Изгнание французских войск из Сиама

 

Сразу же после отплытия посольства Ла Лубера и Себре оставшиеся в Сиаме французы, пользуясь вновь заключенными договорами, начали энергично «осваивать» богатства Сиама. Глава французской фактории в Аютии Вере развернул обшир­ную коммерческую деятельность, вытесняя с помощью Фалько­на индийских и голландских купцов. Наряду с этим он добился монополии на разработку медных рудников близ Луво. К нача­лу февраля 1688 г. работа здесь шла уже полным ходом, сот­ни сиамских крестьян, принудительно согнанных на рудники, трудились под присмотром привезенных из Франции мастеров — специалистов горного дела [175, с. 347].

Подневольный труд местного населения широко использовал­ся и при постройке новых укреплений европейского типа в Бангкоке и Мергуи, которые должны были послужить оплотом французской власти в Сиаме. По приказу Фалькона для строи­тельных работ в Бангкоке было направлено 1500 человек. На строительстве крепости в Мергуи работало 3 тыс. местных жителей. Силами местного населения в спешном порядке строи­лись новые церкви и семинарии для иезуитов в Лопбури и Аю­тии, казармы и госпиталь в Бангкоке [60, с. 109; 167, с. 271]. Кроме этого, не поддающееся учету число сиамских крестьян было оторвано от работы для транспортировки в Бангкок и Мергуи. строительных материалов (камня, леса, металла) и ог­ромного количества продовольственных запасов. Предвидя воз­можность долговременной осады Бангкока в случае разрыва с Сиамом, французские послы, несмотря на сильное противодей­ствие короля Нарая, сумели настоять на том, чтобы в Бангкоке был создан 18-месячный запас провианта, и теперь этот запас усиленно выколачивался из тех же сиамских крестьян [175, с. 344].

Почувствовав себя увереннее после прибытия французских войск, Фалькон еще глубже запустил руку в сиамскую казну. «Роскошь, в которой он жил, была почти оскорблением для нищей нации, которую, как думали, он грабил»,— писал даже положительно относившийся к нему списком Тюрпин [256, т. 1, с. 49]. Фалькон щедрой рукой раздавал подачки своим друзьям иезуитам и французским офицерам, многие из которых устре­мились в Сиам специально, чтобы поправить свою фортуну. На одни только «подарки» за три года (1685—1688) Фалькон истратил более 100 тыс. крон. К этому надо еще прибавить стоимость непрерывных пиров, праздников и фейерверков, кото­рые он устраивал в честь своих французских и английских дру­зей [204, с. 111].

Немалая доля труда тайского народа ушла за море в виде подарков от могущественного временщика королям, принцам, папе, кардиналам, министрам, директорам Ост-Индской ком­пании и всем, кто в той или иной мере мог быть полезен Фаль-кону. Большие средства были вложены Фальконом в Ост-Инд­скую компанию. К началу 1688 г. эта сумма возросла до 300 тыс. ливров [238, с. 148]. Кроме того, есть основания пола­гать, что он успел переправить в Англию и Францию при по­мощи частных лиц не меньшие суммы.

Наконец, деньги сиамцев Фалькон использовал для идеоло­гической диверсии в их собственной среде: жена Фалькона спе­циально скупала детей у родителей, которые вынуждены были их продавать, чтобы расквитаться с долгами или уплатить не­доимку. Детей тут же крестили, чтобы воспитать из них рев­ностных поборников христианской веры и преданных слуг французского короля. Дело было поставлено с большим размахом. В доме Фалькона одновременно воспитывалось более 120 детей [60, с. 33].

Не менее вызывающим образом вели себя и хозяева Фаль­кона — французы. «Овладев Бангкоком, французы стали нестер­пимо заносчивы»,— писал по этому поводу английский путе­шественник Гамильтон [141, т. II, с. 173]. Более развернутую характеристику поведения оккупантов дает Тюрпин: «Француз­ские офицеры и солдаты, которые остались в Сиаме, злоупо­требили доверием, которое им оказали. Убежденные в своем превосходстве, вытекающем из их силы и знаний, на которые они слишком полагались, вместо того чтобы расположить к се­бе сиамцев, они стали требовать, чтобы те оказывали им поч­тение. С непристойными насмешками они осуждали все, что не соответствовало их обычаям и предрассудкам» [256, т. I, с. 90]. Положение особенно обострилось, когда Фалькон, поощ­ряемый иезуитами, стал притеснять мусульман и буддийских монахов, начал изгонять из государственного аппарата наиболее ревностных сторонников буддизма и заменять их своими став­ленниками [245, с. 93]. Это не могло не вызвать возмущение все­го народа. Если в 1685 г. антифранцузская партия была еще слабо оформлена и состояла главным образом из представите­лей верхушки, то теперь антифранцузское движение приняло массовый, народный характер.

