии власти человека над природой, внушили веру в его бесконечное техническое торжество. В то же время естественные науки создали склонность к рассмотрению человека и человеческого общества, как частицы мира, в котором совершается непрерывное движение. Человеку удается овладеть этим развитием и дать ему желательное направление.

Таким образом, будущее может быть наполнено всё более возрастающими достижениями. Простейшее переходит в более сложное и более тонкое.

Помимо успехов естествознания, идею прогресса питал быстро возраставший экономический и культурный обмен, который усиливал взаимодействие наций и государств и увеличивал возможности человечества. Земной шар стал представляться мыслителям великой мастерской, в которой разнообразные организации, постепенно совершенствуясь, работают для общей великой цели[147].

Идея прогресса в области техники завоевала себе наиболее прочное положение. Редко вызывает сомнения и прогресс умственный. Но сопровождается ли он одновременно прогрессом социальным и этическим? Еще в древности было отмечено, что умственный прогресс сопровождался нравственной порчей и что, по мере развития человеческой жизни и усложнения ее, условия жизни становились все труднее, почему, наряду с преданием о потерянном рае, сложилась формула ухудшения: золотой, серебряный, медный, железный век. Это формула, составленная применительно не к одним только экономическим условиям жизни людей, подсказана наивной переоценкой прошлого.

4. Веру в возможность улучшения нравственности внушила впоследствии религия. Религия пришла на помощь человеку, теряющему веру в себя. В противовес идее об утраченном золотом веке, идея Мессии должна была заставить человека воспрянуть духом: Царство Божие наступит. Возникла новая формула: смена Ветхого, Нового завета и Вечного Евангелия. Эта формула изображает непрестанное улучшение нравственности. Она относится уже к другой стороне общественной жизни. Но и тут появились скептики. Ницше, например, изображает христианство, как мораль вырождения. Другие изобличают лицемерие нашего века: единобрачие, при существовании проституции; осуждение рабства, при наличии рабской зависимости в новых формах и пр.

Наконец, появляются вновь скептики, которые пугают прогрессом. Они рассматривают прогресс, как стадию, расцвета, вслед за которой неизбежно последуют упадок и разложение. С их точки зрения — нужно бояться прогресса, который приближает к дряхлости, нужно стараться остановить его, «подморозить» страну (К. Леонтьеев).

Так сложен вопрос о прогрессе.

5. Люди стремятся устранить опасности для здоровья и жизни, обеспечить прирост населения, а между тем многолюдность содействует распространению пороков. Люди хотят устранить бедствия войны, а между тем обеспеченный мир понижает энергию. Культурные государства распространяют свое влияние на первобытные страны, приобщая их к благам европейской цивилизации, а население этих стран усваивает прежде всего отрицательные стороны европейского быта и развращается его соблазнами.

«В одних отношениях прогресс как-будто есть; зато в других — несомненно регресс. Появляются новые науки, т.е. дифференцируется наука прошлого и вместе с тем исчезает единство знания, которое мы не можем не оценивать положительно. Происходит накопление знаний, но они становятся разрозненными и отдельным человеком необъемлемыми. Появляются специалисты, исчезает человек энциклопедической культуры. Мы смеёмся над алхимией и... не замечаем, что современная медицина мечтает, если не об элексире юности, то об операции омоложения»[148].

Если прогресс существует, то он предполагает сочетание успехов в области материальной и духовной культуры. Успехи техники и знания — относительные ценности. Прогресс требует коллективных усилий человечества на пути к осуществлению абсолютных ценностей: добра, истины, красоты и братства[149].

Однако, движение человечества по пути морального и социального прогресса значительно медленнее, чем то движение в области знаний и техники, которое достигнуто в течение ближайших к нам столетий, благодаря передаче мысли на расстояние и создавшейся возможности для лучших умов человечества помогать друг другу в их усилиях.

Уже отсюда видно, что идея прогресса — дитя нового времени, выражение его довольства успехами и уверенности в своих силах.

