П. Н. Берков. Проблемы литературного направления Ломоносова.

До революции существовал термин «ложноклассицизм» - по отношению к французскому и русскому классицизму. Внесение этого направления в русскую литературу считалось несчастьем, потому что с самого начало поставило ее на ложный путь. После революции работы Гуковского, Благого, Десницкого устранили старую трактовку классицизма. Для Гуковского классицизм – это творчество Сумарокова; ни Тредиаковский, ни Ломоносов к нему не относятся. Поэзии Ломоносова, считает ученый, чужд рационалистический взгляд на действительность, который является обязательной чертой классицистического стиля. Ломоносов – мечтатель, творец грандиозных видений будущего, последний представитель эпохи Возрождения. Но этот взгляд Гуковского стоит особняком в русском литературоведении. Все остальные авторы без колебания признают Ломоносова поэтом-классиком. Однако наличие несомненных расхождений между Ломоносовым и Сумароковым ставили вопрос о необходимости примирить эти противоречия. Ответ был сформулирован: Сумароков – представитель дворянского классицизма, Ломоносов – «общенационального».

В зарубежном литературоведении в последнее время (для Беркова) сложилось новое мнение: Ломоносов – представитель барокко. Такую точку зрения первым высказал Чижевский. Его поддержал Эндре Андьял. Курциус, автор книги «Европейская литература и латинское средневековье», вводит понятие «маньеризм» (маньеризм как общий знаменатель всех литературных тенденций, противостоящих классике). Многое, о чем писал ученый, обозначая это маньеризмом, относят на счет «барокко». Предшественник Корциуса – компартивист Поль ван Тийгем – написал книгу «Латинская литература эпохи Возрождения». Работы Корциуса и Тийгема помогают лучше понять творческую позицию Ломоносова. Они посвящены литературе художественной, написанной на латыни.

Можно представить себе, какое огромное значение имело для Ломоносова усвоение, а затем и полное овладение латинским языком. Но он читал не только произведения античных классиков, а также Вольтера, Буало, Готшеда, поэтому важно не то, что именно читал Ломоносов, важно установить, взял ли он у них что-нибудь для своей обей литературной позиции. В произведения Ломоносова есть ряд свидетельств того, что он враждебно относился к барочному «маньеризму». В своей «Риторике» он стоит на стороне тех древних авторов, которые обходились без витиеватых речей, так как само содержание их произведений – «мысли» - были достаточно глубоки и важны. Ломоносов предупреждает читателей о необходимости соблюдения чувства меры при «изобретении витиеватых речей». Поэта очень тревожила забота об идейном содержании литературных произведений. Мысль о необходимости для писателя соблюдать ясность.

Ясный, трезвый ум Ломоносова был враждебен мистике, одному из барочных принципов: «С величественностью природы нисколько не согласуются смутные грезы вымыслов». К «суеверию» он питал глубокую неприязнь, видя в нем начало, враждебное науке.

Таким образом, Ломоносов по основным пунктам своего мировоззрения расходился с последователями барокко, маньеристами, мистиками, религиозными писателями. Основные принципы мировоззрения поэта были сформулированы в его предисловии к «Риторике». Он утверждает, что «к приобретению искусства красноречия требуются пять следующих средствий: первое – природные дарования, второе – наука, третие – подражание авторов, четвертое – упражнение в сочинении, пятое – знание других наук». Эти мысли Ломоносова встречаются и в других его работах.

Перед нами строгое, постоянное следование определенному эстетическому принципу, который есть основной принцип классицизма. Принцип «авторитета», требование соблюдать «правила», упражняться в подражании авторам – это то общее, что объединяло групповые и индивидуальные трактовки классицизма.

В чем же было основное несогласие между Ломоносовым и Сумароковым? Оно заключалось в трактовке вопроса о «парении», то есть о роли поэтической фантазии, о применении в оде «надутости» (под ней Сумароков понимал употребление гиперболических образов, ярких метафор). «Надутость» Сумароков высмеял в своих «Одах вздорных», которые традиционно считают пародиями на оды Ломоносова, но с таким же правом эти оды могут рассматриваться как автопародии Сумарокова. Отвечая на упреки младшего современника, Ломоносов апеллировал к авторитету античных писателей. Обращение к ним было для поэта не просто чтением, но разговором с ними. Сумароков и его школа были для Ломоносова, превосходно владевшего латинским и хорошо греческим, людьми «мелкого звания и скудного таланта». Разница в культурной основе, в языковом, а по существу разном эстетическом подходе к общему для них как для классиков античному наследию и привела Сумарокова и его учеников к борьбе с Ломоносовым. Но эти не исчерпываются противоречия между классицизмом Ломоносова и классицизмом Сумарокова. Оба они были связаны с русской литературной традицией. Однако традиция эта не едина. Все дело в знании старорусской письменности, усвоении древнерусского языка. Для Сумарокова старая русская литература не существовала по крайней мере до второй половины 60-х гг. 18 в. Для Ломоносова же старая русская литература была хорошо известной областью. В «Предисловии о пользе книг церковных в российском языке» Ломоносов особенно подробно останавливается на значении славянской письменности для развития русского литературного языка.

Таким образом, нет сомнений, что литературная подготовка Ломоносова, выросшего, с одной стороны, на традициях прекрасно усвоенных материалов древнерусской письменности, а с

другой – на традициях античной и новолатинской образованности, решительно превосходила дилетантскую в конечном счете подготовку Сумарокова и его учеников. И перед Ломоносовым, и перед Сумароковым стояла одна задача: усвоить новейшие литературные течения Запада. Но решили они ее по-разному. Деятельность их была направлена по одному пути: они усваивали то, что нужно было русской литературе на тогдашнем этапе ее развития, усваивали то, что позже стало называться классицизмом, действовали в пределах единого литературного течения. Разные подходы, разные позиции могли повлиять только на внешнее проявление усвоенного классицизма, но отменить самого процесса русской литературы в общеевропейское литературное развитие они не могли.