Организованная оппозиция еще к началу 1688 г. была чис­ленно невелика. Во главе ее стоял уже упоминавшийся Пра Петрача, талантливый военачальник, выдвинувшийся во время войны с Камбоджей и Южным Вьетнамом.

Ближайшим помощником Петрачи был глава буддийской церкви Сиама, санкрат королевского храма в Лопбури, где была резиденция Нарая. Поскольку Нарай мало благоволил к буддийской церкви, так же, впрочем, как и ко всякой другой, то отношения у санкрата и короля были весьма натянутые. Во­обще следует сказать, что король по своим убеждениям, по крайней мере в последние годы, был близок к атеизму. Пет­рача, напротив, был очень тесно связан с буддийским духовен­ством и при каждом удобном случае подчеркивал свою привер­женность национальной религии — буддизму [60, с. 34; 127, с. 190]. Буддийские монахи, которых в первую очередь задело французское проникновение, сыграли огромную роль в органи­зации сопротивления иностранцам.

Третьим вождем заговора стал Пья Висут Сунтон (будущий пракланг и первый министр Пья Коса Тибоди) — типичный представитель сиамской служилой знати, которую вытесняли с государственных постов европейские авантюристы, ставленни­ки Фалькона. Видную роль в заговоре играл также командир конной гвардии Нарая Пья Хуссейн Хан, индиец по националь­ности. За ним стояли многочисленные индийские купцы-мусуль­мане, жестоко страдавшие от преследования Фалькона, который стремился полностью вытеснить их из Сиама. Моральную поддержку заговорщики получали от других восточных госу­дарств, с тревогой и негодованием следивших за проникнове­нием французов в Сиам [167, с. 26—27; 261, с. 172].

Некоторую помощь заговорщикам оказали даже голландцы, которыми руководило желание насолить своим торговым сопер­никам [245, с. 94].

Но главной силой восстания, без которой кучка заговорщи­ков была бы легко и быстро раздавлена французской военной машиной, конечно, был народ. Крайне тяжелое положение на­родных масс, из которых в последние годы правления короля Нарая выжимали все соки, значительно повысило их политиче­скую активность. «Эти несчастные,— писал иезуит Ле Блан,— стонавшие под тяжестью своей нынешней нищеты, смотрели на любое движение как на перемену судьбы, которая может быть для них только благоприятной» [167, с. 49—50].

Примерно ту же мысль высказывает в своем отчете де Без. Феодальный грабеж в государстве Нарая, в силу развития товарно-денежных отношений, достиг таких размеров, что неиз­бежно должен был произойти революционный взрыв. Француз­ское вторжение могло только ускорить падение династии Прасат Тонга. Следует отметить, что заговорщики умело исполь­зовали настроение народа. В своей агитации Петрача и его при­верженцы напирали не только на защиту национальной рели­гии. Они обещали народу снижение налогов [121, с. 31].

В начале 1688 г. заговорщики еще пытались привлечь к ан­тифранцузскому движению и самого короля Нарая. На прием к королю один за другим являлись патриотически настроенные представители чиновничества и публично обвиняли Фалькона в государственной измене. Но король Нарай не желал ничего слушать. Обвинители Фалькона были приговорены к смертной казни — растерзанию тиграми. После этого «хождение во дво­рец» прекратилось. Среди заговорщиков стали брать верх сто­ронники более решительных мер [60, с. 87, 90; 167, с. 28].