В самом деле, как говорит Бэри[150], интеллектуальный климат для развития идеи прогресса до XVI в. был неподходящим.

6. Классический мир не увлекался прогрессом. Греки преуспевали в умственном прогрессе, но делали мало для улучшения условий общественной жизни. Их мировоззрение находилось под властью идеи рока (moira) и это создавало некоторую косность культуры: мойра предполагает, что во вселенной существует законченный порядок. Это та же идея, что создает неподвижность культуры Востока.

Марк Аврелий в его «Размышлениях» (Meditationes) жалел человека, достигшего сорокалетнего возраста: при средней интеллигентности он может сказать, что ему знакомо все прошедшее и известно все будущее: до того однообразен мир[151].

7. Христианское учение с его требованием самоусовершенствования внесло переворот в мировоззрение, оно внушило веру в моральный прогресс. Под влиянием этого, средневековые мыслители (Бл. Августин) учили об умственном и моральном прогрессе и убеждали в неизбежности дальнейшего улучшения жизни на земле.

Идея «Божьего Града» господствовала над умами в средние века и впервые объединила весь тогдашний христианский мир в крестовых походах, воодушевив его к солидарной борьбе за общую веру. С тех пор явилось сознание общности европейской цивилизации и культуры.

Общая обстановка средних веков не благоприятствовала прогрессу. Еще Маккиавели характеризовал человеческую натуру, которую он рассматривал не очень высоко, как неизменную в веках, и ставил формы управления в зависимость от личного творчества всемогущего законодателя, а не от законов прогресса.

Однако, со времени Ренессанса замечается все большее укрепление веры человека в себя и подготовляется почва для теории прогресса. Оптимизм по отношению к будущему приходит на смену оптимизму в оценке прошлого.

Бодэн (XVI в.) смело выступил против характеристики начального периода жизни человечества, как золотого века. Бодэн утверждает, что золотой век, если в нем хорошенько разобраться, окажется, наоборот, железным.

Еще определеннее выражена эта мысль Фр. Бэконом: (XVI в.) Antiquitas seculi-juventus mundi, т.е. старый мир в действительности младенец. Зная ошибки прошлого и понимая их причины, мы можем избегать их впоследствии и это даёт надежду на постоянный прогресс. Затруднения к успеху происходят от причин, которые находятся во власти человека. Для достижения благополучия человека и общества, Бэкон настаивает на практическом знании людей, т.е. изучении их основного характера и страстей и на нравственном руководстве и культуре воли (georgica animi). Если это будет достигнуто, то обеспечены дальнейшие завоевания культуры.

С тех пор мысль, что мир становится все более зрелым и старым, со всё большим опытом и возможностями, завоевывает себе широкое признание. К этому присоединяется вера в государственную власть, которая, сосредоточив в своих руках огромное могущество, может бесконечно улучшать социальную жизнь[152].

8. В начале XVIII в. (1725 г.) появился замечательный труд неаполитанского юриста-философа Джанбатиста Вико, под заглавием «Новая наука». В развитии общества этот оригинальный и глубокий мыслитель различает три великие эпохи. Первая из них — детство народов. Постепенно от полуживотного чисто физического существования люди перешли к мифологии и культам, развивавшим мышление и утверждавшим порядок. Семейный деспотизм подготовлял к повиновению гражданским законам. Начинается история аристократическим веком героев. Но, по мере того как люди привыкают рассуждать и анализировать, они требуют равенства. Возникает демократия, начинается внутреняя борьба, а затем падение. Возвышенные интересы сменяются низменными, люди служат своим грубым прихотям и капризам, общество проходит свой полный круг. Дальше новые народы начинают опять свой круг, пока не состарятся и не придут к распаду. Но Вико склонен думать, что Провидение ведет человечество все дальше вперед. Возобновляющееся круговое развитие приближает человечество к вечности. Здесь автор от науки переходит к вере[153].