После трагической гибели обвинителей Фалькона и грубо­го ответа Нарая султану Джохора, который также предосте­регал его от французов, у заговорщиков уже не оставалось никакой надежды, что король изменит свою политику. Судьба Нарая была решена в марте 1688 г. на многолюдном собрании в пагоде, расположенной близ Луво. Перед собравшимися со страстной речью выступил Петрача, обладавший, по свидетель­ству современников, незаурядным ораторским талантом. Речь, начатую словами: «Мы — узники!», он закончил призывом к свер­жению Нарая. Собрание руководителей заговора единодушно решило низложить короля [122, с. 13; 167, с. 51].

Осведомленный через своих шпионов о заговоре, Фалькон решил прибегнуть к крайним мерам. Он вызвал из Бангкока в Лопбури генерала Дефаржа с отборным отрядом француз­ских войск, чтобы нанести заговорщикам решительный удар, прежде чем они приступят к действиям. Но Дефарж, выступив­ший из Бангкока 13 апреля, не сумел продвинуться дальше Аютии. По городу распространился слух, что король умер и французы идут в Лопбури грабить дворец и сажать на трон своего ставленника. Аютия закипела. На улицах стали соби­раться воинственно настроенные толпы. Дефарж счел за луч­шее вывести войска из сиамской столицы и вернуться в Банг­кок [60, с. 109—110; 122, с. 14; 175, с. 348].

Поход Дефаржа на Лопбури еще больше накалил обста­новку в стране. Заговорщики решили развернуть активную борь­бу. В провинции были посланы поднимать народ буддийские монахи. В короткое время заговорщикам удалось стянуть в Лопбури значительные силы. В ночь с 17 на 18 мая 1688 г. в Лопбури началось восстание. Основным лозунгом повстанцев было: «Освободить короля, захваченного чужеземцами!».

Случайно оказавшийся в толпе Ле Блан дает красочную картину этого действительно всенародного выступления: «Тол­па людей без порядка и почти без оружия...— пишет он,— одни с топорами, которыми они рубили деревья, другие с бам­буковыми палками, окованными железом или обожженными на конце, мандарины с саблями и щитами, пехота, кавалерия — все перемешалось... В первых рядах шесть человек несли на ру­ках санкрата, который жестами и голосом вдохновлял восстав­ших» [167, с. 144].

Несмотря на внешнюю беспорядочность движения, во всем чувствовалась большая организованность и дисциплина — ко дворцу толпа подошла в полнейшем молчании. В самый дворец вошла лишь небольшая группа заговорщиков, которая без еди­ного выстрела арестовала короля, соблюдая, впрочем, весь при­дворный этикет (король был изолирован в своей спальне). На­роду объявили, что больной король передал власть в руки Петрачи. Вождь восстания был провозглашен регентом королев­ства [60, с. 116; 167, с. 144][62].

В тот же день был арестован Фалькон и казнен принц Мои Пит — кандидат на роль марионеточного короля под француз­ским протекторатом. Первоначально Петрача, видимо, хотел использовать Фалькона как заложника. Но французы проявили полнейшее равнодушие к судьбе своего ставленника, и 5 июня сиамский суд приговорил Фалькона к смертной казни[63].

Захватив власть, Петрача вступил в переговоры с француз­ским командующим об эвакуации французов. Дефарж, одна­ко, затянул переговоры до тех пор, пока в начале июня в Банг­коке не было закончено строительство укреплений и на них ус­тановлены батареи. Затем он приказал безжалостно топить все суда, идущие по Менаму. В ответ на протест еще оставав­шихся в крепости примерно 40 сиамских солдат и офицеров Дефарж разоружил их и повесил двух солдат на валу — на ви­ду у жителей города [155, т. I, с. 33; 204, с. 125].

По существу, это было объявлением войны Сиаму. Но сиам­цы воздержались от немедленного ответного нападения на кре­пость, а лишь придвинули свои войска к Бангкоку. Петрача вы­звал к себе епископа Лано и предложил ему ехать в Бангкок парламентером, чтобы прекратить кровопролитие. Тем време­нем Дефарж непрерывно бомбардировал сиамские позиции, хо­тя ответных залпов не было [121, с. 26; 167, с. 243, 247].

В эти же дни французам удалось захватить на подступах к форту несколько сиамцев. Дефарж распорядился посадить их на кол и выставить на видном месте [прил., док. 129]. Гнев и возмущение народа после этого нового злодеяния уже не име­ли границ. Люди толпами шли из ближайших и дальних дере­вень, чтобы принять участие в борьбе с иностранными захват­чиками. Сам Дефарж был вынужден отдать должное муже­ству, энтузиазму и самоотверженности народа, боровшегося за свою независимость. «Их ярость была так велика и всеобща,— пишет он,— что распространялась даже на женщин. Одни из них добровольно приносили и готовили пищу для солдат, а другие работали на фортах вместе с мужчинами, желая, таким образом, принять участие в нашем поражении» [121, с. 33].

С изумлением смотрели французы на неслыханные темпы работы сиамцев — этих «признанных лодырей», по их мнению. Ведь до сих пор им был известен только сиамец, работающий из-под палки на феодала. «В короткий срок они проделали не­вероятное количество работы,— сообщает Дефарж,— помимо ук­репления, построенного ночью, несмотря на наш обстрел, на Западном форте они также окружили нас палисадами на близ­кой дистанции от наших пушек, а за ними выстроили 9 фор­тов, на которых установили пушки. Более того, от Бангкока до устья реки они построили несколько фортов, чтобы предотвра­тить помощь извне. Они привезли 140 пушек из Аютии и, что­бы доставить их на форты, минуя нас, прорыли специальный канал... Они заградили отмель в устье реки пятью-шестью ря­дами высоких и толстых деревьев, оставив лишь узкий проход, который легко было закрыть железной цепью, и держали для охраны прохода большое число вооруженных галер» [121, с. 35— 36]. Такие достижения в течение считанных дней тем более удивительны, что работе мешали тропические дожди.

Поняв, что борьба предстоит нешуточная, Дефарж стал по­думывать о том, чтобы окончить дело миром. В это время Пет­рача предоставил ему возможность начать переговоры. 24 июня он возвратил французскому командующему обоих его сыно­вей — офицеров, которые попали в плен к сиамцам, не ставя при этом никаких условий. В ответ на принципиальное согла­сие Дефаржа покинуть Бангкок и Мергуи сиамское правительство немедленно прекратило все враждебные действия против французов и их приверженцев [175, с. 355].

В августе 1688 г. были выработаны условия соглашения об эвакуации Бангкока (вопрос об эвакуации Мергуи отпал, так как французы были выбиты оттуда еще 24 июня). По этому соглашению правительство Петрачи предоставило в распоряже­ние французов крупный корабль и денежный заем в размере 24 тыс. бат для покупки двух судов меньшего размера и про­довольствия. Главными поручителями и вместе с тем заложни­ками, гарантировавшими возвращение займа и арендованного корабля, были объявлены глава духовенства французской ко­лонии епископ Лано и ее политический руководитель Вере [прил., док. 129].

Ко 2 ноября 1688 г. погрузка провианта, снаряжения и ар­тиллерии на суда была наконец закончена, и настал день от­плытия. «Дефарж потребовал включить в договор, что (от Бангкока.— Э. Б.) до устья реки его будут сопровождать два сиамских заложника,— писал в 1693 г. пракланг Пья Коса Тибоди.— Он объяснял это тем, что опасается вероломства сиам­цев» [прил., док. 129]. Однако как раз французы увенчали этот последний день своего пребывания в Сиаме таким неслыхан­ным вероломством, перед которым, пожалуй, бледнеют все их прежние «подвиги».

Сиамцы, как было уговорено, представили двух заложни­ков — губернатора Аютии и видного чиновника по имени Пра Ранг Сонграм, которые были помещены на судно Дефаржа. В свою очередь, два французских офицера были помещены на судно Лыанг Калиярачамайтри, бывшего второго посла в по­сольстве 1686 г. во Франции. В числе провожающих были так­же главные поручители-заложники епископ Лано и Вере. Сиам­цам, по-видимому, и в голову не могло прийти, что эти люди способны бежать, нарушив данную клятву, а главное, бросив на произвол судьбы своих многочисленных соотечественников и подчиненных [184, с. 360].