Вторая половина XVIII в. была особенно благоприятна для подобной веры. Блестящее царствование Людовика XIV было окружено сиянием великого века, подобно эпохе Августа. Выдающиеся умы заставили гордиться их произведениями, новые знания внушили человеку уверенность в своей силе, могущество государства еще больше укрепляло эту уверенность. В такое время идея прогресса должна была получить наиболее яркое выражение.

9. Выполнение этой миссии выпало на долю блестящего французского мыслителя второй половины XVIII в., Кондорсе. Скрываясь от террора якобинцев на чердаке с ядом, заготовленным на всякий случай для самоубийства, талантливый мыслитель излагал свои идеи, доказывая непрерывность прогресса.

Прогресс, с точки зрения Кондорсе, является безостановочным и необходимым движением вперед. «Золотой век — не за нами, а впереди нас»[154].

Исторические наблюдения, по мнению Кондорсе, раскрывают порядок, в каком происходят перемены, и знакомят с тем влиянием, которое каждый данный момент оказывает на будущее. Они свидетельствуют также, что прогресс есть цепь, нигде не прерывающаяся, указывающая путь, по которому идет человечество, преследуя две цели: истину и счастье.

Кондорсе не видит пределов усовершенствования человека; по его предположению, человечество может достигнуть состояния, когда оно не будет различать, что частный интерес расходится с общим и что любовь к ближнему будет не меньшей, чем любовь к самому себе. Не будет больше нарушений чужого права, войны исчезнут и народы будут жить в полном согласии.

10. Идея прогресса легко приводит к утопии. Если даже верить в бесконечный прогресс, то все-же можно представить такой момент развития, когда на земле утверждается рай. Целый ряд мыслителей предвещает заключительную стадию человеческой истории, которая рисуется им, как полное торжество и блаженство человека[155].

С конца XVIII столетия мечта о золотом веке получает особенно яркий расцвет и именно в связи с верой в прогресс. Мечта о золотом веке является результатом наблюдений над блестящими успехами человеческого гения в области практической и научной, под влиянием уверенности в силах человеческого разума и безграничных возможностей человеческого творчества. Идея прогресса привела к идее «земного рая».

Сложилось два типа учений о прогрессе. Одни, исходя из убеждения, что человечество способно изучить способы усовершенствования своей жизни и произвести радикальное переустройство, для осуществления своих чаяний, представляют собой конструктивный идеализм. Эти учения готовы уже дать названия улицам в золотом царстве.

Другие представляют себе прогресс, как постепенное переустройство, в связи с распространением знаний, моральным развитием, самосознанием личности и улучшением социальных условий.

Развитие учения о прогрессе требовало указания и тех средств, с помощью которых можно достигнуть улучшения общественной жизни.

Фурье искал этих способов в организации. Его проект фаланги проникнут убеждением, что с помощью хорошей организации и дисциплины можно достичь всего.

Несколько сложнее система Сен-Симона. Он возлагает на людей знания такую же роль объединителей и организаторов человечества, какую играли представители религии в средние века. Католическая церковь в средние века дала пример великой социальной организации; основой организации нового мира должна служить не церковная, а научная доктрина. Люди знания должны обдумать способы улучшения быта трудящихся, обеспечить внутренний порядок и внешний мир.

Тогда жизнь человечества сразу подымается на высокий уровень почти совершенного порядка.

11. Дальнейшее развитие идеи научного руководства ходом общественной жизни и её преобразования представляет собой учение знаменитого позитивиста Огюста Конта. Для преобразования общества необходима, по его мнению, научная социология. Человечество прошло уже две стадии: теологическую, полную суеверий, и метафизическую, когда воображаемых богов сменили отвлеченные понятия. Наступает третий период — позитивный, господство положительных знаний и научного мышления. Главная задача этого третьего периода общественной жизни — организация общества средствами научной социологии.

Раз мир будет руководствоваться общей теорией, то и управление должно находиться в руках тех, кто понимает теорию и знает, как её применить. Социология станет основой положительной политики[156].

Сначала Западная Европа, затем вся белая раса и, наконец, всё человечество, когда оно будет соответствующим образом подготовлено, испытают на себе благодеяния нового строя. Положительное направление создает умственную гармонию, которая до сих пор была невозможна, и вызовет более полное умственное и моральное общение. Это будет заключительное состояние (l'etat final).

О. Конт заложил фундамент науки о законах развития общества. Его идея о создании позитивной политики, т.е. научно обоснованного руководства общественным движением, чрезвычайно плодотворна, хотя и осталась у него в зачаточном состоянии. Прогресс в постановке этого учения из вопроса веры превращается в научно доказуемый факт.

12. Научному обоснованию идеи прогресса особенно способствовало учение Спенсера об эволюции.

В основе этого учения лежат наблюдения над способностью организмов к приспособлению. Гениальные произведения Дарвина способствовали широкому распространению идей приспособления в жизни природы. Спенсер развивает те же идеи применительно к жизни общества.

Сообразно законам эволюции вообще и законам организации в частности, происходил и происходит прогресс в приспособлении человечества к социальному состоянию. Человек обладает способностью естественным образом изменяться, приспособляясь к условиям социальной жизни, причем дети наследуют предрасположения (aptitudes) родителей. «Предельным человеком является такой, у которого этот процесс дошёл до такой степени, что создалось соответствие между всеми способностями его природы и всеми требованиями его жизни в обществе»[157].

Эволюция сама по себе не предполагает непременно движения к желательной цели. Но все отрицательные явления — результат неприспособленности к условиям жизни. Цивилизация способствует все большей приспособляемости. Поскольку последовательные шаги цивилизации улучшают общественную жизнь, они составляют то, что называется прогрессом[158].

В хаосе окружающих человека явлений проглядывают трудно различимые черты гигантского плана. Когда удается угадать их, то представляется возможным содействовать и направлять процесс приспособления. Могущественные средства для этого находятся в руках законодателя.

Таким образом учение Спенсера о прогрессе может быть сформулировано в двух положениях: первое — в основе прогресса лежит естественный процесс эволюции, приспособляемость людей к совместной жизни; и второе — представляется возможность содействовать процессу эволюции, для достижения окончательной и полной взаимной приспособляемости членов общества.

Недостаточно выясняется Спенсером, почему «окончательная» приспособляемость должна непременно сопровождаться улучшением этики. Об этом можно лишь догадываться, исходя из того, что полная приспособленность предполагает гармонию и солидарность, которых не может быть, если член общества действует неправомерно или безнравственно. Но остается все же открытым вопрос о том, как сменяются принципы права и нравственности, можно ли и на основании чего утверждать, что изменение права и нравственности означают непременно улучшение. Ведь приспособление организма к окружающим условиям или изменение окраски вовсе не означают непременно улучшения.

Непонятно также с точки зрения эволюционной теории, как можно обосновать совершенное состояние человеческого общества, состояние, предполагающее наступление неподвижности, т.е. конец эволюции.

13. Некоторое сходство с учением Спенсера представляет марксизм. И он учит об эволюции, но только не на основе приспособления к условиям жизни вообще, а в зависимости от более узкого фактора — хозяйства. Общественное развитие всецело определяется ростом производительных сил, которые, в свою очередь, определяют отношения различных общественных классов. Между этими классами происходит борьба, приводящая к смене одного порядка другим. Эти смены составляют содержание истории. В процессе классовой борьбы достигается, однако, состояние, при котором классовое противоречие может исчезнуть. С тючки зрения марксизма капиталистическое общество представляет из себя последнюю форму классового антагонизма. Когда в борьбе капитала и труда пролетариат выйдет победителем, он принесёт миру состояние полной свободы, где исчезнут все виды угнетения и несправедливости, не будет никакой розни, деспотизма и даже никакого права и государства. Пролетариат изображается, как наиболее совершенный класс, а потому он осуществит на земле рай, в виде социализма.