Между тем это было так. Де Без прямо обвиняет епископа Лано и Вере в предварительном сговоре с этой целью [60, с. 163]. Однако в последнюю минуту нервы Вере не выдержа­ли, и он очутился на французском судне раньше, чем его сообщ­ник успел туда добраться. Видя, что каждую минуту все может открыться, Дефарж решил действовать напролом. Под предло­гом завтрака он пригласил к себе на судно Лыанг Калиярача­майтри вместе с обоими временными французскими заложника­ми — молодым Дефаржем и военным хирургом и в тот момент, когда судно вышло в море, внезапно арестовал всех троих сиам­цев [167, с. 92].

В руках сиамцев остались 6 тыс. фунтов солонины, шлюпка с больными и ранеными и епископ Лано, немедленно аресто­ванный возмущенным Пья Коса Тибоди.

Естественным результатом этого явились массовые репрессии против французов. Все французские подданные в Сиаме были брошены в тюрьмы и закованы в кандалы. Впрочем, как резонно замечает в своей ноте от 27 декабря 1693 г. Пья Коса Тибоди, по сиамским законам эти репрессии могли быть гораздо более жестокими. Ни один из французов и сиамских христиан не был казнен. Епископу Лано тюрьма вскоре была заменена домашним арестом [167, с. 96].

4 февраля 1689 г. суда Дефаржа достигли Пондишери. Сюда же тремя неделями раньше, после долгих блужданий в Бен­гальском заливе, добрался бывший комендант Мергуи дю Брю-ан с остатками своего отряда [156, с. 264].

Еще раньше, 19 декабря 1688 г., сюда вернулось судно «Кош» под командой капитана д'Арманьяна. В сентябре 1688г. он отплыл из Пондишери в Мергуи, но в пути разминулся с дю Брюаном. Прибыв в сиамский порт и заподозрив неладное, д'Арманьян на всякий случай напал на вышедшую к нему навстречу сиамскую галеру и захватил ее во время перегово­ров. Вскоре после этого в Мергуи приехал французский офицер из Бангкока, чтобы объявить о заключении мира. Ознакомив­шись с условиями соглашения, капитан д'Арманьян решил не­медленно «отомстить» — захватить сиамские батареи, сжечь су­да в гавани, разграбить и поджечь город.

Начал он с того, что заманил на свой корабль всех анг­личан и голландцев, находившихся в Мергуи, под предлогом демонстрации товаров, и заковал их в кандалы. Однако об­щими усилиями всех европейцев его удалось отговорить от это­го «карательного мероприятия», несомненно страшно повредив­шего бы французам, которые еще находились в Бангкоке [167, с. 329].

В общей сложности к началу февраля 1689 г. в Пондишери собралось 8 судов и 350 солдат, силы вполне достаточные для того, чтобы предпринять еще одну военную авантюру.

6 февраля, через день после своего прибытия, Дефарж со­брал военный совет с участием Мартина и Вере. Представите­ли Компании играли на этом совещании наиболее активную роль. Мартин предложил направить новую экспедицию против Мергуи. В противовес этому Вере выдвинул предложение за­хватить остров Джанк Сейлон (Пукет), где помимо хорошей гавани имелись богатейшие оловянные рудники. Его точка зре­ния была принята большинством военного совета. 10 апреля 1689 г. Дефарж отплыл из Пондишери с эскадрой из четырех судов, имея на борту 330 солдат, в направлении острова Пукет, чтобы предупредить идущую из Франции эскадру Дюкен-Гиттона. С прибытием подкреплений предполагалось начать боль­шую войну против Сиама [156, с. 265].

Но эти планы были сорваны событиями, развертывавшимися в Европе. Экспедиция Дефаржа, проблуждав три месяца в пу­танице островов у Сиамского побережья, только в июле до­стигла Пукета. Овладеть островом Дефаржу не удалось, гарнизон его был готов к упорной обороне. В этот момент с при­бывшего на Пукет португальского судна Дефаржу сообщили о начавшейся восемь месяцев назад войне с Голландией, к ко­торой вскоре присоединились Англия, Испания и другие дер­жавы.

Дефаржу пришлось тут же вернуть сиамцам захваченных им чиновников и спешно возвращаться в оставшийся почти без всякой защиты Пондишери. Немедленно после возвращения Лыанг Калиярачамайтри и Пра Ранг Сонграма епископу Ла­но былапредоставлена свобода [156, с. 286].