Таким образом, с точки зрения марксизма, в истории осуществляется неизменный прогресс, приближающий человечество к идеалу. В путях и средствах достижения идеала нет ничего мистического. Всё управляется простыми объективно устанавливаемыми законами.

Эта упрощенность теории прогресса делает марксизм чрезвычайно удобным для популяризации и пропаганды. Подкупая своими безграничными обещаниями, воскуряя фимиамы одному из общественных классов, который, в действительности, представляет лишь одну из действующих сил, столь же необходимую для культуры, как и другие, марксизм действует на неспособные к критике умы именно упрощенностью своей теории прогресса. Пролетариат оказывается «избранным» классом подобно тому, как был «избранный» народ, а хозяйственные факторы оказываются самыми значительными из всех, и если не вовсе исключающими прочие, то в последней инстанции составляющими всё же определяющий момент социально-исторического развития[159].

Так как главное основание социалистического учения марксизма в законах экономики, то особенно интересно отметить, насколько эти «законы» марксизма разошлись с действительностью. Карл Маркс писал в тот период развития капитализма, когда взаимоотношения предпринимателя и рабочего находились всецело в зависимости от конкуренции, не были еще урегулированы и лучше всего укладывались в форму эксплуатации. Маркс и его школа построили всю свою теорию на идее присвоения капиталистом прибавочной стоимости, создаваемой физическим трудом, и таким образом физический труд был возвеличен и изображен в виде основы благополучия народов. Естественно, что и носители этого труда оказались избранным классом, на который пал исторический жребий осуществить «земной рай». При этом материалистическое понимание истории изображало грядущее выступление пролетариата, как неизбежное последствие обнищания трудящихся (Verelend-ungstheorie), которое не может не наступить, так как капитализм, при возрастающей конкуренции, будет неизбежно усиливать эксплуатацию рабочих. После перехода средств производства в руки пролетариата, окажется возможной наилучшая организация производства, народное богатство увеличится, а справедливое распределение благ осчастливит всё человечество.

Со времени появления учения К. Маркса обстановка мирового хозяйства глубоко изменилась и эволюция его ниспровергла все исходные точки зрения марксизма.

Прежде всего выяснилось, что успехи новейшего капитализма (сверх-капитализма) зависят главным образом от интеллекта, а не от физической силы. Организационные способности предпринимателя, изобретательские способности инженера и техника, коммерческий и финансовый гений купца решают вопросы победы или смерти предприятия. Сердцем каждой фабрики является то помещение, теперь обычное для каждого крупного предприятия, где работают непрерывно специалисты, изыскивающие всевозможные усовершенствования, для удешевления производства и улучшения качества. Физический труд давно перестал казаться главной основой дохода.

Второе существенное изменение — это повсеместное улучшение условий труда и заработной платы. Организованный пролетариат обеспечивает себе наилучшие условия, какие возможны по положению предприятия. Поэтому, исчезло основание и другой исходной идеи К.Маркса: эксплуатация рабочего потеряла свою остроту и, пожалуй, стала даже анахронизмом. Могущественные профессиональные союзы улучшили положение рабочего, не дожидаясь пришествия «земного рая».

Выдающиеся экономисты (напр., Лифман) справедливо указывают, что и условия конкуренции теперь значительно изменились под влиянием картелирования и трестирования промышленности, а потому жертвой эксплуатации становится скорее потребитель, чем рабочий. В то же время выросла новая сила — финансовый капитал (его значение ярко обрисовал Гильфердинг), а это изменило вообще положение предпринимателя, который перестал, в массе случаев, быть независимым.

Не подтвердилось в связи с этим и предсказание «обнищания». Статистика показывает, что уровень благосостояния рабочего в Европе повышается, а не понижается. Даже безработные, благодаря развитию социального законодательства и организованной помощи, оказываются хотя в тяжелом, но не в безвыходном положении. Тяжесть безработицы падает на плечи государства и общества и распределяется, таким образом, между всеми. Отпадает, таким образом, и материалистическая неизбежность последней решительной схватки капиталистов и трудящихся, которые начинают работать совместно против потребителя и жить общими интересами.

Наконец, исчезает еще и вера, что переход орудий производства в руки пролетариата действительно повысит производительность. Опыт Советской России показал, что одной организационной энергии еще мало для того, чтобы увеличивать народное богатство.

Таким образом, марксизм со всем богатством его научного багажа и увлекательностью революционного пафоса оказался перед лицом истории одной из доктрин, отражавших потребности своего времени. Времена изменились, а с ними рассеивается и обаяние марксизма.

Научное обоснование марксизма, таким образом, далеко не безупречно[160], но для нас оно интересно тем, что идея прогресса в этом учении находит вновь яркое выражение. Она обосновывается здесь глубоким убеждением в возможность «безусловной рационализации всех общественных отношений и безусловного контроля человека над природой»[161]. Она облекается в учение о неизбежности полного перерождения существующего общественного мира и сопровождается конкретными указаниями социализма, как конечной цели прогресса, и передачи орудий производства в обладание пролетариата, как средства осуществления конечной цели.

14. Приведенный обзор учений о прогрессе показывает, что идея его все более укреплялась и что сторонники её стремились обосновать эту идею научно, извлекая обоснование из наблюдений над фактами общественной жизни и стараясь определить, в каком направлении идет прогресс, для возможного содействия ему. Согласно этим учениям, в прогрессе участвуют человеческие разум и воля.

Следует, однако, отметить существование учений и другого порядка. Бэри (прим. 150) называет эти учения спекулятивными и так как они имеют наиболее выдающихся представителей в Германии, то также германскими учениями о прогрессе. Кант в своей работе «Вечный мир»[162] говорит, что гарантию вечного мира дает сама «великая в своем искусстве природа (natura daedala rerum), в механическом процессе которой с очевидностью обнаруживается целесообразное стремление произвести путем разногласия людей согласие даже против их воли». Если природа хочет, чтобы произошло то или другое, то это не значит, что она возлагает на нас долг делать что-либо, но делает это сама, хотим мы или нет (fata volentem ducunt, nolentem trahunt).

Таким образом, «всемирная история» представляет собой развертывание космополитического плана. Если люди поймут его, то это только облегчит выполнение плана.

Другой великий германский философ Гегель определяет всемирную историю, как процесс, в котором проявляет себя всемирный дух. Смысл истории, по Гегелю, есть прогресс в сознании свободы, которая постепенно распространяется с одного (деспотия), немногих (аристократия) и многих (демократия) на всех. Мнения разных времен, учреждения, нравы — моменты и повороты сознания мирового духа. Кровопролития, жестокости, все страшные потери человечества — жертвы, приносимые ради великой разумной цели. «Всё существующее — разумно», «мировой дух хитер». Когда мировой дух достигает своего высшего выражения, наступает «бодрая старость», конца которой не видно.

Это учение Гегеля полно исторического оптимизма, оно наполнило собою целый век, вдохновив Маркса и Энгельса и найдя в марксизме свое перевоплощение.

Подобные учения, представляющие собой формулировку исторических тенденций, еще более чем ранее изложенные, способны создать ложное представление о непрерывности прогресса. В действительности человечество не идет прямым путем. Культура то расцветает, то приходит в упадок. Народы, достигшие величия, сходят со сцены, на смену им приходят другие, возвращающие культуру вспять. Непрерывности поступательного движения нет. Наряду с прогрессом есть остановки и регресс[163].

15. Еще Сенека учил о периодическом вырождении людей. Огонь и потопы истребляют человечество, и после этого вновь начинается золотой век невинности, за которым следуют порча, пороки и ухудшение жизни. С этой точки зрения катастрофы вносят нечто освежающее, подобно тому, как гроза освежает воздух. Жестокая теория прогресса, которая требует платы кровью и неисчислимыми жертвами за обновление культуры! После катастрофы, вторит Сенеке пессимист XIX в. Гартман, устанавливается большее и сравнительно лучшее равновесие человеческих взаимоотношений, что и находит себе отражение в новых конституциях.

Но здесь уже не только отрицание непрерывности прогресса, но и сомнение в нем. Никогда нельзя предсказать к каким результатам приведёт катастрофа, не потрясет ли она мир до основания и не постигнет ли его новая катастрофа до того, как он оправится, так что не только дальнейший прогресс, но и возрождение отодвинутся на долгие времена.

Такие теории расходятся не только с космическими построениями Канта и Гегеля, но и с теорией Конта о переходе мира в позитивный период, время господства знаний, и с учением Спенсера об эволюции под влиянием приспособления, и, наконец, с учением К. Маркса о непреложных законах истории, определяемых развитием хозяйства и борьбою классов. В лучшем случае, если они не разрушают идеи прогресса, то вносят в него существенный корректив.

Но нет недостатка и в прямой критике прогресса.

Один говорит, что ни прогресс, ни регресс недоказуемы. Изменяются критерии оценки и нельзя быть уверенным, что грядущие поколения будут руководствоваться теми же идеалами, как и мы, или что другие народы руководствовались тем же критерием в прежние времена[164].

Другие находят идею прогресса вредной «позволяющей в полном спокойствии пользоваться благами сегодняшнего дня, не заботясь о затруднениях завтрашнего» [165]. Сорель вместо катастроф предлагает, в качестве средства омоложения культуры, героическую борьбу. Теорию прогресса он отвергает, он ставит будущее в зависимость от моментов героического подъема, утверждая, что «человечество лишь иногда выходит из под власти посредственности, благодаря энергичному давлению некоторых принудительных сил».

16. После Великой войны шумный успех выпал на долю Шпенглера («Закат Европы»), который монотонной картине прямолинейной всеобщей истории противопоставил идею множества культур, из которых одни расцветают, другие стареют, появляются, зреют, отцветают и никогда не возвращаются[166]. В частности, Шпенглер противопоставляет цивилизацию культуре, считая цивилизацию опрощением и обмельчанием культуры. С его точки зрения развитие литературы после Шекспира, Гете и др., развитие архитектуры, музыки и пр. — вовсе не показывает непрерывного улучшения. Напротив, большой подъём и расцвет неповторимы. Далее можно ожидать уже совершенно иных, форм культуры. «До Гёте мы немцы, говорит он, больше никогда не дойдем, но можем дойти до Цезаря»[167]. Философия Шпенглера — вид культурного, но не абсолютного пессимизма. Он не признаёт вечных истин, не признаёт абсолютной морали и всеобщей человеческой этики. Он не верит в политику принципов и в единые конечные цели. Каждая культура создаёт свою мораль, каждая фактическая обстановка — свою политику.

Изумительная по богатству содержания книга Шпенглера охватывает историю разнообразных культур, включая, что придаёт ей особую ценность, культуры востока. Она изображает, таким образом, всё красочное разнообразие исторических типов культуры. В этом и заключается её наибольшая ценность. Что касается прогресса, то, с точки зрения Шпенглера, возможны новые достижения старых наций, поскольку они живут в изменившихся условиях жизни, но это только новые достижения, а не последовательное развитие и бесконечное усовершенствование культуры.

Учение Шпенглера во многом напоминает философию консерватизма, которую мы находим у замечательного русского мыслителя К. Леонтьева (1831—1891)[168]. Но в отличие от Шпенглера, последний полон абсолютного пессимизма и прямо говорит об одряхлении и разложении культуры после периода расцвета. К событиям мировой истории он применяет схему триединого процесса, которому подчинена органическая жизнь: «всё вначале просто, потом сложно, потом вторично упрощается» — жизнь, развитие, цветение — прекрасны, к смерти всё опрощается и затем разлагается. В современном ему мире, в его философии, литературе и политике Леонтьев усматривал все признаки вторичного опрощения, приближающего культуру к смерти.